CC BY
88
ОППОЗИЦИЯ ОБРАЗОВАННОСТИ И ДУХОВНОСТИ У ДОСТОЕВСКОГО
(К ПРОБЛЕМЕ САМОСОЗНАНИЯ РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ)
OPPOSITION BETWEEN EDUCATION AND SPIRITUALITY ACCORDING TO DOSTOYEVSKY (BASED ON THE PROBLEM OF SELF-CONSCIOUSNESS OF RUSSIAN INTELLIGENTSIA)
А.Ю. Колпаков
Достоевский, русская литература, интеллигенция, общество, самосознание, образованность, духовность. В работе дается анализ одной из ключевых оппозиций самосознания русской интеллигенции: образованности и духовности. Каждый член этой оппозиции формировал свою парадигму ценностей интеллигенции, которые одновременно конфликтовали и были неразрывно связаны друг с другом. Данные выводы сделаны на основе анализа жизненного опыта и текстов Ф.М. Достоевского, который является одним из ярких выразителей сознания русской интеллигенции.
A.Yu. Kolpakov
Dostoyevsky, Russian literature, intelligentsia, society, self-consciousness, education, spirituality. The author analyzes one of the key oppositions in the self-consciousness of Russian intelligentsia: education vs. spirituality. Each member of this opposition built their own paradigm of conflicting but inextricably connected intelligentsia values. These conclusions are drawn on the basis of the analysis of the life and texts by F.M. Dostoyevsky who was one of the main exponents of the consciousness of Russian intelligentsia.
В современных исследованиях феномена русской интеллигенции основное внимание переносится с непрекращающейся полемики о роли интеллигенции в обществе на выяснение структуры её сознания. В аспекте проблемы сознания русская интеллигенция - это определенная система разного рода оппозиций, устойчивых, повторяющихся от эпохи к эпохе [Кормер, 1989; Россия / Russia..., 1999]. Вместе с тем эта система формируется и реализуется в жизни благодаря человеку, что не всегда учитывается исследователями. Важно проследить, как происходит трансформация конкретного жизненного опыта в структуру публицистического и литературного текста, которая, в свою очередь, воплощает в себе ключевые оппозиции интеллигентского дискурса [о таком подходе см.: Паперно, 1996; Щукин, 2001]. Одну из коллизий этого сложного процесса мы разберем в данной работе.
Как известно, само слово «интеллигенция» имеет «интеллектуальное» происхождение, обозначая «разумность, сознание, деятельность рассудка» [Виноградов, 1999, с. 227]. В XIX веке под интел-
лигенцией подразумевался, прежде всего, слой образованных людей. «Образованный слой», «образованное сословие», «образованные люди» и «интеллигенция» были синонимичными понятиями.
Однако в дальнейшем «интеллектуальная» составляющая понятия интеллигенции все более сдвигалась на второй план. На первый выходили значения нравственного и гражданского порядка. Интеллигент - это тот, кто честен, бескорыстен, свободен, независим. Высшим требованием к интеллигенции становится нравственная высота. Как писал один из идеологов интеллигенции философ Р. Иванов-Разумник в 1920 году: «Принято интеллигентом считать всякого образованного человека. Но это абсурдно. Никакие дипломы не сделают еще сами по себе "образованного" человека "интеллигентным"... Наоборот, к интеллигенции могут одинаково принадлежать и физические и умственные рабочие, и "культурные" и "некультурные" люди, и ученые, профессора и полуграмотные рабочие, если все они удовлетворяют некоторому социально-этическому критерию» [Иванов-Разумник, 1992, с. 79].
Спор о сущности интеллигенции, о понятии интеллигентности велся на протяжении всего XX века. Не утихает он и сегодня. Подтверждением тому стали жаркие дискуссии последних лет на тему интеллигенция и вера, интеллигенция и церковь, духовность и образование. Кто такой интеллигент: интеллектуал или «человек с совестью»? Это вопрос, как и в прошлом веке, сохраняет свою значимость и полемичность1.
Мы попытаемся разобраться в сути этой дилеммы, причинах её особой остроты для интеллигенции, отталкиваясь от творчества Ф.М. Достоевского. Выбор Достоевского неслучаен. Без сомнения, тема интеллигенции является одной из главных в его произведениях. Герой-интеллигент - любимый герой Достоевского. Проблема интеллигенции сквозной линией проходит через всю публицистику писателя. Кроме этого, личный жизненный опыт Достоевского во многом сформировал в нем черты психологии и сознания, свойственные интеллигенции.
Для Достоевского осознание интеллигентской сущности было связано с пребыванием на каторге. Каторга поставила писателя перед необходимостью социального самоопределения [Колпаков, 2007]. С одной стороны, он не смог сойтись с обществом заключенных из дворян. С другой - остро ощущал чужеродность «народной» части каторги. В этой ситуации Достоевский выводит формулу собственной социальной идентификации: «человек образованный, с развитой совестью, с сознанием, сердцем» [Достоевский, т. 4, с. 43]2. Человек той социальной группы, с которой идентифицировал себя Достоевский, - «человек образованный»: «...я дал себе слово никакой уступкой не унижать передними ни образования моего, ни образа мыслей моих» [Достоевский, т. 4, с. 77]. Приоритет образованности в этой системе ценностей раскрывает интеллигентскую сущность Достоевского.
Вместе с тем важно, что в формуле идеального интеллигента рядом с образованностью стоят ценности нравственного порядка. В исходном варианте Достоевский-интеллигент соединял образован-
1 См., например, круглый стол «Интеллигенция и вера» в Медиацен-тре газеты «Вечерняя Москва» (2013): http://youtu.be/9LqtdY7MRXs. Также выразительна полемика вокруг «Письма десяти академиков» (2007) против клерикализации российского общества.
г Здесь и далее произведения Достоевского цитируются по изданию: Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30т. Л.: Наука, 1972-1990. В скобках указываются номер тома и страница.
ность и «сердце». Именно с опорой на эти качества Достоевский пытался сойтись с простолюдинным миром каторги, преодолеть тот катастрофический ров, который обнаружила каторга между интеллигенцией и народом.
Обнаружившие себя черты психологии интеллигента в послекаторжный период начинают оформляться в идее об интеллигенции и народе В своих первых публикациях 60-х годов Достоевский активно отстаивал ценность образованности интеллигенции. Образование и идущие с ним европейские ценности открывали для интеллигенции и народа ворота мировой культуры и истории: «Образованность и теперь уже занимает у нас первую ступень в обществе. Всё уступает ей; все сословные преимущества, можно сказать, тают в ней... В усиленном, в скорейшем развитии образования - вся наша будущность, вся наша самостоятельность, вся сила, единственный, сознательный путь вперед, и, что важнее всего, путь мирный, путь согласия, путь к настоящей силе. Настоящее высшее сословие теперь у нас - сословие образованное» [Достоевский, т. 19, с. 19].
Однако вскоре в позиции Достоевского происходят кардинальные изменения. Все более в публицистике писателя крепнет мысль о духовном единении с народом как единственно возможном выходе из трагического раскола общества. К концу 70-х годов в «Дневнике писателя» лейтмотивом звучит мысль о необходимости преклонения перед правдой народа, которая заключается в истинной вере и патриотизме. Своего апогея эти мысли достигают в «Пушкинской речи» (1880) и в её «Объяснительном слове...».
Однако в своих выводах Достоевский был не слишком тверд. Оппозиция духовности и образования все же являлась подвижной. После триумфальной речи о Пушкине, горячей полемики с профессором Градовским Достоевский пишет последнюю в своей жизни часть «Дневника писателя», в которой вновь возвращается к давней мысли о необходимости и огромной важности образования. Услышав свой народ, интеллигенция должна исполнить главное предназначение - стать «сознательной силой» нации. «О, тогда и их слово плодотворно будет, ибо они всё же ведь интеллигенты, и последнее слово за ними» [Достоевский, т. 27, с. 25].
Характерен эпизод участия Достоевского журнальной полемике о пользе женского образования. Заметки о женском образовании появились в «Дневнике писателя» во второй половине 70-х, когда идея духовного преображения интеллигенции в полной силе утвердилась в публицистике писателя. Однако, касаясь женского вопроса, Достоевский подчеркивал освобождающую и развивающую роль высшего образования: «Допустив искренно и вполне высшее образование женщины, со всеми правами, которые дает оно, Россия еще раз ступила бы огромный и своеобразный шаг перед всей Европой в великом деле обновления человечества» [Достоевский, т. 23, с. 29].
Напомним и об идее деспотической власти в России мошенника-революционера Петруши Верховенского. Первый шаг к всеобщему послушанию Верховенский видит в «понижении уровня образования, наук и талантов» [Достоевский, т. 10, с. 322]. Для Верховенскогообразование-путь к самостоятельной мысли, личности, свободе. «Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает: послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая» [Достоевский, т. 10, с. 323]. По сути, Верховенский стремится искоренить саму возможность существования интеллигенции.
Колебания Достоевского между ценностями образованности и духовности, вероятно, были вызваны противоречием между социальной сущностью интеллигенции и теми нравственными задачами, которые она возлагала на себя. Сущность интеллигента изначально состояла в его образованности. Она давала ему социальную опору, позволяла самоопределиться в обществе и тем самым придавала нравственный смысл деятельности. Однако комплекс различных мотивов подталкивал интеллигента к мысли о своем духовном предназначении. Это и порождало противоречия как в положении интеллигента в обществе, так и в его сознании. Если не образование является отличительной чертой интеллигента, то что? Если он не призван нести свет просвещения народу, то какое место он должен занимать в социальной структуре общества?
Эти сложные вопросы, зафиксированные в текстах Достоевского, получили масштабный
разворот в полемике об интеллигенции в XX веке. Спор о том, что важнее для интеллигента - образованность или духовность, стал одним из главных.
Ещё в конце XIX века в понятии интеллигенции доминировала именно интеллектуальная составляющая. В 1881 году (на следующий год после выхода «Пушкинской речи» Достоевского) слово «интеллигенция» вошло в словарь В.И. Даля с таким объяснением: «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей» [Даль, 1903, с. 108]. В «Истории слов» В.В. Виноградов отмечает, что до 60-х годов XIX в. слово «интеллигенция» употреблялось в значении «разумность, сознание, деятельность рассудка» [Виноградов, 1999, с. 227].
Однако к концу века проблема сущности интеллигенции стала вполне очевидной. Привычное понимание интеллигенции как «образованных» людей стало уступать «нравственному» пониманию. По мысли М.Л. Гаспарова, на смену «людям с умом» приходят «люди с совестью» [Гаспаров, 2001].
В 1897 году профессор-историк В.О. Ключевский написал довольно ироничную заметку об интеллигенции, в которой зафиксировал момент раскола в понимании интеллигенции: «...именно теперь в нашем обществе загорается великий спор, в котором обе стороны решительно отрывают последствие от его причины. Одни настойчиво доказывают необходимость для нас общеевропейского научного образования как единственного средства правильно понимать вещи <...>. Другие еще настойчивее начинают утверждать, что мы, русские, можем хорошо понимать вещи и без помощи научного образования...» [Ключевский, 1983, с. 300].
В 1909 году выходит сборник «Вехи», призывающий русскую интеллигенцию к духовному возрождению. При этом веховцы и их продолжатели в своих выводах опирались на авторитет Достоевского: «Легион бесов вошел в гигантское тело России и сотрясает его в конвульсиях, мучит и калечит. Только религиозным подвигом, незримым, но великим, возможно излечить ее, освободить от этого легиона» [Булгаков, 1991, с. 83].
Пожалуй, возврат к ценности образованности происходит у интеллигенции в первые годы после
революции 17-го года, когда в общество хлынул поток малообразованных, неграмотных людей. Тогда интеллигенции стало очевидно, что «народ» нужно просвещать. A.M. Горький, в дореволюционный период превозносивший тип героя-босяка, в послереволюционных «Несвоевременных мыслях» пишет: «Сеять "разумное, доброе, вечное" на зыбучих болотах русских-дело необычайной трудности, и мы уже знаем, что посевы лучшей нашей крови, лучшего сока нервов дают на равнинах российских небогатые, печальные всходы. А, тем не менее, сеять надо, и это дело интеллигента, того самого, который ныне насильно отторгнут от жизни и даже объявлен врагом народа» [Горький, 1990, с. 256-257].
Как говорит булгаковский профессор Преображенский «новому человеку» Шарикову: «...вам нужно молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества!» [Булгаков, 1994, с. 220].
Казалось бы, очевидные успехи советского государства в деле образования должны были укрепить авторитет интеллигенции именно как интеллектуальной силы общества. Однако этого не произошло. В 1974 году выходит одна из этапных публикаций об интеллигенции - статья А.И. Солженицына «Образованщина». С одной стороны, автор «Образованщины» констатирует факт интеллектуальной доминанты в понимании интеллигенции в 60-е годы XX века: «Под этим словом понимается в нашей стране теперь весь образованный слой, все, кто получил образование выше семи классов школы». Но с другой стороны, с почвеннических позиций Солженицын предъявляет интеллигенции нравственное обвинение в мещанстве и забвении национальных духовных ценностей: «Без замены интеллигенции Россия, конечно, не обойдется, но не от "понимать, знать", а от чего-то духовного будет образовано то новое слово. <...> потеря в образовании - не главная потеря в жизни. Потери в душе, <...> - непоправимее» [Солженицын, 1974, с. 255]. Мысль о необходимости обращения интеллигента к народной правде воплотилась в сюжетах А.И. Солженицына. В частности, пара интеллигент и праведник из народа стала основой сюжета «Матре-нина двора».
Как замечет М.Л. Гаспаров, «чем дальше, тем больше подчеркивается, что образованность и интеллигентность вещи разные, что можно много знать и не быть интеллигентом, и наоборот» [Гаспаров, 2001, с. 89].
И все же значимость образованности в определении интеллигенции сохранилась. Приведем в пример Д.С. Лихачева, личность которого, безусловно, считается образцом интеллигента. В своем письме «О русской интеллигенции» в журнал «Новый мир» (1993) Д.С. Лихачев с сочувствием высказывается по поводу позиции Солженицына. Однако в целом его позиция зиждется на иных основаниях, он расставляет иные акценты. Говоря о свободе и независимости как отличительных качествах интеллигенции, Д.С. Лихачев низменно связывает их с «европейским образованием»: «интеллигентность в России - это прежде всего независимость мысли при европейском образовании» [Лихачев, 1993, с. 4].
Можно было продолжить прослеживать метаморфозы интеллигентского дискурса, приводя иные имена, точки зрения, публикации. Однако наша цель состояла в том, чтобы выявить наличие одной из базовых оппозиций самосознания интеллигенции. Мы стремились показать, что в самоопределении интеллигенции оппозиция образованности и духовности играла важную роль. Каждый член этой оппозиции формировал свою систему ценностей, целей и смысла существования интеллигенции.
Эти две социокультурные парадигмы одновременно конфликтовали друг с другом и были неразрывно связаны. Отсюда такие сложные, многосоставные определения интеллигенции. Интеллигент как бы не решается полностью отойти от одного полюса к другому. Точнее, он все время находится в поле оппозиции духовности и образованности, стремясь то соединить их (ср. определение интеллигенции философа и культуролога М.С. Кагана: «образованные люди с больной совестью»), то противопоставить.
Важно также и то, что конфликт ценностных установок поддерживался не только на уровне идеологической полемики. Сама полемика, её накал становились результатом личного опыта интеллигентов, следствием их реальных столкновений с действительностью. Можно предположить,
что российская социальная действительность меняется крайне медленно, сохраняя все те напряжения, что и при жизни Достоевского.
Библиографический список
1. Булгаков М.А. Собачье сердце // Михаил Булгаков, Владимир Маяковский: Диалог сатириков / сост., вступ. ст., ком. Е.А. Яблокова. М.: Высш. шк., 1994. С. 152-245
2. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции) // Вехи. Интеллигенция в России: сб. ст. 1909 - 1910 / Сост., ком. Н. Казаковой. М.: Мол. гвардия, 1991. С. 43-84.
3. Виноградов В.В. История слов. М.: ИРЯ РАН, 1999. 1138 с.
4. Гаспаров М.Л. Записи и выписки. М.: Наука, 2001. 341с.
5. Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. М.: Сов.писатель, 1990. 400 с.
6. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. 3-е изд. / под ред. проф. И.А. Бодуэна де Куртене. Спб., 1903. Т. 1. 877 с.
7. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука, 1972-1990.
8. Иванов-Разумник Р.В. Что такое интеллигенция? // Р.В. Иванов-Разумник. Интеллигенция - власть - народ. М.: Наука, 1992. С. 73-80.
9. Ключевский В.О. Об интеллигенции // Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М.: Наука, 1983. С. 298-308.
10. Колпаков А.Ю. «Мёртвый дом» Достоевского: экзистенциальный опыт каторги // Вестник КГПУ им. В.П. Астафьева. 2007. №. 3. С. 105-114.
11. Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокульутра // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 65-79.
12. Лихачев Д.С. О русской интеллигенции. Письмо в редакцию// Новый мир. 1993. № 2. С. 3-9.
13. Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 207 с.
14. Россия / Russia. Новая серия / под ред. Н.Г. Охо-тина; сост. Б.А. Успенский. М.: О.Г.И., 1999. Вып 2 [10]: Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: История и типология. 152 с.
15. Солженицын А.И. Образованщина // Из-под глыб: сб. ст. Paris: YMCA-Press, 1974. С. 217-261.
16. Щукин ВТ. Русское западничество: Генезис -сущность - историческая роль. Lodz: Ibidem, 2001. 368 с.
