CC BY
104
С. В. Любичанковский
— д.и.н., доцент Оренбургского государственного педагогического университета
ОБЩЕСТВО И ВЛАСТЬ В РОССИИ НАЧАЛА XX ВЕКА (ПО МАТЕРИАЛАМ ПЕРЛЮСТРАЦИИ)
АННОТАЦИЯ. На обильном документальном материале, преимущественно архивном, анализируются общественные настроения в России начала прошлого века, которые признаются важным фактором революционных потрясений.
The paper contains an analysis of social tendencies in Russia at the beginning of the past century which are regarded as a significant factor in the revolutionary troubles that ensued. The research is founded on a wealth of documentary, particularly archival, materials.
Крах Российской империи и самодержавия в 1917 г. явились событиями, кардинально повлиявшими на исторический процесс. В условиях проведения системных реформ в Российской Федерации и глобальной нестабильности в мире интерес к причинам произошедших событий закономерно велик. В современной отечественной науке создана стройная концепция «системного кризиса Российской империи», озвученная П.В.Волобуевым и
В.П.Булдаковым на XVIII Международном конгрессе исторических наук (1995) [2. С. 28— 38]. Исследователи определили остроту кризиса как «степень несостоятельности властного начала в глазах народа» [1. С. 44]. Таким образом, этот подход предполагает изучение государственных институтов через выявление отношения к ним населения. В рамках иллюстрации этого отношения, как правило, широко используются данные о неприятии российским обществом деятельности Г.Распутина, императрицы Александры Федоровны, резко критическом отношении к «министерской чехарде». И.С.Розенталь, анализируя массовые представления москвичей о власти в начале XX века, выявил серьезную и четко прослеживающуюся антибюрократическую составляющую, наличие стойкого убеждения «во враждебности бюрократии народу» [19. С. 73, 76].
На наш взгляд, в рамках представленной парадигмы сегодня уже нельзя ограничиться только лишь констатацией недовольства российских подданных частой сменой министров и губернаторов в военные годы, вмешательством «камарильи» в принятие ответственных государственных решений и т.п. Сама логика подхода заставляет перенести основной упор на изучение отношения населения к местной власти, поскольку большинство жителей России в тех конкретно-исторических условиях свое мнение о государственном аппарате формировало на основе личного общения с его представителями на местах. Было бы странно, если бы отношение населения к власти определялось «министерской чехардой» в большей степени, чем состоянием местного аппарата, с которым это население непосредственно соприкасалось.
В связи с этим большое исследовательское значение приобретает такой комплекс источников, как перлюстрированные письма. Суть перлюстрации составляло вскрытие частной корреспонденции без ведома адресата и выписка сведений, представлявших для властей интерес. Корреспонденты часто не догадывались о существовании перлюстрации или не придавали этому особого значения. Поэтому, собранные вместе, эти, безусловно, субъективные каждая в отдельности, «фотографии минуты» позволяют более объективно представить мысли, чувства, настроения людей на том или ином отрезке времени [10. С. 160].
Мы располагаем подборкой выписок из перлюстрированных писем за 1905 [14. Д. 1978— 1979], 1906 [14. Д. 1980—1982] и 1917 гг. [14. Д. 1983], составленных в канцелярии министра внутренних дел и сохранившихся в Российском государственном историческом архиве, а также извлечением из отчета о перлюстрации департамента полиции МВД за 1908 год [9. С. 139—159]. Для создания этого комплекса документов использовался единый
принцип — переписка должна была анализировать «общее положение родины» [9. С. 140], содержать обобщения.
Для подвергнутого анализу материала была характерна серьезная антибюрократическая составляющая. Письма пестрели фразами типа «просто стыдно за свою родину, что она управляется такими идиотами» [14. Д. 1978. Л. 10]; «куда ни глянь, всюду бездействие и бумага» [14. Д. 1978. Л. 26]; «я ненавижу сытую и застенную бюрократию, ничего не знающую, кроме своего писания бумаг... До того здесь все мелки, трусливы, гадки» [14. Д. 1978. Л. 31]; «правительственная машина по-прежнему слепа» [14. Д. 1978. Л. 93]; «все требуют освобождения от гнета и произвола бюрократии. От всех комиссий никто проку не ждет, потому что все они состоят из бюрократов, которые будут защищать свои интересы до последней возможности» [14. Д. 1978. Л. 157]; «правительство не преследует блага страны, а выдвигает лишь личные свои интересы» [9. С. 142]; «весь государственный механизм находится на точке замерзания перед своим окончательным падением» [9. С. 141—142]; «действия чиновников дискредитировали царскую власть и подорвали обаяние ее в народе» [9. С. 144]; «на наших глазах происходит полное гниение правительственной власти, совершенный ее распад» [9. С. 149]; «бюрократии, очевидно, трудно расстаться со своими теплыми местечками; бюрократия близорука и неимоверно эгоистична» [14. Д. 1979. Л. 24]; «с нашими бюрократами пива не сварить» [14. Д. 1979. Л. 82]; «отживший и выдохшийся бюрократический режим» [14. Л. 125; Д. 1980. Л. 18]; «заела бюрократическая моль» [14. Д. 1979. Л. 152]; «вырвать власть из рук жадного чиновника» [4. Д. 1981. Л. 7]; «беззаконничать чиновникам довольно» [14. Д. 1981. Л. 41]; «народ. потребует от вас, чтобы вы. освободили его от чиновничьей банды, доведшей государство до банкротство, а народ до нищеты» [14. Д. 1981. Л. 145]; «чиновников ничто не научило, прежнее хамство и прежний произвол остаются» [14. Д. 1982. Л. 74]; «наша сытая, бездарная и косолапая бюрократия» [14. Д. 1978. Л. 86]; «типичное назначение последнего времени: ни в чем не сведущ и готов идти на все, что только прикажут» [14. Д. 1983. Л. 24]; «неизбежен. переход власти от мерзавцев-практиков» [14. Д. 1983. Л. 22]; «наши сытые деятели совершенно довольны своим положением, занимаются мелочами и. интригами, как будто бы ничего вокруг них не происходит» [14. Д. 1978. Л. 10об].
Эти примеры можно продолжить. На наш взгляд, содержание и характер формулировок свидетельствуют о сильном недовольстве населения аппаратом государственного управления и его служащими. Ни в одном из подвергнутых анализу эпистолярных источников не дается их положительная или хотя бы нейтральная характеристика. Отрицательные же отзывы стабильно присутствуют в письмах на протяжении всего периода 1905, 1906, 1908, 1917 гг.
В ряде случаев общие оценки конкретизируются в письмах на местном материале. И тогда мы узнаем, что «население. гонит местные власти» [14. Д. 1978. Л. 12], что «цели. не имеют ни здесь, ни в Петербурге» и в этих условиях служить остаются только «люди, которым важно не само дело, а синекура» [14. Д. 1979. Л. 4]. Указывалось на отсутствие координации в деятельности аппарата государственного управления: губернаторы «ведут свою политику, несогласную с рескриптами и указами Государя. Оказывается, у нас, как в Китае, есть политика государственной власти и политика вице-королей» [14. Д. 1979. Л. 8]. Был сделан вывод, что «пока нет положения хуже губернаторского» [14. Д. 1979. Л. 84].
Большое внимание уделялось критике произвола представителей местной администрации, с которых «отчасти снята маска служения государству, более или менее прояснилось, что не они служат государству, а что государство служит им» [14. Д. 1980. Л. 18об], указывалось на необходимость «ломки всего служебного персонала, начиная сверху, то есть с министров и переходя к перифериям, то есть к различным звероподобным нашим помпадурам, с их ни с чем не сравнимым произволом» [14. Д. 1980. Л. 18]. Констатировалось, что
«деятельность провинциальных властей возмутительна до последней степени» [14. Д. 1982. Л. 1а]. Отмечалось, что министры обладают лишь теми сведениями, «которые для местной администрации выгодны. Они. не знают о произволе местной администрации, так как их дознания односторонни», а все потому, что режим в свое время сам заставлял губернскую власть «действовать сообразно «с видами правительства» [14. Д. 1982. Л. 73].
Возмущались сложившимся положением даже низшие чиновники, жизнь которых резко ухудшилась из-за различных поборов, им оставалось «рублей тридцать (в месяц. — С.Л.), на которые человеку с семьей абсолютно невозможно прожить» [14. Д. 1978. Л. 21]. Интересен комментарий: «Раньше существовал выход из этого положения: можно было пользоваться разного рода грешными и безгрешными доходами; теперь же времена изменились, и доходы эти сделались привилегией только немногочисленной высшей бюрократии» [14. Д. 1978. Л. 21].
Положение на местах характеризовалось как «во сто крат хуже, чем при Плеве. Никогда администрация не доходила до такого беззакония, открытого произвола и глумления над народом» [9. С. 141]. Описывались возмутительные случаи использования служебного положения в корыстных целях — «одна мерзость!» [14. Д. 1979. Л. 7]. Так, председатель Тифлисской судебной палаты использовал в качестве прислуги казенных курьеров, а каждая его «получасовая ревизия мировых судей» обходилась казне в круглую сумму [14. Д. 1983. Л. 3]. «Давно взяточничество так не процветало на Руси, как теперь. Так как полиция у нас теперь царствует и держит население в страхе, то последнее прибегает к взяткам или откупается. .Перешагнув через грань законности, администрация не знает больше удержу и даже не может понять, что революционный угар миновал и надо вступить на почву закона» [9. С. 144], — писал неизвестный автор в 1908 году. Но и в начале 1917 г. характеристика местных властей была аналогичной: они «или потеряли голову, или попали на тур расточительного богача» [14. Д. 1983. Л. 58]. «Наша администрация вся подкуплена купцами. Против спекулянтов и вздутия цен не принимается ровно никаких мер. Каких-либо признаков жизни администрация не проявляет и нисколько не заботится о прокорме тыла. Приходится только возмущаться индифферентностью этих людей. Сами власти создают несчастье. Не сегодня-завтра мы можем очутиться в тисках ужасной, беспощадной революции» [14. Д. 1983. Л. 58]. На этом пророческом письме, датированном 7 февраля 1917 г., мы и закончим обзор дошедшего до нас эпистолярного наследия.
Итак, анализ содержания и характера формулировок той части писем, которая была перлюстрирована МВД, так как содержала обобщающие оценки положения дел в Российской империи, позволяет сделать вывод о том, что часть населения была крайне недовольна эффективностью и методами работы аппарата государственного управления вообще и местного, в частности. Ни в одном из подвергнутых анализу эпистолярных источников не дается их положительная или хотя бы нейтральная характеристика. Отрицательные же отзывы стабильно присутствуют в письмах на протяжении всего указанного периода. В вину местным государственным структурам ставились чаще всего произвол и использование чиновниками служебного положения в корыстных целях, а также отсутствие координации деятельности губернаторов и центра и сознательное искажение в выгодном для местных властей свете информации, предназначенной для вышестоящего начальства. Возможность революции напрямую связывалась с наличием этих недостатков в местном управлении.
Здесь уместно будет подчеркнуть, что материалы перлюстрации коррелируются с производимыми на местах обзорами настроений населения. По крайней мере, в отличие от выхолощенных жандармских отчетов, в обзорах настроения населения, авторами которых были служащие как политической, так и общей полиции, можно встретить отдельные указания на отрицательное отношение населения к чиновникам, служившим в системе губернаторской власти. Конечно, в большинстве своем авторы данных отчетов оперировали штампами: «. Недовольства существующим порядком вещей или действиями правитель-
ственной власти. не было» [3. Д. 9. Л. 175, 177об., 178—180, 182—182об.; 4. Д. 9. Л. 1об.,
606., 7об., 8об., 9об., 23, 25об., 26об., 27об., 29, 30, 32—32об., 33об., 36—36об., 39—40, 49—49об., 50—58об., 63об.—64; 5. Д. 148. Л. 2—3об., 6, 7об., 10—11, 12об., 13об., 23,
2906., 44, 48, 49об., 61, 87, 90, 102об., 120, 167; 7. Д. 279. Л. 1—194; Д. 287. Л. 11; Д. 297. Л. 2] и т.п. Можно согласиться с оценкой американского исследователя П.Холквиста, сделанной, кстати, на материалах Уфимской губернии: «Чиновники довольно лаконично отметили, что «настроение удовлетворительное», и после этого, месяц за месяцем, вплоть до самой Февральской революции 1917 г., просто добавляли к своим первоначальным ком -ментариям фразы типа «никаких изменений не произошло» [15]. Иная информация появлялась редко, но и при этом она меняла картину настроений населения Уральского региона, вызывала сомнения в объективности «успокаивающих» донесений.
Так, Оханский уездный исправник в 1908 г. докладывал Пермскому губернскому правлению о том, что старообрядческий священник Федуловской общины, явившись на сельский сход, призывал крестьян «немедленно упразднить. государственную полицию и институт земских начальников, признавая их прожигателями ресурсов наших (народных. —
С.Л.) карманов.» [6. Д. 49. Л. 20об]. В докладе уфимского вице-губернатора А.Г.Толстого своему непосредственному начальнику в 1912 г. описывалось выступление клоуна Жоржа 1911 г., который, обращаясь к публике, просил объяснить ему значение пяти пальцев. Его собственный вариант был таким: большой палец — министры, которые «получают жалованье и ничего не делают»; указательный — «разные правители, которые тоже жалованье получают и ничего не делают»; средний — адвокаты, «которые врут и не краснеют»; безымянный — «чиновники, которые любят брать взятки, но не любят делать»; наконец, мизинец — это крестьяне и рабочие, которые «много делают и мало получают, и всех этих дармоедов кормят» [16. Д. 1528. Л. 35]. Выступление имело успех среди горожан. Вятский полицмейстер в 1912 г. в рапорте на имя губернатора И.М.Страховского, анализируя причины хулиганства, ставшего в исследуемый период массовым явлением, подчеркивал, что нарушители порядка «держат себя вызывающе и стараются при этом доказать. явное неуважение» именно к «чиновниками или чинам полиции» [8. Д. 26. Л. 27]. Пермскому губернатору И.Ф.Кошко в это же время докладывалось о массовом распространении среди крестьянского населения слухов о «готовящемся избиении чинов полиции, сельских должностных лиц» [7. Д. 297. Л. 206—206об]. Яранский уездный исправник в 1913 году сообщал губернатору, что «настроение населения спокойно только наружно и при малейшем ослаблении (полицейского надзора. — С.Л.) — возможны активные выступления». Такое же «пограничное» настроение жителей своего уезда отмечал и орловский исправник [5. Д. 148. Л. 170об., 173]. Позднее, в 1915—1916 гг., Уфимское губернское жандармское управление прямо указывало на «недовольство», «недоверие», «недоброжелательное, . даже враждебное» отношение к местной власти, вызванное ее формальным отношением к своей работе и высоким уровнем коррупции [17. Д. 551. Л. 1—1об., 3—4, 15, 96об.,
10006., 104об].
Вернемся к материалам перлюстрации. Бесспорно, что перлюстрации подвергались в первую очередь письма тех лиц, которых власти подозревали в нелояльности к режиму. Не подлежит сомнению и то, что социально-политический контекст эпохи, к которой относятся эти письма (революции и межреволюционный период), не мог не способствовать радикализации настроений в обществе и усилению критического восприятия существующих недостатков. Все это так.
Но, с другой стороны, если бы проблема качества работы аппарата государственного управления в центре и на местах не была бы так актуальна, вряд ли ее бы обсуждали так активно. Из рассмотренного перлюстрированного материала отчетливо видно, что авторов писем этот вопрос волновал ничуть не меньше, чем крестьянский, рабочий или национальный.
Вообще, следует признать, что революционные события начала XX в. несли в себе огромный антибюрократический запал. Долгое время он фактически затушевывался в советской исторической науке, поскольку его признание в определенной степени шло бы вразрез с господствующей классовой интерпретацией общественного конфликта. Если и говорилось о недовольстве общества властью, то преимущественно речь шла о недовольстве политикой самодержавия, а не будничной, «неполитической» работой государственного аппарата. Однако анализ документов позволяет утверждать, что наряду с аграрным, рабочим, национальным вопросами восставшим населением был поставлен и вопрос о чиновниках, о бюрократии. Совершенно ясно и то, что полученные на основе изучения выписок из писем выводы полностью соответствует результатам анализа других групп источников. Так, о складывании в позднеимперский период неформального объединения губернского чиновничества, основанном на сокрытии должностных преступлений, однозначно свидетельствуют как документы официального делопроизводства губернских администраций Урала [11], так и материалы сенаторских ревизий, проведенных в этот период в ряде других регионов империи [12. С. 125—131]. Такая ситуация была характерна для всех звеньев губернской администрации, включая самые высшие. Причем ситуация в регионах была настолько однотипной, что сенаторы даже описывали ее в схожих выражениях. Сравните, например: «поразительно снисходительное отношение. к нарушителям служебного долга» (из отчета Б. Д. Нейдгарта о ревизии Привислинского края), «снисходительное, иногда до крайности, отношение. к должностным преступлениям» (из отчета К.К.Палена о ревизии Туркестанского края). Механизм спасения чиновников от наказания за должностное преступление сводился к следующим основным моментам: постоянная интерпретация фактов злоупотребления служебным положением в пользу обвиняемого чиновника; передача в суд дел преимущественно по проступкам нижних чинов; замена наказания «причислением к штату» губернского правления; поручение расследования непосредственному начальнику обвиняемого [11. С. 286—289]. Следует полностью согласиться с сенатором А.М.Кузьминским, который написал в 1905 г. в своем отчете Николаю II: «.система, допускающая одну возможность такого рода отклонений от правильного порядка, должна быть признана совершенно несостоятельною и заслуживает полного осуждения» [18. Д. 1. Л. 312об].
Если бы мысли и чувства, зарегистрированные перлюстраторами, не имели точек соприкосновения с другими свидетельствами современников и делопроизводственными источниками, противоречили бы им, можно было бы обоснованно усомниться в том, что «прочитанные» письма адекватно отражают реальность. Однако дело обстоит прямо противоположным образом: выявленные в выписках из перлюстрированных писем оценки ситуации, сложившейся в Российской империи в начале XX в., дополняют и подтверждают данные других источников. Рассмотренная не изолированно от других источников, а в системе с ними, информация перлюстрированных писем о качестве работы аппарата государственного управления приобретает большую достоверность в глазах историка. Помимо прочего, она позволяет говорить и о том, что отношение населения к власти может лечь в основу крупных общественных потрясений, что, безусловно, необходимо учитывать и в современном государственном строительстве.
ЛИТЕРАТУРА
1. Булдаков В.П. Имперство и российская революционность (критические заметки) // Отечественная история. 1997. № 1.
2. Волобуев П.В., Булдаков В.П. Октябрьская революция: новые подходы к изучению // Вопросы истории. 1996. № 5—6.
3. Государственный архив Кировской области. Ф. 582. Оп. 185.
4. Государственный архив Кировской области. Оп. 186а.
5. Государственный архив Кировской области. Оп. 187.
6. Государственный архив Пермской области. Ф. 36. Оп. 10.
7. Государственный архив Пермской области. Ф. 65. Оп. 1.
8. Государственный архив Кировской области. Ф. 582. Оп. 152в.
9. Из отчета о перлюстрации Департамента Полиции за 1908 год // Красный архив. 1928. Т. 27 (2).
10. Измозик В.С. К вопросу о политических настроениях российского общества в канун 1917 года (по материалам перлюстрации) // Россия и первая мировая война: (Материалы международного научного коллоквиума). СПб., 1999.
11. Любичанковский С.В. Губернская администрация и проблема кризиса власти в позднеимперской России (на материалах Урала, 1892—1914 гг.). Самара; Оренбург, 2007.
12. Любичанковский С.В. Губернские администрации Российской империи в оценке сенаторских ревизий начала XX в. // Клио. Журнал для ученых. 2005. № 3.
13. Розенталь И.С. Массовые представления о власти: Москва, начало XX века // Армагеддон: Актуальные проблемы истории, философии, культурологии. М., 1999. Кн.4 (июль—сентябрь).
14. Российский государственный исторический архив. Ф. 1282. Оп. 2.
15. Холквист П. «Осведомление — альфа и омега нашей работы»: Надзор за настроениями населения в годы большевистского режима и его общеевропейский контекст // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Советский период: Антология / Сост. М. Дэвид-Фокс. Самара, 2001.
16. Центральный государственный архив Республики Башкортостан. Ф. И-11. Оп. 1.
17. Центральный государственный архив Республики Башкортостан. Ф. 11-187. Оп. 1.
