CC BY
22Ильин М.В.
ОБРАЗЫ ВРЕМЕНИ В ОБЫДЕННОМ ЯЗЫКЕ И НАУЧНОМ МЫШЛЕНИИ: ГЕОМЕТРИЯ ТЕМПОРАЛЬНОСТИ, ВОЛНЫ ПАМЯТИ И СЮЖЕТЫ РАЗВИТИЯ
Начну с любимой цитаты из «Феномена человека» Пьера Тейяра де Шардена. Приведу ее с небольшими уточнениями курсивом прекрасного перевода В.Н. Садовского. «То, что делает1 человека "современным" ["moderne"] (и в этом смысле масса наших современников [une foule de nous contemporaine] еще не современна [ne sont encore moderne]), - это обретение способности видеть [c'est d'être devenu capable de voir] не только в пространстве, не только во времени, но еще важнее в Длительности [mais dans la Durée], или, что то же самое, в биологическом пространстве-времени; это означает, более того, что мы становимся неспособны видеть никак иначе — только так — начиная с самого себя [c'est de se trouver, par surcroît, incapable de rien voir autrement, - rien, - à commencer par lui-même]». Вывод - «нам предстоит сделать последний шаг, чтобы вступить в сердцевину метаморфозы» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 332; Teilhard de Chardin, 1955, p. 242-243]. Эта метаморфоза - превращение в современных людей, модернизация.
Еще на полтора столетия раньше эту болезненную трудность метаморфозы вступления в современность уловил Иммануил Кант. Отвечая на вопрос, что такое просвещение, он настаивал: «Это выход человека из самому себе навязанного несовершеннолетия (aus seiner selbst verschuldeten Unmündigkeit)» (перевод автора, оригинал см. [Кант, 1994, с. 126]). Роковой, едва ли не первородный грех человека, его себе самому вмененная «вина» (die Schuld) заключаются в том, что он не может или не хочет видеть в длительности, в биологическом пространстве-времени и в социальном развитии. Только став современными и действительно совершеннолетними (mündig), люди вынуждены взять на себя ответственность за результаты своей деятельности, а не перекладывать ее на горние силы, на требования истории или на объективные законы. Только став самостоя-
1 «и относит к категории» [et classe], - добавляет Тейяр де Шарден.
тельными и просвещенными, мы оказываемся в состоянии занять ту естественно выгодную точку (point naturellement avantageux), когда наш взгляд «совпадает с объективным расположением вещей, и восприятие обретает всю свою полноту» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 138-139; Teilhard de Chardin, 1955, p. 26-27]. Только став современными, мы начинаем понимать, что «человек - не статический центр мира, как он долго полагал, а ось и вершина эволюции (axe et flèche de l'Evolution), что много прекраснее» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 142; Teilhard de Chardin, 1955, p. 30].
Трудно оспорить тейяровскую оценку большинства нынешних людей (nous contemporaine, our contemporaries) как еще не современных. Точно так же поставленная Кантом задача взросления для большинства нынешних поколений пока не стала их собственной заботой. Большинство представителей нынешних поколений, полагающихся на отеческую заботу социального государства или иных патронов, даже не пытается видеть окружающий мир в процессе развития, а себя на ее вершине. В лучшем случае меньшинство людей даже в относительно развитых сообществах можно оценить как в той или иной степени современных и просвещенных. Большинство же продолжает вменять себе в вину грех несовершеннолетия.
Коль скоро по строгому счету мы все еще не вполне, а то и вовсе не современны, следует, пожалуй, превозмочь подростковые порывы к иллюзорной «взрослости». Не надо обманывать себя самодовольным «превосходством» над классической наукой и философией. Не стоит тешить себя обманкой так называемого Постмодерна - фактического бегства в «недо-модерн» из страха перед сложностью нашего времени1. Нам предстоит спокойно подступиться к трудному и длительному переходу к действительному, а не карикатурному Модерну упрощенных схем однолинейной или даже одномоментной «модернизации».
Чтобы добиться этого, необходимо попытаться отчетливо вообразить наше время. Ответственным за планету и за себя жителям Земли пора начать ощущать, каково это быть современными. Обществоведам пора упорно поработать над тем, чтобы найти естественно выгодную точку на устремленной ввысь стреле (flèche montante) социальной эволюции, которая позволит адекватно увидеть вершины и пропасти человеческого развития.
Как понять современность? Как вообразить наше время? Этот вопрос нарочито двусмыслен. Под словом наше можно понимать социальное, человеческое время в его противопоставлении дочеловеческому и независимому от людей времени Космоса и элементарных частиц. Наше одновременно означает нынешнее, но отнюдь не время незапамятной древности или туманной будущности. Слову наше можно также придать
1 Дерзко сокрушаемые постмодернистами «предрассудки» на поверку не что иное, как ими же вымышленные ветряные мельницы подростковых ристалищ, подменяющих серьезный труд погружения в длительность (l'enveloppement dans la Durée). 160
значение «инструментальное время обществоведа, исследующего социальную динамику» в противоположность естественному, спонтанному пониманию хода времени обывателем. Все эти и, вероятно, подобные трактовки справедливы и так или иначе должны быть учтены.
Рискну утверждать, что какого-то одного-единственного взгляда на современность, а значит, и на всеобщее развитие нет и быть не может. Для современного обывателя требуется овладение многими, а для обществоведа буквально всеми (!) оптиками времени. Мне, как политологу, имеющему некоторый опыт семиотических и концептологических штудий, хотелось бы предложить довольно специфический, но, с моей точки зрения, необходимый взгляд на образы круговорота времени, его направленности (стрелы, вектора), на поток времени, на волны, ритмы и спирали развития в качестве когнитивных источников политологического анализа. В предварительном порядке замечу, что эвристичность соответствующих оптик определяется, во-первых, исходной метафорикой, точнее, ее использованием при построении когнитивных схем, а во-вторых, аналитическими инструментами, которые разрабатываются на базе последних.
Попробуем для начала, а данная статья лишь подступ к задаче «видеть» (voir) - так назвал Тейяр де Шарден введение в свою книгу, - обозреть уже доступные нам оптики времени и точки зрения на развитие. Это и подсказки, скрытые во внутренней форме названий времени и развития. Это различные образы и метафоры - колеса, пути, потока и т.п., - которые порождают когнитивные схемы нашего мышления. Это и различные аналитические модели - цикла, волны, спирали и т.п. Это принципы меняющейся геометрии пространства-времени, замеченной Тейяром де Шарде-ном: развертывание из точки и сворачивание в сферу. Это, наконец, сюжеты прогресса, развития и эволюции, которые закрепляют наши усилия по организации человеческого пространства-времени.
Подсказки обыденного языка
И время, и развитие, и прогресс можно представить по-разному. Их исходная концептуализация вытекает из базовых когнитивных схем, метафор, следы которых сохранены во внутренней форме соответствующих слов. При этом каждый новый поворот в понимании времени и развития вынуждал не только добавлять новые смыслы, но и заново переосмысливать и трактовать исходную метафорику.
Прежде всего следует признать, что сами по себе темпоральные (и спатиальные) абстракции, предельные категории времени и пространства (по Канту, априорные, чистые формы созерцания - reinen Formen der Anschauung) возникли довольно поздно. Первоначальные способы осмысления того, что мы сейчас называем временем, были конкретны и схватывали те или иные стороны, моменты, проявления темпоральности. Так, Карл Дарлинг Бак в своем знаменитом «Словаре избранных синонимов важ-
161
нейших индоевропейских языков» убедительно показывает, что древнейшие корни, связанные с осмыслением темпоральности, фиксировали те или иные конкретные и наглядные меры, с помощью которых сознание метафорически пыталось ухватить феномен времени: отрезки, точки, порции, охваты и т.п. [Buck, 1949, p. 953-955]. В частности, латинское слово tempus «возводится к и.-е. корню со значением "тянуть" (*ten-, с расширениями *ten-p-, *ten-d- [Pokorny, S. 1064]), т.е. означает первоначально "меру длины" (возможно, натягиваемой веревки)» [Степанов, 2001, с. 115]. От того же корня происходят и соответствующие германские слова, например, английское time [Hoad, 1986, p. 494] и немецкое Zeit [Kluge, Seebold, 1999, S. 906]. Греческое слово xpovog происходит «от глагола со значением "хватать", и.-е. *gher-, т.е. значит первоначально "охват, объем", как бы "круг событий"» [Степанов, 2001, с. 115]. Таким образом, «в греческом, латинском и германском ареалах культуры понятие "время" тесно связано первоначально с понятием "ограниченное, или обнесенное оградой, пространство (нашего) мира", причем некоторые материальные приметы последнего - "забор", "колонна", "дерево, стоящее в центре"и т.п. - символизируют одновременно как пространство этого мира, так и время событий, протекающих в этом пространстве, собственно - "круг событий"» [Степанов, 2001, с. 117].
В славянских языках аналогичным обозначением меры времени было слово час. Оно произошло от индоевропейского корня *kes-//*kos- со смыслом «резко касаться, ударять» и исходно «означало "зарубка" (на притолоке двери, на дереве, палке), а затем "время между двумя зарубками"» [Степанов, 2001, с. 261].
Славянский этимон время (от и.-е. *uert-men) на этом фоне выглядит содержательней и оригинальнее. Его корень и.-е. *uer-t- со смыслом «вертеть, вращать, поворачивать» соединялся с суффиксом *-men, обозначавшим множественное, многократное обобщение действия в устойчивое явление, как в словах пламя, бремя, семя и т.п. Тем самым слово время обозначало постоянный круговорот событий в памяти или воображении по аналогии с однокоренными словами, обозначавшими предмет, поворачиваемый в пространстве (ворота, ворот), или место подобного движения (поворот). Движение во времени мысленно уподобляется движению в пространстве. «Эта разновидность пространственно-временного круговорота также прямо отражена в древнерусском языке в производных от корня и.-е. *urt- // *uert- // *uort- (он, как уже было сказано выше, представлен и в слове время). Так, рус. верста, др.-рус. върста значат 1) "возраст" (откуда сверстник букв. «одного возраста»), 2) "поколение" (букв. «одного коло, одного поворота»), 3) "верста", мера длины» [Степанов, 2001, с. 121].
На основании данных языка академик Ю.С. Степанов выделяет три, как он считает, последовательно возникавшие формы осмысления темпо-ральности [Степанов, 2001, с. 117-121]. Это циклическое, линейное и про-
162
межуточное «разом данное время». Последнее «мы находим... в текстах Гомера, особенно в "Илиаде", и оно исчезает с появлением греческих исторических сочинений - в V в. до н. э., сменяясь представлением о "течении", или "потоке" времени» [Степанов, 2001, с. 119]. Идея времени как потока, однако, сама по себе не линейна, а интегральна. Действительно, поток «дан разом», но при этом он движется вдоль русла волнами и завихрениями, то разливаясь по плесам и заводями, то сужаясь в протоки.
Дальнейшая концептуализация темпоральности осуществляется уже на более высоких уровнях абстракции, чем слова1 - на уровне понятий, идеальных типов, категорий и ноуменов типов кантовских чистых форм созерцания. Однако прежде чем перейти к рассмотрению некоторых абстракций данного ряда, нельзя оставить без внимания два этимона, которые при всей своей конкретной осязаемости обладают грандиозной обобщающей силой и стихийно выражают смысл биологической природы времени. Один этимон связан с русскими словами юн, юный, юность , а второй - со словами век и вечность . Оба этимона связывают время с жизнью, которой оно соразмерно и единосущно, если воспользоваться абстрактной терминологией более поздних времен. Эта связь времени и жизни научно объясняется и оправдывается концепцией биосферного происхождения времени [Аксенов, 1986].
От исходных метафор к когнитивным схемам
Образы и метафоры суть исходные способы описания. Однако порождаемые ими смыслы довольно зыбки. Для обыденного мышления подобная неопределенность не только допустима, но и хороша. Но для проведения строгого анализа требуется своего рода «сжатие», «фокусировка» смыслов, а для более мощного синтеза - их «расширение». В случае «фокусировки» метафоры волн, циклов и ритмов могут стать основой аналитических инструментов, позволяющих высветить и детально описать важные аспекты явлений. В случае «расширения» пространства видения возникают особые знаки-символы, которые дают возможность уловить и понять не менее значимые стороны действительности.
Метафоры цикла, волны и ритма обладают неодинаковым аналитическим и синтезирующим потенциалом. Волна, на мой взгляд, образнее двух остальных, а потому ее сложнее всего «оторвать» от обыденного мышления. Цикл более абстрактен не только в силу иноязычного проис-
1 Об уровнях абстрагирования и обобщения при концептуализации см. [Ильин, 1997, с. 393-397].
2 Данный этимон связан с греческим словом эон и санскритской югой - эпохами вечности. Лингвистический материал см.: Benveniste E. Expression indo-européene de l'«éternité» // Buletin de la Société de linguistique. - P., 1937. - T. 38, fasc. 1. - P. 103-112.
3 О вечно юном см.: [Степанов, 2001, с. 826-828].
163
хождения, но и в связи с самой геометричностью круга. Его легче использовать для создания как аналитических, так и синтетических средств познания. Образность ритма, если это не какой-то особый ритм, может оказаться довольно расплывчатой. Тогда легко возникают предельно синтетичные категории типа мировых ритмов, «музыки сфер» и т.п. Тем не менее в своем конкретном преломлении - ритмы боевые, походные, умиротворяющие и т.п. - такого рода образы позволяют создать весьма специфические и потому точные средства анализа.
Вместе с тем необходимо учитывать, что трансформация образов и метафор в когнитивные схемы, понятия и аналитические категории происходит не в лабораторных условиях, а на фоне широкого культурно-лингвистического творчества, сопряженного с многочисленными влияниями и вторичными воздействиями. Так, в рамках обществоведческих дискурсов высока вероятность вторичной смысловой «фокусировки» этих метафор, обусловленной физикали-стской, а то и механистической трактовкой соответствующей образности в естественных науках.
Для осмысления асимметрии биосферной, а затем и социальной длительности (по аналогии также и процессов в косной материи) используется широкий круг когнитивных схем. Для удобства остановлюсь только на важнейших с моей точки зрения. Первая схема - циклическая. Она вытекает из метафоры цикла, или круга, и предполагает круговое, спиралевидное либо еще более запутанное движение по некой траектории. Вторая схема - линейная. Она исходит из образов пути и потока. Третья схема - волновая. Она отталкивается от метафоры потока и наглядного образа единичной волны - отлитого в гребень («завиток») движения. При аналитическом очищении волновой тип модели опирается на метафору колебаний и ритмических чередований. В данном случае предполагаются поочередные и противоположные воздействия на развитие по некому параметру. Наконец, последняя (по порядку, но не по значению) схема основана на метафоре жизни или «разом данного времени», «вечной молодости». Разумеется, само моделирование осуществляется на основе имеющего обобщенный смысл жизненного эпизода, «истории» или, выражаясь более точно, сюжета и основанного на нем дискурса. Данный дискурс в соответствии с сюжетной логикой предстает в виде некой осмысленной череды действий, событий или состояний.
Возможно, наконец, сочетание различных когнитивных моделей. Так, Пьер Тейяр де Шарден моделирует космическую эволюцию как сюжет, который геометрически вписывается в ритмические колебания (волны) «шагов» развития, а те в свою очередь образуют спиралевидный конус с человеком на вершине «стрелы эволюции».
От когнитивных схем к аналитическим моделям
В научных концепциях доминирует ритмико-волновое видение развития. Здесь типична разработка циклических моделей кругообразных или
164
спиралевидных траекторий. При этом возникают на первый взгляд неочевидные, но весьма существенные проблемы, связанные с расположением соответствующих траекторий в пространствах. Сразу же встают вопросы: в каких пространствах - двухмерных, трехмерных, многомерных? С какой системой координат? Относительно чего и как определять «точки» траектории? И главный, на мой взгляд, вопрос: насколько абстрактны, внепро-странственны эти траектории, насколько они сами являются пространствами - «лентами», «нитями», «трубами» и т.п.? Во всяком случае, я столкнулся с ощутимыми трудностями, когда попытался использовать метафорику трансформации траекторий развития для описания общих характеристик хронополитического движения. Но если это касается даже абстрактного движения, то что говорить о конкретных казусах!
При редукции характеристик развития к траекториям мы невольно редуцируем и характеристики системы к точке. Подобная редукция допустима только в случае относительно простых систем, чья динамика не сопряжена с развитием, а также - в какой-то мере - систем, образующих так называемую диффузную среду, которая может порождать автоволновые процессы. Для систем, способных к развитию, она категорически неприемлема.
Другая когнитивная схема - волны - сводится к регулярной и равномерной смене подъемов и падений в процессе некого движения. В этом случае развитие описывается как графически - в форме синусоиды, так и математически - в виде соответствующей функции. Рассматриваемая схема эвристична и удобна для описания, однако она предполагает выделение лишь одного параметра. Даже если берется некий «составной» параметр, то его приходится редуцировать до такой степени, чтобы операционно он мог трактоваться как единый и однородный. Это самая очевидная и простая схема, но также - наименее плодотворная. Ее, вероятно, следует использовать в качестве вспомогательной при рассмотрении отдельных параметров развития.
Вариацией волновой является колебательная модель. В этом случае в развитии высвечиваются возвратно-поступательные или маятникообраз-ные движения, которые можно описать с помощью концептуального и математического аппарата, разработанного для электромагнитных и других подобных процессов в неживой природе. Колебания - «более широкая» метафора, чем волны. Связанная с волной синусоида характеризует лишь так называемые гармонические колебания, порождаемые равновесными, т.е. линейными, процессами. Большинство известных неравновесных колебательных процессов (если не все они) имеют иную природу и иначе описываются математически.
Вероятно, тут допустимо усложнение модели. Если я правильно понимаю, сложная модель колебаний многих элементов может быть описана в логике диссипативных процессов в неравновесных системах. Однако аппарат, приспособленный для электромагнитных колебаний, в данном
165
случае работает крайне неудовлетворительно, не позволяя даже условно (или приближенно) выявлять возвратно-поступательные, или маятникооб-разные, движения. По-видимому, удачнее была бы образность порывов ветра или языков пламени, а математически - использование странных аттракторов.
Теперь о природе волн-колебаний. В общую таксономию таких волн попадают весьма разнородные явления. Для некоторых вполне органичен образ качающегося на воде поплавка и прочерчивания некой точкой синусоиды. Для иных существенны другого рода «колебания», например колебания скорости при движении по изгибам «американских горок». По отношению к одним волнам правомерно говорить о подъемах и спусках, о приливах и откатах, для других это лишено всякого смысла. Всевозможные подъемы, откаты и прочие характеристики волн - не более чем фигуры нашей речи, вернее, научного дискурса. Там, где они уместны, они могут послужить совершенствованию аналитического инструмента, там, где нет, - только разладить или даже разрушить его.
Особая проблема заключается в трактовке некоторых дополнительных образов как универсальных параметров волн или колебаний. Так, очень часто при волновом анализе политической динамики вводится понятие отката. На деле эти откаты кажущиеся. Возвращение «назад» противоречит самой асимметричности политического времени. В косной материи и в отвечающих ей энергетических процессах как таковых различение симметричных и асимметричных последовательностей не имеет существенного смысла. Асимметричность становится значимой и тем самым «возникает» на этапе появления жизни. Образование человеческого мира, а с ним противонаправленного энергетическому параметру и тем самым асимметричного «в квадрате» информационного параметра. Отсюда правило, что «атомную бомбу нельзя изобрести обратно». Строго говоря, машина времени теоретически могла бы действовать только в неживой вселенной. Вопрос в том, кто бы ее создал и кто бы пользовался ею.
Движение всегда происходит «вперед» - это еще одна из фундаментальных ориентационных метафор [Лакофф, Джонсон, 2004]. Развитие продолжается и при «откате» («понижательной волне»). Просто соответствующая фаза волны «утрамбовывает», я опять пользуюсь метафорой, возникшие структуры. Весьма вероятно, что она производит некую селекцию. На «повышательном гребне», или в форсированной фазе роста, возникает много нового. Затем следует замедленная фаза роста (включается тормозящий вектор), но она ведет не к разрушению уже созданного, а к уплотнению, к переводу того, что наработано, в некое новое состояние.
Более уместным представляется мне использование образа кольцевых структур дерева как застывшей картинки роста. При рассмотрении спила видны волны. Однако дерево с наступлением зимы не сжимается, а расширяется. Волны приращения не знают откатов, им известно лишь изменение темпа роста. Точно таким же образом возникают и волны прира-
166
щения сложности в структуре организации, что может объясняться качественно иной природой информационных волн по сравнению с энергетическими.
Ритмические модели основаны на организации процессов с помощью чередования элементов. Ритмы могут включать чередования, описывающиеся в терминах различного рода колебательных последовательностей -как циклических, так и волновых, как классических, подчиняющихся гармоническому синусоидальному закону, так и негармонических, апериодических и т.п. Однако ритмы содержат и элементы, чередующиеся по логике иных последовательностей - скажем, последовательного появления новых рядов элементов.
Все волновые, колебательные и ритмические модели могут с большим или меньшим успехом сочетаться при помощи аналитической редукции. Каждый шаг подобной редукции неизбежно влечет за собой обеднение описания, но при соединении они порождают эффект «стереоскопического» видения. Вместе с тем осуществить такое соединение далеко не просто. Во всяком случае, простое соположение когнитивных схем, даже снабженных редукциями-переходами к соседним, скорее пробуждает интуицию, нежели дает надежный аналитический аппарат. Особой методологической задачей является разработка способов концептуализации смены ритмов и циклов, в том числе сохранения «старых» циклов в новой ритмике. Кроме того, возникает проблема сочетания (взаимоналожения, включения) циклов неодинакового масштаба и в силу этого неодинаковой природы: гиперциклов, мегациклов, макроциклов и, наконец, микроциклов. Весьма вероятно, что было бы удобнее по-разному использовать образы волн и циклов. Первые уместнее относить к повседневной политической динамике, вторые - к крупным этапам политической истории или даже к эволюционным ступеням политического развития.
Меняющаяся геометрия темпоральности
Связь времени и пространства в едином пространстве-времени позволяет рассматривать темпоральность геометрически. Именно это и делает Пьер Тейяр де Шарден. Его геометрия космического развития основана на трех «шагах космогенеза», которые не просто соединяют Преджизнь с Жизнью, Жизнь - с Мыслью, а Мысль - со Сверхжизнью (таковы четыре узловые части «Феномена человека» и главные эволюционные проявления мира), но и устанавливают модель усложнения универсума. Каждый шаг космогенеза находит выражение и в соответствующем шаге Рефлексии (le Pas de la Réflexion)1.
1 «Dans ce nouvel Essai, j'aurais évidemment à insister comme d'habitude, sur les prolongations collectives (sociales) de la Réflexion ('2e Réflexion') sous l'effet de la Convergence humaine (= le grand événement ou mouvement physique qu'il est si important de percevoir en ce
167
Тейяровская теория космического свертывания (la theorie de l'Enroulement cosmique) развивает геометрический образ перехода от точки к линии, от линии к поверхности, а от поверхности - к объемной фигуре. Так (т.е. «тангенциально»), по мысли Тейяра да Шардена, осуществляется развертывание вовне. Аналогичное движение происходит и вовнутрь, «радиально», за счет увеличения (раз) мерностей феномена, причем, добавлю, размерностей темпоральных. Феномен испытывает, «переживает» череду мгновенных состояний внутри себя, оставаясь собой. Пунктирная линия - череда - в силу своей неоднородности (прежде - потом) начинает скручиваться (s'enroulait sur soi), образуя поверхность, где со-бытия множества мгновенных состояний соединяются различными пунктирными траекториями. Точно таким же образом событийные поверхности «скручиваются» в объемную среду развития.
В качестве уже не наглядного, а вполне абстрактного «образа» увеличения размерности как пространства, так и времени можно было бы принять наращивание размерностей математического числа. От первичной единицы счета (считаемого предмета) можно совершить переход к ряду натуральных и рациональных чисел, от него - к плоскости декартовых координат, заполненных иррациональными числами, и далее - к «объемному» пространству комплексных и гиперкомплексных чисел. Весьма показательно, что обоснование категории числа стало возможным лишь после освоения всех типов и «размерностей» такового и преодоления вполне естественного представления, будто действительностью (вещностью) обладают лишь натуральные числа, а сложные, многоразмерные - мнимы [Фаддеев, 1988].
Вернемся, однако, к наглядным образам Тейяра де Шардена. Видение мира, который свертывается (un monde qui s'enroule), подкрепляется геометрическими или пространственными образами. Исходный момент рефлексии именуется точкой, атомом, центром, вершиной (point, atome, centre, sommet), одномерное создание первого шага рефлексии - линией, волокном, сплетением, лучом (ligne, fibre, chaîne, rayon), результат второго шага - поверхностью, лоскутом, листом, полем, оболочкой (surface, nappe, feuille, champ, enveloppe), трехмерный результат третьего шага - объемом сущего, конусом, пирамидой, сферой, спиралью (volume d'être, cône, pyramide, sphère, spirale), звездным, планетарным, атомным или иным окружием (enroulement stellaire, planetaire, atomique etc.), можно сказать, «Центром», центрированным ансамблем (c'est-à-dire «Centré», un
moment!). Mais je voudrais particulièrement approfondir l'extraordinaire phénomène de 'Diaphanie' en vertu duquel, pour une Humanité en cours de '2e réflexion', l'Univers tend à laisser transparaître son (un) Centre de convergence, — non pas centre engendré par l'Energie en voie de réfléchissement sur elle-même, - mais centre formant le principe générateur (moteur) même de cette Réflexion. Phénomène de Troisième Réflexion, en vérité, - par lequel 'Oméga' se réfléchit ('se révèle') sur un Univers devenu (par réflexions 1 et 2), capable de Le réfléchir...» [цит. по: Cuénot, 1958, p. 441]. См. также: [Cuénot, 1968, p. 183-184]. 168
ensemble centré). Последовательное накопление измерений предстает как стадии (paliers) или шаги (pas) эволюции. А совокупный образ развития передается образами взлетающей стрелы (flèche montante), спирали (spirale) и конуса Времени (le cône du Temps)1.
Облик Мира (figure du Monde) формируется в результате последовательных свертываний (enroulements), чтобы обрести «глаза» в лице человека, который находится - рефлексивно находит себя - на вершине (sommet) космической эволюции. Мир, покоящийся на трех осях своей геометрии (les trois axes de sa géométrie), может быть представлен как единый поток с этой вершины и только с нее (sur ce sommet, et sur ce sommet seul) [Тейяр де Шарден, 2002, с. 332-334; Teilhard de Chardin, 1955, p. 243-245].
Равнозначные образы спиралевидного конуса и взлетающей стрелы отражают многомерную, но также единую «функциональную кривую от пространства и времени» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 416]. Однако выявить такую кривую непросто. Разглядеть ее можно только в результате многочисленных «путешествий» в пространстве и во времени, после многократных попыток соединения времен и пространств, совершив «жизненно важную революцию, которую произвело в человеческом сознании фактически недавнее открытие длительности» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 152; Teilhard de Chardin, 1955, p. 41]. Смысл подобного «открытия длительности» заключается в том, что «все то, что в наших космологических построениях мы до сих пор рассматривали и трактовали как точку, становится мгновенным сечением безграничных временных волокон» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 152; Teilhard de Chardin, 1955, p. 42] и, добавим, плоскостей и объемов.
На вершине эволюции время является максимально многомерным и «уплотненным». Это позволяет воспринимать и оценивать обладающие меньшей размерностью и «плотностью» времена. Проще всего разглядеть и проанализировать так называемое «реальное» время, которое не в большей мере реально, чем натурально так называемое натуральное число. Больше трудностей вызывает историческое время политических событий, которое гораздо сложнее и не поддается полной редукции к темпоральной шкале «реального» времени. Еще проблематичней время развития, формируемое взаимосвязью различных эволюционных состояний политического. В окружающей нас действительности мы одновременно воспринимаем разные диапазоны времени: и равномерно хронометрируемое реальное время моментальных событий, и многовекторное время сюжетов истории, и «сворачивающееся» время взаимосвязи эволюционных состояний - зараженных будущим прошлых состояний и несущих в себе прошлое состояний будущих. Каждый из подобных диапазонов времени имеет свою размерность, свою логику, свою меру, которые, на первый взгляд, не сопоставимы друг с другом.
1 Примеры см. [Cuénot, 1968, p. 61-62].
169
Важнейшую проблему составляет переход от одного диапазона к другому. Любая попытка «распять» историю на хронометрической шкале реального времени совершенно очевидно представляет собой грубое насилие, искажение смысла и хода исторического процесса, живущего своими ритмами, которые в принципе не сопоставимы с ритмами физических эталонов времени (обращения электронов вокруг протона, Земли вокруг Солнца и т.п.), поскольку соединяют различные векторы устремлений субъектов истории. Тем более сомнительно хронометрирование времени эволюции, которое течет в переплетающихся друг с другом «плоскостях» прошлого, настоящего и будущего, что и делает возможным прогноз и планирование.
Мне уже приходилось обращать внимание коллег на наличие различных диапазонов темпоральности, выделяя Повседневность, Историю и Развитие [Ильин, 1995; Ильин, 1996]. У времени одна логика, когда мы следим за ходом дебатов и бегом секундной стрелки, другая - когда вспоминаем и осмысливаем поворотные моменты и векторы политических изменений, третья - когда оцениваем уровни сложности политических систем и институтов, мысленно обобщая накопленный потенциал и воссоздавая пути их развития. Да и наш собственный опыт подсказывает, что бессмысленно судить об общественных изменениях, а тем более об уровне развития, вглядываясь только в события одного дня. Равным образом нелепо прикладывать мерку развитости, например модернизованно-сти, к каждому нашему слову, жесту и действию в политике или же приписывать этим словам и жестам, как это нередко делают самонадеянные политики, значение исторических («судьбоносных») перемен.
В своих предыдущих работах я попытался представить нелинейный прогресс в тангенциально расширяющемся и радиально уплотняющемся времени. Если принять исходное мифическое время мгновения-вечности за точку, то естественное движение во времени первоначально будет пролегать в круге, или сфере, Повседневности. Собственно, для тех, кто осуществляет это движение, оно будет незаметным, соотнесенным с «сим днем», отличие которого от нулевого «первовремени предков» начинает осознаваться очень нескоро - при удлинении траектории удаления от нуля мифического начала и конца времени. Хронополитически движение это хаотично, и его можно уподобить причудливому пунктиру, ибо каждое отдельное состояние этноса представляется точкой мгновения-вечности для каждого человека, образующего ту или иную протополитию.
Следующий круг, а точнее, кольцо - темпоральность Истории, а в броделевских терминах история конъюнктур (histoire de conjunctures) [Бродель, 1977]. Здесь траектория движения начинает «измеряться» сначала летописцами, а затем интерпретаторами имперской (цивилизационной) судьбы. В этой логике как раз и формулируется историцистский линейный прогресс - движение к окончательному замирению Ойкумены Вечным городом, к Царствию Божию, к «сияющему храму на холме», к утопиям «тысячелетнего рейха» или «торжества коммунизма». Здешние «обывате-
170
ли» видят движение как траекторию. Понятная им история скорее образует полосу, некое подобие «дороги, тропы». Отсюда, кстати, вырастает и научное мышление в терминах тропы зависимости (path dependence), тропы обусловленности (path determinacy), или даже тропы независимости (path independence)1.
Внешнее кольцо - уровень, или размерность, Хроноса, долгосрочного развития (longue durée). В данном случае развитие «измеряется» уже не длиной траектории «прогрессивного» движения, а степенью продвинуто-сти по диапазонам темпоральности. Движение идет не в какую-то одну, а во все стороны, заполняя пространственные «объемы». Значим не столько путь, сколько накопленная «потентность», созданная восхождением по кругам, диапазонам темпоральности. Теперь движение предстает как освоение, «заполнение» пространства - одновременно и «закрытого», и растекающегося.
В такой «расширяющейся» модели темпоральности даже линейная схема прогресса может быть представлена в виде своего рода идеальной спирали: как тут не вспомнить знакомые идеи о развитии «по спирали». Однако значима не спиральная траектория, а очерченный спиралью объем -конуса, сказал бы для наглядности Тейяр де Шарден, или, добавлю не без намека, воронки.
При подобных допущениях и критериях «прогресс» будет определяться раскручиванием (или скручиванием) неких условных траекторных спиралей, разворачиванием (или сворачиванием) неких условных плоскостных фигур, накоплением «внутри» как траекторных спиралей, так и плоскостных оболочек неких условных объемов. Степень же «прогрессивности» станет обусловливаться не следованием шаблонам «первопроходцев», а мерой удаленности «вершины» от начального центра и, шире, освоенностью, «заполненностью» конуса или воронки исторических и эволюционных времен.
Весьма эвристичной в этом отношении оказывается модель «воронки причинности» (funnel of causality). Она была создана еще на рубеже 19501960-х годов политологами Мичиганской школы. В книге «Американский избиратель» [Campbell, 1960] операционная схема «воронки», позволяющая учитывать целый набор разномасштабных факторов, использовалась для анализа причин того или иного исхода голосования. Однако привлеченные факторы были исключительно пестрыми и разнородными, а сам фактор времени и его различных измерений присутствовал не столько содержательно, сколько структурно.
Куда интенсивнее и, как мне кажется, плодотворнее развивался научный поиск в области анализа политик (policy analysis), где мичиганская модель вполне сознательно применялась для описания процесса формирования того или иного политического курса, линии, политики (policy). Появилась
1 Точнее был бы перевод зависимость от тропы, обусловленность тропой и независимость от тропы, но приходится следовать сложившейся языковой практике.
171
серия работ, авторы которых обращались к «воронке причинности» для выявления факторов, детерминирующих принятие решений и влияющих на формирование политических ^рсов [Hofferbert, 1974; Hofferbert, 1985; Leichter, 1979; Leichter, 1992; Mazmanian, 1980; Sabatier, 1991; Sabatier, 1989; Sabatier, 1987].
Существенный вклад в развитие данной модели внесли Дж. Мэхони и Р. Снайдер [Mahony, 2000, p. 202-205], вот уже несколько лет использующие ее для решения методологических проблем, в первую очередь -проблемы соотношения структуры и агента (structure and agency). Усилия Мэхони и Снайдера, а также присоединившегося к ним норвежского компаративиста С. Ларсена способствовали тому, что возможности модели «воронки причинности» начали обсуждаться среди политологов - сначала на проходивших в Москве (июнь 1996 г.) и в Вене (ноябрь 1996 г.) конференциях «Вызовы теории», затем на семинарах в Институте сравнительной политологии Бергенского университета и в МГИМО. В ходе дискуссий стали формироваться российская и норвежская «школы» сторонников данной модели.
Различные версии «воронки причинности» существенно отличаются друг от друга, однако во всех из них масштабы темпоральности если и отражаются, то косвенно или вскользь. Именно в этом, на мой взгляд, и заключается самый главный их недостаток. По моему глубокому убеждению, необходимо четко ранжировать слои «воронки» в соответствии с переходом от явлений и факторов долгосрочного развития (longue durée) к явлениям и факторам истории конъюнктур (histoire de conjunctures), а затем - к повседневности с ее суженным диапазоном «реального времени», который в случае «воронки» фокусируется на неком ключевом моменте самой малой размерности, но наибольшей конкретности.
Разумеется, ранжирование разнообразных факторов по их масштабности и глубине (близости или отдаленности) воздействия возможно и в иных когнитивных схемах, с использованием иных метафор. Следует различать многофакторную и многослойную концептуализацию причинности и операционные модели такой причинности, которые могут быть построены как в виде «воронки», так и иначе. Кроме того, выявленная в когнитивной схеме «воронки» логика каузальности может интерпретироваться посредством других схем, например, древа Порфирия с обратным движением от ветвей к корню, динамически развернутого логического квадрата по типу чичеринской тетрады и т.п. Вместе с тем допустимо и обратное - интерпретация различных причинных зависимостей в терминах «воронки причинности».
Что касается самой «воронки причинности», то на ее основе можно выстроить куда более сложные инструменты. Так, если мы соединим устьями две симметричные воронки, они станут моделировать, с одной стороны, причинение некоего действия, события, а с другой - следование из него [Мельвиль, 1999]. Позволю себе высказать предположение, что проекция в
172
будущее будет тем полнее, чем основательнее была каузальность в прошлом. И наоборот - чем больше лакун каузальности мы видим, тем логичнее ожидать симметричных «прорех» в грядущих Повседневности, Истории и Развитии.
Волны памяти
Представления о прошлом могут, конечно, исходить из образа «разом данного времени», ушедшего в вечность, «застывшего». Таким видит его пушкинский летописец Пимен:
На старости я сызнова живу, Минувшее проходит предо мною -Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно...
В научных построениях, однако, куда шире распространены трактовки прошлого в виде волн памяти. При всей своей волновой природе эти модели фактически опираются на сюжетную ритмику. Действительно, осмысленная череда событий хорошо концептуализируется в виде сюжета и идеально подходит для осуществления дискурс-анализа. Она позволяет сопоставлять сходные сюжеты, реализующиеся в разном темпе (ускорение развития) или в разных масштабах (повседневном, историческом, эволюционном). Типичными примерами являются «драматические» модели развития, предложенные О. Шпенглером, А. Тойнби, Л.Н. Гумилёвым и В.Л. Цым-бурским. Данные схемы при всех их многочисленных достоинствах крайне плохо хронологизируются на шкале традиционного летоисчисления, им сложно придать геометрическую наглядность или описать посредством математических функций. Отсюда склонность создателей подобных схем (и в еще большей степени - их эпигонов) прибегать к мистическим объяснениям истоков «драмы» и к нумерологической трактовке ее хода. Однако в терминах семиотики и дискурс-анализа их можно представить весьма точно и убедительно. Более того, становятся возможными действительно систематические и строгие сравнения, что позволяет отбросить в сторону бесполезные, а главное - дискредитирующие циклическое, фазовое видение политической действительности нумерологические мистификации.
Рассмотрение волн памяти как альтернативы категориям циклов и фаз развития требует пояснения. Почему отдельный цикл заменяется сюжетом, сам этот сюжет переименовывается в память, а последовательность циклов - в волны, точнее, в череду волн?
Первая замена объясняется стремлением выявить содержательную сторону цикла. Характерно, что замена слова «цикл» на слово «сюжет» не только не ведет к утрате смысла, но зачастую позволяет получить более отчетливое описание политической динамики. Вот один лишь пример из текста В.В. Лапкина и В.И. Пантина (новые слова выделены курсивом,
173
старые оставлены в скобках): «Каждый сюжет ('цикл') начинается с экспозиции - раскола внутри политической элиты... Раскол внутри элиты ведет к завязке - выделению в ней различных групп, которые... отстаивают разные варианты изменения политических институтов, что ведет к открытой конфронтации между ними... Для утверждения своего варианта изменения политических институтов победившие или еще находящиеся в состоянии конфронтации группы элиты вынуждены привлекать массовые слои (развитие действия в терминах сюжетосложения. — М.И.)... После того как один из вариантов изменения политических институтов получает, пусть ненадолго, поддержку массовых слоев общества, наступает кульминация в виде (фаза) принудительной и тоже кратковременной консолидации политической элиты... Институты трансформируются, и на политическом поле устанавливаются новые правила игры (следует развязка. — М.И. ). Однако через непродолжительный промежуток времени следует очередное обострение социально-экономического и политического кризиса, воздействие которого усиливается тем обстоятельством, что большинство массовых групп ничего... не выигрывают от изменения политических институтов и правил игры. В элите нарастает временно снивелированный, но по-настоящему не преодоленный раскол (воспроизведение экспозиции. — М.И.). Возникает новая конфронтация между элитными группировками... Вновь актуализируются разные варианты изменения политических институтов и правил игры (возобновление завязки. — М.И.)... вновь начинается борьба за влияние на общественное мнение, за политические симпатии и доверие населения (развитие действия. - М.И.). Сюжет ('цикл') как бы повторяется, хотя и в других условиях и на другом уровне. Как можно заметить, сюжетная линия (процессы) консолидации элиты... находится в зеркальном отношении к сюжетной линии (противофазе с процессами) сближения политических позиций большинства населения и правящих кругов. В этом смысле логика сюжета ('цикла') такова: импульс массовой политической мобилизации, обеспечивающей временное... сближение политических ориентаций населения и политических целей власти... задается состоянием максимального раскола элиты; напротив, новая принудительная консолидация элиты - после того как одна из ее частей легитимирует свое право на политическое лидерство... - сопровождается, как правило, нарастанием взаимного отчуждения власти и общества. В целом же воспроизводится некий инвариантный механизм эволюции, траектория (воспроизводства. — М.И.) политической системы "замыкается"... в некоем архетипическом мифе ('предельном цикле')» [Лапкин, 1999, с. 75].
Как нетрудно заметить, отдельные моменты развертывания сюжета легко отождествляются с фазами цикла. Это принципиально важно. Пока цикл характеризуется всего лишь фазами, налицо «пустая», бессодержательная схема чередования взлетов и падений, смены плюсового тока минусовым и т.п. Но едва только вносится содержательный аспект, как самопроизвольно и неизбежно выстраивается сюжет, и чем больше внимания
174
уделяется содержанию рассматриваемых процессов, тем легче достигается трансформация фазеологического анализа в сюжетный. Конечно, логика сюжета может вновь свестись к чередованию фаз, но она может редуцироваться и иначе - в некую морфологию политического процесса по образцу пропповской морфологии волшебной сказки. Тогда вырабатывается определенная формула, фиксирующая не только внешние очертания, но и смысл процесса. Такая формула не просто отражает то, как осуществился некий политический процесс. Она сохраняет и то, что осуществилось. Иными словами, она закрепляет код, или программу, осуществления процесса. Поэтому сюжет, а тем более - сюжетную формулу, в отличие от неупорядоченного потока действий и событий, можно (и должно) назвать памятью. Точно так же правомерно провести аналогию между ним и генетическим кодом.
Однако каждый отдельный акт разыгрывания сюжета сам по себе кодом еще не является. Он способен стать таковым, если инерция информационных токов (волн?) и задаваемый ими ритм информационных импульсов (политических действий) приведут к новому разыгрыванию сюжета. Череда вновь и вновь воплощающихся сюжетов становится волнами памяти.
В фазеологических исследованиях, как правило, моделируются довольно сложные и проблематичные сюжеты воспроизводства (циклы развития) политических систем, а более простые и в силу этого логически прозрачные остаются в стороне. Так, характерен интерес к сюжетным линиям революций и контрреволюций, реформ и контрреформ, которые дополняют сюжеты (циклы) рутинного воспроизводства политических систем, а потому «вторичны» по отношению к ним. Мне представляется, что без детальной проработки «первичных» сюжетов и циклов попытки выявления и анализа «вторичных» весьма сомнительны.
Что же такое «первичные» сюжеты? Для современных политий с писаной конституцией таковыми являются четкие, определенные законом циклы развертывания институтов системы от выборов до выборов. Замечательный пример дают США, где уже свыше двух веков прослеживаются четырехлетние циклы воспроизводства всей системы представительного правления по достаточно строгим и лишь в деталях изменяющимся правилам. Менее очевидны, но столь же регулярны циклы воспроизводства институтов современных систем с неписаными конституциями, скажем Великобритании. В странах, не достигших уровня современности, наряду с формальными циклами, задаваемыми электоральной ритмикой, существенную роль играют парные сочленения циклов передачи верховной власти и ее реализации, развертывания соответствующих институтов. Такие связки довольно легко обнаруживаются, в частности, в политической истории России со времен Ивана III до наших дней. Впрочем, подобные связки (соединение электоральных циклов с циклами рутинного развертывания системы институтов) задают ритмику и в считающихся вполне со-
175
временными политиях. В США это ритмы смены президентских администраций, в Великобритании - кабинетов. Вместе с тем вследствие юридической формализации процедур осовременивание политии ведет к «сжатию», или «облегчению», циклов передачи власти, что повышает значимость циклов воспроизводства института власти как такового. Вероятно, данное обстоятельство можно использовать для установления внутренних связей между «первичными» и «вторичными» циклами в политической истории. Фактор поколенческой памяти также может оказаться полезным для вписывания более мелкой ритмики политической рутины в более крупную.
Волны памяти возникают в силу того, что помимо индивидуальной и коллективной памяти существует программа (очередность и взаимосвязь) институциональных действий, которые оказываются благодаря ей квантованы. В случае исторического описания, создания архивов, баз данных и т.п. волны памяти охватывают набор реализовавшихся сюжетов. Многочисленность и разнообразие последних создают возможности для варьирования, которые еще больше возрастают при учете допустимых, но не осуществленных сюжетов, т.е. волн воображения (Цезарь не был убит на Капитолии, Наполеон победил при Ватерлоо, Ленин был арестован Временным правительством осенью 1917 г. и т.д.). Волны памяти вкупе с волнами воображения, касающимися не только прошлого, но и будущего, образуют потенциал развития. Его основными единицами выступают сюжеты развития.
Сюжеты развития
В первом приближении волны памяти и сюжеты развития предстают одной и той же действительностью - циклами воспроизводства политических систем. Однако между ними есть и серьезные различия. Мы имеем дело с разными аспектами действительности. В случае волн памяти - это формальные схемы упомянутых циклов, а также совокупность примеров их фактической реализации, т.е. фактура, субстанция и в этом смысле наполнение циклов. В случае сюжетов развития - это содержательные, субъективно постигнутые схемы циклов, обретающие действительное существование в формулах возможного и/или желаемого порядка их воплощения. В парсонсовской информационно-энергийной оптике волны памяти оказываются открытыми в сторону нарастания параметра энергии, а сюжеты развития - параметра информации. Соответственно, волны памяти акцентируют вещную сторону циклов, их значения (экстенсионалы) в терминах семиотики или объемы в терминах логики, а сюжеты развития - мыслимую сторону циклов, их смыслы (интенсионалы) в терминах семиотики и содержание в терминах логики.
Из этого первого различия непосредственно вытекает второе. Волны памяти есть одновременно и сюжеты развития. Однако не все сюжеты развития являются волнами памяти. Прежде всего, к таковым не относятся
176
«прошлые» сюжеты развития, или волны воображения. Кроме того, имеется целый класс «будущих» сюжетов развития, которые создаются в целях прогнозирования и стратегического планирования. Наконец, существуют сюжеты развития в «настоящем времени», которые формулируются «здесь и сейчас» в рамках разработки политических курсов (policies). Названные сюжеты развития концептуализируют не ритмы осуществленной политической динамики, а ритмические программы возможного и/или желаемого хода политических событий. Иными словами, во всех трех случаях мы имеем дело с мыслительными альтернативами волнам памяти, отмеченными условными модальностями возможности, желания, мыслимости, допустимости, долженствования, тогда как волны памяти характеризуются модальностью действительности, а также осуществимости и вероятности -в той мере, в которой они реконструируются.
Изучение альтернатив развития, как, впрочем, и развития как такового началось сравнительно недавно. На протяжении веков сюжеты развития (альтернативные программы воспроизводства политических систем) осуществлялись по большей части безотчетно. Однако с началом модернизации люди начали осознавать, что человеческие институты и практики не стоят на месте. Возникло стремление овладеть прогрессом, повлиять на развитие политических институтов и систем. Соответственно, волны памяти и волны воображения стали изучаться в парадигме историзма (путем соотнесения зафиксированной историей хронографии с ее «логикой», или хронологией), а последовательности волн памяти и их совокупные эффекты, равно как и расходящиеся и параллельные траектории развития - в парадигме эволюционизма. На этой основе разрабатывались прогностические модели, преимущественно сводившиеся к проекциям установленной исторической или эволюционной динамики. Во второй половине XX столетия в политической науке и в смежных областях появляются более сложные конструкции, главным образом связанные со сравнительным изучением процессов политической модернизации и демократизации. На место линейных схем постепенно приходят построения, предполагающие различные траектории преодоления качественных рубежей развития.
На этом можно было бы поставить точку. Однако фактически эта точка оборачивается многоточием. Слишком много сюжетов только завязано, идей только намечено. Коллегам еще предстоит немало работы, чтобы проанализировать различные возможности того, как вообразить время. Надеюсь, что данная статья послужит подготовкой почвы для этой большой работы.
Литература
Аксенов Г.П. Пространство и время живого в биосфере // В.И. Вернадский и современность. - М.: Наука, 1986. - С. 129-139.
177
Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории: Сборник переводов / Под ред. И.С. Кона. - М.: Прогресс, 1977. -С. 115-142.
Ильин М.В. Очерки хронополитической типологии: Проблемы и возможности типологического анализа эволюционных форм политических систем. - М.: МГИМО, 1995. -Часть 1: Основания хронополитики. - 112 с.
Ильин М.В. Слова и смыслы. Опыт описания основных политических понятий. - М.: РОССПЭН, 1997. - 432 с.
Ильин М.В. Хронополитическое измерение: За пределами Повседневности и Истории // Полис. - М., 1996. - № 1. - С. 55-77.
Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. - М.: Ками, 1994. - Т. 1: Трактаты и статьи, (1784-1794). - 584 c.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. - М.: Эдиториал УРСС, 2004. - 256 с.
Лапкин В.В., Пантин В.И. Политические ориентации и политические институты в современной России: Проблемы коэволюции // Полис. - М., 1999. - № 6. - С. 70-80.
Мельвиль А.Ю. Демократические транзиты: Теоретико-методологические и прикладные аспекты. - Москва: МОНФ, 1999. - 105 c.
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. - Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: Академический Проект, 2001. - 990 с.
Тейяр де Шарден П. Феномен человека. - М.: ACT, 2002. - 553, [7] с.
Фаддеев Д.К. Число // Математическая энциклопедия / Под ред. Виноградова И.М. - М.: Советская энциклопедия, 1988. - С. 865-870.
The American voter / Albert Angus Campbell, Philip E. Converse, Warren Edward Miller, Donald E. Stokes. - N.Y.: Wiley, 1960. - 573 p.
Benveniste E. Expression indo-européene de l'«éternité» // Buletin de la Société de linguistique. -P., 1937. - T. 38, fasc. 1. - P. 103-112.
Buck C.D. A dictionary of selected synonyms in the principle indo-european languages. A contribution to the history of ideas. - Chicago; L.: Chicago univ. press, 1949. - 416 p.
Cuénot C. Nouveau lexique Teilhard de Chardin. - P.: Seuil, 1968. - 223 p.
Cuénot C. Pierre Teilhard de Chardin. Les grandes étapes de son évolution. - P.: Plon, 1958. -489 p.
Hoad T.F. The concise Oxford dictionary of English etimology. - Oxford, N.Y.: Oxford univ. press, 1986. - 576 p.
HofferbertR. The study of public policy. - Indianapolis: Macmillan publishing company, 1974. -275 p.
HofferbertR., Urice J. Small scale policy: The federal stimulus versus competing explanations for state funding of arts // American journal of political science. - Chicago, 1985. - Vol. 29, N 2. - P. 308-329.
Kluge F., SeeboldE. Etymologisches Wörterbuch der deutschen Sprache. - 23. Erweiterte Aussgabe bearbeited von Elmar Seebold. - B., N.Y.: Walter de Gruzter, 1999. - 921 S.
Leichter H.M. A comparative approach to policy analysis: Health care policy in four nations. -Cambridge: Cambridge univ. press, 1979. - 340 p.
Leichter H.M. Health policy reform in America: Innovations from the States. - N.Y.: M.E. Sharpe, 1992. - 244 с.
Mahony J., Snyder R. Integrative strategies for the study of regime change // The challenges of theories on democracy. Elaboration over new trends in transitology / Larsen S. (ed.). - Boulder: Social Science Monographs, 2000. - P. 180-207.
Mazmanian D.A., Sabatier P.A. A multivariate model of public policy-making // American journal of political science. - Chicago, 1980. - Vol. 24, N 3. - P. 439-468.
178
Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. - Bern: A. Francke, 1959. - Mode of access: http://dnghu.org/indoeuropean.html (Дата посещения: 19.10.2011.)
Sabatier P. Public policy: Toward better theories of the policy process // Comparative politics, policy, and international relations / Ed. by W. Crotty. - Evanston: Northwestern univ. press, 1991. - P. 265-292.
Sabatier P., Pelkey N. Incorporating multiple actors and guidance instruments into models of regulatory policymaking: An advocacy coalition framework // Administration & society. -Thousand Oaks, Calif., 1987. - Vol. 19, N 2. - P. 236-263.
Sabatier P.A., Hunter S. The incorporation of causal perceptions into models of elite belief systems // Political research quarterly. - Salt Lake City, 1989. - Vol. 42, N 3. - P. 229-261.
Teilhard de Chardin P. Le phénomène humain. - P.: Seuil, 1956. - 348 p.
С самого начала своего существования человек представляет зрелище для самого себя. [...] Однако он едва лишь начинает обретать научный взгляд на свое значение в физике мира. [...] Человеку, чтобы открыть до конца человека, был необходим целый ряд «чувств», постепенное приобретение которых [...] заполняет и членит саму историю борьбы духа. [...] Чувство пространственной необъятности в великом и малом, расчленяющее и разграничивающее внутри беспредельной сферы круги обступающих нас предметов. [...] Чувство глубины, старательно отталкивающее в бесконечность [...]. Чувство пропорции, которое [...]улавливает разницу в физическом масштабе. [...] Чувство движения, способное воспринимать неодолимое развитие, скрытое величайшей медлительностью [...].
П. Тейяр де Шарден «Феномен человека»
179
