Образы «Своих» и «Чужих» как элементы национально-государственной идентичности российской молодежи в начале ХХI столетия Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА

ВВ. Титов Образы «своих» и «чужих» как элементы

национально -государственной идентичности российской молодежи в начале ХХ! столетия1

В статье анализируются образы «своих» и «чужих» в политическом сознании современной российской молодежи, их воздействие на формирование национально-государственной самоидентификации поколения молодых россиян в начале ХХ! века. При этом особый акцент сделан на территориально-политическое измерение российской государственности — образ «своего» геополитического пространства, а также внешнеполитические характеристики — представления о зарубежных «союзниках» и «врагах» России. Выделены и рассмотрены ряд ценностных контуров, репрезентующих образ России в сознании молодежи (эмо-ционально-персоналистский, ресурсный, геополитический).

Ключевые слова: национально-государственная идентичность, молодежь, паттерны самоидентификации, политические образы

Одной из значимых проблем политической науки в современной России является процесс формирования и эволюции национально-государственной (гражданской) идентичности российской молодежи. Результаты политико-психологических и политико-социологических исследований свидетельствуют, что самоидентификация молодых россиян протекает на основе многоуровневого взаимодействия эмоциональных, когнитивных, поведенческих, а также иррациональных (неосознаваемых) элементов политического сознания.

Следует отметить, что изучение психологических механизмов национально-государственной идентификации представляет собой актуальное направление для дальнейших специализированных (в области психологических наук) исследований. Поэтому необходимо отразить роль ключевых компонентов политического сознания — образов «своих» и «чужих» —

1 Статья подготовлена в рамках научно-исследовательского проекта «Политико-психологические механизмы формирования национально-государственной идентичности в современной России», грант РГНФ №12-03-00307.

© Титов В.В., 2012

посредством которых происходит идентификационный выбор среднестатистического «молодого россиянина» в условиях изменчивой политической и социокультурной атмосферы российского общества.

В рамках данной статьи отражены результаты исследования «Национально-государственная идентичность российской молодежи», проведенного кафедрой социологии и психологии политики МГУ в 2009—2011 гг. под руководством доцента Т.В. Евгеньевой, в котором принял участие автор. Данное исследование включало в себя три компонента: серию формализованных интервью (более 200 респондентов в возрасте 18—30 лет в 24 субъектах РФ); 86 глубинных интервью и ряд проективных тестов «Россия — мой дом».

Компоненты национально-государственной самоидентификации: образы «нашей» страны и «своего» государства

Образы государства и страны являются фундаментальными интегрирующими конструктами системы национально-государственной идентичности в контексте дифференциации «своих» и «чужих» субъектов политического пространства. Самооценка «человека политического», его мотивация, направленная на ассоциацию себя с определенной национальной группой и геополитической структурой, несомненно, взаимосвязана с динамикой личностных представлений о «нации» и «государстве-стране» (см. ком-мент. 1).

Синергия геополитического образа предполагает его качественную целостность, принципиальную несопоставимость с совокупностью его структурных частей. Образ-целостность — не только единица пространственной идентификации политического субъекта, но и ценностно-эмоциональный конструкт, предопределяющий систему установок и поведенческих моделей молодежи относительно политико-культурного объекта «Россия».

Основываясь на результатах исследования, можно зафиксировать ряд ключевых характеристик идентификационного геополитического конструкта «Россия» в сознании молодежи.

По мнению молодых респондентов, Россия наделена следующими позитивными качествами:

• сильная — 5,12

• независимая — 5,08

• единая — 5,06

• привлекательная — 4,82

• уважаемая — 4,80

• перспективная — 4,73

• влиятельная — 4,59

• дружественная — 4,47

• богатая — 4,30

• развитая — 4,18

• надежная — 4,07

К негативным чертам образа России, структурированного в политическом сознании молодежи, относятся следующие характеристики:

• опасная — 2, 98

• тревожная — 3,10

• закрытая — 3,97

Таким образом, можно диагностировать, что значимой установкой в политическом сознании постсоветского политического поколения является восприятие страны и самоидентификация с ней через призму «опасности — тревожности». Очевидно, подобный факт свидетельствует о нестабильном эмоциональном компоненте национально-государственной идентичности, тяготении российской молодежи к дефицитарным и фруст-рационным оттенкам при формировании собственной национально-государственной идентичности.

В рамках формализованных и фокусированных интервью были выявлены следующие наиболее типичные характеристики идентификационного образа России:

«Большая страна», «великая страна», «огромная территория», «много природных ресурсов», «кусок земного шара», «часть Евразии», «моя любимая страна», «лучшая в мире», «уникальность во всем», «непохожа на других», «окраина Европы», «нефть и газ», «нефтяные компании», «православная страна».

Анализируя выявленные ассоциации, можно выделить несколько взаимосвязанных линий представлений о России в политическом сознании молодежи.

Первый контур — персонально-эмоциональный — связан с иррациональными психологическими импульсами и аттитюдами молодых граждан. В его основе заложена экспрессивная оценка образа «страны — нации — государства» в целом, которая отражена посредством позитивных («самая лучшая страна на Земле») или негативных («какая-то особенная, ненормальная страна», «государство, непригодное для жизни») оттенков.

Второй контур отражает географический и «ресурсный» аспекты формирования идентификационных образов России в сознании молодежи. Лейтмотив, отчетливо закрепившийся в политическом сознании молодых россиян, заключен в образе России как «потенциально богатой страны», у которой в избытке наличествуют «природные ресурсы», воспринимаемые как фундамент дальнейшего ускоренного социально-экономического развития.

Необходимо отметить, что сегмент российских респондентов, в том или ином контексте отметивших ресурсную составляющую (от «природные богатства» — до «энергетическая держава»), составил более 1/3 от числа опрошенных. Можно предположить, что в политическом сознании молодых российских граждан психологическая установка, связанная с природными «богатствами» России, играет одну из ведущих ролей. «Нефть», «газ», «лес» стремительно приобретают символическое значение, переходят в качественно новое состояние социокультурных маркеров, через которые молодежь

транслирует «противоречивый» «образ России» в позитивное структурно -ценностное пространство (см. коммент. 2) собственной «картины мира».

Однако, необходимо обратить внимание на разность в оценках ресурсного компонента в политических представлениях российской молодежи. Для незначительной ее части (3—4% респондентов) ресурсы выступают, прежде всего, фундаментом социально-экономической и политической модернизации. Национальные природные богатства рассматриваются не как доказательство международного «веса» и геополитической значимости государства, но преимущественно в контексте социальных преобразований. Так, например, в ответах респондентов, указавших, что Россия «богата ресурсами», но одновременно «пока страна третьего мира» и «способна к рывку», прослеживается именно модернизационная установка.

Полученные результаты свидетельствуют, что в целом российская молодежь склонна рассматривать ресурсный фактор в идентификационном образе России тройственно.

Первый «рационально-утилитарный» кластер (для 1/4 от числа респондентов, обозначивших ресурсно-географические сюжеты в образе России) высказывает суждения, близкие к модернизационной установке. Для него национальные богатства выступают в роли преобразовательного потенциала, инновационного субстрата, способного помочь России «подняться», «преодолеть кризис», «перейти к наукоемкой экономике», «внедрить отечественные высокие технологии» и «улучшить жизнь граждан».

Второй «геополитический» кластер (см. коммент. 3, 4) идентифицирует «свою» «богатую Россию» как «сильное» государство, «державу», с которым «считаются все в мире». Ресурсы в политическом восприятии данного субсегмента молодежи — есть историческая данность (см. коммент. 5), автоматически закрепляющая «особую роль» Российской Федерации в мировой политике и фиксирующий ее пребывание в реестре «держав», «лидеров 21 века».

Третий «статический» кластер рассматривает российские ресурсы в контексте нереализованных возможностей, противопоставляет географический (территориально-природный, геополитический) потенциал и существующую социально-политическую реальность. Уместно добавить, что именно в ответах представителей данной подгруппы часто встречаются также протестные и депрессивные сюжеты «Россия — это: «коррупция», «общество богатых и бедных» и т. п.

Третий контур связан с идентификацией России молодежью через призму цивилизационно-исторической уникальности. Данная установка находит отражение в политическом сознании примерно 2/5 респондентов. По их мнению, Россия — это «великая и неповторимая культура», «цивилизация», «особый путь развития», «не похожа на другие страны», «особый менталитет».

Необходимо отметить, что среди респондентов преобладают интерпретации национальной самобытности как позитивного исторического факта. Но, вместе с тем, заявляет о себе и узкий субсегмент (2-3%), для которо-

го характерна негативная оценка российских национально-государственных особенностей («ненормальная страна»).

Власть и «наше» государство в идентификационном образе России

Четвертый контур идентификационного образа России, который заслуживает самого пристального внимания, — властно-государственный. Респонденты, у которых сформировался указанный образ, как правило, выстраивают следующие ассоциативные ряды: «государство», «политика, власть» «президент, парламент», «политики и их окружение» и т. д.

Молодежный сегмент, упомянувший внутриполитическую составляющую, дифференцируется на три примерно равных по численности кластера.

Первый кластер — «институционалисты» — дают описательную характеристику идентификационному объекту «Россия» через совокупность социально-политических институтов: «государство, которое нами управляет», «Государственная Дума», «Президент», «Президент и правительство», «губернаторы», «партии какие-то там, но я их не знаю».

Второй кластер — «персоналисты» — ассоциируют Россию в конкретно-политическом контексте «дня сегодняшнего» посредством радикального упрощения и перемещения национально-государственного образа в персональные рамки. Типичные ответы в данном случае: «Путин», «ну, конечно, он самый — Путин», «Медвед и его команда», «ДА. Медведев».

Третий кластер респондентов — «атрибутивный». Образ «Россия» в данном кейсе представлен через оценочно-описательные характеристики текущего политического состояния (в том виде, в котором его интерпретируют респонденты). Показательные ответы представителей этого кластера: «демократическая страна», «политическая конкуренция», «пытаются идти (!) демократические процессы», «Россия — суверенная демократия».

Интерпретируя полученные результаты, можно отчасти согласиться со сформировавшимся на рубеже ХХ-ХХ1 веков мнением, что в рамках молодежной политической субкультуры России отношение «к современной власти носит характер достаточно нейтральный... «Она есть какая есть» и с ней, вне зависимости от того, какие личности и институты ее персонифицируют, не связывается никаких ожиданий на позитивные перемены» [1]. Следовательно, «молодое поколение относится к политике и власти как к некоторым данностям, которые не вызывают ни восторга, ни особо резких отрицательных эмоций. Это, прежде всего, проявляется в отстраненности весьма значительной части молодежи от политический жизни России» [1]. Однако, сегодня — в начале второго десятилетия XXI века — абсентеистская по своей природе «политическая нейтральность» молодежи системно (до 30—40% респондентов) дополняется негативными оценками власти, ее действий: «Не отвечает потребностям общества», «куча чиновников, думающих о себе», «жизнь народа руководство не волнует» и т. д.

Фактически мы можем диагностировать следующую тенденцию в динамике политического сознания молодых россиян: в целом позитивный образ «потенциальной России» (на основе которого молодежь готова конструировать собственную национально-государственную идентичность) диссонирует с окрашенным негативными эмоциями образом корыстной и «неэффективной» власти, которая выступает препятствием «развитию России» и «нормальной жизни».

Социально-экономическая реальность и образ «сверхдержавы»

Пятый контур структуризации идентификационных образов России в политическом сознании молодежи — негативные характеристики сложившейся социально-экономической реальности. Представители российского молодого поколения реконструируют образы страны через призму таких типичных явлений, как: «бедность», «коррупция», «слабое развитие», «необразованная страна», «низкий уровень образования и здравоохранения», «экономический и социальный кризис».

Следует отметить: количество негативных оценок среди опрошенных нами респондентов (чуть более 1/5) совпадает с данными ряда ранее проведенных региональных исследований. Например, согласно содержанию отчета «Анализ социологического исследования состояния гражданственности, демократизма и патриотизма в молодежной среде г. Новосибирска и Новосибирской области», осуществленного в январе-феврале 2007 года Институтом молодежной политики и социальной работы НГПУ, 24,5% респондентов охарактеризовали Российскую Федерацию в качестве страны с низким уровнем развития [3].

Шестой контур, слабо представленный в образах России, — пространственно-интеграционный (около 3% участников исследования). Респонденты, представляющие данную группу, ограничиваются абстрактными констатациями: «часть мира», «одна из многих стран» (см. коммент. 6).

В связи с этим можно отметить, что респонденты рассматривают национально-государственный конструкт «Россия» преимущественно как самостоятельную структуру, не нуждающуюся в интеграции в политические системы «высокого порядка» (международные организации, континентальные геополитические пространства).

Основываясь на результатах эмпирического исследования, мы можем выдвинуть гипотезу, что поколение молодых россиян, прошедшее первичную и вторичную политическую социализацию в конце 80-х гг. XX — конце «нулевых» XXI вв., не испытывает потребности в сверх-национальной идентификации. Более того, отсутствие таковой не создает для респондентов какого-либо дискомфорта (см. коммент. 7).

Седьмой контур восприятия России молодежью — самоидентификация с образом «великой державы». В представлениях респондентов Россия характеризуется как: «великий народ», «большая страна, которая влияет на поли-

тику в мире», «ядерное государство», «мировой игрок», «лидер», «лидер третьего тысячелетия», «государство, способное показать пример другим», «центр влияния» и т. п.

Значительное число опрошенных молодых людей (до 1/3) в разной степени уверены, что Российскому государству принадлежит если не «мировое лидерство», то «особая роль» в современной геополитической конструкции и мировом политическом процессе.

Таким образом, самоценный лейтмотив «державности», сливаясь с идеей «нереализованных» российским обществом и властью возможностей, выполняют в политическом сознании значительной части молодежи (35—40%) функцию «очищения» от негативных «осколков» настоящего. Конструируемый позитивный образ «потенциальной» России, «которую мы еще увидим» в будущем, минимизирует всевозможные недостатки фрагмента «России реальной». «Кризис, социально-экономическая неразвитость, опасная жизнь, коррумпированность государства, непрофессиональные бюрократы, неспособность перенять европейские ценности» оказываются вытесненными в периферическое сознание молодых россиян через механизм кросс-темпоральной самоидентификации с позитивной «Россией нового тысячелетия», и сюжетами «героического прошлого».

Очевидно, что национально-государственная самоидентификация молодых респондентов — есть частичный психологический аванс, в основании которого лежит ретрансляция позитивного образа «иной», «прошлой — будущей» России («через десять лет страна поднимется») в текущие временные рамки.

Пространственные паттерны «своих»: территориальное измерение.

Основываясь на результатах изучения пространственного профиля образа России, мы считаем возможным выделить пять кластеров «территориального сознания» российской молодежи.

1) «Империалисты» (примерно 1/8 респондентов) в подавляющем большинстве воспроизводят территориальные контуры Российской империи — СССР. Согласно их мнениям: «в состав России в будущем должны войти «все республики СССР», «Аляску неплохо бы вернуть», «СНГ и Сербия», «большая часть СНГ», «Восточная и Южная (!) Европа».

Характерно, что «империалисты» аргументируют собственное пространственное восприятие исключительно реминисценциями: «они все раньше нам подчинялись», «жили раньше в едином государстве, хорошо было», «Крым, Украина — всегда были российскими провинциями».

2) «Интеграционисты» (около 1/6 респондентов) включают в геополитический образ России ряд «пророссийских», «русскоязычных» (по их мнению) государств и регионов постсоветского пространства: Украину (всю или ее восточную часть), Белоруссию, в меньшей степени — Казахстан.

Таким образом, ключевая политико-психологическая установка, закрепленная в сознании «интеграционного» кластера, лингвистическая и социокультурная самоидентификация.

Территориальный образ России в представлении молодого интеграци-ониста: нынешняя Российская Федерация «с Украиной, Белоруссией, Абхазией и Казахстаном».

3) «Реалисты» («прагматики») психологически принимают сложившиеся государственные границы, идентифицируют российскую государственность с Российской Федерацией. При этом, субкластер «изоляционисты» исходит из того, что нам «никто не нужен» или в будущем в состав России «могла бы войти Белоруссия» и «может быть Абхазия».

Пессимистически настроенный субкластер считает, что: «в будущем из состава России может выйти Чечня, Кавказ», «можем потерять Дальний Восток».

4) «Регионалисты» ассоциируют пространственный образ «Россия» с конкретной территорией: макрорегионом или субъектом РФ.

5) «Локалисты» отождествляют пространственные фреймы России с «моим городом», «прежде всего, со своей территорией».

По мнению подавляющего большинства молодых россиян, лучше других живут жители Москвы (около 3/4). Также к «благополучным» в социально-экономическом и политическом плане регионам были отнесены:

• Санкт-Петербург (1/2 респондентов)

• «Подмосковье» (1/4 респондентов)

• «Юг»

• «Урал»

• Сибирь («там, где нефть добывают»)

• Краснодарский край

Образы «наименее благополучных» регионов в сознании молодежи идентифицируется со следующими территориями:

• «Кавказ» (примерно 1/2)

• «Север» (более 1/3)

• Дальний Восток

• Поволжье

• «вся Россия», «все» (примерно 1/6 респондентов)

Следует отметить: число тех респондентов, кто отнес свой собственный регион к неблагополучным, в 1,8 раза выше численности молодых россиян, оценивших свой регион в позитивном ракурсе (24 % и 14% соответственно).

Геополитические образы «друзей» и «врагов» России

Образ «чужого» занимает значимое место в структуре национально-государственной идентичности российской молодежи. Многочисленные исследования отечественных и зарубежных политических психологов подтверждают, что «чужие» — фундаментальное основание негативной коллективной идентичности [2]. Наиболее значимые разработки данной проблемы в контексте национально-государственной и этнической идентификации представлены в трудах зарубежных ученых (С. Хантингтона,

И. Нойманна) [2] и в отечественных работах, выполненных на кафедре социологии и психологии политики МГУ им. М.В. Ломоносова.

Очевидно, категориальная схема «свой — чужой» выступает определяющим смыслом, придающим содержание когнитивному пространству «мы». Взаимодействие с «чужими» проявляется в двойственной роли: как структурно-смысловое постижение реальности посредством категоризации и в качестве импульса сопоставления — самопознания («На западе много денег, финансовые центры, а мы сильны народом, историей»).

Исследования, проведенные Т.В. Евгеньевой и ее коллегами, подтверждают, что в условиях социально-политического кризиса и нестабильности позитивного идентификационного образа России, лейтмотивом самоопределения молодежи выступает идентификация «от противного», предполагающая поиск «инаковости» в различных ее проявлениях.

Таким образом, в структуре национально-государственной идентичности российской молодежи формируется двухуровневая конструкция «иного мира». Первый — внутренний — уровень — «чужие» внутри страны, «вычисляемые» посредством социально-бытовых коммуникаций. Второй — внешний уровень — система геополитических образов «врагов» (и как оппозиция — «друзей») России.

Проведенное изучение политических представлений молодежи в рамках оппозиций «свои — чужие» и «друзья — враги» свидетельствует о высоком уровне автономизации и закрытости молодежных сообществ. У подавляющего большинства респондентов (более 4/5) под определение «свои» в первую очередь попали: «семья», «близкие родственники», «только самые-са-мые близкие», «друзья» и т. д.

Незначительная часть (1/10 респондентов) считают «своими»: «всех, кто живет на планете земля», «кто меня мог бы понять и оценить».

И минимальное число респондентов (около 5%) связывают представление о «своих» с национально-государственной или этнополити-ческой идентичностью; «русские люди», «граждане моей страны», «жители России».

По существу, представления российского молодого поколения о «чужих» структурируются в три группы.

Первая группа (1/10 респондентов) — «абстрактные чужие»: «все вокруг», «те, кто меня не понимает», «международные враги», «террористы», «кто не разделяет моей системы ценностей».

В ходе исследования было выяснено: у респондентов данной группы наблюдается, как правило, отсутствие выраженной макрополитической идентичности, средний уровень социальных фобий в сочетании с неразвитой когнитивной сферой политического сознания («Политикой не занимаюсь и не интересуюсь в принципе»).

Вторая группа (2/3 ответов) — конкретизированные «внутренние чужие». К ним относятся: «выходцы с Кавказа», «старшее поколение (я их не

понимаю)», «олигархи», «чиновники», «мажоры», «всякие среднеазиаты, которые едут за заработком», «мигранты».

Можно зафиксировать, что в рамках данного спектра ответов выделяются два мотива выделения «чужих»: этнополитическая самоидентификация и фактор социальной дистанции.

Следует отметить, что среди этнических и конфессиональных групп, вызывающих состояние дискомфорта («Представители каких этнических, социальных, религиозных групп не внушают Вам доверия?»), наиболее часто респондентами упоминались:

нерусские выходцы с Юга России (3/5 респондентов, часто без этнической дифференциации — «кавказцы»);

«приезжие разные» (более 1/4 респондентов);

мусульмане (в различных вариациях — «исламисты», «мусульманские группировки» и т. д.).

Третья группа (1/5 респондентов) демонстрируют аут-образы «чужих», которые носят преимущественно геополитический характер: «Грузия и Украина», «все страны, кроме нескольких, которые с нами считаются еще пока», «США и НАТО».

На наш взгляд, следует учитывать принципиальную разницу двух схем. Если оппозиция «свои — чужие» связана в представлениях молодежи преимущественно с субъективным ощущением социального комфорта и в некоторой степени — внутриполитической динамикой, то конструкт «врага» в большей степени имеет выраженную внешнюю, геополитическую направленность.

«Враги» России: паттерны идентификации

Исходя из полученных нами ответов респондентов, можно сделать вывод, что современные молодые россияне склонны к рационализации политической реальности. В частности, перечень названных «врагов» России свидетельствует о паритете трех составляющих: ценностно-этической, этнической и геополитической.

Ценностно-этический подход к определению «врага» сводится к рефлексии молодежью социально-политического негатива, имеющего место в национально-государственном и в планетарном масштабе. «Врагами» России называются негативные процессы, как внешнего («международный терроризм», «глобальный финансовый кризис»), так и внутреннего характера: «преступность и коррупция», «пассивность молодежи», «упадок экономики», «нравственный кризис», «российский менталитет» и т. д.

Этнический подход к определению «врага» в наибольшей степени присущ двум кластерам: молодым респондентам с этнополитической версией «русской» идентичности и развитым региональным самосознанием. По их мнению, враги: «те, кто не знает русского языка», «азиаты, беженцы, мигранты», «кавказцы» и т. д.

Геополитический подход — идентификация в качестве «врагов» государств или международных организаций. Реестр геополитических «врагов» в представлениях молодого поколения возглавляют США (около 1/2 респондентов), НАТО (1/4 респондентов) и исламский мир (1/5 респондентов). Двойственная динамика по шкале «друг — враг» характеризует восприятие геополитических образов Китая и европейских стран.

Можно констатировать, что в политическом сознании современной российской молодежи сформировалась двойная конструкция обобщенного геополитического «врага».

«Малый враг» России — исламская цивилизация (20-25%). Под данной широкой совокупностью маркируются:

• «террористы»

• «черные»

• «кавказцы»

• «чеченцы»

• «фанатики»

• «азиаты»

• люди, которые «всех уничтожают» и «хотят захватить весь мир».

«Большой враг» (до 60%) — обобщенный «Запад» («США и их сообщники»),

которые не только «стремятся к господству над миром», «вооружают врагов России», но и «натравливают на нас террористов и ислам».

Таким образом, можно отметить, что негативная геополитическая идентичность, конструирование многоуровневого образа «врага» выполняет компенсаторную функцию, частично восполняя недостаток позитивных компонентов в национально-государственной идентификационной структуре современной российской молодежи.

На наш взгляд, два рассматриваемых уровня — внутренние и внешние «чужие», — будучи скрепами единой «негативной» национально-государственной самоидентификации, структурируются через разные политикопсихологические механизмы.

Проведенное нами исследование подтвердило мнение, что механизм государственного геополитического мифотворчества — один из наиболее эффективных катализаторов ситуационной национально-гражданской консолидации [4].

Высокая эффективность геополитического мифотворчества как государственно-идентификационного интегратора имеет ряд политико-психологических предпосылок.

Первая предпосылка — психологические императивы геополитической реальности де факто не подвергаются массовой критической рационализации, особенно в молодежной среде, хотя бы в силу своей пространственной и генетической удаленности от социетальных «пространств повседневности» (города, семья, трудовые коллективы, студенческие сообщества, подъезды, неполитические Интернет — сообщества и т. д.), в которых оби-

тает значительное число молодых россиян. Государство и СМИ — часто эксклюзивные «точки пересечения» молодого российского гражданина с внешнеполитической средой.

Вторая предпосылка — масштабный «враг» («большое зло», «всемирный заговор») придает психологический смысл национально-государственному существованию в режиме «здесь и сейчас». Таким образом, геополитическое мифотворчество позволяет ретранслировать энергию внутреннего этнополитического, культурного, социально-экономического негатива на удаленный мифологизированный объект (см. коммент. 8).

Третья предпосылка — воспроизводство образа геополитического «врага» может рассматриваться в контексте вторичной аккумуляции политико-преобразовательного потенциала внутри национально-государственной системы. Таким образом, внешний фактор, мифологизированная опасность, становится созидательным импульсом: «если не модернизируем армию, экономику, не освоим Дальний Восток, страна перестанет существовать. ... Но, мне кажется, у нового поколения все получится».

Таким образом, можно констатировать, что идентификационные образы России в политическом сознании молодежи характеризуются выраженной ресурсной и культурно-исторической компонентой. Тем не менее, наблюдаются серьезные различия в рациональных и эмоциональных установках российской молодежи в контексте формирования образов «своих» и «чужих», которые предопределяют структурную сложность и системную противоречивость национально-государственной идентичности молодых россиян.

Комментарии

1. Строго говоря, ни «нация» в политико-гражданской интерпретации, ни «государство» не являются архетипами, но выступают устоявшимися подсознательными смыслами, производными социогенеза в целом и политогенеза как одной из его функциональных линий.

2. Необходимо подчеркнуть, что речь идет именно об аксиологическом характере интерпретации ресурсов, которые выступают не только в роли атрибутов, ведущих эпистемологических характеристик образа современной России («страна, богатая нефтью»), но и в качестве важной инструментальной ценности российской молодежи — базового условия «богатой жизни», «подъема» и т. п.

3. По основным характеристикам данный кластер совпадает с рассматриваемым ниже сегментом, для которого центральный фрагмент образа России — внешнеполитический императив «лидера», «сильной страны».

4. Его численность — около 40% респондентов, обозначивших ресурсно-географические сюжеты в образе России.

5. Которая, в представлениях молодых граждан современной России, никуда не «уходит», не уменьшается, не зависит от мировых рынков и множественности факторов глобального политического процесса и т. п.

6. Стремясь, таким образом, выразить в большей мере нейтральное, отстраненное отношение к проблеме собственного национально-государственного идентификационного выбора.

7. По понятным социально-историческим причинам, российская молодежь не имеет склонности идентифицировать себя в качестве «бывших советских человеков». Отсутствие сколько-нибудь явного запроса на сверх-национальную (надгосударственную) политическую и социокультурную идентификацию, на наш взгляд, одна из причин низкой популярности «евразийства», «западничества» и прочих идеологем, претендующих на статус «мета».

8. Например, респондент М. (21 год, Москва), который говорил о том, что «только русские — граждане в полном смысле», отметил: «надо против Запада и Китая всем вместе быть. Всем, кто родился и живет в России сейчас».

Литература

1. Исследование «Молодежь новой России: Какая она? Чем живет? К чему стремится?» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.podrobnee. ru/microuho/referat.php?url=microuho/disk1/Jurisprudence/so_gu_d_07.htm

2. Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейских идентичностей, М., 2004.

3. Пель ВС, Хлебалин А.В., Чельцов М.В. Анализ социологического исследования состояния гражданственности, демократизма и патриотизма в молодежной среде г. Новосибирска и Новосибирской области. Электронная газета «Интерактивное образование». Октябрь 2008. №№18-19. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.nios.ru/io/releases.php?num=11&div=02&art=01

4. Neumann I.B. Russia as Central Europe’s Constituting Other // East European Politics and Societies. 1993. Vol. 7. N 2.30.