CC BY
268
Лившин А.Я., Ложкина А.С.
«Образ власти» и «образ другого» в 1930-е гг.: политические задачи и
пропаганда1
Самоидентификация нации, общества, государства через образ «других» особо характерна для переходных периодов, кризисных эпох. Ярким примером этого процесса в истории России являются 30-е годы ХХ века, когда в условиях кардинальных изменений в обществе происходило формирование человека «нового типа».
Картина мира любого народа наиболее ярко проявляется в системе так называемых бинарных оппозиций, т.е. диаметрально противостоящих друг другу понятий, при помощи которых в той или иной культуре описывается действительность. Изучение проблемы бинарных оппозиций в культуре и общественном сознании является весьма важным и актуальным. Базовой является идентификация через дихотомию бинарной оппозиции «свой - чужой», «мы - они». Различие «своего» и «чужого» возникает в сознании человека с того времени, как он начинает осознавать самого себя как индивидуума. С появлением и осознанием личности появляется и понимание «иного», окружающего эту личность. Нельзя не согласиться с мнением норвежского специалиста по международным отношениям И. Нойманна, что «чужие» играют важную роль в формировании коллективной идентичности, поскольку само их присутствие ставит вопрос о том, кто такой «Я» и кто для него «Другой». Амбивалентность «чужих» может выявить амбивалентность самих этих категорий2.
В данной статье будет проанализирована роль «образа другого» в формировании взглядов на власть в 1930-е годы. В качестве примера рассматривается, с одной стороны, образ Японии как свидетельство использования государством восприятия населением внешнего мира для формирования определенных взглядов на советский режим и его «вождей». С другой стороны, затрагивается более общая проблема использования официальной пропагандой «образа другого» для влияния на общественное сознание в направлении более позитивного восприятия существующей власти.
1 Статья написана в рамках выполнения научно-исследовательской работы (проекта) по теме «Образ власти в российском общественном сознании в периоды социально-политических трансформаций. Конец XIX - середина ХХ в.» (Соглашение № 8545 между Министерством образования и науки Российской Федерации и Федеральным государственным бюджетным образовательным учреждением высшего профессионального образования «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» о предоставлении гранта в форме субсидии)
2 Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейской идентичностей / пер. с англ. В.Б. Литвинова и И.А. Пильщикова. М., 2004. С. 38.
В силу накалявшейся международной ситуации в 1930-е годы в качестве наиболее вероятного противника СССР, наряду с Г ерманией, рассматривалась Япония, проводившая агрессивную политику на Дальнем Востоке. Следовательно, с одной стороны, враг был реальным, с другой — японскую завоевательную кампанию можно было использовать для формирования «образа врага» с целью идеологического сплочения вокруг власти, социально-психологической мобилизации населения. Созданию образа Японии как врага способствовало и то, что японская культура была для советских людей чужой, неизвестной, что значительно облегчало задачи пропагандистов по формированию негативных представлений о дальневосточном соседе.
В начале 1930-х годов И.В. Сталин понимал, что события на Дальнем Востоке можно использовать для пропаганды в целях обличения агрессивной политики капиталистических государств, для формирования мифа о будущей войне. Для общества образ представлял собой, главным образом, набор мифологем, пропагандистских символов.
Однако сигналом к долгосрочной идеологической кампании по созданию отрицательного образа Японии, формированию «образа врага» как в политическом руководстве, так и в советском общественном сознании стало письмо Сталина к Молотову и Кагановичу в октябре 1933 г. «По-моему, пора начать широкую, осмысленную (не крикливую!) подготовку и обработку общественного мнения СССР и всех других стран насчет Японии и вообще против милитаристов Японии. Надо развернуть это дело в «Правде», отчасти в «Известиях». Надо использовать также ГИЗ и другие издательства для издания соответствующих брошюр, книг. Надо знакомить людей не только с отрицательными, но и положительными сторонами быта, жизни и условий в Японии. Понятно, что выпукло надо выставить отрицательные, империалистические, захватнически милитаристские стороны»3. Таким образом, в письме Сталин обозначил роль Японии во внутри- и внешнеполитическом курсе СССР.
Следует обратить внимание на то, что Сталин дал указание отрицательно показывать только политические и экономические стороны жизни Японии, а не социальные и культурные. «Отец народов» хотел посеять ненависть в советском обществе не к японскому народу, а к правительству. Он стремился акцентировать внимание на том, что население не отвечает за агрессивную политику государства, что японские рабочие и крестьяне — это социально близкие классы для советского народа.
3 Сталин и Каганович. Переписка.1931-1936 гг. / сост. О.В. Хлевнюк, Р.У. Дэвис и др. М., 2001. С. 396.
Подобный подход можно истолковать в контексте стремления Сталина вызвать к себе доверие, любовь у простого советского человека, который испытывал на тот момент последствия коллективизации и страшного голода; также он хотел показать себя в роли защитника масс.
Итак, «образ врага» носил более сложный характер, распадался на классовоблизкие и классово-чуждые элементы и не был столь примитивным. Тенденция была направлена на формирование образа врага, при этом внимание акцентировалось на военно-политических аспектах.
Опыт пропаганды 1930-х годов свидетельствует, что броские лозунги и агитационные призывы, равно как и апелляция лишь к рациональным аргументам являются недостаточно эффективным средством воздействия на большие группы людей в целях создания «образа врага». Более важную роль играла активизация подсознательных, ментальных основ человеческого поведения. Ведь без учета исторической и культурной памяти народа трудно было рассчитывать на пропагандистский успех. Наибольший успех достигался тогда, когда пропагандистский аппарат оперировал знаками и символами, к восприятию которых люди уже были психологически готовы, когда пропагандистские «послания» ориентировали их «потребителей» в желаемом и ожидаемом для последних направлении.
В целом в современной мировой науке мы наблюдаем быстрое развитие междисциплинарного подхода к изучению пропаганды. Он привел к появлению направления, которое ряд исследований определяет как «новая история пропаганды»4. «Новая история пропаганды» отличается тем, что ее развивают специалисты, строящие свой анализ не на абстрактных умозаключениях, а на архивных материалах, на первичных источниках. Отчасти это связано с открытием доступа к большим массивам новых архивных документов. Так, в случае с изучением советской пропагандистской машины заметным вкладом в формирование нового направления стало открытие отечественных архивов в начале 1990-х годов.
В литературе по теории и истории государственной пропаганды в течение десятилетий преобладал ее анализ как некой сугубо монологической модели, как потока сознательно искаженной информации, идущей от пропагандиста к «потребителю». Однако с 1960-1970-х годов на Западе начал развиваться диалогический подход к исследованию пропаганды, одним из пионеров использования
4 Chapman J. The Power of Propaganda // Journal of Contemporary History. 2000. Vol. 35(4). Pp. 679-688.
которого был С. Московичи5. Опыт советской пропаганды свидетельствует об интерактивном и диалогическом характере взаимодействия между пропагандистами и потребителями пропаганды, а также между различными акторами внутри самого пропагандистского аппарата.
Одна из возможных интерпретаций диалогического характера пропаганды основывается на представлении, что генерирование пропагандистского продукта является сложным процессом взаимодействия различных институтов и личностей, которые обладают своими целями и интересами, зачастую противоречащими друг другу. Но главное, на что была нацелена пропаганда, — это обеспечение легитимности и устойчивости власти, в том числе с точки зрения создания ее позитивного образа в массовом сознании.
Следует заметить, что в 1930-е годы кампания по созданию образа Японии как врага, с одной стороны, опиралась на реальные факты и события, а с другой — необходима была политической элите для отвлечения населения от тяжелых внутренних социально-экономических проблем, для мобилизации человеческих ресурсов. Рассматривая советскую пропаганду, формировавшую образ Японии, основные ее средства условно можно поделить на три группы:
1. средства массовой информации (пресса, радио);
2. художественная культура (литература, кинематограф, музыкальная культура);
3. идеолого-политическое воспитание населения, агитпропаганда.
Основным средством пропаганды выступала печать, главной целью которой
была мобилизация трудящихся на борьбу за строительство нового государства. Пресса не столько отражает действительность, сколько активно ее формирует, определяя массовое сознание, общественные ценности, социальное и экономическое поведение.
Советское руководство понимало всю значимость печати как средства пропаганды, которое воздействовало на массы не только и не столько через рассудок, но, главным образом, через чувства. Например, И.В. Сталин отмечал: «Нет в мире лучшей пропаганды, чем печать — журналы, газеты, брошюры. Печать — это такая вещь, которая дает возможность ту или иную истину сделать достоянием всех»6.
5 См.: Markova I. Persuasion and Propaganda. Diogenes, 2008. Pp. 37-51.
6
Цит. по: Невежин В.А. «Если завтра в поход ...». Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30-40-х годах. М., 2007. С. 54-55.
Подобное восприятие роли прессы было характерно для всех диктаторских режимов той эпохи. Еще Б. Муссолини отмечал, что слова имеют огромную колдовскую силу7.
Следует особо подчеркнуть, что долгие десятилетия пресса являлась основным источником информации о внешнем мире для населения СССР, поэтому образ других стран формировался у масс на основе тех представлений и информации, которые содержались в газетах и журналах. В материалах «Г арвардского проекта»8 есть данные о том, что газеты служили основным источником информации для 59% служащих, 47% представителей интеллигенции, 30-35% рабочих и 18% колхозников9.
С помощью сравнительных приемов руководство стремилось показать преимущества социалистической системы и недостатки капиталистического мира; продемонстрировать, что советская власть защищает права трудящихся, а, например, японское правительство эксплуатирует крестьян и рабочих не только своей страны, но и колоний.
Изучение центральной прессы второй половины 1930-х годов показывает, что в основном информация о Японии была представлена двумя проблемными блоками. Первый — политика Страны восходящего солнца в Китае, монополизация китайской торговли японским капиталом. Особо подчеркивалась борьба местного населения с агрессором, жесткое подавление японскими войсками различных демонстраций, митингов (например, «Антияпонское движение в Китае», «Расстрел антияпонской демонстрации в Кантоне»10).
В советской прессе была негативно представлена политика японского правительства, подчеркивалось бедственное положение рабочих и крестьян, утверждалось, что население Японии страдает от амбиций японских империалистов. Для усиления данного образа публиковались, например, фотографии японских крестьян, трудящихся на рисовых полях. Добавление визуального документа способствовало упрощению восприятия текстовой информации и возникновению тех представлений, которые в дальнейшем влияли на чувства и сознание людей. Можно предположить, что таким образом шло создание отрицательного образа японской власти, японского общественного строя, но не народа этой страны.
7 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2005. С. 330.
8 Гарвардский проект — первоначально fimigre Interview Project, затем Harvard Project on the Soviet Social System (HPSSS), одно из политико-социологических исследований советского общества, проведенных образованным в 1948 г. центром русских исследований Гарвардского университета (Harvard University Russian Research Center, HRRC).
9 Цит. по: Голубев А.В. «Если мир обрушится на нашу Республику...». Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. М., 2008. С. 31.
10 Правда. 1936. №18 (январь).
Другим проблемным блоком было освещение внутриполитических событий в Японии: нестабильности положения японского правительства, роста влияния
«военщины», ее воздействия на императора. Т.е. экономические и политические стороны жизни Страны восходящего солнца освещались с отрицательной стороны, с сугубо классовых позиций; при этом игнорировались культурные достижения, быт и традиции японцев. Эта картина противопоставлялась положению в СССР, где власть стабильна и заботится о всех трудящихся.
Несостоятельность японской армии, неспособность рассчитать свои силы подчеркивалась словом «авантюрист» и его производными. Для более сильного воздействия на эмоции и чувства населения журналисты сравнивали японцев с «бандитами», «разбойниками», «налетчиками».
Также в периодической печати наблюдалась тенденция принижения Японии такими бранными словами как «гад», «сволочь». Обращает на себя внимание, что авторы заметок всячески стремились отметить умственную «неполноценность» японцев, например, называя их сумасшедшими. Таким образом, с помощью различных лексем, апеллирующих, прежде всего, к эмоциям, создавался агрессивный, негативный, с одной стороны, и слабый, приниженный образ Японии — с другой. Это резко контрастировало с теми словами, которыми восхвалялся Сталин и власть в СССР в целом.
Учитывая силу убеждения «языка чисел», его способность влиять на сознание людей, редакторы газет активно использовали в текстах цифровые данные, статистику для усиления негативного образа Японии. Например, в газете «Правда» за 8 декабря 1934 года была опубликована заметка: «Японские газеты сообщают, что местные власти села Цуруката, в районе Тохоку, роздали голодающему населению 250 тюков риса, хранившегося в общественном амбаре села в течение 147 лет. Газеты утверждают, что рис годен к употреблению»11. Используя в статьях такие сюжеты, пропаганда апеллировала, прежде всего, к эмоциям людей, вызывая сочувствие к японскому народу и ненависть к японскому правительству.
Другим приемом формирования «образа врага» были карикатуры. Окарикатуренный образ Японии и ее правителей играл важную роль в противопоставлении «чуждого» иностранного государства своему, родному и близкому. Художественные символы способны вызвать те образы и ассоциации, которые в дальнейшем влияют на чувства, мнение и поведение людей. Необходимо отметить тот факт, что Сталин лично участвовал в создании политических карикатур.
11 Правда. 1934. 8 декабря.
Особенность политической карикатуры заключалось в том, что рисунки сопровождались эпиграфами, цитатами, которые комментировали внешнеполитические события, что делало их более информативными и интересными.
Исследовательница Ю. Михайлова считает, что карикатуры были важным инструментом в конструировании образа Японии12. Значимость политической карикатуры в газете подчеркивал Л.З. Мехлис: «О значении в газете политической карикатуры как материала не менее важного, а иногда и более ответственного, чем любая статья, и что к политической карикатуре надо относиться с особым вниманием, чтобы не давать повода к нежелательным придиркам»13.
Следует подчеркнуть, что образ Японии в карикатурах не был однозначным. Как показывает анализ сатирических произведений, он находился в прямой зависимости от внешнеполитического курса.
Так, в начале 1930-х годов в карикатурах японцы представлялись маленькими, пухлыми, хитро улыбающимися, в цилиндрах, т.е. типичными представителями капиталистического мира, только с восточными чертами лица. Авторы рисовали японцев в образе врачей-хирургов («Операция в Китае продолжается»14); тем самым художники сравнивали политику Японии в Китае с хирургическим вмешательством, а также представляли японцев в роли молящихся перед Папой римским со словами «Аминь-Банзай»15. В одной из работ художник изобразил представителей Лиги Наций в роли комиссии, которая посещает Потемкинские деревни (Маньчжоу-Го — Л.А.) под эскортом японских войск16. В рисунках карикатуристы пытались подчеркнуть коварство, жестокость японцев, их зависимость от развитого «капиталистического мира».
Во второй половине изучаемого десятилетия наблюдаются изменения в изображении японцев. Все чаще акцентировалось внимание на национальных чертах: два огромных зуба, торчащих изо рта, узкие глаза с большими зрачками и круглыми очками, маленький рост, круглая голова, широкий лоб. Эти изменения заметил сам Сталин. Вождь указал художнику Б. Ефимову на то, что не надо рисовать японцев с большими зубами, так как это оскорбляет национальные достоинства японцев17. Это подтверждает высказанное ранее предположение, что советское руководство не
12 Mikhailova Y. Japan's Place in Russian and Soviet National Identity from Port Arthur to Khalkhin-gol // Japanese Slavic and East European. 2002. Vol. 23. Р. 2.
13 Ефимов Б.Е. Десять десятилетий. О том, что видел, пережил, запомнил. М., 2000. С. 261.
14 Правда. 1932. №70.
15 Там же. №50.
16 Карикатура на отказ Лиги Наций исключить Японию из данной организации и оказать помощь Китаю в борьбе с японским агрессором.
17 Ефимов Б.Е. Указ. соч. С. 261.
стремилось сформировать у советского человека негативное отношение к японскому народу. Также можно допустить, что вождь просто не хотел таким образом обидеть представителей монголоидной расы, как за пределами, так и в самом СССР.
Агрессивность японцев подчеркивалась военной формой, самурайским мечом. Возвращение к образу «самурая» произошло именно во второй половине 1930-х; связано это было с милитаризацией представлений о Японии: японский воин стал символом Страны восходящего солнца, отражением завоевательной политики, ярким примером японского солдата. Образ самурая олицетворял и классовые различия между японским и советским обществами: исторически самураи относились к
привилегированной военной касте. Тем самым руководство стремилось акцентировать внимание на социальной чуждости «общества самураев», еще более усиливая его негативное восприятие в советском массовом сознании.
Кроме того, самурай символизировал природную агрессивность и опасность. Советская пропаганда показывала, что японцы — это военизированная нация, которая стремится к захвату, и таким образом она пытается решить свои проблемы. Следовательно, данный образ воздействовал на эмоции населения и должен был вызвать отрицательную реакцию. Делалось это в целях противопоставления негативного образа японского государства позитивному образу государства советского.
Другим интересным моментом является то, что, если в карикатурах начала десятилетия Япония изображалась вместе со всеми европейскими странами, то позже она была представлена с Германией и Италией, причем, либо как служанка, либо как ребенок — порождение Гитлера18. Так, на одном рисунке Б. Ефимов изобразил Италию и Японию в виде деток германской гувернантки.
С другой стороны, в карикатурах акцентировалось внимание на жадности японского империализма, на его роли в ограблении китайских территорий. Япония изображалась в виде кукловода, а в качестве кукол выступали китайские чиновники. Таким образом, Маньчжурия представлялась марионеткой, где главным режиссером была Страна восходящего солнца. Авторы стремились показать читателю, что все, что происходит в Северном Китае, делается под непосредственным руководством японского правительства.
Кроме того, японцев рисовали в виде животных: мартышек, котов, собак — тем самым принижался международный статус дальневосточной страны по сравнению с СССР. Представляется интересным изображение Японии в образе кота в кепке, очках и
18 Известия. 1938. № 277 (ноябрь).
с двумя зубами, который ходил вокруг дуба (Гитлера), приговаривая «Японогерманское соглашение — исключительно для изучения мер по борьбе с коммунизмом»19. Сталинский же СССР противопоставлялся этому образу как государство самостоятельное, проводящее свой собственный внешнеполитический курс. Советские вожди, в свою очередь, рисовались гордыми и отрицающими любые формы зависимости от внешнего мира руководителями могучей страны.
Другим важным средством пропаганды являлось радио. Создаваемые радиожурналистикой и радиоискусством звуковые художественные образы играют огромную роль в формировании социальной психологии общества, моральнонравственных критериев, эстетических и этических норм20. Следовательно, радиовещание являлось отличным средством идеологического воздействия, что было отмечено большевиками еще в период Гражданской войны.
Используя радио как средство воздействия на массы, советское руководство принимало во внимание геополитическое положение страны, её огромные просторы, учитывало большой процент необразованного населения.
Программы составлялись в духе актуальных кампаний. Важным разделом политического вещания являлись вопросы военно-патриотического воспитания населения, его подготовки к защите страны. Эта тема пронизывала все передачи не только политического, но и художественного вещания.
Существовали направленные редакции для различных групп слушателей. В течение 1930-х годов соотношение информационных и документальных передач резко уменьшилось в сторону пропагандистских радиопрограмм, что превратило речевой эфир в однообразный фон, на котором контрастно выделялось художественное и музыкальное вещание (к 1936 году музыкальные программы занимали половину всего объема эфира21).
По мере нарастания угрозы как с Востока, так и с Запада, увеличивалось количество политических программ оборонного характера. Например, с 1939 года регулярно передавался «Военно-исторический календарь», циклы бесед и лекций по вопросам обороны, репортажи из исторических мест, военно-исторических музеев, также ежедневно выходили выпуски красноармейских и краснофлотских известий.
19 Известия. 1938. Декабрь.
20 Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991. М., 2002. С. 241.
21 Там же. С. 261.
В частности, в различных тематических беседах, лекциях, литературных композициях, учитывая влияние акустических знаков на эмоции людей, шел процесс формирования негативного отношения к Стране восходящего солнца.
Ежедневно в «Последних известиях» передавалась информация об агрессивной внешней политике Японии, о её амбициях, угрозе нападения на Советский Союз. Определенный объем информации был объективным и соответствовал реальным событиям в мире. Распространение объективных знаний можно рассматривать как часть системы информирования населения, как часть образовательной политики. Но главной пропагандистской задачей было формирование образа врага и, через него — легитимация всех действий советского руководства во внутренней и внешней политике.
О значимости развития радиовещания на Дальнем Востоке, о его роли в формировании сознания говорит постановление Военно-революционного комитета от 16 ноября 1938 года об оказании необходимой помощи дальневосточному сектору, о направлении туда лучших передач в первом оттиске на машинке, а также звуковых пластинок в первой копии22.
Таким образом, в 1930-е годы радио стало одним из важных средств массовых коммуникаций, главным преимуществом которого были быстрота донесения информации, доступность для малообразованного населения, а также преодоление пространства.
Другой выделенной группой средств пропаганды являлись литература, кино и музыкальная культура. Они внесли свой вклад в нагнетание страха, в формирование, с одной стороны, «образов врагов» Советского Союза и, с другой — советских руководителей, противостоящих врагам и мобилизующих народ на отпор внутренним врагам — «пятой колонне» и внешней угрозе. Особенность данных инструментов воздействия состояла в том, что они были творческими произведениями, поэтому включали в себя мысли, идеи не только власти, но и самого художника. В силу этого указанные средства идейного воздействия представляли собой более сложный механизм манипулирования сознанием, и исследователю очень трудно найти ту грань, которая бы разграничила художественное видение мастера и представления власти.
Преимущество вышеназванных средств пропаганды заключалось в том, что на большинство населения с мифологизированным сознанием восприятие знаков и символов, исходящих из кино, песни и литературы, имело более глубокое воздействие, формируя у личности новые идеалы, интересы, потребности, стандарты, стереотипы
22 Государственный архив Российской Федерации (далее —ГАРФ). Ф. 6903. Оп. 1. Д. 46. Л. 159.
поведения. Именно данные средства пропаганды несут нематериальный смысл, осознание которого происходит через эмоционально-чувственное восприятие, а выбор, в свою очередь, того или иного символа означает предпочтение определенной идеи и поддержание ее.
С развитием агрессивной политики Японии, с началом антияпонской пропаганды, советское руководство активно привлекало творческую интеллигенцию к созданию образа врага через художественное слово.
Основной темой произведений советских писателей о Японии являлась милитаризация этой страны, подготовка ею войны с СССР. Так, в повести Б. Лапина «Подвиг» показано, как милитаристская пропаганда в Японии создавала национальных героев для взвинчивания шовинистических настроений в стране.
В романе П. А. Павленко «На Востоке» описывалась будущая война, развязанная против СССР японскими милитаристами. Павленко, не преуменьшая вражеские силы, описал японскую армию как опасного и сильного противника, который в течение долгого времени готовился к нападению.
Характерными героями произведений были японские диверсанты и шпионы. Как ни парадоксально, но именно отрицательные персонажи были более яркими, правдоподобными по сравнению с положительными образами.
Одним из приемов формирования образа Японии, как вероятного противника, угрожающего существованию страны Советов, была публикация очерков о Стране восходящего солнца, в которых, кроме географии и истории, излагалась экономическая составляющая жизни страны, быт рабочих, крестьян. Так, во введении к работе Л. Витмара «По Японии. Очерки», которая была написана до событий 18 сентября 1931 года, было добавлено предисловие другим автором, в котором излагалась завоевательная политика Японии в Китае, тяжелое положение японских рабочих и крестьян. Таким образом, данный жанр литературы был превращен в инструмент пропаганды.
Большое влияние имели писатели, которые приезжали на передовую, находились непосредственно в зоне конфликтов. Они выполняли двойную функцию. С одной стороны — идеолого-политическое и патриотическое воспитание красноармейцев, с другой — с помощью художественного слова они были призваны показать непобедимость советского штыка и беспомощность дальневосточного врага, а также военно-стратегическую мудрость советских вождей. Особый энтузиазм в этом проявил К. Симонов, который был участником конфликта на р. Халхин-Гол. Этим
событиям он посвятил несколько своих произведений: «Далеко на востоке. Халхин-гольские записи», «Танк», «О живых», «Баин-Цаган». Главным образом эти
произведения носили воспитательный характер, и представленный образ Японии соответствовал выбранной партией линии.
С появлением звука в начале 1930-х годов кинематограф становится одним из главных инструментов пропаганды: слова усиливали образы киногероев и сюжеты в представлениях масс. Кино умело показывает иллюзию как реальность. На XII съезде ВКП (б) И.В. Сталин отметил, что «кино есть величайшее средство массовой агитации. Задача — взять это дело в свои руки»23.
Преимущества данного вида пропаганды были в том, что для советского народа кинематограф был в новинку, поэтому он пользовался большой популярностью: «Все мы знаем, что «Великий немой» может говорить к сердцам и умам лучше, чем все ораторы и лекторы»24. Звуковое кино делает акцент на эмоции и настроения населения. Наблюдая за событиями на экране, зритель переживает вместе с героями, у него создается иллюзия естественности происходящего, что вызывает эффект сопричастности. Тем самым идеологические установки, растворенные в фильмах того времени, воспринимались как нечто внутреннее, пережитое.
Именно кино может создать и передать зрителю образы, которые останутся в его памяти и станут частью его понимания событий в стране и в мире. Плюс кинематографа в том, что он стал доступным и понятным для неграмотного населения, тем самым, значительно упрощая и ускоряя процесс формирования «образа врага».
Американский исследователь П. Кенез отметил, что в 1930-е большинство советских фильмов было о пограничниках, а не о рабочих, 21 из них — о борьбе с иностранными шпионами, в основном японскими25. В течение 1930-х годов было снято восемь фильмов, раскрывающих проблему взаимоотношений России и Японии. Перед кино ставилась задача соединения темы обороноспособности страны с темой Дальнего Востока и международных отношений с дальневосточными соседями26.
Образ врага конструировался не только за счет гиперболизации его инфернальных качеств, но и путем гротеска. Фильмы должны были воодушевлять советского зрителя, в то же время — предостерегать от врагов. Примечательна в этом
23 Сталин И.В. Сочинения. URL: http://www.petrograd.biz/stalin/6-2.php (25.03.2011)
24 Плаггенборг Ш. Революция и культура. Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб., 2000. С. 222.
25 Kenez P. Cinema and Soviet society. 1917-1953. Cambridge, 1992. P. 165.
26 Цит. по: Мельникова И. Японская тема в советских «оборонных» фильмах 30-х годов // Japanese Slavic and East European Studies. 2002. Vol. 23. Pp. 57-81.
плане реакция Сталина на проблему, возникшую у А.П. Довженко в ходе съемок фильма «Аэроград». Если Я.Б. Гамарник, опасаясь рассекречивания советского военного потенциала, запретил режиссеру поводить съемки авиации на фоне дальневосточного ландшафта, то Сталин возразил, что следовало поступить иначе, показав японцам современную боевую технику, дабы знали — нас на Дальнем Востоке голыми руками не возьмешь27.
В центре фильма «Аэроград» — борьба сибиряков против диверсантов-самураев, пытающихся сорвать строительство форпоста обороны у восточных границ СССР. Однако местные жители разделились на два лагеря: в числе активных сторонников — комсомольцы, колхозники, герои гражданской войны, а в стане ярых противников — кулаки, белогвардейские диверсанты. Разгорается ожесточенная борьба, в ходе которой главный герой пытается поймать японцев-диверсантов.
Вопрос об угрозе со стороны Японии был заострен в фильме братьев Васильевых «Волочаевские дни» (1937). Сюжет картины разворачивается в 1918 году во Владивостоке, куда высаживается японский десант. Для написания сценария авторы фильма ознакомились с многочисленными печатными источниками, посетили Дальний Восток, где командующий войсками В.К. Блюхер помог им встретиться с участниками борьбы с японской интервенцией. Все места, где шли бои, были осмотрены и изучены, все воспоминания записаны. В фильме братья Васильевы стремились создать галерею портретов, воскресить образ партизанской массы, образ поднявшегося на защиту своей земли народа.
Японцы в кинокартине представлены в образе самураев с характерным мечом, но одновременно подчеркивается их невысокий рост, круглые очки, азиатские лица с усиками (т.е. выделяли классовые и антропологические различия). Акцентируется внимание на жестокости, хитрости японцев, но и неспособности их воевать с советскими партизанами. Особый интерес представляет сцена мытья японского генерала в чане посреди деревенского двора, что вызывало удивление среди сельчан. Таким образом, авторы стремились показать чуждость, инаковость японцев, возбуждая подсознательные негативные чувства к ним и стремление получить защиту от этих «других» у своего могучего большевистского государства. Однако ключевым в фильме является эпизод, в котором главный герой, выступая перед партизанами, кричал о том, что японцы — это главный враг советского народа. Именно через такие сюжеты и
27 Багдасарян В.Э. Образ врага в исторических фильмах 1930-1940-х гг. // Отечественная история. №6. 2003. С. 34.
центральные сцены в сознание зрителей также проникала ненависть к коварному и агрессивному дальневосточному соседу.
В это же время режиссером Д. Марьяном на киностудии «Мосфильм» снимался фильм «На Дальнем Востоке» по сценарию П. Павленко о японском шпионе Цое, который хотел помешать строительству дороги на границе с Маньчжоу-Г о.
В 1939 году на экраны выходят несколько фильмов разных жанров так или иначе, затрагивающие вопросы взаимоотношения с Японией: «Девушка с характером» (Реж. К. Юдин, «Мосфильм»), «Комендант Птичьего острова» (Реж. В. Пронин, «Союздетфильм»), «Морской пост» (Реж. В. Гончуков, «Одесская киностудия»), «Случай на полустанке» (Реж. О. Сергеев, С. Якушев, «Ленфильм»).
Анализ фильмов показывает, что кинематограф усиливал стереотипные представления о японцах, которые были представлены в прессе, литературе (японец-военный в очках, японцы — хитрые, жестокие). Несмотря на то, что в фильмах активно формировался образ врага, ненависть не носила в целом национального характера. Это подчеркивает и исследовательница И. Мельникова: «При наличии в советском кино 30х некоторого интереса к японской экзотике, показанной в комическом ключе, ненависть к японским врагам не была национально, а тем более расистски окрашенной»28.
Кинематография выступает в неразрывном органическом единстве с музыкальной культурой, в частности, с песней. В 30-е годы песни начали играть огромную политическую роль, формируя архетипы массового сознания. Именно в этот период советская песня становится одним из средств пропаганды, формирования образа «своей» власти и его противопоставления образу власти «чужой» и враждебной. Специфика этого пропагандистского носителя в том, что песни становятся частью массовой культуры и воспринимаются населением как народные, то есть исходящие не от власти, а от самого человека. Следовательно, те образы, которые власть закладывала в песни, тоже воспринимались населением как народные.
Образ Японии представлен в советских песнях, которые были написаны большей частью после первых военных столкновений между Квантунской и Красной армиями («Вы не суйтесь, самураи», «Песня о Хасане», «На Дальнем Востоке», «Бой у озера Хасан»), как страны-самураев, мечей, агрессивного государства-захватчика. Сила и мощь Красной Армии, героизм советских солдат противопоставлялись трусости, ничтожности самураев.
28 Мельникова И. Указ. соч. С. 76.
Таким образом, с помощью прессы, радио, литературы, кинематографа и музыкальной культуры власть формировала образ Японии как врага, что в целом соответствовало геополитической обстановке того времени. Однако важно и то, что государство при помощи образа Японии внедряло в массы миф об «осажденной крепости», что позволяло сфокусировать внимание населения на проблеме внешней опасности, тем самым, отвлекая его от тяжелого социально-экономического положения в стране.
К третьей группе средств пропаганды можно отнести идеолого-политическое воспитание. На школьных уроках, на собраниях рабочих предприятий, заводов, в государственных учреждениях, в сельских клубах проводились политические лекции, беседы, читались доклады, которые имели большое значение в формировании советского сознания, представлений о внешнем мире.
Одной из центральных тем таких собраний был вопрос о международном положении СССР, о ситуации в Азии, о политике капиталистических стран в отношении Страны Советов. Политагитаторы доступным языком разъясняли проблемы, связанные с политической ситуацией в мире. В связи с нарастанием угрозы с Востока с населением проводились беседы, лекции, на которых обсуждались политика, экономика, военные авантюры Японии.
О важности преподавания современной истории Японии в средней школе указывал в докладной записке И.В. Сталину и А.А. Жданову К.Б. Радек в июне 1936 года, обосновывая это тем, что «нельзя оставить страну, находящуюся под ударом военной опасности, без того, чтобы дать ей в руки историю ее предполагаемых врагов»29. В свою очередь, нарком просвещения РСФСР А.С. Бубнов в проекте 1934 года «О преподавании всеобщей и русской истории в средней школе» отмечал: «В курсе всеобщей истории для 8-10 групп30 дать в большей степени, чем это имеет место в ныне существующих программах и учебниках, основные сведения по истории Турции, а также Японии, Китая и Индии»31.
Однако основная воспитательная работа проходила среди рабочего класса, который являлся ядром нового общества. Основными темами лекций на собраниях были международная обстановка, положение рабочего класса в других странах, нарастание военной угрозы как с Запада, так и с Востока. Главной целью данных
29 «Смысл неудачи с учебниками истории» // Родина. 2008. №11. С. 25.
30 До мая 1934 г. классы именовались группами.
31 «Смысл неудачи с учебниками истории». С. 23.
мероприятий была мобилизация сил рабочих для развития промышленности, решения поставленных партией задач.
Большими тиражами в помощь агитаторам и пропагандистам выпускались различные книги, брошюры, которые представляли собой сборники статей. В них описывались внутренняя и внешняя политика японского правительства, состояние экономики, положение трудящихся, вооруженные силы Японии, антисоветская политика Японии32. Большое внимание уделялось изучению колониальной политики и положению населения на оккупированных территориях.
Важным аспектом пропаганды являлся выпуск рекомендаций по чтению литературы о Японии. Они были поделены по разделам: экономика, общая характеристика японского империализма, война в Китае, японские колонии, Япония на международной арене, Япония и СССР33. Т. е. круг вопросов был ограничен и сводился к завоевательной политике Страны восходящего солнца. Чтение данных книг, конечно же, формировало в сознании населения негативные представления о Японии.
Проанализированные сюжеты показывают, что власть осознавала важность и значение применения средств коммуникаций в формировании нового советского общества и насаждении в нем позитивного образа большевистской власти как «своей», противостоящей власти «другого», как единственного защитника от смертельной внутренней и внешней угрозы. Воздействие на общественное сознание проходило систематически, комплексно, планомерно.
С помощью прессы, радио, литературы, кинематографа и музыкальной культуры власть реализовала в массах свои интересы, прежде всего, социальнополитические. Усилия советского руководства были направлены на создание режима «осажденной крепости», что позволило ему сфокусировать внимание населения на проблеме внешней опасности. Именно благодаря средствам коммуникации активно поддерживалось в обществе чувство страха, нагнеталась психологическая напряженность. Созданные мифы и символы на десятилетия сплотили население страны вокруг партии, непосредственно вокруг личности Сталина.
32 Южный А. Япония. Политико-экономический очерк. М., 1933; Япония. Сборник материалов для докладчиков и беседчиков. Тула, 1934; Япония. Сборник статей / под ред. Е. Жукова, А. Розена. М., 1934; Соколов Б. Япония. М., 1934; Дальневосточный очаг войны. Япония. Сталинград, 1937; Современная Япония. Сборник первый / под ред. П. Мифа, Г. Войтинского. М., 1934.
33 Япония. Сборник материалов для докладчиков и беседчиков. Тула, 1934. С. 85.
Список литературы:
1. Chapman J. The Power of Propaganda // Journal of Contemporary History. 2000. Vol. 35(4).
2. Kenez P. Cinema and Soviet society. 1917-1953. Cambridge, 1992.
3. Markova I. Persuasion and Propaganda. Diogenes, 2008.
4. Mikhailova Y. Japan's Place in Russian and Soviet National Identity from Port Arthur to Khalkhin-gol // Japanese Slavic and East European. 2002. Vol. 23.
5. Багдасарян В.Э. Образ врага в исторических фильмах 1930-1940-х гг. // Отечественная история. №6. 2003.
6. Голубев А.В. «Если мир обрушится на нашу Республику...». Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. М., 2008.
7. Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917-1991. М., 2002.
8. Ефимов Б.Е. Десять десятилетий. О том, что видел, пережил, запомнил. М., 2000.
9. Известия. 1938. № 277 (ноябрь).
10. Известия. 1938. Декабрь.
11. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2005.
12. Мельникова И. Японская тема в советских «оборонных» фильмах 30-х годов // Japanese Slavic and East European Studies. 2002. Vol. 23.
13. Невежин В.А. «Если завтра в поход ...». Подготовка к войне и идеологическая пропаганда в 30-40-х годах. М., 2007.
14. Нойманн И. Использование «Другого»: Образы Востока в формировании европейской идентичностей / пер. с англ. В.Б. Литвинова и И.А. Пильщикова. М., 2004.
15. Плаггенборг Ш. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб., 2000.
16. Правда. 1932. №70.
17. Правда. 1934. 8 декабря.
18. Правда. 1936. №18 (январь).
19. «Смысл неудачи с учебниками истории» // Родина. 2008. №11.
20. Сталин и Каганович. Переписка.1931-1936 гг. / сост. О.В. Хлевнюк, Р.У. Дэвис и др. М., 2001.
21. Сталин И.В. Сочинения. URL: http://www.petrograd.biz/stalin/6-2.php (25.03.2011)
22. Япония. Сборник материалов для докладчиков и беседчиков. Тула, 1934.
