CC BY
31
размышления, сообщения, комментарии
И.И.Глебова
ОБРАЗ ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕЛИЗАВЕТЫ ФЕДОРОВНЫ В СОВРЕМЕННОМ ИНФОРМАЦИОННО-СИМВОЛИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Глебова Ирина Игоревна -кандидат исторических наук, доцент, докторант ИНИОН РАН.
Когда-то М.Палеолог, посланник союзной Франции при русском дворе, писал о великой княгине Елизавете Федоровне, вдове дяди Николая II Сергея Александровича и сестре последней императрицы, как о «странном существе, вся жизнь которого представляется рядом загадок»1. Ее посмертная судьба тоже выстраивается каким-то странным, загадочным образом. Очередной удивительный поворот приходится на наше время. 4 августа 2004 г., в год празднования 140-летия со дня рождения святой преподобномученицы Елизаветы и 95-летия основанной ею Марфо-Мариинской обители, в Москву прибыли ее святые мощи. Процедуру встречи - в аэропорту Домодедово, за всенощным бдением в храме Христа Спасителя -транслировали все российские телеканалы. Далее мощи отправились в полугодовое паломничество - в Свято-Данилов монастырь, по городам России и стран СНГ (Украины, Белоруссии, Молдавии и Казахстана). И сами стали объектом паломничества тысяч и тысяч верующих граждан бывшего СССР, объединяя их на некоторое время в единое символическое пространство.
Далекие от церкви и веры современники тоже получили возможность приобщиться к этому исполненному высокого смысла событию. Встреча святой ознаменовалась появлением в Москве (в порядке социальной рекламы) баннэров с образом Св. Елизаветы, проиллюстрированных портретом молодой великой княгини, одной из первых красавиц высшего света в 1880-1890-е - начале 1900-х годов. Акция, в которой святая преподобномученица была представлена как светская дама, идеальный женский тип («ангел чистой красоты») модных сейчас времен «поздней империи», очень естественно вписалась в рекламный ландшафт, визуальный облик современной Москвы. Двойственный и (в тоже время) абсолютно не противоре-
1. Палеолог М. Россия во время мировой войны. - М., 1991. - С. 116.
образ великой княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии сп"с"мстн
чивый новый образ соответствовал общему тону, идее и формуле наружной московской рекламы: эстетика плюс доступность и полезность - максимум продвижения. Красивая не здешней, не очень понятной сейчас красотой, Елизавета Федоровна в белом кружеве, шитье, жемчуге (а не в трауре или одеянии настоятельницы) вся - загадка (из) прошлого, отвечает стремлению современного «усредненного» россиянина наполнить свою жизнь приятными воспоминаниями. Она символизирует ту Россию, из которой пришли дворянские балы и собрания, кадетские корпуса, «сибирские цирюльники» и названия элитных поселков («Дворянское гнездо», «Долина грез», «Княжье озеро»).
Чем вызвано внезапное возвращение Св. Елизаветы на русскую родину именно сейчас, в начале XXI в., эпоху глобализма, дегуманизации, конца исключительности, мессианства России, всеобщего неверия, беззакония и вседозволенности? Какие ценности она, новая русская святая, призвана продвигать? Какие силы в современной России заинтересованы в ее появлении? И, наконец, каким чувствам, настроениям, идеалам россиян она отвечает, какое место может занять в их картине мира? Ответы на эти вопросы не так очевидны, как может показаться на первый взгляд.
Мобилизация православных символов есть инициатива и предмет забот РПЦ. Акция по возвращению из Иерусалима в Москву мощей Св. Елизаветы связана, прежде всего, со сближением РПЦ и РПЦЗ (Русской православной церкви за границей). В публичном информационном пространстве сами мощи названы «святыней, объединяющей церкви». Собственно, великая княгиня еще до материализации своего присутствия в России послужила объединительному процессу двух «братских» церквей, отчасти компенсирующему РПЦ утрату верующих и православных территорий, придающему ей «наднациональный» характер. Причислив в 1992 г. к лику святых мучениц великую княгиню Елизавету (и сестру Варвару Яковлеву), Архиерейский Собор РПЦ признал ее канонизацию заграничной церковью. Так начинался процесс принятия демократической Россией и ее церковью, осенявшей собою новую, еще не окрепшую и искавшую символических опор власть, зарубежной, эмигрантской России; процесс легитимации ее идеалов, идей, веры. Так возвращалось в постсоветскую страну ее антикоммунистическое прошлое. Одним из символов этого возвращения стала Елизавета Федоровна. Канонизация подвела итог ее скорбного пути, начавшегося после большевистской революции: арест, ссылка, тюрьма, мученическая гибель - и полное забвение на десятилетия. Кстати, саму Елизавету, как и всю убиенную семью последнего царя, можно считать своеобразным (анти-)символом советской России: с нее она началась (гибель в июле 1918 г.); ею же и завершилась (канонизация как посмертное покаяние и признание). Великая княгиня была одной из первых реабилитированных жертв, мучениц большевизма, представленных постсоветской России. А потому - инструментом делегитимации Советской власти, коммунистической идеи; восстановления об-
образ великом княгини елизаветы федоровны в современном информационио-
размышления, сообщения, комментарии
щественного влияния РПЦ. Делу церкви, установившей культ преподобномучени-цы, святая еще послужит.
В возвращении Елизаветы Федоровны, наряду с церковными, очевидны интересы светские, властные. Прежде всего, московские. Связь столицы с прошлым, на первый взгляд, выглядит парадоксальной. Москва демонстрирует не преемственность, а прерывистость, разделенность нашего прошлого, став (в первую очередь, внешне) символом постсоветской новизны, списанной с Запада современности, форсированной модернизации. Живя сегодняшним днем, утверждая ценности настоящего, первый город России легко расстается с памятью прошлого: только за несколько месяцев 2004 г. в непосредственной близости от Кремля оказались уничтоженными три архитектурных ансамбля (Манеж, Военторг, гостиница «Москва»), как в зеркале отражавшие те эпохи, что формируют национальную идентичность (единство через прошлое). Москва 1990-х годов, нового тысячелетия - пожалуй, самая яркая иллюстрация современного отношения к прошлому: это новодел с традициями, где Историю победили Деньги.
Прошлое для Москвы - ценность функциональная, к которой обращаются для решения практических задач современности. Московская власть хорошо понимает символическое назначение столицы, ее представительскую роль. Имидж Москвы определяют традиционные идеи, унаследованные от далекого, царского, и ближайшего, советского, прошлого: символ державности, центр веры - церкви, большого православия (или веры-идеи), одна из символических опор русской власти и иде-ологемы ее единства с народом. Здесь прошлое, конструируемое современностью, выступает залогом неизбежности и успешности будущего.
Отсюда - такое внимание к наполнению символического московского пространства, в котором символы светской, лишенной идеологии и культурных стабилизаторов, современности сочетаются с традиционными, православными, адресованными всем москвичам и россиянам (без различия вероисповедания, происхождения, социального положения). Поддержание столичного статуса связано с созданием нового пантеона святых - героев, спасителей, мучеников России. Св. Елизавета - одна из таких московских святых общенационального почитания. И в то же время - возможная святая покровительница города. Материализация ее культа связана с созданием новых мест паломничества (московских туристических трасс), главное из которых - восстанавливаемая Марфо-Мариинская обитель на Большой Ордынке. Правда, у святой был еще один дом в Москве - Кремль, символ и средоточие верховной русской власти.
И этой, высшей, власти понадобилась сейчас великая княгиня, преподобному -ченица Елизавета Федоровна. В качестве одного из символов прошлого, восстанавливающего разорванную связь времен в русской истории; символа национального примирения и единства (Святая Мученица России) и (идеальной) русской власти. Вызов той части прошлого, которое символизирует (в том числе) Св. Елизавета, обусловлен особенностями момента, переживаемого страной.
образ великои княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии '»отмсти
В конце 80-х - начале 90-х годов та территориально-государственная, социальная, идеологическая общность, что называлась СССР, пережила глобальный исторический шок, следствием которого стала мутация национальной модели, модификация коллективного прошлого. Тех, с которыми было прожито более 70 лет (почти весь век). Породивший их большевизм, отрицая историческое время (прошлое, Старый порядок, Бога, всю дореволюционную систему ценностей) и пространство (Российскую империю как фиксированную территорию), противопоставил им время революции (как начало истории) и общий «мировой пожар». «Разрыв памяти и тела нации» (П.Нора) был компенсирован конструированием будущего - в советском проекте оно приобрело особое, сакральное значение, наделявшее современность смыслом, формировавшее социальное единство. Прошлое использовалось в качестве функциональной, производной от будущего, ценности -как инструмент разрушения «старого» и построения «своего, нового мира». Оно перестало быть пространством свободной интерпретации отдельных лиц, превратилось в направление идеологической работы власти, объект жесткого партийно-государственного контроля и планирования. Это общее, непротиворечивое, максимально упрощенное, деперсонализированное («мы») прошлое, «одно - на всех», формировало и образ мира отдельной личности, и национальную идентичность.
Его разрушение в ходе горбачёвской перестройки, очередное присвоение политикой было одной из составляющих «кризиса советской идентичности»2. Общественная дискуссия о прошлом, инициированная властью и доведенная до критического предела «демократическими силами», подготовила страну к «выходу из коммунизма». Мобилизация трагического советского прошлого объединила значительную часть общества в критике социального анти-идеала, выразившейся в известной киноформуле С.Говорухина - «так жить нельзя».
Но вот переворот произошел - и задачей момента для уже несоветских граждан стало выживание в тех социальных условиях, которые он породил. В то время прошлое незримо присутствуя в жизни (как улыбка чеширского кота), иногда материализуясь, обрело приватный характер. Приватизация прошлого в 90-е годы связана с разрушением его единства, его индивидуализацией, адаптацией к интересам, вкусам, запросам массового пользователя (читателя, зрителя, потребителя информации). Прошлое стало объектом тиражирования (в расчете на массовый спрос); его формируют виртуальные медийные образы.
Казалось бы, в этих условиях потеряли свою актуальность идеи и практика управления прошлым, его присвоения политикой, использования для решения политических, социокультурных задач. Однако те же 90-е годы со всей очевидностью
2. См. об этом: Козлов В.А. Российский посткоммунистический синдром: «разрушенное прошлое» и кризис советской идентичности // Общественные науки и современность. -М., 2003.- №4. - С. 81-97.
сообщения, комментарии
продемонстрировали: ущерб, нанесенный в конце XX в. образу нации, требует возмещения. Вызов памяти становится способом преодоления фантомной боли от утраты мифа о будущем и единого прошлого, национального величия и исключительности, потери единодержавности и торжества локальных, частных начал. Мобилизация прошлого, затребованная одновременно и обществом, и властью, приобретает компенсаторный, терапевтический характер. Новый пересмотр прошлого обусловлен стремлением нации (этой коллективной личности) остаться собой, обрести корни, получить моральное, культурное, историческое оправдание своего существования.
Образ прошлого, конструируемый нашей современностью, уникален. Историческая преемственность по-русски всегда состояла в насильственном прерывании традиции - иными словами, переписывании истории. Отрицание прошлого, создание новых образов, подтверждающих, а не противоречащих настоящему, каждый раз инициировалось властью. Чем сильнее была власть, тем больше она деформировала историю, переписывая ее «под себя».
Постсоветская Россия идет другим путем: не отрицая, не отторгая травмирующее прошлое, а синтезируя разные, казалось бы, несовместимые образы, конструируя непрерывность и преемственность собственной истории. В этом - ее близость французскому и английскому опыту. У нас сейчас востребовано разное прошлое -коммунистическое и антикоммунистическое, эмигрантское и советское, Ленин, Сталин и Николай II, А.Коллонтай и Елизавета Федоровна. Примирение с прошлым, постсоветский коллаж антагонистических эпох и героев, их согласование с современностью затребовано нашим временем: медийным, плюралистичным, «снисходительным», временем ценностной мозаики и информационных предпочтений, отсутствия ярко выраженных и проявляемых убеждений.
Это наше время демонстрирует исчерпанность (для общества) классических оппозиций (старая царская Россия - новая советская Россия, коммунистическая Россия - демократическая Россия). Отсутствие приверженности им формирует общественную лояльность к синтезу, возможность и желание принять свое разное прошлое. В то же время в обществе растет интерес к «ценностям-убежищам» (П.Нора) - к тому, в чем Россия еще сохранила хоть какой-то доступ к национальному величию (ко всем формам ее культуры, истории). Все это создает принципиально иную, не характерную для России и русских, ситуацию. Хотя присутствие власти в информационном пространстве становится все более ощутимым, оно связано не с принудительным насаждением и культивированием ею же избранных образов и интерпретаций, а с адаптацией к социальной потребности, ее приспособлением для решения собственных задач.
Когда в начале 90-х годов новая демократическая Россия потрясала окружающий мир и собственных граждан разоблачениями вчерашнего, коммунистического, прошлого, казалось, что она выбрала немецкий путь - покаяния и отторжения
образ великои княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
пирост°рпгн"5е"" размышления,
образ великой княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии трос^ан'ли
нежелательного, травмирующего нацию (нацистского) прошлого'. Россия в очередной раз обманула мир, хотя демонстративный отказ от коммунизма (признание тупиковости этого пути, его неорганичности для страны) был во многом связан с ее стремлением попасть в «семью» «братских» европейских народов, вернуться в лоно «мировой цивилизации». Замещением «славного» советского прошлого на некоторое время стала «Россия, которую мы потеряли» (еще одна известная формула С.Говорухина). В середине 90-х годов произошла реабилитация той, старой России (своеобразный эмигрантский реванш), восторженное принятие обществом (во всяком случае, значительной его частью) наполненного желанными смыслами нового идеала. Кульминацией этого процесса стало захоронение в 1996 г. останков царской семьи - и после этого «романовские страсти» поутихли. В переполненное имперскими символами информационное пространство стали проникать знаки, свидетельства, ценности уже основательно подзабытой советской эпохи. Забвение травмирующих национальное сознание эпизодов коммунистического прошлого (ГУЛАГа, насилия, очередей, социального унижения), истории с советским гимном и мавзолеем Ленина, новая героизация и очищение от «историографической накипи» и публицистических разоблачений Великой Победы, появления на экранах «старого» кино (к 7 ноября - снова «Неуловимые», весной - повторение «штир-лиц-бума»), обращение к «советской тематике» театра - вот этапы возвращения в коллективную память лучшей, романтизированной части послеоктябрьской (более, чем 70-летней) истории. Новое поколение, родившееся в демократической России, выросло на советских (как, впрочем, и антисоветских) символах, приняло их в себя (у нас по-прежнему «все лучшее - детям»). В 2004 г. - новый виток «романовской» истории, которую представляют не только «вечно живые» Петр и победы русского оружия, а сложные и непонятные модерн, власть и общество начала XX в.
Все эти образы (люди, события, эпохи) имеют мало отношения к прошлой реальности - они призваны поддерживать, «лечить», конституировать день сегодняшний. Они - продукт индустрии по производству «полезного» современности прошлого. Сверхзадача нашего времени, которая уже решается, - слить все образы в одно неразрывное целое, одну Россию (как общее обозначение всех возможных Россий). Множественность прошлого, свобода выбора героев и ценностей определяет сейчас природу нашей идентичности, укореняющей совсем другую, чем рань-
3. См. об этом: Борозняк А.И. Искупление: Нужен ли России германский опыт преодоления тоталитарного прошлого. М., 1999. Незавершенность покаяния русских за преступления «сталинского режима » продолжает волновать западный мир. (См.: Scherrer]. Russian Search of a Useful Past // European History: Challenge for a Common Future. Hamburg, 2002. - P. 90-108). Однако русское покаяние, даже если бы оно состоялось, имело иной смысл: не прагматический (отторжение нежелательного исторического опыта), а исконный, религиозный (поиск смысла, правды в истории).
образ великои княгини елизаветы федоровны в современном информационно-символическом
пространстве размышления, сообщения, комментарии
ше, нацию-социум, территорию, государство. Соотношение разного прошлого, преобладание тех или иных образов соответствует своеобразию этапов, которые проживает общество. Подвижна и актуализированная современностью национальная русская идея. За всю историю страны она воплотилась в двух центральных концепциях: Россия «самодержавия, православия, народности» и Россия советской демократии, социального государства и организованного насилия (своего рода «воспитательной диктатуры»). Их синтез, сдобренный государственно-патриотической идеей, определяет постсоветский «национальный проект».
В такую сложную информационно-символическую реальность внедрился образ Елизаветы Федоровны - казалось бы, совершенно с ней не совместимый и в то же время абсолютно ей органичный. Решающим для него является не инфор-мационно-имиджевое, а исконное, иконическое значение (образ-икона), в соответствии с которым и происходило его продвижение. Само появление в России мощей Св. Елизаветы освящено двумя образами, особенно значимыми для православной церкви: возвращенными из-за границы в августе 2004 г. иконами Богоматери Одигитрии Тихвинской и Казанской Божией Матери. Уже это создавало вокруг великой княгини напряжение символа. Конструирование ее образа связано с концентрацией на двух символических моментах.
Елизавета Федоровна - образчик русского женского идеала: верная, добрая, покорная мужу, готовая разделить его участь («в горе и в радости»). Она естественно входит в галерею растиражированных, всем известных образов «русских женщин» (реальных и художественных): Ярославна; Н.Долгорукая, последовавшая в ссылку за мужем, фаворитом Петра II; Тучкова, ушедшая в монастырь после гибели мужа на Бородинском поле; жены декабристов.
Производной от «идеальной жены», придающей завершенность и одухотворяющей весь образ, является «качество» русской святой - праведницы, молельницы, мученицы, вся жизнь которой - подвиг милосердия и служение. Не мужчине -Богу. Елизавету нельзя понять вне веры, а ее образ подвергнуть секуляризации. Его ядро - святость, причем на православный манер. А, значит, и принадлежность нации - русской (православие все еще остается аналогом, показателем, синонимом русскости). Назначение подобных образов (в символической реальности) - отмолить грешную душу России. В конечном счете, это «инструмент» спасения страны.
Символическое ядро образа определяет его конструкцию, из которой убраны все противоречащие ему детали. История Елизаветы Федоровны в информационном пространстве, для широкой публики выстраивается как калейдоскоп последовательных, связанных общей логикой, кадров: красавица немецкая принцесса влюбляется в русского великого князя, приезд в Россию, замужество, духовная близость супругов - и странности их семейной жизни, бездетность; трагическая гибель ее Сергея, которую она простила его убийце, обессмыслила ее светскую, мирскую жизнь; деятельный подвиг милосердия, благотворительности - и мученический
образ великои княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии тростммт«
конец4. На этом крестном пути Елизавета постепенно «вытравливает» из себя светскость, переходя к святости. Смерть завершила освящение образа. Произошла его героизация - на женский, русско-православный лад. Елизавете Федоровне, немке по происхождению, выпало олицетворять русскую сущность (дух) и русскую святость.
Сочетание этих характеристик придает высокую рентабельность образу. Характер его продвижения, внедрения в массовое сознание не имеет никакого отношения к святости и духовности, отражая его информационно-имиджевую природу. Инструментализация образа связана с исполнением им двух функций -объединительной и идентификационной. Образ Св. Елизаветы назначен к тому, чтобы служить символом примирения и единства. Он не разделяет - он сплачивает. Как воплощение русского национального идеала он внутренне близок людям разных эпох, происхождения, «партийной принадлежности». Хотя в образе присутствует черта жертвы, ее развитие не предполагает вынесение обвинения конкретной политической силе. Жертвенность Елизаветы, скорее, имеет вневременной характер - ее гибель символически служит спасению всей России, примирению со своим прошлым. Молясь за врагов, Россию старую и новую, она объединяет всех -силой веры, терпения, всепрощения. Тем самым Св. преподобномученица Елизавета становится символом всей России, преодолевая все противоречия (в том числе, национальные), примиряя правых и левых, демократов и коммунистов, верующих (по-разному) и атеистов. Этот образ - сама воплощенная русская идея. В наше время исторического пессимизма он высвечивает, наделяет смыслом будущее народа.
И в этом Св. Елизавета абсолютно созвучна настроениям российских граждан. Она - ожидаемый символ нашего времени, возвращающий народу веру, силу, достоинство. Елизавета Федоровна действительно пример не сломленного (внешней, темной силой), твердого, укрепленного верой русского духа. В этом смысле она совершенно естественно входит в «обойму» народных (телевизионных) героев 90-х годов - Данила Багров («Брат»), «Бригада», «Ворошиловский стрелок», спасители-реформаторы (среди них - Столыпин), романтические герои-мученики (жизни, идеи, власти - отсюда понятен какой-то странный интерес к императору Павлу). Они объединяют (из отдельных «я» формируют «мы», так необходимое русскому «мы»-созерцанию); дают ощущение оправданности жизни, надежды на торжество в ней справедливости и Правды. Интересно, что идеальные типы (социальные герои) советской эпохи строились по сходным принципам. Эти герои -пример веры (верности и служения) - Богу, идее, России. Подобие символов раз-
4. См., например: Скорбный путь великой княгини: Немецкая принцесса стала русской святой //Независимая газета. 4 августа 2004 г. - С. 5; Памяти великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой посвящается: Документальный фильм (Телеканал «Культура». 16 августа 2004 г.).
образ великой княгини елизаветы федоровны в современном информационно-символическом
пространстве размышления, сообщения, комментарии
ных эпох, проецируемых на экран наших коллективных идентичностей, лишний раз свидетельствует об устойчивости русской «ментальной карты»; наличии архе-типических структур, регулирующих глубинные слои коллективного сознания, определяющих специфику политической культуры (сочетание в ней архаичного и современного, ограниченность секулярного начала, ее инаковость по отношению к западному социальному типу).
Понятно, почему Елизавета Федоровна отвечает современным потребностям постсоветской власти, которая сильно изменилась за последние почти 15 лет. Эпоха Путина со всей очевидностью демонстрирует: «свободную Россию» теснит, ужимает «Россия единая» - концентрированное выражение нашей неделимой, сосредоточенной, все себе подчиняющей власти. Ей снова нужны общее («правильное», желательно великое) прошлое и новые герои Отечества.
В.Путин - воспреемник уже сложившейся властной модели, определившейся схемы отношений «власть - народ». Поэтому «очередные задачи» несоветской власти он выполняет, ориентируясь на народные настроения, используя народные надежды, делая «народное дело». Эта идея (народность власти, воплощаемая ее персонификатором) - главный двигатель путинского продвижения в информационно-коммуникативной среде5. Именно ее постоянно ставят под сомнение жизненные реалии (как внутренние, так и международные). Противоречие между комму-никативно-имиджевой реальностью и жизнью создает серьезную угрозу рейтингу народного доверия к президенту России-2, высокому уровню лояльности к нему граждан. Это особенно опасно в ситуации острого ресурсного дефицита (следствия поздних коммунистических и «демократических» трансформаций 80-90-х годов), в которой действует власть, и проведения крайне непопулярных (анти)социальных реформ. Все это вынуждает власть мобилизовать один из главных (и последних) своих ресурсов - информационно-коммуникативный.
Показательно, что свое продвижение к «управлению» (контролю) над демократией, отвоевание утраченных монопольных позиций власть начала с политики и информации. Монополия в политическом пространстве, подчинение себе происходящих здесь процессов, внедрение идеологии и практики «служебничества» в отношения с политическими акторами (и лишение их субъектности), собственно, традиционно и делают нашу власть Властью, дают ей возможность контролировать экономику, право, социальную среду. Не случайно, свои позиции здесь она сдает в последнюю очередь (вспомните, как сопротивлялись императоры-реформаторы, дед и внук - Александр II и Николай II - дарованию «населению» политических
5. Опросы общественного мнения свидетельствуют: значительная часть россиян рассматривает В.Путина как представителя интересов всего народа (41,7%), либо, по крайней мере, среднего класса (20,4%) (См.: Шестопал Е.Б. и др. Образ В.В.Путина в сознании российских граждан //Полис. - М., 2004. - № 3. - С. 15).
образ великом княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии тоамнстк
свобод и представительного учреждения); появление и возобладание в периоды смуты иных политических сил ведет к кризисам и падению власти. Очевидна связь между монополизацией властью политического пространства и снижением уровня публичности реальной политики, перемещением в «теневую» (непубличную) сферу значимых процессов, механизмов, лиц (политических теневиков).
Это придает особый смысл информационно-символическим действиям власти, ее работе по «заселению» и медиатизации символической среды. Здесь не только народ артикулирует свои требования к власти, транслируя ее идеальные образы (представления-пожелания), но и власть определяет, каким бы она хотела видеть народ. Моделируя и поставляя в информационное пространство новые символы, народных героев, задающих жизненные образцы, поведенческие модели, она пытается влиять на формирование человека (с определенными идеалами, политической позицией), возвращая тем самым утерянный контроль над процессом социализации. Символика, прошлое-память единой России интегрируются в национальный, социальный, политический консенсус, который власть пытается организовать (в реальности) и смоделировать в информационно-символической среде (с участием новой русской интеллигенции, информационщиков-пропагандистов, экспертного сообщества).
Образ Св. Елизаветы гораздо сложнее безусловных героев-«силовиков» последнего десятилетия и открывает новые возможности для власти в продвижении «в народ» своих о нем представлений. Елизавета Федоровна - не просто идеальный женский тип (эстетически, по-человечески приятный) и героиня России. В ней воплощена одна из центральных идей власти (идеальных образов) в отношении собственного народа. Вот как выразил ее известный государственный деятель последнего царствования ИЛ.Горемыкин во всеподданнейшей записке 1899 г., заимствуя фразу из письма (1855) знаменитого славянофила К.С.Аксакова Александру II: «...русский народ есть народ не государственный, т.е. не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий в себе даже зародыша народного властолюбия»6. Со сменой исторических вех, форм воплощения власти, это идеальное отношение (властный запрос к народу) не меняется по существу. В своих действиях и современная власть исходит из презумпции неполитичности народа. Ему органичны не гражданский пафос свободного общества, не тяга к самоорганизации и участию в демократических правовых процедурах для отстаивания своих интересов, а созерцательность по отношению к внешней, не связанной с его бытовой (где он проявляет чудеса терпения, выживания, житейской ловкости), жизни, тяга к поиску правды (объяснения и оправдания существования), надежда на справедливость. Заметим, наш народ (как коллективное целое) практически не дает поводов власти усомниться в своих представлениях о нем. В
6. См.: Аксаков К.С. Поли. собр. соч. - М., 1889. - Т. 1. - С. 242, 245; Кризис самодержавия в России: 1895-1917. -Л., 1984. - С. 109.
образ великой княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
5"р«?мн"к" РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ
образе Елизаветы Федоровны и фокусируются эти ожидания - власти от народа; вера, молитва, смирение - лучшее лекарство от жизни.
В то же время этот образ способен стать инструментом продвижения самой власти. Более того, выполнять функцию матрицы во властной системе символов. У русской власти всегда есть идеология (даже в деидеологизированной современности) - она идеологична по существу. Это идеология монополиста, направляющего и контролирующего все социальные процессы. Но обеспечить себе право на монополию верховная власть может, отвечая народным ожиданиям, идеалам. Власть должна быть народной - а это требует обращения к информационно-символическому ресурсу. Именно в коммуникативной среде власть моделирует свою народную природу, транслирует народу соответствующие ей образы. Здесь власть предстает грозной (сильной, способной наказать «врагов», защитить и охранить свой народ), справедливой (разумной силой), но и - милосердной. Это отражение (вторичной) женской природы русской власти, способной печалиться о бедах народных, утешать слабых, позаботиться о народе. Подобные образы-символы власти есть инструмент ее «народной легитимации».
Великая княгиня Елизавета Федоровна - народная (в том смысле, что этот самый народ «принял» ее) героиня (из) власти, порожденная властью, принадлежащая власти. Она - из «выводимой» веками «породы властителей» (В.Шульгин); воспоминание о той традиционной русской власти, которая «рождена, не сотворена». И она же - иностранка во власти, соединяющая нас (во времени и пространстве) с Европой (идеализированной, любимой русскими и безоговорочно принявшей Россию); наш шанс быть принятыми в единое европейское пространство (хотя бы и символическое). Признав Россию родиной (и светской, и духовной), Елизавета Федоровна стала более русской, чем сами русские (русской и православной «по убеждению»). Ее гибель - плата за эту «выстраданную русскость». Жизнь, смерть, посмертная судьба сделали из нее русскую святую - святую (из) власти. Св. Елизавета воплощает собою традиционные основания русской власти: она - и от Бога, и от Народа, и от самой Власти.
Поэтому великая княгиня Елизавета Федоровна (Св. преподобномученица Елизавета) способна достойно представлять русскую власть в современном символическом пространстве. Как образ идеальной власти, она служит обоснованием русской власти вообще. Для современной народно-демократической «выборной монархии» она является символом преемственности с исторической властью, воплощением сконструированной эрзац-династической легитимности. Как гуманистический властный идеал, она скрепляет и одухотворяет традиционные русские образы власти. Социологические опросы свидетельствуют: их набор практически не меняется со временем7. Первые позиции занимают Петр I, Иван Грозный; в скоб-
7. См., например: Шестопал Е.Б., Пищева Т.Н., Гикавый Е.М., Зорин В.А. Образ В.В.Путина в сознании российских граждан //Полис. - 2004. - № 3. - С. 8.
образ великом княгини елизаветы федоровны в современном информационно-
размышления, сообщения, комментарии тростмкт«
ках остаются Сталин и Ленин - эти «вечно живые» символы, которые только ждут своего часа, чтобы «восстать» в народной памяти. Есть еще Столыпин и Витте, но это - образы производные, исполняющие функцию реформаторов-спасителей, «замещающих» и представляющих саму власть (ее «уполномоченные» по «действенным, грамотным реформам»; им подобны образы Кутузова и Жукова - защитников-победителей).
Г1о существу, четыре «царя», преобразовывающие, взнуздывающие Россию, и есть субстанция русской власти, ее народный идеал. Интересно, что память народа выполняет символическую процедуру их сакрализации, «освобождения» царей-Тиранов от крови (им не просто прощают социальное насилие, а понимают его как искупительную жертву за «коренные преобразования» или защиту народа от его «врагов»). Кровь «переводится» на царей-Освободителей, своим забвением в истории искупающих грехи власти. Народная память демонстрирует: для России неубедительны и несущественны реформы Александра II; за реформатором Николаем II закрепилось определение «кровавый». Им никогда не стать народными героями от власти, ее идеальными образами. Даже искупительная жертва не перевела их в разряд мучеников власти.
А вот Св. Елизавета такой статус в народной памяти получила. Этим и определяется назначение ее образа, его полезность для власти. Для русской властной традиции характерна «операция» пострижения, предполагающая снятие (прощение) через молитву грехов главному человеку власти (монарху), а посредством его -власти вообще. Власть «от Бога» у Бога же ищет прощения, перед ним несет ответ. Кроме того, это символическое освобождение от власти ее носителя, расставание с ее сакральным началом. Секулярное время современности не отменило совершенно эту процедуру. Выход «монарха» из властного пространства в частную жизнь (через отречение, свержение путем дворцового переворота) связан с актуализацией второй сакральной функции «пострижения» - обеспечение перехода в иное, секулярное пространство. Это пострижение не перед физической смертью, а перед смертью для власти. Это переход в область забвения, где монарх (не как человек, а как бывший властитель) доступен только Богу и перед ним несет ответ. Вероятно, в этом нричина мгновенного отказа и власти, и народа от потерявшего власть монарха (будь он Николай II, или Хрущёв, Горбачёв или Ельцин). В восприятии народа они превращались в частных людей, утративших магию (как говорят сейчас, харизму) власти. Публичная деятельность современных политиков (как Горбачёв), представление ими своей жизни публике (в мемуарах, записках - как Хрущёв) не отменяет эту закономерность. Так вот, Елизавета Федоровна призвана (символически) отмолить грехи «безбожной» русской власти, произвести операцию по ее «очищению» - и, в конечном счете, спасению. Только такую, праведную, власть принимает народ.
Как видно, святая великая княгиня нужна власти не только для эксплуатации «векового шарма монархии» (Ж.Жорес). Ее образ высвечивает, определяет, наде-
сообщения, комментарии
ляет смыслом и помогает описать саму власть, а ей - понять себя (не интуитивно, инстинктом, а рационально, разумом). Этот образ выявляет природу, глубинные основания власти, определяющие характер ее легитимации. Она всегда была и остается - и от Бога, и от народа, и от самой себя. Таковы традиционная, (отчасти) советская и постсоветская власть, наследующая всем предыдущим, принявшая их в себя. Современная власть, институционально демократическая, медиатизирован-ная, технократичная, сохраняет свою природу, требуя разных, казалось бы, совершенно несовместимых, архаичных, излишних, способов легитимации.
Актуализация традиционной легитимности, апелляция к династическому и сакральному принципам, предполагают (в известном смысле) синтез исторического опыта дореволюционной и советской эпох. Современная власть, надо отдать ей должное, нашла оптимальную, органичную нашей социальности, модель легитимации. Передача власти «по наследству», обеспечивающая ее преемственность (кратократическая легитимность - власти от Власти), подкреплена народным выбором - одобрением, введенным в демократический формат. Этот синтез обеспечивается вполне современными информационно-коммуникативными технологиями. В том числе, продвижением нужных (и власти, и народу) образов из прошлого, влияющих на современное миропонимание.
«Странность» посмертной судьбы великой княгини Елизаветы Федоровны, ее связь с современностью, во многом есть следствие (и объяснение) специфических отношений русских с собственным прошлым. На первый взгляд, связь «современ-ность»-«прошлое» (история, традиция) выглядит вполне нормально, в соответствии с общемировой практикой. В каждую новую историческую эпоху социальная самоидентификация происходит следующим образом: настоящее рассматривает себя в зеркале либо прошлого, либо будущего. Оно рассчитывает увидеть себя как продолжение прошлого (но улучшенное, очищенное от его недостатков) - или как начало будущего (разумеется, еще несовершенное, незавершенное - скорее, его «обещание»). И зеркало высвечивает этот «ожидаемый» образ.
Связь времен нормальна, естественна. Настоящее действительно связано как с прошлым, так и с будущим; сравнение с ними, их понимание крайне важны для его собственного самоопределения. История западной цивилизации есть во многом история попыток разрешения естественного конфликта прошлого и настоящего. В их основе - стремление понять, насколько и каким образом ушедшее влияет на современность, свести до минимума неизбежные искажения прошлого настоящим, а также стремление сохранить «в себе» прошлое (его «остатки», традиции) и через связь с ним представить себе будущее.
Для России и русских характерен иной тип «поведения» в «области прошлого». Его, казалось бы, здесь просто не существует - его не помнят, не знают, уничтожают. Русские живут в мире разрозненных, отрывочных, бессистемных воспоминаний, которые выталкиваются, выдавливаются, «отменяются» и воскрешаются
образ великом княгини елизаветы федоровны в современном информационно-символическом
пространстве размышления,
образ великом княгини елизаветы федоровны в современном информационно-символическом
размышления, сообщения, комментарии пространстве
(по мере надобности) настоящим. Современность в России не нуждается в прошлом - это демонстрирует каждый новый исторический перелом, поднимающий страну «на дыбы». «Полное взаимное равнодушие разделяет русскую историческую литературу и русскую читающую публику: обе очень редко встречаются друг с другом и еще реже вспоминают друг о друге, - писал В.О.Ключевский. - Надобно признать, что это равнодушие хорошо заслужено обеими сторонами. В последнее десятилетие не появилось ни одного нового труда по русской истории, который сильно приковал бы к себе внимание общества. Зато и общество, со своей стороны, ничем не заявило живого интереса к своему прошедшему, не подсказало науке никакого серьезного исторического вопроса, не дало знать, зачем, для каких насущных потребностей, умственных или нравственных, ему нужно знать свое прошлое»8. Это наблюдение великого историка, увы, не устарело и описывает отношение русских к прошлому вообще. Столь же справедливо для наших дней замечание Ключевского, относящееся к периоду Великих Реформ Царя-Освободителя: «Смутное время - любимая эпоха 1860-1870-х годов. Эпидемичность мысли, стадность настроения. Интересовались красивыми историческими лицами или драматическими эпизодами, не историей, чем интересуются дети или незрелые взрослые. Анекдот лег краеугольным камнем в основу исторического общественного сознания»9.
При этом, как ни парадоксально, прошлое занимает особое, очень важное место в картине мира русских, оно как бы обеспечивает собой (каждую новую) современность. Сложный алгоритм русского социального развития предполагает утверждение чего-то принципиально нового, не имеющего традиции. Если на Западе апелляция к прошлому уравновешивает бурное вторжение современности в реальную жизнь, в России всегда бескомпромиссно побеждает: будущее - над прошлым (и настоящим) или прошлое - над настоящим (и будущим). Прошлое каждый раз разрушается, а затем создается заново, изобретается - во имя настоящего и будущего. Компенсацией, замещением разрушенного прошлого являются образы прошлого; они легитимируют настоящее, из них творится будущее.
Поэтому русское прошлое всегда хрупкое, неустойчивое, неожиданно новое, непредсказуемое. С ним легко расстаются, столь же безболезненно его обретая. Развитие «по-русски», освоение прошлого происходит не через постоянный спор с историей, а путем подстраивания под настоящее соответствующих образов прошлого - не для объяснения прошлого, а для примирения с современностью.
8. Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. - М., 1993.- С. 412-413.
9. Там же. - С. 70-71.
