CC BY
31Образ усадьбы в творчестве А. В. Чаянова1
Н. В. Михаленко
В повестях А.В. Чаянова, знатока истории Москвы и автора работ «Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем», «История Миюсской площади», создан образ усадьбы XVIII-XIX веков, отмечены ее характерные черты. Часто образ усадьбы в его текстах связан с представлением о счастье, о спокойной, благообразной жизни на лоне природы. В стихах из «Лёлиной книжки», повестях «Венедиктов...», «Юлия, или Встречи под Новодевичьим» усадьба служит приютом влюбленных, где в покое и тишине развивается их чувство после тревог и волнений. В «Путешествии моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» Чаянов обращается к усадебной культуре XIX века, считая характерную для нее жизнь на лоне природы, где сочетаются физический и духовный труд, максимально способствующей раскрытию всех способностей человека. Именно в старинных усадьбах, уподобленных светскому монастырю, происходит обучение юношей и девушек, «выдвинувшихся в науках и искусствах» в крестьянской стране. В «Необычайных, но истинных приключениях графа Федора Михайловича Бутурлина» показаны некоторые характерные черты изменение усадебной культуры с середины до конца XVIII века.
Ключевые слова: А.В. Чаянов, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», «Лёлина книжка», мистические повести.
1 Статья подготовлена при поддержке РНФ. Проект № 18-18-00129 «Русская усадьба в литературе и культуре: отечественный и зарубежный взгляд».
The Image of the Estate in the Works of A. V. Chayanova
Natalia V. Mikhalenko
In the stories A.V. Chayanov, an expert on the history of Moscow and the author of the works "Petrovsko-Razumovskoye in its past and present", "History of Miyus-ka Square", created an image of the estate of the 18th-19th centuries, its characteristic features are noted. Often the image of the estate in its texts is associated with the idea of a happiness, of a calm, noble life in the lap of nature. In verses from the "Lelina Book","The stories of Venediktov...", "Julia, or Meetings near Novodevichy", the estate serves as a haven for lovers, where in peace and quiet their feeling develops after anxiety and excitement. In "The Journey of My Brother Alexei to the Country of Peasant Utopia", Cha-yanov refers to the estate culture of the 19th century, considering life characteristic of it in the bosom of nature, where physical and spiritual work are combined, which maximally reveals all human abilities. It is in the old estates, likened to a secular monastery, that the boys and girls "advanced in the sciences and the arts" are trained in a peasant country. The "Extraordinary, but True Adventures of Count Fedor Mikhailovich Buturlin" shows some of the characteristic features of the change in the estate culture from the middle to the end of the 18th century.
Keywords: A.V. Chayanov, "The Journey of My Brother Alexei to the Country of Peasant Utopia", "Lelina Book", mystical tales.
Литературное творчество А. В. Чаянова, всемирно признанного ученого-экономиста, связано с его научной деятельностью, служит ее отголоском. Многие исследователи называют Чаянова «энциклопедистом», подчеркивая разносторонность его интересов и широту реализации его замыслов. В его художественных произведениях на литературном материале были опро-
бованы, смоделированы многие его социально-экономические представления, в текстах отразились его литературные и искусствоведческие интересы.
«Усадебный текст» в произведениях Чаянова, вероятно, связан с интересом писателя к историческому прошлому Москвы (его статьи «История Миюсской площади», «Парки и аграрная реформа» и др.), с его работой в Петровской академии, где ранее было расположено имение Кирилла Разумовского.
В книге «Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем» выразился глубокий интерес Чаянова и нашли отражения теплые чувства к этому месту с богатой усадебной историей: «Когда нас - исконных обитателей Разумовского - спрашивают, что, собственно, достопримечательного можно увидать в Петровско-Разумовском, нам такой вопрос кажется в достаточной степени странным, так как, по нашему ощущению, каждый дом и даже каждое дерево - у нас особенное и чем-нибудь да замечательное» [9, с. 224]. В Петровско-Разумовском расположена Сельскохозяйственная академия имени К.А. Тимирязева (бывшая Петровская академия), где Чаянов учился и преподавал, - «высшее научное учреждение СССР в деле изучения сельского хозяйства, собравшее в своих музеях, лабораториях, библиотеках, научных станциях, опытном поле и ферме все завоевания русской и западно-европейской науки и ныне дающее эти агрономические знания нашему земледелию в лице тысячи обучающихся в ней студентов» [9, с. 25]. Рядом с академией сохранились «остатки подмосковного имения Кирилла Разумовского» со «старинной церковью, некоторыми... постройками и прекрасным парком, сильно запущенным, но сохранившим в себе всю прелесть и великолепие садовых насаждений XVIII века» [9, с. 24]. Вероятно, такая близость подмосковного поместья и Сельскохозяйственной академии подтолкнула Чаянова к созданию образа своеобразного «светского монастыря», университета в «Путешествии моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», ко-
торый был расположен на территории старинной усадьбы, где сельскохозяйственные работы сочетались с постижением наук и искусств.
В творчестве А.В. Чаянова образ усадьбы занимает особое место2. Появившись уже в стихотворной «Лёли-ной книжке», он тем или иным образом отразился в его мистических повестях и утопии. Он служит своеобразным камертоном, символом благообразной, спокойной жизни. В лирических стихах Чаянова усадьба приобретает таинственные, мистические черты («Мне страшен сад покинутый, / Унылых урн живая белизна, / И кажутся везде раскинуты / Живые сети сна» [7, с. 11]), служит приютом влюбленных («Они встречались в этом парке / Читали Гёте и потом / Мечтали шепотом о том, / Как хорошо в полудень яркий / Сбирать за речкою цветы / Ромашку, кашку...» [7, с. 14]. Летнее времяпрепровождение наполнено негой и отдохновением («А, кажется, давно ли / Кругом цвела сирень, / И солнце с милой Лёли / В песке чертило тень. / На лодке по прудам мы / Катались вчетвером / И платье нашей дамы, / Забрызгали веслом» [7, с. 26], проникнуто атмосферой праздника («На лужайке / На пледах медный самовар / И восхитительной хозяйки / Вишнево-сизый пеньюар. / Костер. А вечером - ракеты, / Рассказы страшные, сонеты.») [7, с. 17], сопряжено с интересным чтением («Люблю про подвиги Патрокла / В Петровке осенью читать» [7, с. 19]. Усадьба становится образом рая, символом счастья («Был этот вечер тих и ал, / В беседке мы сидели, / Твои я руки целовал, / А в парке птицы пели. <...> В далеком доме на рояли / Сестра играла полонез. / На грядках маки отцветали, / И заспал за Волгой лес» [7, с. 13], изобилия, которое дает земля («С каждой ночью тяжелеет / Груш душистых сладкий плод. / А на клёновой аллее / Листопадный дождь идет.» [7, с. 15], «Террас покинутых пилястры / Окрасил красным вино-
2 См. об этом также: [4, c. 102-112].
99
град, / И только голубые астры / Осенний украшает сад» [7, с. 16].
В «Венедиктове...» главный герой, живя «в сельском уединении», «гуляя по вечерам по склонам берегов москворецких», «наблюдая яблони, ветви которых гнутся от тяжести плодов», предается мыслям о прожитых годах и стремится описать «достопамятности собственной жизни». Усадьба в этой повести становится символом спокойной, уединенной жизни. Счастливые детские годы связаны в его воспоминаниях с летним времяпрепровождением то в Кускове, то в Кузьминках. Оказавшись вовлеченным в мистическую историю, связанную с обретением власти над человеком с помощью инфернальных фишек - треугольников душ, и спасаясь от преследования вместе со своей возлюбленной Настенькой, покой он обретает только в подмосковной усадьбе, в Киржаче. Дни, проведенные у тетушки главного героя, -счастливая передышка после мистических событий: «Отчетливо и с радостной грустью помню я дни, когда тетушка, окончив с хозяйством, присаживалась к нам и, быстро мелькая спицами, вязала чулки, Настенька смотрела в сад, где опадали последние желтые листья, и, задумавшись, гладила белую кошечку, а я, поместившись у ее ног, читал творения Коцебу, описания путешествия господина Карамзина и трогательные стихи великого Державина» [5, с. 110]. Обязательная составляющая часть усадебного быта, по Чаянову, совместное чтение книг, что создает атмосферу тепла и домашнего уюта.
Образ усадьбы как места, где можно обрести душевный покой и физическое здоровье, создан и в повести «Юлия, или Встречи под Новодевичьим». Главный герой, пытаясь раскрыть тайну дымного фантома - прекрасной девушки, которая исчезает при приближении к ней, чуть не погибает. Спасение от навязчивого морока он находит в усадебной жизни. Его невеста, презрев «все сплетни и московские толки», выхаживает его в «дан-ковской деревне» [13, с. 210]: «Уже второй день, как я
могу сидеть в кровати и даже писать. Кругом все тихо, уже давно февраль. В окно видно, как галки скачут на снежных сугробах, и тишина данковских палестин, как целительный бальзам, врачует мою душу.
Верочка не отходит от меня. Поправляет мне подушки, приносит чай и читает мне вслух похождения Телемака.» [13, с. 210]
В «Венецианском зеркале.» главный герой, завершая работу над обстановкой своего яузского особняка, в восьми комнатах которого находились «предметы художественного творчества пяти веков, схваченные острой гаммой экспрессионизма», никак не может найти того, что связало бы все эти предметы «последним заключительным синтезом» [6, с. 115]. Венецианское зеркало, привезенное им для этой цели, служит мистическим артефактом, благодаря которому он встречается со своим стеклянным двойником и, обретя внутреннюю устойчивость, цельность, как бы соединив все части своей души, может оказать сопротивление инферно. Здесь образ дома выступает как символ души человека, которая находится в процессе искания, познания себя. Как не завершено убранство особняка, так и Алексей в начале повести не знает себя, своих сил и возможностей.
В «Необычайных, но истинных приключениях графа Федора Михайловича Бутурлина» мистические событиях происходят в пространстве московских и подмосковных усадеб в то время, «когда Параскева Жемчугова пленяла сердца в Кусковском театре <.>; когда Головкин, Тео-рез и Чефроли наполняли строящиеся дворцы московской знати полотнами великих мастеров.» [8, с. 139]. Бал, где Марфинька Гагарина назначает свидание графу Бутурлину, проходит во дворце Разумовских; таинственная встреча с Яковом Вилимовичем Брюсом, сподвижником Петра I, - в Лефортово. Согласно московским легендам и тексту Чаянова, даже после смерти чернокнижник Брюс правит «незримо человеческими судьбами» [8, с. 142], раскладывая пасьянсы. Из-за того, что Федор Бутурлин в запале гнева смешивает
карты Брюса, жизнь героя становится похожей на авантюрный роман, где переплетаются различные мистические сюжеты - от возможной гибели в руках иллюминатов до исцеления женщины-рыбы и поисков целительного эликсира архиепископа Трирского.
В «Бутурлине.» воссоздано богатство и обилие, размах усадьбы конца XVIII века. Когда Федор, вернувшись из своих европейских приключений, затворился в своем доме на Знаменке, не в силах позабыть Жервезу - исцеленную им женщину-рыбу, горничная Матреша, его фаворитка, уговаривает главного героя возродить «подмосковную Песты»: Бутурлин предался «сооружению оранжереи и садов, мечтая превзойти Горенки своими теплицами и перешибить Прокопия Демидова роскошью своих флорариумов» [8, с. 175], «на кухне дым стоял коромыслом и весело поднимался пар от готовящихся блюд» [8, с. 174]. Здесь описаны характерные особенности расцвета усадебной жизни. Матреша, будучи крепостной, горничной, могла помочь создать лишь внешнее убранство усадьбы, наполнить же дом Бутурлина внутренним содержанием, стать вдохновительницей праздников могла только его жена, Жервеза, за год счастливой жизни с которой главный герой заключил сделку с Брюсом. «Молодая хозяйка разорвала цепи затворничества, и толпа нескончаемых маскарадов и балов, колеблющаяся в мерцании восковых свечей, наполнила собою комнаты.» [8, с. 181]. Это описание, вероятно, призвано отнести читателя к образу грандиозных усадебных торжеств 1770-1790-х гг. - «усадебный праздник повторял, копировал, соревновался с праздниками, устраиваемыми в загородных царских резиденциях» [3, с. 202]. Чаянов, знаток истории Москвы, несколькими штрихами отметил в своей повести это характерное изменение усадебного праздника от обильного пиршества, о чем могла заботиться Матреша, до удивительного увеселения с маскарадом и фейерверком [3, с. 199-221].
В романе А. В. Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920) образ усадьбы, благообразной жизни в ней имеет большое значение. Он характеризуется важными для «усадебного текста» чертами. Это уединенная, размеренная жизнь на лоне природе, посвященная интеллектуальному труду, где человек стремится совершенствовать себя в науках и искусствах.
В утопии Чаянова образ усадебной культуры, «давшей декабристов и подарившей миру Пушкина» [11, с. 262], признается эталонным, наиболее способствующим всестороннему развитию человека. Здесь особенно ярко обрисованы достоинства жизни вне города, когда «вся страна образует. кругом Москвы на сотни верст сплошное сельскохозяйственное поселение» [11, с. 227]. В основе утопического хозяйственного строя, так же, как и в основе античной Руси, «лежит индивидуальное крестьянское хозяйство» [11, с. 245].
В подмосковной усадьбе Архангельское было образовано «Братство святого Флора и Лавра» - своеобразный светский монастырь, «братья коего вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в искусствах и науках» [11, с. 237]. Чаянов, профессор Петровской земледельческой и лесной академии и Народного университета им. А.Л. Шанявского, создал в «Путешествии.» модель «светского монастыря», где проходило бы разностороннее обучение студентов: «Братство владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по России и Азии, снабженных библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и, насколько можно было понять, являлось одной из наиболее мощных творческих сил страны» [11, с. 237]. В этом усадебном братстве бережно сохранялась память о предшествующих эпохах: «В анфиладе комнат старого дворца и липовых аллеях парка, освещенных былыми посещениями Пушкина и блистательной, галантной жизнью Бориса Николаевича Юсупова с его вольтерьянством и колоссальной библиотекой, посвященной фран-
цузской революции и кулинарии, шумела юная толпа носителей прометеева огня творчества, делившая труды с радостями жизни» [11, с. 236].
Жизнь в утопической стране строится на внимании к культурному наследию предшествующих эпох. Утопические жители не только посещают передвижные выставки работ старых мастеров, но и с легкостью говорят о «старом Брейгеле, Ван Гоге,.. Рыбникове и великолепном Ладонове» [11, с. 227], властителем их помыслов становятся «суздальские фрески XII века» [11, с. 228] и работы реалистов с «Питером Брейгелем как кумиром» [11, с. 228]. Под аккомпанемент клавесина Катерина Минина поет романс Александрова на стихи Г.Р. Державина «Шекснинская стерлядь золотая.» [11, с. 240]. Тем самым создается традиционная картина «усадебного» времяпрепровождения.
Такой интерес утопических жителей к искусству, вероятно, восходит к увлечению А. В. Чаянова живописью, коллекционированию старинной западной гравюры [12].
Создавая образ Москвы и Подмосковья, Чаянов особенно подчеркивает бережное отношение утопических жителей к сохранению памяти о прошлых эпохах. Например, в утопической стране со вниманием относятся к старинной архитектуре. Проезжая по утопической Москве, Кремнев видел «очертания знакомых зданий, в большинстве построенных в XVII и XVIII веках» [11, с. 229]. «Обширная семья Мининых занимала несколько маленьких домиков, построенных в простых формах XVI века и обнесенных тыном, придававшим усадьбе вид древнего городка» [11, с. 238].
Как отмечали Е. Е. Дмитриева и О.Н. Купцова, с одной стороны, русская помещичья усадьба - «пространство культуры, но в естественном, природном ландшафте», с другой - сочетание, «включение в себя равно миров дворянского и крестьянского» [1, с. 16-17].
Такой «перекресток культур», соединение дворянской и крестьянской культур (своеобразной «сельской
Аркадии») показано у Чаянова. Обычаи и устои утопической страны обращены в минувшее, реставрируют и возрождают его. Так, проводятся международные состязания «на звание первого игрока в бабки» [11, с. 230]. Меню обеда утопических жителей соответствует «Русской поварне» Левшина (1816 г.): «.на обеденный стол появлялось такое количество расстегаев и кулебяк, запеченный карасей в сметане и прочей снеди» [11, с. 253]. В утопии царит атмосфера праздника. Заметим, что это описание коррелирует с традиционным сюжетом дымковской игрушки, изображающей посиделки у самовара. Там те же горы блинов и ватрушек, шумная компания, фигурки людей в разноцветной, яркой одежде. На ярмарке в Белой Колпи «на прилавке лежали горы тульских пряников, поджаренных и с цукатами, тверские мятные стерлядкой и генералом и сочная разноцветная коломенская пастила. <.> Мальчишки свистали, как в доброе старое время, в глиняные золоченые петушки, как, впрочем, они свистали и при царе Иване Васильевиче и в Великом Новгороде. Двухрядная гармоника наигрывала польку с ходом» [11, с. 254]. Возможно, такой образ связан и с «неорусским» движением в усадебной культуре, начавшемся во второй половине XIX века (Абрамцево, Талашкино и пр.): «Идеализированные "русские" постройки (теремки, избушки на курьих ножках и пр.). призваны были воссоздать Аркадию славянскую -мир русской сказки, перенесенный в усадебное пространство» [2, с. 182].
Отголоски такого патриархального быта Чаянов, возможно, видел и во время своей жизни в Угличе, где он усиленно работал над своими экономическими трудами. Картину почти идиллической, утопической жизни рисует он в своем письме к Н.П. Макарову (от 7 июля 1914 года, Углич): «Я уже второй месяц живу в древнем граде Угличе, который с его 29 церквами, Волгой и окружающими лесами кажется каким-то городом-леденцом из сказки о царе Салтане.
Нравы и обычаи жителей здешних, уклад их жизни еще не вышли из XVII века» [10, с. 157].
В мистических повестях А. В. Чаянова и в его утопии был создан образ усадьбы XVIII-XIX веков. На страницах его повестей возникают исторические образы усадеб Коломенского, Кусково, Кузьминок. Будучи знатоком истории Москвы, он с большим вниманием описал особенности усадебного быта, находя в нем как идеал гармоничной, спокойной, полной отдохновения жизни человека на лоне природы, так и максимальной реализации, соединения физического и интеллектуального труда. В «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» Чаянов соединил как свои представления о должном экономическом и политическом, культурном развитии России, изложил в нем взгляды на методику высшего образования, так и обратился к характерным для утопии сюжетам и образам. В образ идеального государства, где стремятся максимально реализовать таланты граждан, а инфраструктура, техника, сельское хозяйство необыкновенно развиты, логично входит представление об усадьбе как месте, где человек может наиболее полно развить свои способности.
Литература
1. Дмитриева Е. Е. Спор о достоинствах городской и сельской жизни (Глава I) // Дмитриева Е. Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М., 2003. С. 9-30.
2. Иванов Д. Д. Искусство в русской усадьбе // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. Вып. 4 (20). М., 1998. С. 180-200.
3. Купцова О.Н. Усадебный праздник // Дмитриева Е. Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. 2-е изд. М., ОГИ, 2008. С. 199-221.
4. Михаленко Н. В. К вопросу о роли музыки в «усадебном тексте» // Парадигма: философско-
культурологический альманах. Санкт-Петербург, 2019, № 30. С. 102-112.
5. Чаянов А. В. Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей / / Чаянов А. В. Московская гофма-ниада / Послесл. В. Б. Муравьева; Примеч. В. Б. Муравьева. М., 2006. С. 86-113.
6. Чаянов А. В. Венецианское зеркало, или Диковинные похождения стеклянного человека / / Чаянов А. В. Московская гофманиада / Послесл. В. Б. Муравьева; Примеч. В. Б. Муравьева. М., 2006. С. 114-137.
7. Чаянов А. В. Лёлина книжка // Чаянов А. В. Московская гофманиада / Послесловие В. Б. Муравьева; Примечания В. Б. Муравьева, С. Б. Фроловой. М.: ТОНЧУ, 2006. С. 9-34.
8. Чаянов А. В. Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина // Чаянов
A. В. Московская гофманиада / Послесл. В. Б. Муравьева; Примеч. В. Б. Муравьева. М., 2006. С. 138-185.
9. Чаянов А. В. Петровско-Разумовское в его прошлом и настоящем // Чаянов А. В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909-1936) / Примечания С. Б. Фроловой. М.: Издательский Дом ТОНЧУ, 2008. С. 24-275.
10. Чаянов А. В. Письма // Чаянов А. В. Избранное: Статьи о Москве. Письма (1909-1936) / Примечания С. Б. Фроловой. М.: Издательский Дом ТОНЧУ, 2008. С. 148-275.
11. Чаянов А. В. Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии // Чаянов А. В. Московская гофманиада / Послесл. В. Б. Муравьева; Примеч. В. Б. Муравьева. М., 2006. С. 217-274.
12. Чаянов А. В. Старая западная гравюра. Краткое руководство для музейной работы. М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1926.
13. Чаянов А. В. Юлия, или Встречи под Новодевичьим // Чаянов А.В. Московская гофманиада / Послесл.
B. Б. Муравьева; Примеч. В. Б. Муравьева. М., 2006.
C. 186-216.
