CC BY
68
Вестник Омского университета. Серия «Право». 2008. № 1 (14). С. 42-48. © Ю.В. Деришев, 2008
УДК 343.1
О ЗДОРОВОМ КОНСЕРВАТИЗМЕ УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА
Ю.В. ДЕРИШЕВ
Освещается серьезный вопрос методологического характера - о соотношении консервативного и либерального в переживаемой государством и обществом реформе российского уголовно-процессуального права и отечественного правосудия. Рассматривается обозначенная проблема исходя из предпосылки, что уголовный процесс по своей природе не может не быть консервативным, поскольку он охраняет устои государства от криминальной угрозы и должен сохранять основные тенденции становления и развития национального судопроизводства с учётом векторов формирования международного правового режима осуществления правосудия.
Простые люди - здоровые консерваторы. Общественный строй, идеи, искусство, религия - всё это, чтобы сыскать любовь народа, должно носить печать старины.
Акутагава Рюноскэ
Отмечая пятилетний юбилей применения Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, трудно найти какие-либо торжественные метки, свидетельствующие о наличии качественного прорыва в преодолении криминальной угрозы государству и обществу и тем более в укреплении гарантий прав личности, вовлеченной в уголовный процесс.
О причинах подобного явления в контексте эффективности применения норм УПК РФ писалось и говорилось очень много. Вместе с тем, на наш взгляд, актуальным остается серьезный вопрос методологического характера: о соотношении консервативного и либерального в переживаемой государством и обществом реформе российского уголовнопроцессуального права и отечественного правосудия.
В связи с этим в несколько условном виде связь этих двух категорий можно рассматривать как баланс двух задач: повышения эффективности контроля преступности и неукоснительного соблюдения прав и интересов личности в уголовном судопроизводстве, оптимальный поиск которого - задача любого правового государства.
По общему представлению консерватизм (от французского - соп8егуай8те и ла-
тинского соп8егуаге - охранять, сохранять) определяется как приверженность ко всему устоявшемуся, стабильному [1]. Применительно к отечественному уголовному процессу (тем более на фоне оценки современных преобразований) - это сохранение публичных начал, традиций русского доказательственного права, оптимальное соотношение правовых средств уголовного преследования и защиты и др.
Уголовный процесс по своей природе не может не быть консервативным. С одной стороны, он охраняет устои государства от криминальной угрозы, с другой - должен сохранять стабильность, т. е. основные тенденции становления и развития национального судопроизводства с учетом векторов формирования международного правового режима осуществления правосудия.
В основе понятия либерализм лежит стремление к ограничению роли государства в отдельных сферах общественной жизни страны [2]. Либерализм - это качество, «свойственное свободному» [3]. Как представляется, составители УПК РФ были в полной мере сориентированы именно на данный путь развития уголовно-процессуального права современной России, используя старые законодательные решения только в авторском исполнении, тем самым потеряв систему кодификации его норм [4].
Нельзя не признать, что наиболее стабильной, устоявшейся и, соответственно, консервативной сферой уголовного процесса
(как, впрочем, и всей юриспруденции) является система доказательств и процесс доказывания. Как отмечал в своё время знаменитый сатирик, «здесь всё давно придумано». Любые попытки что-то модернизировать в доказательственном праве, переделать по-своему в угоду сиюминутным интересам и порывам, на наш взгляд, антинаучны и утопичны.
Вспомним, как, вооружая зарождающийся следственный аппарат налоговой полиции в декабре 1995 г., законодатель ввёл в перечень средств доказывания новый источник доказательств - акты ревизий и документальных проверок, искусственно вырвав их из более широкого источника - иных документов. Негативные последствия не заставили себя ждать. Практические работники утратили юридическую возможность назначать ревизии и документальные проверки до возбуждения уголовного дела (а именно этого ранее требовали указания Генерального прокурора и МВД), что, во-первых, увеличило количество уголовных дел, возбужденных необоснованно или преждевременно, и, во-вторых, серьезно повлияло на соблюдение сроков расследования и, соответственно, его эффективность. Кроме «головной боли», для правоприменителя данные модернизации ничего не добавили.
Вместе с тем, как представляется, именно в сфере доказывания авторы современного уголовно-процессуального законодательства России попытались особо столкнуть устоявшиеся каноны теории доказательств с либеральными новшествами, что и вызывает ряд замечаний.
1. Доказывание как познавательная целенаправленная деятельность выступает основой функционирования уполномоченных на то участников уголовного судопроизводства, пронизывает каждый этап движения по уголовному делу. Именно в процессе доказывания наиболее активно действуют принципы уголовного судопроизводства, проявляются процессуальная форма и процессуальные гарантии его участников, реализуются их процессуальные возможности, обеспечиваются права и законные интересы.
Общеизвестно, что преступление исследуется в тех параметрах, определение кото-
рых необходимо для правильного разрешения уголовного дела. Для этого устанавливаются обстоятельства, существенные для каждого конкретного преступного деяния, которое, в свою очередь, содержит в себе общие юридические элементы. Поэтому на законодательном уровне определен ряд общезначимых для всех преступлений обстоятельств (своеобразный алгоритм или «джентльменский набор»), которые подлежат доказыванию по каждому уголовному делу.
В связи с этим расширение предмета доказывания Федеральным законом РФ № 153-ФЗ от 27.07.06 г. за счет необходимости установления обстоятельств, подтверждающих, что имущество, подлежащее конфискации в соответствии со ст. 104.1 УК РФ, получено в результате совершения преступления или является доходами от этого имущества либо преступления либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации), нельзя признать конструктивным.
Как представляется, данное законодательное решение противоречит положению теории доказательств о том, что в предмет доказывания входят обстоятельства, подлежащие доказыванию по любому уголовному делу.
Сомнение добавляет и неопределенность правовой природы подобного рода «конфискации» [5]. Если её предметом выступают в большей степени объекты преступной деятельности, которые, как правило, признаются доказательствами по уголовному делу (чаще всего вещественными), то процессуальный режим работы с ними и их правовая судьба установлены УПК РФ. Более того, законодатель, по сути, требует от правоприменителя устанавливать (т. е. доказывать), что данные объекты и есть доказательства.
Последствия этого проявились опосредованно. Увлекшись новой идеей при корректировке ст.165 УПК РФ, разработчики законопроекта фактически (но, скорее, в результате небрежности) отнесли к числу следственных действий такую меру процессуального принуждения, как наложение ареста на имущество.
Кроме того, анализ ч. 1 ст. 73 УПК РФ свидетельствует, что обстоятельства, указанные в п. 5 (обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния) и п. 7 (обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания), являются новеллами уголовно-процессуального законодательства, подчеркивают состязательный характер уголовного судопроизводства, так как все остальные элементы предмета доказывания сориентированы на уголовное преследование (за исключением обстоятельств, смягчающих наказание). Эти положения «бросают некоторую тень сомнения» на классификацию участников уголовного судопроизводства, предложенную законодателем, согласно которой следователь отнесен исключительно к стороне обвинения.
Хотя практика же современного предварительного расследования свидетельствует о том, что следователь продолжает выступать объективным исследователем обстоятельств совершенного преступления, трезво оценивая как обвинительные, так и оправдательные доказательства. Другого для профессионала в данной сфере уголовно-процессуальной деятельности не дано!
2. Отечественное уголовно-процессуальное законодательство (а с ним и процессуальная наука) первостепенное внимание традиционно уделяло и уделяет определению понятия доказательств.
Обращая внимание на конструкцию и формулировки ст. 74 УПК РФ (ч. 1 гласит, что доказательствами по уголовному делу являются любые сведения... а ч. 2 - в качестве доказательств допускаются. и перечисляются источники доказательств), можно сделать вывод, что современный законодатель придерживается позиции о двойственном понимании доказательств (сведения и источники).
Вместе с тем отечественная уголовнопроцессуальная наука традиционно и твердо стоит на общепризнанной позиции о диалектическом единстве содержания и формы доказательств, т. е. а) полученных сведений об искомом событии и б) источника, с помощью которого эти сведения будут процессу-
ально удостоверены (закреплены, зафиксированы), в связи с чем и получат статус доказательства (сведения + источники).
Действительно, данные о факте и процессуальные источники сами по себе, в отрыве друг от друга, не могут служить средствами доказывания в уголовном судопроизводстве [6].
Следует также согласиться, что при законодательном закреплении понятия доказательств речь должна идти не о любых сведениях, а о сведениях о фактах [7]. Замечание
В.П. Божьева о более взвешенном подходе к решению данного вопроса разработчиков ГПК РФ, принятого через 4 месяца после введения в действие УПК РФ [8], ещё больше свидетельствует о присутствии «революционного порыва отречься от всего старого» в формировании современного уголовно-процессуального законодательства.
3. Как известно, Федеральный закон от 4 июля 2003 г. № 92-ФЗ изменил редакцию ст. 74 и 80 УПК РФ, фактически предложив новый вид источника доказательств - заключение и показания специалиста.
Согласно ч. 3 ст. 80 УПК РФ, заключение специалиста - это представленное в письменном виде суждение по вопросам, поставленным перед специалистом сторонами. Можно предположить, что законодатель тем самым допускал возможность использования заключения специалиста именно в стадии возбуждения уголовного дела для решения таких проблемных вопросов практики, как доследственное исследование оружия, боеприпасов, наркотических средств, определения тяжести телесных повреждений и т. п. Вместе с тем указание законодателя на участие сторон в формировании заключения специалиста не позволяет сделать подобный вывод.
Можно также представить, что «заключение специалиста» в отличие от «заключения эксперта» в рамках уголовного дела не предполагает в процедуре каких-либо исследований (в отличие также и от аналогичного заключения специалиста до возбуждения уголовного дела), а выступает в качестве сведений, представленных сведущим свидетелем, о фигуре которого известно из дорево-
люционного русского и зарубежного уголовного процесса.
Данная попытка расширения перечня доказательств лишь отдельными авторами и не очень убедительно была признана прогрессивной и направленной на преодоление застарелого законодательного консерватизма [9]. «И невдомек творцам этих нововведений и их почитателям, что "каким-либо" образом расширить доказательственную базу не только не допустимо, но и опасно, о чём свидетельствует негативный опыт ещё не всеми забытого недавнего прошлого» [10]. К этой отповеди В. П. Божьева подобному новаторству можно добавить лишь одно - корректировать, модернизировать, расширять, совершенствовать и т. п. уже состоявшийся институт видов (источников) доказательств в уголовном судопроизводстве (а впрочем, в доказательственном праве вообще) не продуктивно. Здесь и должна выступать охранительная роль здорового консерватизма уголовнопроцессуального права.
4. Неоднозначно процессуальная наука, особенно практика правоприменения, восприняла радикальное решение законодателя отнести к числу недопустимых доказательств показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде (п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ).
Одни процессуалисты видели в этом решении серьезный шаг к либерализации российского уголовного судопроизводства, защищающего его от применения недопустимых средств получения признательных показаний [11], и даже рассматривали его в качестве индикатора демократизации всей общественной жизни России [12]. Другие ученые расценили это нововведение как нападки на здравый смысл и логику уголовного процесса, искажение конституционной идеи допустимости доказательств, возврат к теории формальных доказательств [13]. Более того, Е.А. Доля достаточно аргументированно представил положения п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК РФ противоречащими Конституции Российской Федерации [14].
Безусловно, сама идея ограничить произвол органов предварительного расследования при получении «царицы доказательств», напротив, сделать признательные показания подозреваемого (обвиняемого) обыденным рядовым доказательством, допустить защитника в состязательный процесс на самых ранних его стадиях не может не вызывать одобрения.
Вместе с тем, решение, оторванное от реалий правоприменения, не позволило достичь желаемого результата. Во-первых, участие защитника на первом допросе подозреваемого объективно не может быть обеспечено во всех регионах Российской Федерации по причине фактического их отсутствия. Банально, но факт! Во-вторых, существующая многие годы система оценки эффективности правоохранительной деятельности не только не ограничивает, но и стимулирует получение признательных показаний подозреваемого любым путём, даже при угрозе их утраты впоследствии!
В соответствии с п. 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ, недопустимыми доказательствами должны признаваться также показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе, а также показания свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности.
Трудно это оспорить в принципе. Вместе с тем русский дореволюционный процесс позволял получать показания полицейского чина, который под присягой сообщал суду результаты полицейского дознания, в том числе и сведения, полученные из конфиденциальных источников, не раскрывая их. Этот опыт известен и за рубежом. Хотя уже своей формулировкой ст. 89 УПК РФ его авторы дали свою принципиальную оценку и представление о возможности использования результатов оперативно-розыскной деятельности далеко не в их пользу.
С другой стороны, вполне очевидно, что безусловность (категоричность) требований п. 1 и 2 ч. 2 ст. 75 УПК РФ, в свою очередь, ставят эти положения в противоречие с принципами свободы оценки доказательств и независимости судей.
И ещё одно наблюдение. Основные правила признания доказательств недопустимы-
ми (правила об исключении) изложены авторами закона в ст. 88 УПК РФ почему-то под общей вывеской «Правила оценки доказательств». Вместе с тем эти положения правоприменителю необходимо искать в ст. 17 УПК РФ, которая фактически предлагает основные каноны данной части процесса доказывания.
5. Как известно, современный законодатель формально наделил защитника правом собирать и представлять непосредственно доказательства (п. 2 ч. 1 ст. 53 УПК РФ) путём: 1) получения предметов, документов и иных сведений; 2) опроса лиц с их согласия; 3) истребования справок, характеристик, иных документов от органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений и организаций, которые обязаны предоставлять запрашиваемые документы или их копии (ч. 3 ст. 86 УПК РФ). Кроме того, п. 3 ч. 1 ст. 53 УПК РФ добавляет к этому перечню право защитника привлекать специалиста. Тем самым предложен новый способ собирания доказательств без использования процессуальной формы.
Как представляется, ч. 3 ст. 86 УПК РФ входит в противоречие с рядом других законодательных положений: а) ч. 1 ст. 86 УПК РФ, где приведен исчерпывающий перечень субъектов, уполномоченных собирать доказательства, среди которых защитник не указан; б) ст.74 и 75 УПК РФ, так как приобретаемые защитником сведения не могут отвечать такому обязательному свойству доказательства, как допустимость, вследствие того, что ч. 3 ст. 86 УПК РФ никакой процедуры и формы не предусматривает.
В связи с этим следует отметить более корректной формулировку полномочий адвоката, закрепленных в ч. 3 ст. 6 Федерального закона РФ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», где ему дозволено собирать и представлять предметы и документы, т. е. сведения, необходимые для оказания юридической помощи, в том числе для приобщения к уголовному делу в качестве вещественных доказательств и иных документов.
Даже поверхностный анализ правовых средств собирания доказательств адвокатом
позволяет прийти к выводу об их «административной» природе, не допускающей процессуального принуждения при осуществлении предусмотренной ч. 3 ст. 86 УПК РФ деятельности [15]. Как считает С.А. Шейфер, введение самостоятельного адвокатского расследования несовместимо с отсутствием у защитника властных полномочий, без которых собирание доказательств утрачивает всякий смысл. Адвокат-защитник не может быть наделен подобными полномочиями в силу своего статуса, не позволяющего ему становиться представителем власти [16].
Даже в рамках нового, «гиперсостяза-тельного» уголовно-процессуального законодательства абсолютно очевидно, что «собирать доказательства разрешается в пределах процессуальной формы и только лицу, проводящему дознание, следователю, прокурору, суду» [17]. В связи с этим С.Д. Шестакова пришла к выводу, что ч. 3 ст. 86 УПК РФ принципиально ничего не меняет в уголовном судопроизводстве [18].
Не менее убедительно С.А. Шейфер доказал, что конструкция так называемых частных следственных действий для защитника [19] является искусственной, нежизненной, вступает в противоречие с основным постулатом уголовно-процессуального права: доказательства в уголовном деле формируются только в результате проведения следователем процессуальных действий, в том числе следственных [20]. В связи с этим представляется спорной позиция Н. Кузнецова и С. Дадонова [21], а также В. Вольского [22], придерживающихся мнения о возможности собирания доказательств защитником. Не вызывают оптимизма предложения А.В. По-бедкина о формировании так называемых параллельных уголовных дел, представляемых защитником непосредственно в суд. При этом аргументы автора в пользу того, что подобного «рода доказательства априори допустимы, поскольку процедура их получения защитником практически не предусмотрена и не может быть нарушена» [23], не выдерживают критики относительно теории процессуальной формы. Тем более в этом же исследовании автор именно с подобных позиций не может представить «бесформенное» пре-
доставление и использование результатов ОРД без опоры на процедуры, которые должны быть предусмотрены в УПК РФ [24]. Как говорится, что дозволено Юпитеру, не дозволено... органу дознания.
Таким образом, становится очевидным, что в ст. 86 УПК РФ законодатель имел в виду право защитника собирать лишь сведения об обстоятельствах совершенного преступления, а формирование на их основе доказательств (при их представлении) - прерогатива следователя. Следует также согласиться с предложением В.М. Быкова и Н.А. Громова об изменении формулировки ч. 3 ст. 86 УПК [25], где следует записать, что защитник собирает сведения, предметы и документы, которые по его ходатайству могут быть приобщены к уголовному делу в качестве доказательств в случае признания их относимыми и допустимыми. Подобная точка зрения также отстаивается в работах Ю.Д. Лившица и С.М. Даровских [26], Т.Т. Алиева, Н.П. Царева, Н.А. Громова и Н.М. Луговец [27] и др.
Как заметил К.Ф. Гуценко, характеризуя англосаксонскую модель уголовного судопроизводства, везде и во все времена бремя доказывания и, соответственно, выявление и собирание доказательств по уголовному делу считалось и считается делом специально подготовленных профессионалов, за спиной которых стоит государство с его широкими возможностями [28]. Более того, в англосаксонской системе права никто и ничто не обязывает их быть объективными, их дело - собирание исключительно обвинительных доказательств от имени и по поручению государства. И это осуществляется, как правило, в полной тайне от обвиняемого. Нельзя не учитывать и материальные возможности «доверителей» финансировать подобные адвокатские расследования. Данные обстоятельства, по-видимому, ушли из поля зрения отечественного законодателя при формировании нового УПК РФ, хотя и ориентированного «на запад».
Здоровый консерватизм уголовного процесса - это представление судопроизводства в качестве правового механизма ограничения преступного поведения путём выявления и раскрытия преступления, приведения винов-
ного лица к справедливому наказанию. Это оптимальное соотношение интересов государства и личности в решении этих проблем.
Применительно к науке уголовно-процессуального права, к законотворчеству - это оптимальное соотношение старого, традиционного и ранее не используемого в разработке концепций и теорий, подготовке законопроектов. При этом принципиально новое в национальном уголовном процессе - это лишь привнесенное из других систем судопроизводства, но уже апробированное и логически укладывающееся в существующий правовой режим. Радикализм и революционность, что бы ни стояло за ними, в том числе и крайний консерватизм и крайний либерализм, - безусловно, разрушение, в лучшем случае практика просто пойдет своим ранее проторенным привычным путём, не обращая внимание на потуги законотворцев.
1. См.: Словарь иностранных слов: Свыше 21 000 слов / Отв. редакторы В.В. Бурцева, Н.М. Семенова. - 2-е изд. стереотип. - М.: Рус. яз. - Медиа, 2004. - С. 331.
2. Там же. - С. 372.
3. См.: Шаповалова О.А. Этимологический словарь русского языка. - Ростов н/Д: Феникс, 2007. - С. 118.
4. На это обстоятельство особое внимание обратил В.П. Божьев. См.: Божьев В.П. Последствия не соблюдения требований системного характера в регулировании процесса доказывания по уголовному делу // Труды Академии Управления МВД России. - 2006. - № 10. - С. 7-12.
5. В литературе высказывается мнение, что подобного рода конфискация не может рассматриваться как в качестве вида уголовного наказания, так и меры уголовно-правового характера, либо в качестве дополнительного правового последствия совершения преступления (см., напр.: ст. 48 УК РФ). Так, по мнению И. Звечаровского, это специальная конфискация, которая должна регламентироваться нормами УПК РФ (см.: Звечаровский И. Понятие мер уголовно-правового характера // Законность. - 2007. - № 1. - С. 21).
6. См.: Данилова Л.С., Громов Н.А., Колесников Е.В. О совершенствовании законодательного определения доказательств в уголовном процессе // Право и политика. - 2006. - № 10.
- С. 114.
7. См.: Божьев В.П. Изменения в УПК РФ -не всегда средства его совершенствования // Законность. - 2005. - № 8. - С. 5-6.
8. В ГПК РФ доказательствами признаются не любые сведения, как в УПК РФ, а сведения о фактах. См.: Божьев В.П. Последствия несоблюдения требований системного характера в регулировании процесса доказывания по уголовному делу. - С. 8.
9. См., напр.: Хитрова О.В. Заключение и показание специалиста - новые доказательства в уголовном судопроизводстве // Материалы международной научно-практической конференции «УПК РФ: год преподавания и правоприменения»: Сб. науч. статей. - М., 2004. -С. 150.
10. Божьев В.П. Последствия несоблюдения требований системного характера в регулировании процесса доказывания по уголовному делу. - С. 9.
11. См., напр.: Михайловская И.Б. Права личности - новый приоритет Уголовно-процессуального кодекса РФ // Рос. юстиция. - 2002.
- № 7. - С. 3; Лупинская П.А. Доказательства и доказывание в новом уголовном процессе // Рос. юстиция. - 2002. - № 7. - С. 5-6 и др.
12. См.: Горбачев А.В. О допустимости показаний, данных лицом против самого себя // Адвокатская практика. - 2004. - № 2. - С. 31-34.
13. См., напр.: Быков В.М., Ситникова Т.Ю. Основания и процессуальный порядок признания доказательств недопустимыми по УПК РФ // Правоведение. - 2004. - № 5. - С.143-144; Центров Е. Новеллы уголовно-процессуального закона и конституционные права и свободы человека // Законность. - 2003. -№ 7. - С. 20 и др.
14. См.: Доля Е.А. Конституционность п. 1 ч. 2 ст. 75 УПК // Законность. - 2007. - № 5. -С. 4-11.
15. Один из малочисленных сторонников введения «на первых порах» адвокатского расследования В. Руднев допускает назначение защитником экспертизы, для чего нет необходимости применения процессуального принуждения. Если же понадобятся образцы для сравнительного исследования, необходимо, по мнению автора, через суд возбудить ходатайство перед следователем об их получении. Не проще ли таким же образом решить и главный вопрос - о назначении экспертизы (см.: Руднев В. О состязательности на предварительном следствии // Уголовное право. -1999. - № 1.- С. 88)?
16. См.: Шейфер С.А. О некоторых проблемах судебной реформы // Российская юридическая доктрина в XXI в.: проблемы и пути их решения: Материалы научно-практической конференции / Под ред. А.И. Демидова. - Саратов, 2001. - С. 78. См. также об этом: Он же. Проблемы правовой регламентации до-
казывания в уголовно-процессуальном законодательстве РФ // Гос-во и право. - 1995. -№ 10. - С. 100; Он же. Роль защиты в формировании доказательственной базы по уголовному делу // Государство и право. - 2006.
- № 7. - С. 59-73; Он же. Куда движется российское судопроизводство?: (Размышления по поводу векторов развития уголовно-процессуального законодательства) // Государство и право. - 2007. - № 1. - С. 32-33.
17. Стецовский Ю. И. Уголовно-процессуальная деятельность защитника. - М., 1982. - С. 60.
18. Шестакова С.Д. Проблемы реализации принципа состязательности в процессе доказывания на предварительном следствии // Актуальные проблемы раскрытия и расследования преступлений: Межвуз сб. науч. труд. -Красноярск: СибЮИ МВД России, 2002. -Вып. 4. - С. 16.
19. Предложения о предоставлении права защитнику осуществлять «частные расследовательские меры», в том числе с участием частного детектива, проведение частных следственных действий с участием наблюдателя и т. п. прозвучали в проекте Общей части УПК, подготовленном в ГПУ при президенте России.
20. См.: Шейфер С.А. О некоторых проблемах судебной реформы. - С. 78.
21. См.: Кузнецов Н., Дадонов С. Право защитника собирать доказательства: сущность и пределы // Рос. юстиция. - 2002. - № 8. - С. 32.
22. См.: Вольский В. Предпроцессуальная деятельность защитника в проектах УПК // Законность. - 1998. - № 2. - С. 49.
23. Победкин А.В. Некоторые вопросы собирания доказательств по новому уголовно-процессуальному законодательству России // Гос-во и право. - 2003. - № 1. - С. 61.
24. Там же. - С. 64.
25. См.: Быков В.М., Громов Н.А. Право защитника собирать доказательства // Законность. -2003. - № 10. - С. 12; Быков В.М. Уголовнопроцессуальный кодекс РФ и проблемы раскрытия преступлений: (Полемические заметки) // Право и политика. - 2002. - № 9. - С. 70.
26. См.: Лившиц Ю.Д., Даровских С.М. Вопросы принципа состязательности в стадии предварительного расследования // Следователь. -2002. - № 8. - С. 13.
27. См.: Алиев Т.Т., Царев Н.П., Громов Н.А., Лу-говец Н. М. Процессуальное положение обвиняемого и его защитника при расследовании преступлений // Следователь. - 2003. - № 1. -
С. 32.
28. См.: Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. - М., 2001. - С. 6-7.
