CC BY
0
О ВРЕМЕННЫХ ПРЕДЕЛАХ ФУНКЦИИ «УГОЛОВНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ» И СУБЪЕКТАХ ЕЕ РЕАЛИЗАЦИИ
ON THE TIME LIMITS OF THE «CRIMINAL PROSECUTION» FUNCTION AND THE SUBJECTS OF ITS IMPLEMENTATION
Аннотация: предметом научно-практического анализа выступают нормы уголовно-процессуального закона Российской Федерации и позиции национальной доктрины относительно сути и элементного содержания функции «уголовное преследование» в уголовном процессе, круга ее надлежащих субъектов и точных временных пределов реализации. Акцентируя внимание на актуальности определенности в этих принципиальных моментах, автор оценивает как нормы действующего законодательства, так и позиции уголовно-процессуальной доктрины, объективирующие все различия подходов и взглядов в этих вопросах. В итоговых суждениях статьи и итоговых константах по основным дискуссионным (коллизионным) моментам обосновывается диалектика взаимосвязи и взаимообусловленности между такими категориями исследуемого явления, как сущность и методологически точное его содержание; цель и субъекты деятельности; точное понимание ее начального и конечного момента; развитие в зависимости от этапа и результатов деятельности. Автор статьи утверждает, что только на этой объективной основе можно и должно согласовать такие структурные элементы исследуемого явления, как инициация указанной деятельности (функции); изобличение уголовно-преследуемых лиц; применение к ним мер процессуального принуждения; привлечение к уголовной ответственности, внесение уголовного притязания-иска в суд, его разрешение по существу; вступление акта суда в законную силу. При любом ином (несистемном) подходе доктрина и практика бесконечно, по мнению автора, будут «спорить» о частностях.
Ключевые слова: уголовное преследование, функция, сущность, начальный и конечный момент, содержание и субъекты реализации
Для цитирования: Сатторов С.Н. О временных пределах функции «уголовное преследование» и субъектах ее реализации // Вестник Белгородского юридического института МВД России имени И.Д. Путилина. - 2024. - № 3. - С. 92-97.
Abstract: the subject of scientific and practical analysis is the norms of the criminal procedure law of the Russian Federation and the position of the national doctrine regarding the essence and elemental content of the «criminal prosecution» function in criminal proceedings, the range of its appropriate subjects and the exact time limits of implementation. Focusing on the relevance of certainty in these fundamental points, the author evaluates both the norms of current legislation and the positions of the criminal procedure doctrine, objectifying all differences of approaches and views in these matters. In the final judgments of the article and the final constants on the main controversial (conflict) points, the dialectic of interrelation and interdependence between such categories of the phenomenon under study as the essence and methodologically accurate content of it; the purpose and subjects of activity; an accurate understanding of its initial and final moments; development depending on the stage and results of activity is substantiated. The author of the article argues that only on this objective basis it is possible and necessary to coordinate such structural elements of the phenomenon under study as the initiation of the specified activity (function); exposing criminally prosecuted persons; applying procedural coercion measures to them; bringing to criminal responsibility, filing a criminal claim-claim in court, its resolution on the merits; entry into force of the court act. In any other (non-systemic) approach, doctrine and practice, according to the author, will endlessly «argue» about particulars.
УДК 343.10
С.Н. САТТОРОВ,
SUKHROB N. SATTOROV,
Postgraduate
(Nizhniy Novgorod academy of the Ministry of the Interior of Russia, Nizhny Novgorod, Russia)
адъюнкт
(Нижегородская академия МВД России, Россия, Нижний Новгород) [email protected]
Keywords: criminal prosecution, function, essence, initial and final moment, content and subjects of implementation
For citation: Sattorov S.N. On the time limits of the «criminal prosecution» function and the subjects of its implementation // Vestnik of Putilin Belgorod Law Institute of Ministry of the Interior of Russia. - 2024. - № 3. - P. 92-97.
Одной из наиболее сложных и дискуссионных проблем с позиций точного понимания сути и содержания категории «уголовное преследование» является вопрос о начальном и конечном моменте осуществления этой функции (деятельности) в уголовном судопроизводстве России. Обращаясь к исследованию данной проблемы, авторы работы «Курс уголовного процесса» под редакцией Л.В. Головко методологически точно связывают этот вопрос как с нормативным содержанием указанной деятельности, так и с субъектами, в отношении которых она реализуется. В итоге, в том числе на основе генезиса этой проблемы, в уголовном судопроизводстве России констатируют вывод о том, что с позиций уголовно-процессуальной доктрины по вопросу начала (начального момента) указанной деятельности в основном существуют два полярных подхода [1, с. 48].
Первый сводится к тому, что коль скоро эта деятельность является уголовно-процессуальной и согласно Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (далее - УПК РФ) реализуется в отношении строго обозначенных субъектов (п. 55 ст. 5 УПК РФ), она может осуществляться только с момента, когда уголовно преследуемые лица официально поставлены в процессуальное положение подозреваемых, обвиняемых (ст. 46, 47 УПК РФ). Что касается уголовно-процессуальной деятельности, реализуемой до этих моментов, в том числе в стадии возбуждения дела (гл. 19, 20 УПК РФ), то содержательно и телеологически она направлена исключительно к установлению события преступления и выявлению лица или лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности [2, с. 59-65; 3, с. 348].
Суть второго подхода состоит в том, что начало осуществления функции уголовного преследования, как правило, связывают с моментом возбуждения уголовного дела (ст. 146 УПК РФ), причем вне зависимости от того, имел ли этот акт место в отношении строго определенного субъекта (подозреваемого) или же по факту выявленного общественно опасного общественного деяния [1, с. 49]. Тем самым как бы подчеркивается, что уголовное преследование как собственно деятельность может иметь конкретное нормативное содержание, элементы и в том случае, когда это явление носит «неперсонифицированный» характер.
«Отголоски» этой известной доктринальной полемики являются предметом непримиримых дискуссий итоговых суждений и выводов и в современной уголовно-процессуальной доктрине. Например, акт начала реализации функции уголовного преследования однозначно связывается:
с моментом появления (поступления, регистрации, проверки) законного повода и основания к возбуждению уголовного дела [5, с. 119; 6, с. 2225; 7, с. 26, 27];
процессуальным актом возбуждения уголовного дела (ч. 1 ст. 146 УПК РФ) как по факту совершения преступления, так и в отношении конкретного лица (подозреваемого) [8, с. 3; 9, с. 11; 10, с. 97];
уголовно-процессуальными актами, посредством которых то или иное лицо ставится в процессуальное положение подозреваемого (ст. 46 УПК РФ), обвиняемого (ст. 47 УПК РФ), в силу чего уголовное преследование приобретает строго «персонифицированный» характер [11, с. 70; 12, с. 345];
вынесением акта о привлечении лица в качестве обвиняемого; если до этого деятельность по изобличению осуществлялась «неперсони-фицировано», без наличия (установления) лица с легальным уголовно-процессуальным статусом [9, с. 199];
началом любой, в том числе оперативно-разыскной, деятельности, направленной на выявление преступления, собирание (формирование) обвинительных доказательств; возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица, фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления; начала осуществления любых процессуальных действий, затрагивающих права и свободы лица, подозреваемого («заподозренного») в совершении преступления [13, с. 37-39].
Мы отстаиваем именно последний подход, ибо во многом он основан как на реальности практической уголовно-процессуальной деятельности, так и на правовых позициях высшего органа конституционного правосудия Российской Федерации. В Постановлении от 27 июня 2000 года № 11-П Конституционный Суд Российской Федерации указал, что право на защиту (в том числе от «неперсонифицированного» уголовного преследования) зависит не от формального и строго процессуально оформленного, а от факти-
ческого положения лица, в отношении которого осуществляется уголовное преследование. Как следствие, юридическими фактами, подтверждающими обвинительную (изобличающую) деятельность, могут служить различные меры управомо-ченных государственных органов и должностных лиц, ведущих уголовный процесс, применяемые с целью изобличения того или иного лица в совершении преступления. Поэтому моментом начала осуществления уголовного преследования по факту является момент реализации любых (оперативно-разыскных, процессуальных, иных неследственных) действий и актов органов и лиц, ведущих процесс, которые однозначно свидетельствуют о том, что к лицу применяются какие-либо принудительные меры, направленные на явное или потенциальное его изобличение.
Как представляется, именно этот подход, практически объективируясь в виде гарантий прав и законных интересов личности в уголовном процессе, позволяет максимально обеспечить и конституционные права заинтересованных лиц на защиту от незаконного уголовного преследования, и легальные основания для актуальной деятельности, реализуемой в строгом соответствии с назначением уголовного судопроизводства. И, напротив, искусственное вуалирование принудительной сути реализуемой деятельности - нередко в пределах достаточно длительного временного периода - в отношении лиц без процессуального статуса, без обеспечения процессуальных прав и защиты изначально не имеет ничего общего ни с нормами конституции, ни с целями и задачами уголовного судопроизводства.
Аналогичная определенность и точность необходима в понимании конечного момента реализации указанной функции, ибо закон и доктрина также не столь однозначны в этом вопросе. Конвенциональная определенность и единство позиций наблюдаются исключительно при рассмотрении вопросов, связанных с прекращением уголовного дела или уголовного преследования. Именно применительно к сути этого института, как правило, доминируют взгляды о том, что и первое, и второе решение однозначно прекращают уголовно-процессуальную деятельность, связанную с уголовным преследованием либо в целом, либо в отношении конкретного субъекта. Несущественно различаются также суждения о том, что подобные итоги производства по делу соответствуют и назначению уголовного преследования, и уголовного судопроизводства в целом. В итоге указанные процессуальные акты оцениваются как вполне легальные, продуктивные альтернативы уголовной ответственности как социально значимой цели уголовного преследования. Государство и его органы считают полезным отказаться
от обязательного применения предусмотренных законом видов (мер) уголовной ответственности, заменив их на иные меры уголовно-правового характера, направленные, как правило, на медиацию, возмещение причиненного вреда, примирение с потерпевшим или осуществление иных общественно полезных (оговоренных законом) действий. Как следствие, уголовное преследование и уголовное судопроизводство в целом реализовали свое нормативное и социальное назначение, сформировав законные предпосылки (основания) для указанных процессуальных решений как законных, обоснованных, социально полезных [14, с. 63-68; 15, с. 25].
Сложнее с точностью и определенностью в тех правовых ситуациях, когда закономерным итогом осуществления уголовного преследования (как функции и непосредственно деятельности) является основной вопрос уголовного дела: о виновности и уголовной ответственности виновного. Здесь момент окончания осуществления функции уголовного преследования либо доминантно связывается с моментом вступления приговора (иного итогового решения суда) в законную силу [11, с. 345; 16, с. 140], либо с продолжением обвинительной деятельности в стадиях апелляционного, кассационного, надзорного обжалования (надо полагать, и непосредственно судебной проверки -С.С.) вынесенных судебных решений [4, с. 23, 32, 74, 466; 17, с. 99].
Особенность в суть этого спора вносят как нормы закона, так и конституционно-правовые позиции высшего органа конституционного правосудия России. В первом контексте апеллируем, к примеру, к нормам части 3 ст. 6.1 УПК РФ, по сути которых законодатель исчисляет разумный срок уголовного судопроизводства с момента начала осуществления уголовного преследования и до момента вынесения приговора (на что обращаем внимание) в суде первой инстанции. Возможные варианты того, что этот приговор, не вступив в законную силу, будет отменен в суде апелляционной инстанции, законодатель во внимание не принимает, как и то, что по факту подобного решения уголовное дело может быть направлено (через прокурора, ст. 237 УПК РФ) следователю для реализации нового, полного, всестороннего предварительного расследования (изобличения) - естественно, с тем или иным набором процессуальных мер, неразрывно связанных с категорией и сутью уголовного преследования. Как следствие, до вступления приговора в законную силу утверждать, что уголовное преследование как функция (деятельность) исчерпало себя, нет никаких оснований.
Исходя из этих же исходных позиций, нет оснований согласиться с постулированным Конститу-
ционным Судом Российской Федерации выводом о том, что в суде апелляционной инстанции прокурор уже не является государственным обвинителем и, соответственно, властным носителем функции уголовного преследования. Этот субъект исключительно сторона в процессе равная в правовом отношении иным апелляторам, а его отказ от поддержания государственного обвинения более не имеет правового значения ни для апелляционного состава суда, ни для его итоговых актов (определение Конституционного Суда Российской Федерации от 7 декабря 2017 года № 2800-0).
Однако с этим мы не можем согласиться, так как классическое апелляционное производство -суть ординарная форма проверки постановленных актов суда, не вступивших в законную силу, где предметом проверки и непосредственной оценки суда являются как законность и обоснованность, так и справедливость итогового решения, постановленного в суде первой инстанции. Соответственно, апелляционный суд, в отличие от российской кассации или надзорного производства, вправе как самостоятельно непосредственно оценить и исследовать обвинение (публичный уголовный иск-притязание), так и постановить новый приговор, совершенно заменяющий собой акт суда первой инстанции. Естественно, и в сторону ухудшения положения подсудимого. Ни первое, ни второе невозможно в отсутствие стороны обвинения (без активности государственного обвинителя) [18, с. 3-9]. Как следствие, итоговый вывод для нас однозначен: конечный момент осуществления функции уголовного преследования для этих правовых ситуаций следует связывать именно с вступлением итогового акта суда в законную силу.
С тем же однозначным контекстом следует определиться в субъектах осуществления функции уголовного преследования и социально значимой цели их деятельности. По идее этот вопрос не должен вызывать ни особых проблем, ни коллизионных суждений в итоговых выводах, так как, во-первых, субъекты этого направления деятельности более или менее ясно указаны в «дефиниции» п. 55 ст. 5 УПК РФ - это участники на стороне обвинения. Соответственно, доктрине остается лишь апеллировать к нормативному перечню, приведенному в нормах гл. 6 УПК РФ, а для целей более точного понимания их процессуального статуса (прав, обязанностей, полномочий) - к нормативным предписаниям норм ст. 37-45 УПК РФ. Во-вторых, к тем же субъектам, с теми же «дежурными» ссылками к указанным нормам, как правило, апеллирует национальная доктрина уголовно-процессуального права [5, с. 115; 19].
Однако при более скрупулезном анализе сути, содержания, цели и средств осуществления ука-
занной деятельности закономерно появляются как «оговорки» относительно реального процессуального статуса тех или иных субъектов, включенных в гл. 6 УПК РФ, так и вполне резонные вопросы относительно истинной законодательной воли в исследуемых практических и нормативных моментах. К примеру, профессор О.В. Качалова, с одной стороны, констатирует, что уголовное преследование в уголовном судопроизводстве России осуществляют участники со стороны обвинения. С другой - одномоментно оговаривается, что как объем их процессуальных полномочий в этих вопросах, так и легальных процессуальных средств (для достижения цели - С.С.) во многом различен [20, с. 165].
Еще детальнее рассматривает эти моменты профессор А.Г. Халиулин, критически оценивающий предписания российского закона о том, что именно сторона обвинения (в целом) осуществляет уголовное преследование в уголовном процессе. Обращаясь к нормам ст. 21 УПК РФ, исследователь утверждает, что функция публичного и частно-публичного уголовного преследования всецело возложена на государственные органы и должностных лиц, исчерпывающий перечень которых приведен в чч. 1 и 2 указанной статьи. Акцентирует внимание автор и на том обстоятельстве, что ч. 3 ст. 21 УПК РФ уполномочивает прокурора на осуществление уголовного преследования по делам частного и частно-публичного обвинения независимо от волеизъявления потерпевшего, а ч. 4 указанной статьи однозначно подчеркивает властный характер полномочий прокурора, связанных с реализацией функции уголовного преследования [11, с. 349]. В итоге с этих позиций надлежащими субъектами уголовного преследования в уголовном судопроизводстве России исследователем названы лишь прокурор, следователь, дознаватель, орган дознания и руководитель следственного органа. Что примечательно, иных участников («преследователей») со стороны обвинения, перечисленных в нормах и перечне гл. 6 УПК РФ, этот исследователь не упоминает.
Проанализируем это упущение для задач и целей исследования. И прежде всего в контексте суждений о том, что надлежащим субъектом уголовного преследования является потерпевший (ст. 42 УПК РФ), гражданский истец (ст. 44 УПК РФ) и их представители (ст. 45 УПК РФ). Закономерными будут вопросы: к реализации каких именно содержательных элементов функции и деятельности по осуществлению уголовного преследования призваны названные участники процесса? какими процессуальными средствами, в том числе властными полномочиями, они для этого обеспечены? наконец, насколько эти
ТРИБУНА
молодого ученого
субъекты обязаны (управомочены) реализо-вывать задачи и цели уголовного преследования как вида государственной деятельности? Ответы на эти вопросы, как представляется, очевидны.
Ни один из вышеуказанных участников процесса не наделен правом к инициации публичного уголовного преследования, которое начинается актом возбуждения уголовного дела. Не наделены они также ни обязанностью, ни властными полномочиями, ни достаточными процессуальными средствами к изобличающей (следственной, познавательной) деятельности, реализуемой в форме и посредством уголовно-процессуального доказывания. У них нет и малейших полномочий по применению к уго-ловно-преследуемым лицам как каких-либо мер процессуального принуждения, так и мер пресечения. Лишены они, соответственно, процессуального права к формированию следственного утверждения о виновности (обвинения), и тем более итогового уголовного притязания-иска к суду о разрешении основного вопроса уголовного дела - о виновности и наказании. По нормам УПК РФ лишены указанные участники и права на субсидиарное обвинение (уголовное преследование) непосредственно в суде при возможном отказе государственного обвинителя от обвинения.
Как следствие, утверждения о том, что эти лица являются полноправными (управомочен-ными) субъектами реализации функции уголовного преследования в уголовном судопроизводстве России, изначально лишены фактических и юридических оснований. Это не более чем ординарные участники процесса, привлекаемые реально управомоченными государственными органами и публичными должностными лицами, ведущими процесс, к участию (обеспечению отдельных элементов) в указанной деятельности, не более. На правомерность этого вывода указывает и методологически точное понимание цели исследуемой деятельности (функции), которая в уголовно-процессуальной доктрине также понимается явно по-разному. К примеру, цель указанной деятельности усматривают:
в формулировании и обосновании вывода о совершении определенным лицом конкретного общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом [21, с. 156; 22, с. 261];
в раскрытии преступления, изобличении лица, его совершившего, и опровержении презумпции невиновности обвиняемого, т.е. на решение общих задач уголовного судопроизводства ради достижения его итоговой цели [16, с. 136];
в изобличении обвиняемого, подозреваемого в совершении инкриминируемых преступлений [10, с. 70; 11, с. 344];
в установлении и изобличении лиц, виновных в совершении преступления, с целью привлечения указанных лиц в дальнейшем к уголовной ответственности [5, с. 119-120; 17, с. 99].
Таким образом, отдельные исследователи, в контексте определения цели исследуемого явления, считают достаточным указания исключительно на потребность изобличения подозреваемых, обвиняемых в совершении инкриминируемых им преступлений. Другие более точно и верно связывают факт указанного изобличения с необходимостью разрешения вопроса о виновности и уголовной ответственности, с применением к виновному конкретной нормы (системы норм) уголовного, материального закона. Тем самым, как утверждается, уголовное преследование есть средство (система средств) достижения не только цели уголовного процесса, но и разрешения материального уголовно-правового отношения.
Считая последний подход наиболее правильным и максимально востребованным практически, мы также утверждаем, что ни сама деятельность по изобличению уголовно преследуемых лиц, ни даже достоверно доказанный факт подобного изобличения не отражают истинной цели, назначения столь специфического вида государственной деятельности. Между тем последняя изначально по сути направлена как на решение основного вопроса уголовного дела, так и на разрешение объекта материального уголовно-правового отношения (вопроса о виновности и уголовной ответственности за содеянное) [23, с. 36-40.].
В итоге как с материальных, так и с процессуальных позиций бремя осуществления указанной деятельности, процессуальные средства и властные правомочия ее реализации, право принятия определяющих процессуальных решений предоставлены исключительно государственным органам и публичным должностным лицам, ведущим уголовный процесс, но никак не частным заинтересованным лицам.
Литература
1. Курс уголовного процесса / под ред. Головко. - Москва: Статут, 2016. - 1278 с.
2. Уголовное преследование в советском уголовном процессе. - Москва: изд-во Акад. наук СССР, 1951. - 191 с.
3. Чельцов М.А. Уголовный процесс: учебник для юридических институтов и юридических факультетов университетов. - Москва: Юридическое издательство, 1948. - 624 с.
ТРИБУНА
2024'3
4. РахмаджонзодаР.Р. Учение об уголовном преследовании в уголовном судопроизводстве Республики Таджикистан: дис. ... д-ра юрид. наук. - Душанбе. 2022. - 984 с.
5. Уголовный процесс Российской Федерации: учебник / отв. ред. проф. А.П. Кругликов. - Москва: Проспект, 2015. - 736 с.
6. Королев Г.Н. Начальный момент уголовного преследования // Законность. - 2005. - № 5. - С. 22-25.
7. Малахова Л.И. Функция уголовного преследования как вид процессуальной деятельности // Российский следователь. - 2003. - № 7. - С. 26-27.
8. Божьев В.П. Состязательность на предварительном следствии // Законность. - 2004. - № 1. - С. 3-6.
9. Волынская О.В. Начало и окончание уголовного преследования // Российский следователь. - 2006. - № 2. - С. 9-13.
10. Россинский С.Б. Досудебное производство по уголовному делу: учебник. - Москва: Норма: ИНФРА-М, 2022. - 232 с.
11. Гриненко А.В. Уголовный процесс: учебник для вузов. - 2-е изд., перераб. и доп. - Москва: Юрайт. 2013. - 334 с.
12. Уголовно-процессуальное право Российской Федерации / отв. ред. Ю.К. Якимович. - Санки-Петербург: Юридический Центр-Пресс». 2007. - 890 с.
13. Александров А.С. Уголовный процесс России: учебник / А.С. Александров, Н.Н. Ковтун, М.П. Поляков [и др.]; под ред. В.Т. Томина. - Москва: Юрайт-Издат, 2003. - 821 с.
14. Ефремова Н.П., Кальницкий В.В. Прекращение фактического уголовного преследования // Законодательство и практика. - 2017. - № 1. - С. 63-68.
15. БелоусоваЕ.А. Прекращение уголовного преследования в стадии предварительного расследования: дис. ...канд. юрид. наук. - Санкт-Петербург, 2004. - 177 с.
16. Уголовный процесс / под ред. А.Д. Прошлякова, В.С. Балакшина, Ю.В. Козубенко - Москва: Норма: ИНФРА-М, 2022. - 888 с.
17. Россинский С.Б. Уголовный процесс: учебник. - Москва: Эксмо, 2009. - 735 с.
18. Ковтун Н.Н. Апелляционное, кассационное и надзорное производство в контексте соответствия международно-правовому стандарту // Международное уголовное право и международная юстиция. - 2012. - № 3. - С. 3-9.
19. Манова Н.С. Уголовный процесс: курс лекций. - Москва: ЭКСМО, 2010. - 400 с.
20. Уголовно-процессуальное право: учебник для бакалавриата, специалитета, магистратуры и аспирантуры (адъюнктуры) / под общ. ред. В.М. Лебедева. - 3-е изд. перераб. и доп. - Москва: Норма: ИНФРА-М, 2023. - 936 с.
21. Ларин А.М. Уголовный процесс России: лекции-очерки / А.М. Ларин, Э.Б. Мельникова, В.М. Савицкий; под ред. В.М. Савицкого. - Москва: Бек, 1997. - 314 с.
22. Баев О.Я. Сущность, формы и дефиниции института уголовного преследования // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Право. - 2008. - № 1. - С. 250-261.
23. Ковтун Н.Н. Диалектика уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений в контексте сути, содержания и процесса реализации уголовной ответственности // Российская юстиция. - 2022. - № 1. - С. 36-40.
References
1. Kurs ugolovnogo protsessa / pod red. Golovko. - Moskva: Statut, 2016. - 1278 s.
2. Ugolovnoe presledovanie v sovetskom ugolovnom protsesse. - Moskva: izd-vo Akad. nauk SSSR, 1951. - 191 s.
3. Chel'tsov M.A. Ugolovnyi protsess: uchebnik dlya yuridicheskikh institutov i yuridicheskikh fakul'tetov universitetov. - Moskva: Yuridicheskoe izdatel'stvo, 1948. - 624 s.
4. Rakhmadzhonzoda R.R. Uchenie ob ugolovnom presledovanii v ugolovnom sudoproizvodstve Respubliki Tadzhikistan: dis. ... d-ra yurid. nauk. - Dushanbe. 2022. - 984 s.
5. Ugolovnyi protsess Rossiiskoi Federatsii: uchebnik / otv. red. prof. A.P. Kruglikov. - Moskva: Prospekt, 2015. - 736 s.
6. Korolev G.N. Nachal'nyi moment ugolovnogo presledovaniya // Zakonnost'. - 2005. - № 5. - S. 22-25.
7. Malakhova L.I. Funktsiya ugolovnogo presledovaniya kak vid protsessual'noi deyatel'nosti // Rossiiskii sledovatel'. - 2003. - № 7.
- S. 26-27.
8. Bozh'ev V.P. Sostyazatel'nost' na predvaritel'nom sledstvii // Zakonnost'. - 2004. - № 1. - S. 3-6.
9. Volynskaya O.V. Nachalo i okonchanie ugolovnogo presledovaniya // Rossiiskii sledovatel'. - 2006. - № 2. - S. 9-13.
10. RossinskiiS.B. Dosudebnoe proizvodstvo po ugolovnomu delu: uchebnik. - Moskva: Norma: INFRA-M, 2022. - 232 s.
11. Grinenko A.V. Ugolovnyi protsess: uchebnik dlya vuzov. - 2-e izd., pererab. i dop. - Moskva: Yurait. 2013. - 334 s.
12. Ugolovno-protsessual'noe pravo Rossiiskoi Federatsii / otv. red. Yu.K. Yakimovich. - Sanki-Peterburg: Yuridicheskii Tsentr-Press». 2007. - 890 s.
13. AleksandrovA.S. Ugolovnyi protsess Rossii: uchebnik / A.S. Aleksandrov, N.N. Kovtun, M.P. Polyakov [i dr.]; pod red. V.T. Tomina.
- Moskva: Yurait-Izdat, 2003. - 821 s.
14. Efremova N.P., Kal'nitskii V.V. Prekrashchenie fakticheskogo ugolovnogo presledovaniya // Zakonodatel'stvo i praktika. - 2017.
- № 1. - S. 63-68.
15. Belousova E.A. Prekrashchenie ugolovnogo presledovaniya v stadii predvaritel'nogo rassledovaniya: dis. ...kand. yurid. nauk.
- Sankt-Peterburg, 2004. - 177 s.
16. Ugolovnyi protsess / pod red. A.D. Proshlyakova, V.S. Balakshina, Yu.V. Kozubenko - Moskva: Norma: INFRA-M, 2022. - 888 s.
17. Rossinskii S.B. Ugolovnyi protsess : uchebnik. - Moskva: Eksmo, 2009. - 735 s.
18. Kovtun N.N. Apellyatsionnoe, kassatsionnoe i nadzornoe proizvodstvo v kontekste sootvetstviya mezhdunarodno-pravovomu standartu // Mezhdunarodnoe ugolovnoe pravo i mezhdunarodnaya yustitsiya. - 2012. - № 3. - S. 3-9.
19. Manova N.S. Ugolovnyi protsess: kurs lektsii. - Moskva: EKSMO, 2010. - 400 s.
20. Ugolovno-protsessual'noe pravo: uchebnik dlya bakalavriata, spetsialiteta, magistratury i aspirantury (ad»yunktury) / pod obshch. red. V.M. Lebedeva. - 3-e izd. pererab. i dop. - Moskva: Norma: INFRA-M, 2023. - 936 s.
21. Larin A.M. Ugolovnyi protsess Rossii: lektsii-ocherki / A.M. Larin, E.B. Mel'nikova, V.M. Savitskii; pod red. V.M. Savitskogo. - Moskva: Bek, 1997. - 314 s.
22. Baev O.Ya. Sushchnost', formy i definitsii instituta ugolovnogo presledovaniya // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Pravo. - 2008. - № 1. - S. 250-261.
23. Kovtun N.N. Dialektika ugolovno-pravovykh i ugolovno-protsessual'nykh otnoshenii v kontekste suti, soderzhaniya i protsessa realizatsii ugolovnoi otvetstvennosti // Rossiiskaya yustitsiya. - 2022. - № 1. - S. 36-40.
(статья сдана в редакцию 05.02.2024)
480130315332
