CC BY
41
функциональный аналог, и зависимый -количественное или порядковое числительное (прилагательное). Традиционно считается, что главный и зависимый компоненты уподобляются друг другу в категориях рода, числа и падежа. Целесообразно в список этих категорий добавить одушевленность/неодушевленность, поскольку данный признак является релевантным для выделения согласования, а иногда и единственным для установления способа связи. Принято говорить о том, что главный и зависимый компоненты имеют одинаковые категории, в которых они уподобляются (имеют одно и то же семантическое и грамматическое наполнение). Однако грамматическая сущность одноименных категорий главного и зависимого компонентов в подчинительных и, в частности, аппроксимативных сочетаниях различна. Главный компонент согласовательной конструкции в аппроксимативных сочетаниях обладает несловоизменительными, изначально ему присущими категориями рода, числа, падежа, одушевленности/неодушевленности. Зависимый компонент воспринимает эти категории как «отраженные», приобретенные в процессе уподобления, и потому они квалифицируются как словоизменительные.
Таким образом, аппроксимативные конструкции находят свое место - ближней периферии - в согласовательной модели, репрезентируя основные свойства инвариантных атрибутивных конструкций и вместе с тем включая особенности, диктуемые их грамматической и лексической семантикой.
Литература
1. Грамматика русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1954.
2. Грамматика современного русского литературного языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1970.
3. Иомдин, Л.Л. Автоматическая обработка текста на естественном языке: модель согласования / Л.Л. Иомдин. М.: Наука, 1990.
4. Иомдин, Л.Л. Согласование в современном русском языке (с точки зрения автоматического анализа и синтеза текстов): дис. ... канд. филол. наук / Л.Л. Иомдин. М., 1981.
5. Мельчук, И.А. Поверхностный анализ русских числовых выражений / И.А. Мельчук. Wien, 1985.
6. Плунгян, В.А. Общая морфология: Введение в проблематику: учеб. пособие / В.А. Плунгян. 2-е изд., испр. М.: Едиториал УРСС, 2003.
7. Русская грамматика: науч. тр. / Рос. акад. наук, Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. М., 2005. Репринтное изд.
8. Современный русский язык: учеб. для филол. спец. высш. учеб. заведений / В.А. Бе-лошапкова, Е.А. Брызгунова, Е.А. Земская [и др.]; под ред. В.А. Белошапковой. М.: Азбуковник, 1999.
9. Современный русский язык. Фонетика. Лексикология. Словообразование. Морфология. Синтаксис: учебник / Л.А. Новиков, Л.Г. Зубкова, В.В. Иванов [и др.]; под общ. ред. Л.А. Новикова. СПб.: Изд-во «Лань», 2001.
10. Corbett, G.G. Agreement in Slavic. Position paper. Comparative Slavic Morphosyn-tax / G.G. Corbett. Bloomington - Indiana, 1988. 5 - 7 June.Version 1.
11. Corbett, G.G. Resolution rules for gender agreement in Tsakhur / G.G. Corbett // Типология и теория языка. От описания к объяснению. К 60-летию А.Е. Кибрика / под ред. Е. В. Рахилиной, Я. Г. Тестельца. М.: Яз. рус. культуры, 1999. С. 401 - 411.
О.В. ЧЕВЕЛА (Казань)
О СТИЛИСТИЧЕСКОЙ ФУНКЦИИ РОДИТЕЛЬНОГО ПАДЕЖА В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТУРГИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ
Освещаются вопросы поэтического синтаксиса литургической поэзии. Рассматриваются стилистическая и экспрессивная функции родительного имени в тесной взаимосвязи с архитектоникой текста. Варьирование на инвариантной основе в литургическом дискурсе связывается с особенностями авторской экзегезы и универсальными принципами создания литературного текста в византийской традиции.
Перевод библейских книг на греческий язык положил начало взаимодействию и взаимопроникновению двух культурных традиций. «Возникшая в результате этого взаимодействия христианская поэзия на греческом языке, начиная с так называ-
© Чевела О.В., 2008
емых «новозаветных гимнов», может быть признана в равной степени продолжением античной греческой литературы и ближневосточной семитской поэзии» [1: 210]. Влияние еврейского оригинала на язык Ветхого и Нового Завета отразилось и на употреблении имен существительных в родительном падеже вместо имен прилагательных. У греческих классиков эта особенность является стилистической приметой поэтической речи «прозаики не скажут neo ron boo", a neo ron boieion» (И. Форст). Начиная с Гомера использование имен существительных в родительном падеже в значении имен прилагательных встречается с целью оживления речи и придания ей большей выразительности [2: 449; 3: XLIV].
На стилистическую функцию родительного падежа в византийской гимно-графии обращает внимание J. Grosdidier de Matons. Анализируя авторский стиль Романа Сладкопевца, он отмечает, что «наиболее удивительным является широкое употребление родительного приименного, дающее основание предположить семитское или, по крайней мере, библейское влияние - le plus frappant est un emploi large du
__jnitif adnominal, dans lequel il n' est pas
'ifends de soupçonner une inflience semi-tique, ou tout moins biblique» [4: 715 - 716]. По его мнению, это влияние очевидно в тех случаях, где родительный падеж эквивалентен прилагательному-эпитету. Говоря об экспрессивной функции генитива, «придающей большую силу выражению», он замечает, что существительные чаще, чем прилагательные, используются в роли краткой метафоры (Там же).
Стилистическая функция генитива тесно связана с его ролью в структурной организации текста. Литургическое употребление библейских формул и цитат являлось способом их инобытия. При перенесении исходных формул в новые тексты происходило обогащение семантики слова, поскольку «к мифологическому значению прибавлялось и ритуальное» [5: 74]. Развитие формул на основе ключевого слова, «замена слова синтагмой - это общий принцип создания литературного текста, одинаковый у славян и в византийской традиции» [6: 164]. Трансформация на основе инварианта являлась принципом конструирования текста, посредством которого реализовывалась «двухслойная структура художественного образа»
(К. Станчев), а герменевтический круг предстает как «диалог» между библейскими моделями и образцами и «авторским» текстом.
Семитское влияние находит отражение в ряде формул ветхозаветного происхождения, восходящих к сопряженным сочетаниям древнееврейского оригинала. Например, dikaiosuinh" hlio" «Солнце Правды» - ПрПЕ (о Христе) (Мал. 4: 2), th" zwh" toi xuilon «древо жизни» - □,ЯПП (Быт 1: 3), phghl th" zwh" «источник жизни» - □""П “lipÇ (Пс. 35: 10), qanatou puilai ЛЮ-,“1Уф «врата смерти» (Пс. 9: 14), (epi) udato" anapauisew" - ЛЧТОО "'0~Ьз «на воде покоя» (о рае) (Пс. 22: 2).
Варьируя форму выражения, гимно-граф заменяет форму единственного числа множественным (в древнеевр. яз. □ "О «вода», сопр. ф. "Q, относится к именам pluralia tantum) - epil twn uldaitwn th" anapauisew" nu n, trn fate (Pent. 167), слав. yf
dj lf[] gjrjboyf[] y]sy@ (gjxbdftnt 1d@)
yfckf;f.otcz (Вол 121). Древний славянский перевод содержит дополнительный элемент, уточняющий смысл библейской формулы.
Формула paraideiso" th" trufh" “сад наслаждения” в переводе LXX служит обозначением рая, Эдемского сада - □ЧУШ (Быт 2: 23 - 24; Иез. 28: 13, 31: 9). Генезис вариантов, представленных в славянских переводах, связан с паронимической заменой trufh" на trofh" - hff gbomyfuj (Тип. 153) // hff gbof (КТ 618). Семантически эквивалентная формула hfbcrqz ckf-ljcnb появляется только в переводе Триоди под редакцией Сергия Страгородского.
Формула qanatou puilai «врата смерти» - ЛЮ-,“!УЙ характеризует словоупотребление Псалтири и книги Иова (Иов. 38: 17; Пс. 9:14; 67: 21; 106: 18). Библейский символ накладывался на дохристианский архетип, восходящий к мифу. Puvlai «Врата» отражало античное представление
о загробной жизни. В гомеровских гимнах выражение puila" Aidao pathisein «проходить вратами Аида» ( Aidh", Aid h) еще связано с древним антропоморфным представлением о смерти [7: 295 - 297]. В тексте Нового Завета формула pui lai aldou «врата ада» подвергается транспозиции (Мф. 16:
18), а древний образ-архетип, «скрытый» под позднейшими наслоениями, соединяется с библейскими представлениями о царстве мертвых. В византийской гимно-графии по аналогии на базе ключевого сло-
ва складываются новые формулы, ориентированные на «троичную» модель мироздания: a'qanasiia" puilai ««врата бессмертия», puilai th" biiou «врата жизни (жития)».
rlhixa" qanatou táf pu/á' thi shl dunamei, odou" zwh" egnwirisa" thi" aqanasia" pu/á
dihnoixa" - hf pdthuk] cb cvh=nyf1 dhfnf cdj-t. cbkj . ///b ,tcv=hnyf1 dhfnf d]pytck] ~cb
(Вол 104 об.). Независимо от семантики греческого глагола dianoiigw «раскрываю, открываю» славянский перевод соотносит формулу «врата бессмертия» с событиями Вознесения.
Ряд формул восходит к тексту Нового Завета: th " ampeilou gennhmato" «рождение (плод) виноградной лозы= вино» (Мф. 26: 26), morfhln douilou «образ, вид раба» (Фил. 2: 7), qanatou klelqra «ключи смерти» (Апок. 1: 18).
Выражение th" ampeilou gennhmato", слав. gkjl] kjpy] sb (о Вечере Господней и Евхаристии) имеет параллели в древнееврейских литургических текстах. Как отмечает А. Керн, «прототипом для апостольской Евхаристии была Вечеря Господня, kuriakon deipnon (1Kop. 11:20), которая сама была построена по типу еврейской вечери... Иерусалимская община повторяла пусть и не ту же пасхальную, но все же еврейскую вечерю. Тут были и Чаша благословения, и Хлеб преломления (1Кор. 10:16)». Формула йЭЗП "Ч? «плод виноградной лозы» входит в состав еврейского вечернего благословения над чашей с вином «Благословен ты, Господи, Боже наш, Царь Вселенной, который творит плод виноградной лозы - ПЭЗИ "Ч?“».
Ряд формул возник в результате трансформации исходного текста, сопровождающейся языковой компрессией. Формула
ol uilol" gunaikoi" «Сын Жены» представляет собой определение человеческой природы
во Христе, слав. ,u=] c]sy] ;tymcr] b ,tc@vty-
yf hj;lcndf. Выражение восходит к тексту послания Галатам: ote del hllqen tol plhirwma tou croinou, exapeisteilen ol qeo" toln uiloln autou, genomenon ek gunaikoi", genoimenon ulpol nomon «но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, который родился от жены, подчинился закону» (Гал. 4: 4).
Варьирование на инвариантной основе в литургическом дискурсе связано с особенностями авторской экзегезы. К тексту Апокалипсиса восходит формула qanatou klelqra «ключи смерти»: kail ol zwn, kail egenomhn nekro" kail idoul zwn eimil ei" tou"
ai wnai" twn aitanwn, kail e!cw tal klei" ton qanatou kail tou adou «и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти» (Апок. 1: 18). По одному из толкований, последнее выражение указывает на схождение в ад (1 Пет. 3: 18 -
19), что находит отражение в каноне на Великую Субботу:
n]s ,j gjkj ;ty] d] uhj,@ lthfdj . ;bdj-
yfxfkmyj . cvhny]sf rk.xf (qanatou klelqra)
hfpdthuk] ~cb b ghjgjd@lfk] ~cb b;t 8 d@rf
nE cgzobv] bp,fdktyb~ ytkj;yj (Вол 84 об.). Устраняется второй член парного сочетания, существительное klel" «ключ» заменяется однокоренным синонимом kleiqron.
Появление распространителя как следствие истолкования символического значения слова приводит к актуализации переносных значений, потенциально заложенных в многомерном библейском тексте, «развертыванию» семантики ключевых слов в целостную формулу. Родительный имени выступает в роли метафорического определителя ключевого слова: paqw n ac lui" «тьма страстей», tw n peiraismwn kludwin «буря искушений», ol sporeü " th" amartiia" «сеятель греха», ofeileision amarthmaitwn «долг грехов».
В результате языковой компрессии происходило «стяжение» притчи в синтагму. В основу формулы ofei leision amarthma-twn «долг грехов» (трипеснец Великой Среды) положена евангельская аллюзия об отпущении грехов блуднице, помазавшей Христа миром - afewntai sou ail ahiartilai (Лк. 7: 48). Широкий контекст речи притчи Иисусовой «о двух должниках» показывает, что женщина, помазавшая миром Иисуса, «оказывается тем должником, которому прощено больше» (8, 197). На этом основании Косма Маиумский и заменяет a*martivai «грехи» целостной формулой -ofeileision eluiqh amarthmaitwn, слав. l]ku]
hfph@ibcz uh@[jdmy]sb.
Для языка всех синоптических Евангелий характерно использование однокорневых слов ofileth" «должник», ofileiw «быть должным», ofeiilhma «долг» как по отношению к финансовым, так и к духовным обязательствам, а под заимодавцем традиционно подразумевается Бог (Мф. 18: 23 - 35), в результате чего возникает «второй план повествования». В молитве Господней однокоренное ofeiilhma «долг» = amartiia, amairthma уже частично высвобождается из контекста, включаясь
в парадигму, объединенную родовым понятием «грех, преступление». Свидетельством тому лексическое варьирование в параллельных чтениях: kail afel" hmin tal ofeilhmata hmwn, w" kail hmei" afhikamen toi" ofeiletai" hmwn «и остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим» (Мф. 6: 12) // kail afel" hmin ta" ahartia" hmwn, kail galr autoil afiiomen pantil ofeiilonti hlminl «и остави нам грехи наши, как и мы оставляем должникам нашим» (Лк. 11: 4). В гимнографии круг лексем расширяется за счет однокоренного ofeileision «небольшой долг». Новое значение у слова ofeiilh-ma появляется под влиянием еврейского словоупотребления [3, LIX]. Подтверждением тому служат еврейские богослужебные тексты: «Отец наш, Царь наш! Изгладь по великому милосердию Твоему все записи наших долгов ОЗ’Л'ЫЛ)» (Покаянная молитва в конце Сидура). Принцип расширения исходных формул являлся универсальным и для оригинальных текстов - 8gEcnb ljku] l i m yfib[] (Кирилл Туровский).
Развертывание евангельских образов сопровождается «удвоением» формул. Варианты mesoiteicon th" e!cqra" и fragmoln th" e!cqra" «преграда вражды» восходят к тексту послания к Ефесянам:
Auto" galr estin hl eirhinh hmwn, ol poihisa" tal amfotera e!n kail tol mesotoicon tou fragmou lusa", thin e!cqran, en th sarkil autou «ибо Он есть мир наш, сделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, вражду Плотью Своею» (Еф. 2:14). Используя образ разрушения средней стены в ограде, символическое значение формулы mesotoicon too fragmour «средостение ограды», апостол Павел далее изъясняет словом e!cqra «вражда, ненависть». Композит mesoiteico" в дохристианском словоупотреблении представляет собой apax l e-goimenon, употребляясь в прямом значении «стена». Некоторые толкователи (Мейер, Баркли) предполагают, что выражение «средостение ограды» обозначало двор языков, существовавший при последнем иерусалимском храме, другие подразумевают под средостением закон, который не позволял иудеям смешиваться с язычниками.
По толкованию Феофилакта Болгарского, под оградой (fragmoi") подразумевается закон, а под преградой или средогра-дием (mesoteicon) - грех. Иоанн Златоуст
так разграничивает эти понятия: h!n kaii prol" loudaiiou" eice kail prol" Ellhna" ..l mesotoicon ouketi autou" en asfa leiial kaqistwn, al lal cwriizon autou" apol tou qeoü ... «средостение существовало, не для того, чтобы охранять, а для того, чтобы отделять как язычников, так и иудеев, от Бога: таково различие средостения от ограды» [3: 110].
В результате интерпретации исходная формула mesotoicon toû fragmou распадается на две метафоры, при этом семантические оттенки между fragmo" и mesoteicon могут нивелироваться. Иоанн Дамаскин употребляет выражение mesotoicon tou fragmou в составе мариологической формулировки. В каноне Предпразднеству Вознесения Иосиф Песнописец, следуя логике развертывания исходного текста и его трактовке, использует образ разрушения средней стены как метафору креста «посредством креста, убив вражду на нем» (Еф. 2: 16). Варьирование сопровождается языковой компрессией и объединением сюжетных блоков - rlhixa" tol mesoteicon tol th" e!cqra" staurw kail twl paiqei sou «разрушив средостение вражды крестом и страстью своей». Формула fragmoi" th" e!cqra" заключает в себе смысл, что Христос, объединив в себе два естества, уничтожил преграду, отделявшую Бога от человечества - tou tal priln enwsanto", diestwta cairiti, kail fragmoln toln tlh" e!cqra" luisanto" «благодатью соединив прежде разделенное и вражды преграду разрушив». В этом же смысле автор использует и выражение mesoteicon tol th " e!cqra" в своих трипеснцах.
Актуализация переносных, «несобственных» значений происходила в результате контаминации формул различного происхождения на основе соотнесения параллельных мест. Вторичное значение существительного tai lanton «мера веса, денежная единица; божественный дар» восходит к евангельской притче о талантах (Мф. 25: 15 - 30), где оно еще «неслиянно и нераздельно» с контекстным окружением. В святоотеческой традиции толкования выкристаллизовывается новое, «духовное» значение слова tai lanton «божий дар, дарование, данное человеку», tailanton pasan qeou' dwreian [9: 1371]. Притча о талантах является одним из воспоминаний Великого Вторника. В приуроченных к нему Стихирах на Господи воззвах переносное значение слова tai lanton = carisma «дар, дарование» уточняется при помощи распростра-
нителя: po lupl as i aswmen tol th" carito" ta/anton. где th" cairito" tailanton, слав. ,kfujl@ny]sb nfkfyn] = «дарование благодати». В параллельном месте послания к Римлянам, где говорится о необходимости каждого члена Церкви осознавать свое предназначение, стоит существительное в прямом значении: e!conte" del carismata ka-talthin carinthln doqeisan hmin diaiqora ««имея различные дарования по данной нам благодати» (Рим 12: 6).
В формуле pothrion qanaitou «чаша смерти» определение в родительном падеже актуализирует символическое значение ключевого слова. Как уясняется из контекста речи, аллюзируется евангельский эпизод о просьбе сыновей Заведеевых: pothrion qanatou ephggeiilw pieln toi" fiiloi" sou,
слав. xfijE cvhnb j, @of gbnb lhjEujvf cdj-
bvf // tol meln pothrion mou piiesqe «чашу Мою будете пить» (Мф. 20: 22 - 23). По толкованию блаженного Феофилакта Болгарского, здесь «чашею Он называет свои страдания и смерть». Формула встречается у различных византийских авторов, к этому толкованию восходит и вариант poth-rion tou paqou" «чаша страданий». Новая образность «накладывалась» на библейское словоупотребление. Под влиянием древнееврейского языка у греческого существительного pothiri on «чаша» развивается переносное значение «участь, доля» [3: LIX]. Например, kuirio" hl meri " th" k/hronomía" mou kail tou pothriou mou sul ei1 ol apokaqistwn thln klhronomiian mou emoi/ «Господь часть наследия моего и чаша моя, ты держишь жребий мой» (Пс. 15: 5). Параллельно с
КНИЖНОЙ формулой xf ¡ f cvhnb В ОрИГИнальных текстах функционировал ва-" риант с согласованным определением «чаша смертная», который впоследствии «воплощает «мотив» определенного ритуала» [7: 273]. И в этом плане мы вполне разделяем позицию А. Эрнести: «Нужно принимать во внимание, что многие выражения и образы речи свойственны не одному какому-нибудь языку исключительно, например еврейскому или греческому, но и тому и другому и иным языкам».
Наконец, некоторые краткие метафоры представляют собой «свернутую» аллегорию. Сам Христос неоднократно называет себя Женихом (Мф. 9: 15). У Апостола Павла отношения Христа и Его Церкви выражаются в образе брака (Еф. 5: 31 -
32). По выражению К. Бломберга, «образ апостола Павла - Церковь - невеста Христова - сразу же сделался излюбленной формой самоопределения христиан» [8: 209]. Метафора numfiio" th" e'kklhsiia" «Жених Церкви», слав. ;tyb[] wthrjdy]sb из древнего чинопоследования Святых Страстей восходит к патристике. У Григория Нисского: alcranto" numfiio" th" e'kklhsiia" «Пречистый Жених Церкви» (о Христе).
Как отмечает В.В. Колесов, «для книжной христианской культуры важен уже установленный и освященный традицией признак, застывший в форме определений, божественных атрибутов, которые не должны изменяться, поскольку они вечны и даны навсегда» [9: 13]. Особенностью освоения традиционных формул в древних славянских переводах являлась преимущественная передача греческого родительного падежа именем прилагательным согласно «с духом и силой своего родного языка».
Литература
1. Десницкий, А.С. Семитские истоки византийской литургической поэзии / А.С. Десницкий // Традиции и наследие христианского Востока: материалы Междунар. конф. М., 1996. С. 209 - 220.
2. Корсунский, И. Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и словесности / И. Корсунский. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1897.
3. Смирнов, С. Филологические замечания о языке новозаветном в сличении с классическим при чтении послания Апостола Павла к Ефесянам / С. Смирнов. М., 1873.
4. Grosdidier de Matons, J. Romanos le
___'Iode et les oriqines de Г hymnographie byzantin'_____'____js. devant Г Univ. de Paris /
J. Grosdidier de Matons. Lille, 1974.
5. Станчев, К. Поетика на старобългар-ската литература. Основни принципи и проблеми / К. Станчев. София, 1982.
6. Колесов, В.В. Древнерусский литературный язык / В.В. Колесов. Л.: Изд-во Ле-нингр. ун-та, 1989.
7. Надь, Г. Греческая мифология и поэтика / Г. Надь. М.: Прогресс-Традиция, 2002. Варшава, 1900.
8. Бломберг, К. Интерпретация притчей / К. Бломберг. М.: Библейско-богословский ин-т св. апостола Андрея, 2005.
9. Lampe, G.V. A Patristik Greek Lexicon / G.V. Lampe; Ed. G.W. H. Lampe. Oxford, 1961.
10. Колесов, В.В. Мир человека в слове Древней Руси / В.В. Колесов. Л., 1986.
