CC BY
30
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2011. Вып. 2 (24). С. 67-71
О СТАДИЯХ ЭВОЛЮЦИИ ТЕОРЕТИЧЕСКОГО ОБЪЕКТА «ЯЗЫК»
А. В. Вдовиченко
В статье выделяются три стадии отношения к понятию «язык» в лингвистической теории. Первая стадия характеризуется некритичным отношением к инструментальной метафоре, описывающей общий инструмент общения. Говорящий исключается из процедуры описания, вербальная структура признается тождественной мысли. Для второй стадии характерны сомнения в правомерности инструментальной метафоры. В языковой теории становятся явными перформативы, которые представляют собой действия и в которых отсутствует суждение («мысль»). На третьей стадии «язык» признается неэффективным понятием для теоретизирования естественного вербального процесса, поскольку все естественные факты языка представляют собой действия в коммуникативном пространстве.
На сегодняшний день в лингвистической теории сложилось такое положение дел, которое настоятельно требует замены прежних метафор (в особенности инструментальной), описывающих естественный вербальный процесс, и создания (принятия) новых. В целом речь идет о пересмотре теоретического объекта «язык» с его главными свойствами, определяемыми этими метафорами.
Историю развития европейской языковой теории схематично можно представить как последовательное осознание понятия «язык», прошедшее несколько стадий и достигшее на сегодняшний день точки, за которой следует переход на принципиально отличный от прежнего уровень. По мере этого можно наблюдать изменение признаваемого статуса теоретического объекта «язык»: от «реального» и затем «условного» — к «слишком условному», т. е. неэффективному для использования в теоретических описаниях естественного вербального процесса.
На первой стадии (назовем ее «чисто инструментальной») «язык» воспринимается как реальность и представляется в виде орудия, посредством которого выражаются внутренние состояния и осуществляется «передача мыслей». Метафора инструмента возникает спонтанно, вследствие того, что естественная коммуникация, подвергаемая описанию и исследованию, редуцируется до простейшей схемы «слово—смысл», или «знак—значение»: звучат (пишутся) слова, каждое из которых имеет свою валентность в общей смыслообразующей сумме. При таком подходе следует считать естественной идею инструмента: словесное
устройство должно быть функционально, т. е. правильно организовано и доступно всем коммуникантам. «Язык» становится материальным, предметным, поскольку теория спонтанно выделяет только предметные элементы (слова) как главный объект своего рассмотрения, при этом вся невидимая часть теоретизи-руемого процесса снимается, элиминируется путем признания, что слово и есть мысль (по слову можно адекватно судить о том, что думает говорящий, о его идеях и даже о сущностях вещей). Иначе говоря, если есть объективный, вбдомый всем единообразный «язык», то тема субъекта (говорящего / пишущего) со всей его неопределенностью и непредсказуемостью (т. е. свободой) может только помешать и навредить точному лингвистическому исследованию.
Спонтанное теоретизирование естественного языкового процесса можно наблюдать в платоновском «Кратиле». В первой и основной части диалога автор демонстрирует уверенность в том, что естественный вербальный процесс (логос) состоит из слов (имен)1, каждое из которых обладает собственной истинностью (по договору или по природе) и, возможно, передает сущность вещи (явления). До финальной части диалога Сократ исследует существо вещей по фонетической (графической) форме слова (нужно отметить, что в заключении автор приходит к некоторой неопределенности и выражает сомнение в правомерности своих поисков: несмотря на многочисленные и захватывающие этимологии, представленные в большей части диалога, в финале констатируется, что, похоже, для знания существа вещи недостаточно знать слово, называющее данную вещь2). При этом незыблемым остается тот факт, что слово: 1) представляет собой монаду вербального процесса, 2) обладает (по договору или по природе) соотнесенностью с сущностью (т. е. «имеет значение») и 3) что, по сути, оно есть та же мысль, только облеченная в «буквы и слоги».
Эти принципиальные позиции, пожалуй, наиболее фундаментальны. Они утвердились в основании возникающей описательной модели, тем более что для их пересмотра не находилось существенных практических и теоретических причин. При такой диспозиции основополагающих теоретических объектов задача исследования сводилась к изучению взаимоотношений предметных сущностей (т. е. слов на разных уровнях анализа) и установлению внутреннего механизма (устройства) языка-инструмента, как будто бы эти свойства подобны твердости камней или текучести жидкости. Подлинная причина смыслообразования в вербальном процессе («личное когнитивное состояние говорящего») сама собой уходила в тень, исключалась признанием того факта, что если язык един для всех и значения слов одинаковы для всех, то коммуникант не представляет никакого значения для теоретического описания.
Вторую стадию (назовем ее «язык в действии») условно можно отнести к моменту, когда в лингвистической теории возникает и продвигается идея вербального действия. Именно эта идея чревата радикальным отрицанием «языка-инструмента», «хранителя знания и значений», «выразителя мыслей»: подход к языковому факту как к действию заставляет искать источник смыслообразования не в словах самих по себе, а в «действующем» коммуниканте, который очевидным
1 Платон. Кратил. 385Ъе // Платон. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1990. Т. 1. С. 615.
2 Платон. Указ. соч. 438а—440е // Там же. С. 677—681.
образом свободен в выборе языковых моделей, выделении объектов, парамет-рировании коммуникативных ситуаций и пр. Так, если язык-инструмент с его предметно понимаемыми словесными структурами есть нечто принципиально безличное, то реальное смыслообразующее языковое действие принципиально лично и только по мере этого имеет значение.
Интересное свидетельство постепенного вхождения лингвистической теории в эту «деятельностную» стадию дает теоретический опыт Джона Остина, который выделяет перформативы (совершительные высказывания) как часть естественного лингвистического материала, но остается на почве прежней предметно ориентированной теории, взыскуя формальных признаков перформатива и рассматривая отдельно констативы («констатирующие» высказывания) как не обладающие «совершительностью»3.
Все рассуждения Остина, содержащиеся в цикле джемсовских лекций, после констатации перформативов имеют характер сомнений и в конце концов уступок традиционной теории или приспособления новооткрытых фактов к традиционной логической схеме, описывающей вербальный процесс.
По-видимому, в своих сомнениях Остин касается существа конфликта между логико-грамматической теоретической схемой и наблюдаемой реальностью речевого и мыслительного процессов. С одной стороны, теоретические основания его взглядов образует спроецированная на лингвистический материал логика, т. е. наука о суждениях. Последние вольно или невольно признаются речемыслительными единствами в рамках классической схемы — по крайней мере, ключевую позицию логической теории, а именно то, что мысль выражается словом и что в любом слове содержится мысль, до Остина всерьез не отрицал никто. Поскольку мысль и есть суждение (утверждение / отрицание), то в доостиновском словесном материале имеющимся логическим инструментарием ничего, кроме суждений, различить было невозможно (что признает сам Остин). Однако наблюдаемая реальность заставляет его констатировать, что существуют вполне бесспорные случаи употребления «языка», в которых найти суждения невозможно и в которых содержится только действие (Остин говорит, что данное положение настолько очевидно, что ему даже не нужно это доказывать, хотя зачастую такие высказывания грамматически обряжаются в «маскарадные костюмы суждений»). Получается, что существуют языковые употребления, в которых не содержится мысли — главного объекта логики. Соответственно, для каких-то сегментов «языка» не верна формула: «Языком выражаются мысли». Не вдаваясь в прочие последствия такой констатации, можно сразу ощутить инородность перформатива в корпусе логики и логической грамматики. Следующим шагом остается признать, что все высказывания естественного языка являются действиями и, соответственно, все они не выражают мысли.
Другими словами, идея перформативов, как замечает сам Остин, выводит из сферы влияния логики значительное число высказываний естественного языка. При этом логическое учение о суждениях не справляется с действием как теоретическим объектом: так, для действия невозможно определить классичес-
3 Austin J. L. How to do things with words. Cambridge, 1962. Русский перевод: Остин Дж. Избранное / Пер. с англ. В. П. Руднева. М., 1999.
кое подлежащее и сказуемое (или субъект и предикат, или члены пропозиции). Стоит только представить, что все высказывания могут стать действиями, как почувствуется подлинная причина внутренних сомнений Остина в разрешении поставленного вопроса: тождественны или различны перформативы и конста-тивы? В случае тождества весь материал естественного языка выводится из сферы влияния логики и логической грамматики.
Таким образом, конфликт схемы и реальности имел вполне определенные очертания: он провоцировал исследователя либо совершить радикальные теоретические шаги, либо — что и выбирает Остин — оставаться в растерянности.
В такой растерянности пребывала, похоже, некоторое время и сама языковая теория, что само по себе обозначило упомянутую вторую стадию в понимании «языка»: приемлемой становится формула «язык в вербальном действии», «язык в употреблении» и др., что в действительность является соединением несоединимого.
Соответственно, третью стадию лингвистической теории (назовем ее «вербальное действие без языка») следует связать с необходимостью окончательно признать то, что все высказывания являются действиями в мыслимом коммуникативном пространстве, совершенными посредством известных вербальных (и невербальных) моделей. Это, в свою очередь, ведет к признанию того, что в качестве источника смыслообразования в вербальном материале может рассматриваться только мыслящий субъект, мыслящая личность, ее когнитивное состояние. Это значит, что сам по себе вербальный материал не может обладать никакими потенциями к смыслообразованию и не может рассматриваться как самоорганизующийся инструмент. В такой интерпретации понятие о «языке» как предметном самоорганизованном единстве (системе, структуре и пр.) теряет основательность. Концепция вербального действия окончательно отменяет концепцию «языка», в чем, похоже, и следует видеть будущее лингвистических исследований. Если на первой стадии «язык» реален, а на второй — условен, то на третьей стадии «язык» становится слишком условен для того, чтобы быть эффективным концептуальным средством в процедуре описания естественного вербального факта. По всей видимости, наука о «языке» имеет историко-филологическую, психологическую и когнитивную перспективу, в которой системный, предметный и структурный элементы будут в значительной мере элиминированы.
Ключевые слова: естественный вербальный процесс, лингвистическая теория, эволюция понятия «язык», три стадии понимания «языка» в вербальном процессе.
Three stages of evolution of «language»
AS A THEORETICAL OBJECT A. Vdovichenko
In the article three stages of regarding the concept «language» in the linguistic theory are defined. The first stage is characterized by the noncritical relation to a tool metaphor «language». The speaker is excluded from the description procedure, the verbal structure is identified with thought. For the second stage are characteristic the doubting in legitimacy of the tool metaphor. In the language theory become obvious so called performatives which represent actions and in which there is no judgement («thought»). At the third stage «language» becomes an inefficient concept for conceptualizing the natural verbal process because it becomes necessary to recognize that all natural verbal facts are performatives, i.e. actions in communicative space.
Keywords: natural verbal process, the linguistic theory, evolution of the concept «language», three stages of understanding «language» in verbal process.
