CC BY
31О ПРАВАХ РОССИЙСКОГО МОНАРХА КАК ГЛАВЫ ЦЕРКВИ
ШАЙРЯН Георгий Павлович,
кандидат юридических наук, адвокат. E-mail: 911adv@mail.ru
Краткая аннотация: Статья посвящена исследованию царско-церковных правоотношений в России, основанных на формуле «симфонии властей».
Abstract: The article investigates the tsarist-church relations in Russia, based on the formula of "symphony of powers". Ключевые слова: Россия, царско-церковные правоотношения. Keywords: Russia, tsarist-church relations.
Заимствованная в Византии идея тесного взаимодействия светской и церковной власти, предусматривавшая предоставление господствующей вере государственной правовой охраны, была положительно воспринята в Древней Руси[1]. Впоследствии эта идея была адаптирована к условиям Московского государства и нашла свое отражение в двух соборно утвержденных законодательных актах, таких как Стоглав - Собор 1551г. и Уложение Царя Алексея Михайловича 1649 г. Стоглав стал первым в истории отечественного государства кодифицированным нормативным документом, который столь подробно разграничил полномочия царствующей особы и господствовавшей Церкви в области их взаимных отношений.
Сменившие Рюриков на престоле цари из династии Романовых продолжили совершенствование российского законодательства, где царско-церковные правоотношения занимали одно из важнейших мест. Указывая на непрерывность исторической связи между правовым наследием древней Руси, Московского государства времени правления династии Рюриков и Уложением 1649 г., В.Н. Строев отмечал, что «Царь Алексей Михайлович не предпринимал сочинения новых законов. Признавая существовавшее законодательство достаточным, он желал только исправить его и, соединяя воедино, дать ему более силы и прочности. Впрочем, безрассудно было бы приниматься за сочинение новых законов при богатой сокровищнице отечественного законодательства. Нужды века требовали не введения новизны, но возобновления прежнего, забытого среди мятежей и междуусобий непрерывных. Сочинением нового Уложения Царь не достиг бы своей цели, ибо Русский смотрит на наследие предков, как на святыню, обычай прародителей также ему драгоценен, как родительская хижина, как отечество».[2] Его мысль продолжал Ф. Моршкин, который указывал, что Уложение является следствием еще «Русской правды», и в отличие от В.Н.Строева В.Н., верно напоминал, что этот документ не только собрал воедино уже бывшие в употреблении законодательные нормы, но создал 19 новых статей[3].
Духовную и одновременно правовую основу царско-церковных правоотношений составил помещенный в главу 62 Стоглава легальный перевод преамбулы шестой новеллы императора Юстиниана, получившей в научной и публицистической литературе название «симфонии властей». Помещенная в текст утвержденного царствующим монархом государствен-
ного нормативного акта, имевшим высшую юридическую силу, шестая новелла превратилась в правовую формулу, устанавливающую в общем виде условия для построения царско-церковных отношений с участием двух субъектов: «священства» и «царства» и, тем самым, определила пределы царской власти в области церковного управления.
Текст этот гласил: «Велиш же инех, иже в челове-цехъ два еста дара Бож1я, от Вышняго дарованна человеколюб1я, Священство же и Царство. Ово убо Божест-веннымъ служа се же человеческими владея и печется, от единаго же тогожде начала обоя происходятъ человеческое украшаютъ жиле. Якоже ничтоже тако бывает поспешеые царству, якоже Святительсткая честь. О обеихъ самехъ техъ присно вси Богови молятся. Аще бо они непорочни будутъ во всем и къ Богу имутъ дерзновение, и праведно и подобно начнут украшати преданныя имъ грады, и сущая под нимъ будетъ в соглааи, некое благо все, еже добро человечестей даруя жизни, се мы бытии веруем. Аще священныхъ правилъ соблюдение сохраниться, ихъже праведно похваляеми и покланяеми, и самовидцы Божия Слова предаша Апостоли, а Свят1и Отцы сохраниша же и заповедаша»[4]. В дальнейшем этот перевод был использован в 42 главе Печатной Кормчей книги («От свитка божественных новых заповедей иже в божественном наследии царя Иустиниана»,1653 г.). Она получила название Никоновской Кормчей по имени издавшего ее Патриарха Никона.
Второй законодательный акт - это Уложение 1649 г. Уложение содержало три главы, которые касались царско-церковных отношений. ГЛАВА I. - О Богохульникахъ и о церковных матежникахъ. А въ ней 9 статей; ГЛАВА II.- О Гэсударь-ской чести, и как Его Государское здоровье оберегать. А в ней 22 статьи; ГЛАВА III. - О Государев дворе, чтобы на Государев двор ни отъ кого никакого безчинства и брани не было. А в ней 9 статей; ГЛАВА XIII. - О монастырском приказе. А в ней 7 статей».[5]
В Российской империи, формула Юстиниана применялась в целом ряде царских правовые велений, сохранивших высшую юридическую силу до падения монархии в 1917 г. Первым законодательным документом, который устанавливал в имперский период правоотношения между Церковью и царской властью Императора Всероссийского, был «Регламент или Устав духовной коллегии»[6]. Этот нормативный акт действовал с 1721 г. По его смыслу наследственный монарх, выступая в каче-
стве одного из двух субъектов царско-церковных правоотношений, и играл в организации церковной жизни ведущую роль.
В первой трети девятнадцатого столетия содержание царско-церковных правоотношений, которые регулировались на основании указанной формулы, легализованной в 1551 г., а также в силу Уложения 1649 г., Кормчей книги 1653 г., Акта 1797 г. и Устава Духовной коллегии 1721 г., были уточнены совокупностью статей Основных государственных законов Российской империи в редакции 1832 г., а затем, были подтверждены в их редакции 1906 г. (далее - ОГЗ).
Выраженный в византийской формуле шестой новеллы Юстиниана, принцип взаимодействия церковной власти духовенства (называемого «священством») и царской власти императора (называемого «царством»), который был заимствован русским государственным правом в качестве основы построения царско-церковных правоотношений в условиях самодержавной монархии в России, в имперский период приобрел ярко выраженный характер строгого государственного регулирования церковной жизни со стороны наследственного монарха. Законодательное регулирование царско-церковных правоотношений окончательно пошло по пути противоположному отрицанию подчиненности церковной власти царю.[7]
Следует заметить, что мнения по вопросу понимания смысла шестой новеллы Юстиниана, в том числе, с точки зрения ее юридического содержания, сильно различаются. Доминирование «царства» над «священством» в сфере организации церковной жизни, многие авторы расценивают как нарушение интересов господствующей веры и Церкви, полагая, что в условиях России «симфония властей», особенно, в синодальный период либо не существовала, либо ее идея была намеренно искажена. Другие исследователи считают, что это не так, что введенный Петром I Духовный регламент лишь адаптировал византийскую формулу к российским условиям, установив законом подчиненность церковной деятельности интересам государства, оставляя неизменными церковные догматы и право духовенства на их толкование. Впрочем, ни сама формула симфонии, ни тем более, правоприменительная практика в Византийской империи и в России, не давали повода для доказательного вывода о том, что Юстиниан, а также последующие византийские василевсы и русские самодержцы, явно разделяя функциональное предназначение двух субъектов царско-церковных правоотношений («священства» и «царства»), видели царскую власть равной и, тем более, подчиненной власти церковной в делах государственного устройства.
В то же время, как византийские, так и русские правители в основном, рассматривали Церковь как неотделимый от царства и духовно независимый от государственного влияния религиозный институт, сохраняющий охраняемую царской властью вероисповедную истину неизменной. Не
было на Руси и в Российской империи такой крайности, когда царский закон мог доминировать над церковными догматами. Он всегда рассматривался в качестве продолжения и развития канонов Священного Писания и церковных постановлений, воплощая в праве заповеди Божьи.
Приводя по этому поводу мнение царя Алексея Михайловича, В.Е. Вальденберг ссылался на собрание его писем. Он сделал вывод о том, что назначение верховной власти самодержца, которая согласно христианского учения о царской вла-сти[8], была дарована ему Богом, заключалось в том, чтобы «рассуждать правду», подчиняясь началу права, а не беспредела верховного правителя. «Учение о беспредельности царской власти, - пишет он, - не встречало, таким образом, сочувствия даже в самом царе, который более, чем кто-нибудь другой, был заинтересован в расширении пределов своей власти. Оно и не привилось на русской почве: в остальные годы XVII в. не оказалось ни одного русского книжника, который бы им воспользовал-ся»[9]. Не получило это суждение своего правового развития и в дальнейшем. ОГЗ 1832 г.[10] и ОГЗ 1906 г.[11] однозначно утверждали принцип законности царской власти Императора Всероссийского, в том числе, и в отношении регулирования церковной жизни.
Наследственная власть русского самодержца - Государя Императора, Царя и Судии Царства Всероссийского и Главы Церкви, как об этом утверждают ОГЗ 1906 г. охватывала власть государственную (законодательную, верховного и подчиненного управлении, судебную власть). Император обладал также властью династической, поскольку является в силу закона главой Императорского дома. Его верховная самодержавная власть в силу ст. 4 ОГЗ 1906 г. распространялась и на регулирование церковной жизни, поскольку он был Главой Церкви. Его церковная и одновременно светская власть главы государства, соединенная в одном лице и предусматривавшая его право на регулирование царско-церковных правоотношений, была частью безраздельно принадлежавшей ему наследственной царской власти. Из этого следует, что никаких правовых оснований полагать, что когда речь идет о регулировании церковной жизни в силу государственного закона, этот процесс следует понимать как вмешательство в дела Церкви. Уже по этой причине до сих пор повторяющиеся с завидной частотой обвинения российских государей в том, что с Петра I началась «эпоха «цезаропапизма» и «сервелизма» в истории русской церкви»[12], выглядят неубедительно. Положение православной веры как господствующей и первенствующей, установленное государственным законом, никак не мешало священнослужителям воспитывать свою паству в духе любви ко Христу и России.
То, что самодержец обладал церковной властью как Глава Церкви, видно из содержания Акта 1797 г. и норм ст. 64 ОГЗ 1906 г. Он становился Главой Церкви в силу вступления на прародительский престол, что следует из Акта о престолонасле-
дии 1797 г. То есть, Главой Церкви император становится в силу своего наследственного права на престол с момента его занятия. Для исключения споров о том, почему Павел I в Акте 1797 г. назвал Государя Императора Главой Церкви, хотя по учению Церкви ее Главой является Иисус Христос, в редакцию ОГЗ 1906 г. было внесено соответствующее пояснение. Сохранив за этой нормой силу закона, уточнило область его применения, указав, что такая формулировка была связана с охранением первенствующей и господствующей религии: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитникъ и хранитель догматовъ господствующей веры, и блюститель правоверия и всякаго въ церкви святой благочиния. 1721 Янв. 25(3718) ч. I, введ. - Въ семъ смысле Император, в акте о наследии Престола 1797 Апр. 5 (17910) именуется Главою Церкви»[13]. В таком виде было сформулировано законодателем уточнение к норме Акта 1797 г.
Тем самым, закон, во-первых, - исключил вступление на престол инославного наследника. Во-вторых, - пояснил разницу между Иисусом Христом, который согласно христианскому вероисповеданию является Главой Церкви земной и небесной, и императором, который, будучи христианским царем и помазанником Божьим таковым не являлся, и в силу закона лишь именовался. Причем, именовался лишь в том смысле, в каком это устанавливал закон, определяя общие пределы прав императора как Главы Церкви и одновременно государя на предоставление царской охраны внутренней церковной жизни и на его участие в защите догматов христианского вероучения. По сути, Павел I установил писаным законом то, что было до него принадлежностью обычного права.
В то же время, очевидно, что церковной властью могут обладать только лица духовного звания. Вступление наследника на престол по кончине императора, как об этом гласит ст.53 ОГЗ 1906 г. «в силу самого закона о наследии, при-свояющего Ему с1е право», духовного звания воцарившемуся императору не присваивает, но Главой Церкви Акт 1797 г. и ОГЗ его называют. Пределы регулирования церковной жизни в общих чертах эти нормативные акты также устанавливают.
В связи с этим, ряд исследователей обращает внимание, что полномочия русского самодержца, особенно, в части хранения христианских догматов, должны являться делом Вселенской Церкви, а царя следует считать лишь главой государства и «охранителем местной Церкви». Они полагают, что нормативное положение императора в силу ст. 64 в этом отношении есть недоразумение, а указанная статья таит в себе тенденцию к цезарепапизму и является «отображение протестантского учения, усвояющего Государю страны полномочия епископа»[14]. Похожего мнения придерживались и участники Предсоборного Присутствия (1906-1907 гг.). Они предлагали изменить действующую формулировку ст. 64 ОГЗ 1906 г. следующим образом: «Император, как православный Государь, есть верховный защит-
ник господствующей Церкви и охранитель ее благоустройства». Статью 65 ОГЗ 1906 г. предлагалось также сформулировать в иной редакции: «В отношении Православной Церкви Самодержавная Власть действует в согласии с признанным ею Всероссийским Церковным Собором, постоянным Св. Синодом и Предстоятелем Православной Российской Церкви - Патриархом».[15]
Как видно, из обеих статей были удалены нормы, которые составляли правовой смысл царско-церковных правоотношений как отношений между царем и Церковью, где христианский государь в силу своего особого положения в церковной иерархии и самодержавия принадлежавшей ему царской власти являлся хранителем ее догматов и блюстителем правоверия. Иначе говоря, его роль значительно видоизменялась, сужалась и низводилась до вменяемой ему обязанности по предоставлению государственной охраны учреждениям Церкви и ее служителям, обеспечивая ее хозяйственную деятельность. Царь, по мысли, участников Предсоборного Присутствия, от охранения веры устранялся, и из ее защитника становился лишь защитником организации, объединяющей православных христиан по конфессиональному признаку.
Кроме того, согласно предлагавшихся изменений в ст. 65 ОГЗ 1906 г., царская власть императора «в отношении Православной Церкви» становилась в фактическую зависимость от согласования ее действий со священноначалием, то есть, теряла такие свои качества как верховенство, юридическая неограниченность и самодержавие. При таких нормативных изменениях, вступивший на престол император полностью устранялся от организации как внешней, так и внутренней церковной жизни. По сути, это было отделение Церкви от самодержавного монархического государства и практический разрыв тесной связи между царствующим императором и первоиерархом. Это означало также разделение духовного единства «Царства Всероссийского» во главе которого стоял «Царь и Судия Царства Всероссий-ского»[16], «Монарх самодержавный и неограниченный» в силу статьи 1 ОГЗ 1832 г. и обладавший «Верховной самодержавной властью» Император Всероссийский согласно юридически равносильной по своему смыслу предыдущей норме, которая была перенесена в статью 4 ОГЗ 1906 г. в другом виде.
Впрочем, если видеть в Императоре Всероссийском лишь главу светского государства, то в такой постановке вопроса никаких противоречий не усматривается. Однако, логика подобного внутреннего устройства для Российской империи, которая в силу закона (ст. 58 ОГЗ 1906 г.) была Царством Всероссийским во главе с коронованным православным монархом и Помазанником Божьим, была для нее непригодной. Вследствие проведения обряда коронования и миропомазания, где первоиерарх возлагал на вступившего на престол императора руки, призывая Святой Дух, Император Всероссийский как и его царственные предшественники на русском престоле в период
Московского царства, приобретал особый священный царский чин в церковной иерархии, который византийские василевсы расценивали как чин епископа. С этого момента император причащался в порядке, установленном только для священников и его наследственная царская власть Главы Церкви «дополнялась» церковной властью. Упоминая о том, что священный царский чин занимает особое место в церковной иерархии, возглавляя ее, нельзя не заметить, что Акт 1797 г. устанавливал порядок престолонаследия, в котором принимали участие и женщины. То есть, в случае вступления на Престол особы женского пола, она также получала права Главы Церкви как коронованная и миропомазанная императрица.
Таким образом, после обряда коронования и миропомазания российский монарх вступал в наследование церковной властью, право на обладание которой передавалось ему вместе с первоочередным правом на наследование престола.
В заключении следует сказать следующее. Во-первых, наименование императора Главой Церкви обусловило его исключительный государственно-канонический правовой статус царствующего монарха, наследовавшего право регулирования царско-церковных правоотношений. Их основу составляла правовая формула «симфонии властей», заимствованная из византийского юридического наследия, которая определяла общие пределы прав императора в отношении церковной жизни и одновременно государя, как на предоставление государственной охраны Церкви, так и на его участие в защите догматов христианского вероучения. Во-вторых, нормативные документы синодального периода, включая Регламент или Устав Духовной Коллегии 1721 г., узаконивший упразднение патриаршества и установление коллегиальной власти Синода, Уставы духовных консисторий 1841 и 1883 гг., ст. 43 ОГЗ 1832 г., ст. 65 ОГЗ 1906 г., Устав о предупреждении и пресечении преступлений 1845 г., Свод Учреждений и Уставов Управления духовных дел иностранных исповеданий: христианских и иноверных 1857 г., Указ от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» и другие нормативные акты, - все они прямо или косвенно, указы-
вали на доминирующую роль царствующего монарха в определении порядка церковной жизни.
* * *
Права российских монархов в отношении организации церковной жизни были законодательно установлены целым рядом нормативных документов, основу которых в период Московского царства составляли положения Собора 1551г. и Уложения Царя Алексея Михайловича 1649 г. Период Московского царства, бывший временем утверждения самодержавия, стал также и началом законодательного установления пределов влияния наследственного русского монарха на церковную жизнь. Обычные правила взаимодействия между князьями и духовенством в Древней Руси, выработанные опытным путем и предопределившие приблизительный порядок будущих цар-ско-церковных правоотношений, а также порядок взаимодействия их субъектов были соборно зафиксированы в двух памятниках русского государственного права - в решениях Стоглавого собора 1551 г. и в Уложении Царя Алексея Михайловича 1649 г. В силу принятых ими положений, царская правовая охрана господствующей Церкви и веры, регулирование прав принадлежащей Церкви собственности, исключительного правового статуса наследственного Царя и Государя приобрели свое конкретное законодательное оформление.
Имперское законодательство продолжило традиции нормативного регулирования царско-церковных правоотношений, которые были выработаны в предыдущее время. С конца XVIII в. император стал именоваться Главой Церкви, что обусловило его исключительный государственно-канонический правовой статус царствующего монарха, наследовавшего право регулирования царско-церковных правоотношений. Действовавшее до начала второго десятилетия XX в. законодательство и практика его применения показали, что император, управляя Церковью через Правительствующий Синод, исполнял установленный законом порядок, предоставляя правовую охрану канонам, обычаям и учению православной веры, не вмешиваясь при этом единолично в догматическую сторону церковной жизни.
Библиография:
1. Бердников И.С. Краткий курс церковного права Казань, 1903. С. 80-88.
2. Строев. В. Н. Историко-юридическое исследование Уложения, изданного Царем Алексеем Михайловичем в 1649 году. СПб., 1833. С. 12.
3. Морошкин Ф. Об Уложении и последующем его развитии. Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета. М., 1839 г. С. 14-22.
4. Стоглавъ. Соборъ бывшм в Москве при Великом Государе Царе и Великомъ Князе Иване Васильевиче (в лето 7059). СПб., 2011. С. 167.
5. ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. 1, № 1. Генваря 29. 1649 г. Уложение. а 3-7; 69-73.
6. ПСЗ РИ. Собр. первое. Т. VI, № 3718. - Генваря 25. Регламент или Устав Духовной Коллегии, 1721 г. С. 314.
7. Валденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти. М., 2006. С. 198-204.
8. Филарет Митрополит Московский (Дроздов). Христианское учение о царской власти и об обязанностях верноподданных // Русская идеология. Православный богословский церковно-монархический сборник. М., 2000. С. 217-220.
9. Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти. М., 2006. С. 198-204.
10. СЗ РИ. 1857. От. 47 ОГЗ 1832 г.
11. СЗ РИ. 1912. Ст. 82 ОГЗ 1906 г.
12. Симаков Н.К. Причины и последствия падения царской власти в России в феврале 1917 года. РНЛ. Режим доступа: uskline.ru/special_opinion/2017/mart/prichiny_i_posledstviya_padeniya_carskoj_vlasti_v_rossii_v_fevrale_1917_goda/
13. СЗ РИ. 1912. Ст. 64. ОГЗ 1906 г.
14. Бердников И.С. Краткий курс церковного права Казань, 1903. С. 170-171.
15. Журналы и протоколы предсоборного присутствия. 4 тт. СПБ, 1906-07. Т. II. С. 644-646.
16. СЗ РИ. 1912. Ст. 58. ОГЗ 1906 г.
