CC BY
105
О. В. Евтушенко
О ПЕРСПЕКТИВАХ ИЗУЧЕНИЯ СТРУКТУРЫ КОНЦЕПТА
В статье анализируется структура концепта РЕВНОСТЬ: метафорические модели «стихия», «болезнь», «зверь», «соперничество», пропозициональные модели «соревновательная», «распределительная», «договорная», единицы генетического шлейфа, прецедентные феномены, концептуальные фигуры. Выявляются структуры, обеспечивающие целостность концепта в условиях разнородности его составляющих. Описываются наметившиеся возможности дробления или укрупнения единиц базового уровня. Исследование выполнено на материале русской художественной прозы ХУШ-ХХ1 вв., что позволило сделать выводы о диахронических изменениях концепта.
Ключевые слова: концепт, структура концепта, идеализированные когнитивные модели, концептуальная схема, концепты базового уровня, язык-культура.
Анализ описаний структуры концепта в работах отечественных и зарубежных ученых показывает, что результаты, полученные в процессе осуществления различных исследовательских программ, не укладываются в единую схему. Можно принять за основу концепцию трехуровневой структуры, обоснованную в [Воркачев 2004], поскольку она согласуется со взглядами других российских ученых, изложенными, например, в [Караулов, Михайлов 2006; Попова, Стернин 2007 и др.], но дальше возникает целый ряд вопросов. Во-первых, и на это уже обращала внимание Е.Г. Беляевская [Беляевская 2004: 50], остается непонятным, как связаны между собой четыре типа идеализированных когнитивных моделей, выделенных Дж. Лакоффом [Лакофф 2004], и связаны ли они вообще, как они распределены по уровням и как их существование согласуется с доминирующим в российской когни-тивистике представлением о полевой структуре концепта, опирающейся на концептуальные признаки. Очевидно, что метафорические когнитивные модели закреплены за метафорическим уровнем концепта, однако нельзя сказать определенно, закреплены ли пропозициональные модели только за понятийным уровнем или они могут быть выделены и на других уровнях. Значимостный уровень оказался вспомогательным, «техническим», служащим, помимо поиска этноспецифических элементов, для верификации выявленной исследователями структуры понятийного уровня, и потому его собственная структура вообще не получила внятных очертаний. Наконец, в формировании структуры концепта участвуют образ-схематические модели. Вместе с образом, являющимся частью структуры концепта, денотатами концептуальных признаков понятийного уровня и оснований метафор они составляют совокупность разнородных образов, которые включены, по вы-
ражению С.А. Аскольдова, в «сложнейшие соцветия мысленных конкретностей» (цит. по [Шведова 2005: 601]), «почкой» которых, или «зародышем», как уточняет В.З. Демьянков [Демьянков 2007], является концепт. Остается непонятным, как эти несхожие образы собираются воедино, чем обеспечивается целостность представления, как «соцветие» превращается в «квант знания» [Кубрякова 2004]. Далее, если считать, что структура понятийного уровня концепта формируется с учетом особенностей референта, а метафорический уровень помогает профилировать эти особенности, можно ли полагать, что эти уровни будут изоморфны по структуре? Этот вопрос, прежде всего, касается полевой организации каждого уровня в отдельности, распределения смыслов между ядром и периферией. Во-вторых, неисследованным остается диахронический аспект бытования концепта. Если в формировании концепта участвуют социальные знания, то остается непроясненным, что происходит с теми знаниями, от которых социум отказывается при смене общественных отношений или в процессе развития науки и культуры. Предположительно, они могут исчезать, редуцироваться, оседать в одном из уровней или сохраняться на всех уровнях в той или иной степени. Кроме того, Е.Г. Беляевская замечает, что «практически все выделяемые в настоящее время когнитивные структуры весьма непоследовательно рассматриваются и как простые (элементарные) и как сложные» [Кубрякова 2004: 58]. Это наблюдение согласуется с выводом Дж. Лакоффа о том, что единицы базового уровня определяются через единицы базового же уровня. В связи с этим возникает вопрос, может ли единица (мен-тефакт), функционирующая в настоящее время как элементарная, превратиться в результате накопления социумом определенных знаний в сложную при неизменности референта, может ли
произойти ее дробление с обязательным номинативным закреплением его результатов. И вслед за этим встает другой вопрос: на что в большей мере опирается эволюция сознания, на приложение новых схем к имеющемуся эмпирическому материалу или на детализацию знаний, т.е. дробление их квантов?
Чтобы ответить на поставленные вопросы, мы исследовали небольшой по объему и относительно прозрачный по структуре концепт РЕВНОСТЬ, входящий в более сложный концепт ЛЮБОВЬ. Малый объем концепта обеспечивается тем, что отражаемый в нем фрагмент действительности осмысляется как элементарный: ...На дне души остается очень реальное и несокрушимое чувство боли, несчастия, называемое ревностью, - чувство элементарное, как само чувство любви... (Герцен А.И. «Былое и думы»). В то же время концепт наделен достаточно характерной структурой: в результате лингвистической реконструкции выясняется, что он опирается на целый ряд метафорических моделей, на несколько пропозициональных структур, а также обнаруживает свойства сценария.
Для выявления ассоциативного поля слова ревность мы прежде всего исследовали его сочетаемость в художественных текстах ХУШ-ХХ1 вв. Мы исходим из того, что анализ сочинительных связей слова и включающих его перечислительных рядов позволяет выявить ядерные элементы понятийного уровня соответствующего концепта. Были получены следующие пары и группы слов: досадою, любовию, обиженным самолюбием и ревностью; ревность или самолюбие; от ревности и досады; жалок, и ревнив, и обидчив; ревностью и завистью; вся тоска ее и вся ревность; ревность, злоба, жалость, раскаяние; бешенства и ревности; волновалась, ревновала, сердилась; и ревностью и всякой злостью; ревности, мести, кары, обиды; мести, ревности, оскорбленного самолюбия; без ревности и ссоры; ненависти, ревности и презрения. Повторяющиеся лексические единицы можно разбить на пять групп, включающих синонимы, квазисинонимы или аналоги:
- обида (обиженное, оскорбленное самолюбие), досада, зависть1;
1 Целостность данной цепочки обеспечивается связью каждого последующего ее члена с предыдущим; см. дефиниции, данные в [Ожегов, Шведова 2004]: обида (а) - 'несправедливо причиненное огорчение, оскорбление, а также вызванное этим чувство', досада (Ь) 'чувство раздражения, неудовольствия вследствие неудачи, обиды (а)', зависть 'чувство досады (Ь), вызванное благополучием, успехом другого'. Подобное «скольжение смысла» нередко наблюдается в
- тоска2;
- злость, злоба, бешенство; сердиться; ненависть3;
- ссора;
- месть, кара.
Выявленные таким образом единицы складываются в сценарий, полностью или частично эксплицируемый в художественных текстах, например:
Подходя очень осторожно к тому месту, увидел я нагого Влегона, сидящего подле источника и держащего жену мою у себя на коленах также обнаженную ... Я не могу изобразить, что мной тогда овладело ... мое сердце обливало-ся кровию, и я не только что не мог отмщевать (единица «месть») моему злодею, но едва достиг до моих чертогов. Пробежав без памяти в спальню, упал в постелю и жертвовал моему несчастию горькими слезами. Потом, мало-помалу выходя из моего уныния (единица «тоска»), пришел я в огорчение (единица «обида») и бешенство (единица «злость»). Овладевшая мною ярость (единица «злость») побуждала меня бежать в сад и собственною рукою погубить (единица «месть) моих изменников и утопить в их крови мою обиду (единица «обида») и их неверность . Влегона приказал я умертвить (единица «месть») тайно, а неверную мою жену бросить в темницу до тех пор, пока справедливый мой гнев (единица «злость») изберет ей достойное наказание (Чулков М.Д. «Пересмешник, или Славенские сказки»).
В приведенном микротексте содержатся еще две важные единицы, не выявленные при анализе паратаксисных связей: «аффект», обозначенный перифрастически (сердце обливалося кровию и быть без памяти), и «стремление» (побуждала меня)4. Можно заметить, что, кроме тоски и злости, чувства, представляющие собой оттенки
цепочках, интуитивно относимых к одному концептуальному признаку. Общность данных единиц становится особенно заметной на фоне имен явно отличающихся от них отрицательных эмоций - грусть и злость.
2 Эта группа может быть дополнена лексической единицей грусть, если учесть результаты исследования более широких контекстов слова ревность.
3 К этой группе может быть добавлен гнев (см. предыдущую сноску).
4 В психологии стремление является «собирательным термином для обозначения динамических психологических образований» [Психологический словарь 2006: 404], в том числе страсти, к которой ревность относят многие пишущие о ней авторы. Лингвистически тонкое и логически стройное объяснение роли смысла «стремление» в понятии ревность дает П. Флоренский [Флоренский 1914: 468-482].
чувства ревности1 или сценарий его развития, не получили четкой вербализации, их отношения во времени (одновременность или последовательность) не до конца отрефлексированы, и этот неизжитый синкретизм объясняет, почему ревность интерпретируется как элементарное чувство. Однако здесь заложена основа дробления базового, или элементарного, концепта в процессе эволюции сознания. Кроме того, вырисовывается концептуальная схема «чувство» / «чувства» - «стремление» - («действие»). Такая концептуальная схема объединяет ревность с именами некоторых других чувств, например влечением, тревогой.
Более дробное представление концепта РЕВНОСТЬ можно получить при анализе текстовых полей. Ревность предстает как ментально-психо-физиологическая реалия: Ревность ... сильная и совершенно естественная страсть ...; чувство элементарное (Герцен А.И. «Былое и думы»). Как все «элементарные» чувства, ревность имеет локализацию - в сердце, на дне души. Она имеет физиологические проявления (концепт ТЕЛО): внутреннее напряжение - (рвут на части сердце; у меня лопнет грудь от напряжения (Гончаров И.А. «Обыкновенная история»); тянущая или острая боль в груди - (сердце замерло, заныло; мучительная боль в сердце (Гончаров И.А. «Обыкновенная история»); Невыносимо. Больно (Шишкин М.П. «Венерин волос»); затруднение дыхания - Мне душно, больно (Гончаров И.А. «Обыкновенная история»). Особенности психического состояния (концепт ДУША) проявляются: в сильном волнении - В том-то и ужас ревнивца, что ни одной минуточки не может он быть спокоен (Арцыбашев М.П. «О ревности»); в мо-торно-двигательной реакции - Он вскакивает ночью, следит, подслушивает, подсматривает, тревожно подмечая каждую ее улыбку, каждый взгляд, случайно брошенный другому (Арцыба-шев М.П. «О ревности»). Ментальная деятельность (концепт РАЗУМ) нарушена: воображение гипертрофировано - Все это ревность, Парфен, все это болезнь, все это ты безмерно преувеличил... (Достоевский Ф.М. «Идиот»); Я уже не мог владеть своим воображением, и оно не переставая с необычайной яркостью начало рисовать мне разжигающие мою ревность картины ... Я сгорал от негодования, злости и какого-то особенного чувства упоения своим унижением, созерцая эти картины, и не мог оторваться от них; не мог не смотреть на них, не мог стереть
1 На существование оттенков косвенно указывает такое сочетание, как ревнивая грусть.
их, не мог не вызывать их (Толстой Л.Н. «Крейце-рова соната»); способность мыслить и оценивать ситуацию блокирована - М-те Бешметева села в экипаж, почти не помня себя от ревности (Писемский А.Ф. «Тюфяк»); Я чувствовал себя раздавленным; дикие порывы мести, ревности, оскорбленного самолюбия пьянили меня (Герцен А.И. «Былое и думы»); Женщины из ревности, что в переводе значит из самолюбия, решаются на все (Писемский А.Ф. «Тюфяк»). Все это заставляет оценивать ревность как очень неприятное чувство: противные чувства, унижающие натуру (Карамзин Н.М. «Письма русского путешественника»); «Какое мерзкое чувство эта ревность!..» (Толстой Л.Н. «Крейцерова соната»). Исследование контекстов слова ревность позволяет уточнить выведенную концептуальную схему: «чувство / чувства» (душа - разум - тело) - «стремление» - («действие»). Примечательно, что описания часто обходятся без детализации чувств с помощью имен обида, гнев, тоска, в них используется номинация синкретичного переживания - мука.
Пропозициональная модель «субъект - адресат - мотив - состояние - действие - квантификаторы и квалификаторы» вырисовывается при анализе подчинительных связей слова ревность в текстах: чувство ревности, ревность Пушкина, ревность к Оле, ревновать тебя, ревность по подозрениям, ревность от избытка любви, возбудить ревность, разжигать ревность, зажечься ревностью, с ума сходить от ревности, не помнить себя от ревности, терзания ревности, страдать от ревности, изводиться от ревности, исходить ревностью, порывы ревности, в припадке ревности, слезы ревности, убийство из ревности, перестать ревновать, среди беспрерывной ревности, жестокою ревностью, безумная ревность, ужасно ревнуете, сухая ревность. Состояние оказывается членимым, его фазы выстраиваются в сценарий: «начало - пассивная часть - активная часть - прекращение».
Все перечисленные структуры - пропозициональная модель, сценарий, концептуальная схема - частично совпадают, что позволяет говорить об инвариантной глубинной структуре. Некоторые формирующие ее единицы обнаруживаются при применении любого исследовательского метода, что позволяет считать их ядерными элементами понятийного уровня. К ним относятся «обида», «злость», «стремление», «месть»2.
2 Речь идет о бытовом и художественном дискурсе. Философские тексты демонстрируют другие возможности структурирования концепта РЕВНОСТЬ, например: «Однако,
Понятийный уровень включает также структуры, которые мы называем концептуальными фигурами. Это те из стереотипных логических операций, производимых со структурными единицами концепта, что имеют этнокультурную специфику или несут на себе следы определенных социально-исторических отношений. Самая распространенная фигура связывает ревность со способом ее преодоления (частотность обусловлена ее прагматической ценностью). Так, Н.М. Карамзин вводит в фокус рассмотрения натуру, контролируемую разумом в рамках этической оппозиции «унижение - достоинство»: Одна из них имела любовника, которому другая была нежным другом, и еще более, нежели другом; но только без всякого совместничества, без ревности и ссоры, ибо душе моей трудно соображать противные чувства, и притом мне не хотелось помрачать сей картины ничем, унижающим натуру (Карамзин Н.М. «Письма русского путешественника»). Таким образом здесь вербализована фигура ревность - унижение самоконтроль - достоинство. А.И. Герцен выстраивает причинно-следственную цепочку, находя у ревности культурно-исторические корни и называя способом контроля над ревностью отказ от христианского аскетизма и от прав собственности, а также повышение личной культуры: На это физиологически крепкое и глубокое отношение христианство дунуло своим лихорадочным, монашеским аскетизмом, своими романтическими бреднями и раздуло его в безумное и разрушительное пламя - ревности, мести, кары, обиды (Герцен А.И. «Былое и думы»). И далее: ... Слез ревности вытереть нельзя и не должно, но можно и должно достигнуть, чтоб они лились человечески . и чтоб в них равно не было ни монашеского яда, ни дикости зверя, ни вопля уязвленного собственника. Здесь представлена фигура ревность - культура - ревность1 -культура1 - ревность2. Нетрудно заметить, что каждая новая цепочка формируется выдвигаемыми той или иной эпохой философскими концепциями (каждый следующий этап соответствующую цепочку вытесняет, однако она остается зафиксированной в текстах предшествующих эпох
как любовь не есть вожделение, так же точно и ненависть с завистью - не ревность, хотя, действительно, последняя так же относится к тому, что Спиноза разумеет под ревностью, как истинная любовь - к вожделению» [Флоренский 1914: 469]. И далее: «Я утверждает акт любви своей как вечный по ценности и, значит, требует его пребываемости, его неот-менности. Это внутреннее утверждение выражает себя как рвение или ревность воплотить во времени свой вечный акт избрания любимого Ты» [Флоренский 1914: 472].
и при определенных условиях может извлекаться из них). Концептуальные фигуры - это переменный компонент структуры концепта.
Метафорический уровень концепта РЕВНОСТЬ формируется четырьмя основными моделями - «стихия», «болезнь», «зверь», «соперничество» и несколькими второстепенными, например «пытка», «отрава», «алкоголь». Первые три основные и все указанные второстепенные модели порождены потребностью познания внутренних ощущений человека и связанных с ними физиологических реакций, т. е. так или иначе ориентированы на приведенную выше концептуальную схему, тогда как последняя ориентирована на модель межличностных отношений.
Метафорическая модель «стихия» объединяет три основные стихии - огня, воздуха и воды:
- раздуло в безумное и разрушительное пламя ревности, разжигающие ревность картины, зажегся жестокою ревностью;
- ревность обуревает, дикие порывы ревности, забушевало чувство ревности;
- ревность закипела в нем.
Стихии не только передают смысл 'интенсивность' (этот смысл выражается и отдельной лексемой - безумный, дикий), но и содержат описание внутренней сферы человека, переживающего ревность: огонь указывает на внутренний жар, воздух - на учащение дыхания, вода - на учащение пульса, изменение характера циркуляции крови. В эту модель логично вписывается волне-ние1, которое не только этимологически связано с ревностью, но и является одним из ее проявлений: Глаза Кити особенно раскрылись и блеснули при имени Анны [возможна экспликация причины: в ней снова шевельнулась ревность - О.Е.], но, сделав усилие над собой, она скрыла свое волнение и обманула его (Толстой Л.Н. «Анна Каренина»). Родство стихий и стихийных бедствий обнаруживается благодаря мотивационным отношениям соответствующих номинаций, общими семами для имен стихий являются 'непредсказуемость' и 'неконтролируемость'; именно эти смыслы проходят через метафорический «фильтр» при взаимодействии имен стихий, стихийных бедствий (землетрясение, голод, моровая язва) и имени ревность. Таким образом, с помощью метафорической модели «стихия» воспроизводится большая часть концептуальной схемы - «чувство / чувства» (душа - разум - тело) - «стремление», -
1 Первичное значение слова волнение указывает на водную стихию: 1. Движение волн на водной поверхности [Ожегов, Шведова 2004].
с добавлением смыслов 'непредсказуемость', 'неконтролируемость ', ' интенсивность'.
Метафорическая модель «болезнь»: Все это ревность, Парфен, все это болезнь (Достоевский Ф.М. «Идиот»); болезненная ревнивость (Ерофеев В.В. «Бог Х»); в припадке ревности (Герцен А.И. «Былое и думы»); исходила ревностью (Шишкин М.П. «Венерин волос»), ср. исходить кровью объединяет смыслы 'страдания, мучения, боль' (они нередко эксплицируются в контексте слова ревность, например: Ревность мучительнее всякой болезни; Ревность... вопиющая от мучительной боли в сердце (Гончаров И.А. «Обыкновенная история»); более тонкого и острого мучения не изобретал ни один инквизитор (Арцыбашев М.П. «О ревности»), 'неспособность человека к самоконтролю' (припадок), 'отклонение состояния от нормы': Ревность ... болезненное, искаженное чувство... (Герцен А.И. «Былое и думы»).
Метафорическая модель «зверь» питается из двух источников. С одной стороны, это метафора «Человек - зверь»: ... Слез ревности вытереть нельзя и не должно, но можно и должно достигнуть, чтоб они лились человечески . и чтоб в них равно не было ни монашеского яда, ни дикости зверя, ни вопля уязвленного собственника (Герцен А.И. «Былое и думы»). С другой стороны, метафора «ревность - зверь». Обе они позволяют профилировать смыслы: 'жестокость, кровожадность': ...И зверь этот ревности навеки сидел бы у меня в сердце и раздирал бы его (Толстой Л.Н. «Крейцерова соната»); Шекспир сказал, что ревность - это чудовище с зелеными глазами ... Конечно, ревность - чудовище и крокодил... Одна барыня настаивала, что глаза у ревности желтые, а мне кажется, что красные, как кровь (Арцыбашев М.П. «О ревности»), 'неконтролируемость' (бешенство).
Метафора «зверя» предоставляет больше возможностей для передачи начала и средней фазы сценария ревности (закопошилась, (воз)будить; билась в груди, терзала), тогда как метафора «болезни» - средней и заключительной фазы (припадок; исходить). Все три модели передают смыслы 'неконтролируемость', 'угрожающий характер'. Из сказанного следует, что при всем образном несходстве оснований метафор они складываются в некое поддающееся реконструкции смысловое целое, являющееся проекцией общего для всех метафор вспомогательного компонента.
Метафора «соперничества» уходит корнями в этимологию слова ревность (соревноваться содер-
жит тот же корень, а приставка указывает на «совместное рвение», в результате которого один может победить другого) и поддерживается названием контрагента - соперник. Эту метафору оживил и открыл в ней новые смыслы К.Д. Бальмонт: Есть две ревности. Одна (наступательный жест) - от себя, другая (удар в грудь) - в себя. Чем это низко - вонзить в себя нож? (цит. по [Цветаева 1994: II, 482]). К.Д. Бальмонт таким образом воспроизвел модель рыцарского турнира и одновременно указал на контекстуальную энантиосемию слова ревность:
1) 'страдания, вызванные подозрениями в неверности партнера или знанием о неверности' и
2) 'унижение партнера подозрениями, не сопровождающиеся страданиями'. Наиболее ярко противопоставление этих двух контекстуальных значений передано И.А. Гончаровым: Это не была ревность от избытка любви: плачущая, стонущая, вопиющая от мучительной боли в сердце, трепещущая от страха потерять счастье, - но равнодушная, холодная, злая. Он тиранил бедную женщину из любви, как другие не тиранят из ненависти... Оскорбления, колкости, черные подозрения и упреки сыпались градом (Гончаров И.А. «Обыкновенная история»). Авторы расходятся в показаниях, относится ли ревность без страданий к концепту ЛЮБОВЬ: если И.А. Гончаров говорит о тирании любви, то З. Н. Гиппиус - об отсутствии любви: Сухой ревности без любви, да еще дико -односторонней не понимаю... (Гиппиус З.Н. «Мемуары Мартынова»). Появление в начале ХХ в. номинации сухая ревность говорит о том, что язык был готов закрепить расщепление понятия ревность на две единицы, но эта процедура не была доведена до конца. В добавление к модели турнира можно вспомнить слово ревнитель, имеющее значение 'защитник', или заметить появление в одном ассоциативном поле лексемы ревность и выражения кольнуть самолюбие: Эти волочились за нею, чтоб возбудить ревность в остывающей любовнице, или чтоб кольнуть самолюбие жестокой красоты (Лермонтов М.Ю. «Княгиня Лиговская»).
Модель «соперничества» является не только метафорической, но и пропозициональной, отражающей некую поведенческую стратегию в межличностных отношениях. Мы усматриваем три модели подобного рода, организующие сценарий РЕВНОСТИ: «соревновательную» (или «соперничества»), «распределительную» и «договорную». «Соревновательная» модель включает операцию сравнения, например: Вы хотели сами лично удостовериться: больше ли он меня, чем вас, любит
или нет, потому что вы ужасно ревнуете... (Достоевский Ф.М. «Идиот»); Неужели можно больше любить, чем я? Исходила ревностью и завистью (Шишкин М.П. «Венерин волос»). В ней заложена нацеленность на полную победу, т.е. ревность возникает даже тогда, когда победа одержана, но не подтверждена общественным признанием: Я ревную? Ничуть. Как можно ревновать там, где ничего больше нет, только пепел . это ревность не к твоей Оле, а к тому, что не я твоя жена. Вернее, к тому, что никто не знает, что твоя жена - я (Шишкин М.П. «Венерин волос»). Ничья также становится источником ревности: Изводилась от ревности ... Дело ни в каком не в воровстве. Знаешь в чем? В ее тапочках. Я тогда все время смотрела на ее тапочки у дверей (Шишкин М.П. «Венерин волос»). Побежденный чувствует себя раздавленным (так победитель ставит ногу на грудь лежащему сопернику). Участник поединка всегда должен быть готов к самообороне: Болезненная ревнивость была продолжением темы «как бы не оказаться в дурах» (Ерофеев В.В. «Бог Х»). «Распределительная» модель уходит корнями в деление добычи (отсюда предполагаемая этимологическая связь с голодом - голодает тот, кто упустил добычу, не смог удержать добытое). На эту модель указывает упоминание о воровстве в приведенном выше отрывке из романа М.П. Шишкина «Венерин волос». Эту модель А.И. Герцен называет проприе-таристской: ...Ревность ... болезненное, искаженное чувство эгоизма, проприетаризма и романтического ниспровержения здоровых и естественных понятий (Герцен А.И. «Былое и думы»). В рамках этой модели действует стратегия «не делиться ни с кем». Наконец, «договорная» модель регулирует поведение человека в условиях нарушения партнером и соперником негласных конвенциональных установок: партнер должен быть верным, а соперник должен уважать целостность пары. Нарушение договора воспринимается как несправедливость, отсюда обида и право мести: На что я тогда ни глядел, куда ни обращался, все места представлялись мне наполнены мерзо-стию и беззаконием жены моей; она торжествовала в объятиях прелюбодея, а мое сердце об-ливалося кровию ... Влегона приказал я умертвить тайно, а неверную мою жену бросить в темницу до тех пор, пока справедливый мой гнев изберет ей достойное наказание (Чулков М.Д. «Пересмешник, или Славенские сказки»). В приведенном микротексте отмечены контекстуаль-
ные сближения слов, оформляющих правовые отношения: беззаконие, наказание, справедливый.
Если сопоставить три рассмотренные модели, то все они составляют некую общую модель социальных отношений: право каждого на жизненно необходимый ресурс, право защищать этот ресурс и стремление получить больший ресурс за счет другого. Эта модель является общей для понятийного и метафорического уровней концепта РЕВНОСТЬ.
Значимостный уровень, на первый взгляд, содержит «зародыши» выявленных моделей и схем. В этимологически близких ревности словах выделяются смыслы: 'волноваться' (польс. rzew-niwy - 'растроганный, взволнованный'), 'стремиться', 'соревноваться' (в.-луж. rjewniC - 'стремиться, соревноваться'), 'потеря ресурса' (в.-луж. ци - 'сильный голод') [Фасмер 1964-1973]. Часть этих смыслов реализовано на понятийном уровне (фрагмент концептуальной схемы с оговоркой, что ее начало, то есть «чувство», представлено синкретически: 'волноваться' - 'стремиться'), другая часть - на метафорическом («соревнование», «распределение»). Однако обращение далее к прецедентным феноменам заставляет задуматься о том, в какой мере значимостный уровень концепта содержит следы его прошлого бытования и в какой мере служит опорой для дальнейшего развития концепта, в том числе его последующего членения.
В большом корпусе текстов мы обнаружили только одно прецедентное имя, указывающее на ревность, - Отелло. Может ли его уникальность объясняться элементарностью соответствующего чувства, исчерпанностью ситуаций проявления ревности той ситуацией, что описана Шекспиром? На этот вопрос можно ответить отрицательно, зная о делении на ревность-страдание и сухую ревность. Этот недостаток пытаются восполнить авторы, привлекая прецедентные имена, которые опираются на сценарий, частично соотносимый со сценарием сухой ревности, например Синяя Борода: . Я в припадке бешенства и ревности мог терзать несчастную женщину, мог представлять какого-то Рауля Синюю Бороду (Герцен А.И. «Былое и думы»). Общими для двух сценариев являются повторяющееся действие «терзать», адресат «жена», характеристика агенса -«злость». Рефлексия над прецедентным именем Отелло позволила русским писателям расчленить понятие ревность еще на две составляющие: Ревность! «Отелло не ревнив, он доверчив», заметил Пушкин, и уже одно это замечание свидетельст-
вует о необычайной глубине ума нашего великого поэта (Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы»). Противительная конструкция показывает, что ревность в традиционном понимании включает в себя недоверие к партнеру, тогда как ревность Отелло представляет собой иное проявление этого чувства. Феномен Отелло М.П. Арцыбашев объясняет мгновенной утратой того, что в философских сочинениях о любви называется термином идеализация: Ревнивец прежде всего женщину не обожает. Не видит он в ней ни чистоты, ни святости <...> Напротив, женщина для него есть нечто до того греховное, <...> что ей нельзя ни на минуту поверить, нельзя ее ни на секунду выпустить из глаз <... > В том-то и ужас ревнивца, что ни одной минуточки не может он быть спокоен. <...> Для людей, подобных Отелло ревность в чистом виде - невозможна. Отелло верит своей Дездемоне <...> Дездемона - его святыня, храм и божество <. > Он не приревновал, он поверил уликам и Бога, его обманувшего, поверг и растоптал («О ревности»)1. Если первая часть этого рассуждения указывает на сухую ревность, то вторая показывает, что ревность от избытка любви может члениться на ревность-страдание (в конкордансе ей соответствует ревность по подозрениям) и ревность-аффект, т.е. ревность, основанную на знании. Таким образом, намечается трехчленная типологическая модель концепта РЕВНОСТЬ. Типологическая модель вписывается в пропозициональную модель Дж. Лакоффа, а это значит, что пропозициональные модели обнаруживаются не только на понятийном и метафорическом, но и на значимостном уровне структуры концептов.
Предпринятое исследование позволяет сделать следующие выводы. Изоморфизм трех уровней структуры концепта обеспечивается пропозициональными моделями, едиными для всех уровней и соотносимыми с референтом. Пропозициональных моделей может быть больше одной, например: типологическая модель и сценарий. К ним могут добавляться модели, привносимые из других сфер социального опыта. Изменение условий существования этноса и социальных отношений не ведет к уничтожению этих моделей - они сохраняются на метафорическом и значимостном уровне, хотя, возможно, и в редуцированном ви-
1 Это очень близко к определению ревности, данному П. Флоренским. Следует уточнить, что рассказ М.П. Арцы-башева «О ревности» был написан в 1912 г., то есть до появления работы П. Флоренского «Столп и утверждение истины». Это свидетельствует о высоких когнитивных возможностях художественного дискурса.
де. Наименее стабильными структурами являются концептуальные фигуры. Полевая структура понятийного уровня не изоморфна структуре метафорического уровня. Профилирование является средством создания новой комбинаторики, т. е. позволяет по-иному соединить на метафорическом уровне ядерные и неядерные смысловые элементы понятийного уровня. Элементарные компоненты, на которые опираются пропозициональные модели, являются потенциально членимыми единицами базового уровня. Логическая несовместимость элементарности и членимости преодолевается способностью сознания к выделению синкретических ментальных сущностей, которые могут получать вербальное выражение в одном или нескольких словах. Выводимые исследователями концептуальные признаки фактически являются результатом моделирования таких синкретических сущностей. Дробление базовой единицы может свидетельствовать о шаге, сделанном по пути к преодолению синкретизма. Изучение языкового материала, указывающего на наметившуюся возможность такого дробления, представляется нам весьма перспективным. Схожую мысль высказывает Е.Г. Беляевская: «Поиск элементарных концептуальных сущностей представляется более интересным и значимым и в теоретическом, и в практическом отношении, однако он является более проблематичным, чем рассмотрение "обобщающих" концептов» [Беляевская 2004: 60].
Список литературы
Беляевская Е.Г. К проблеме делимости когнитивных структур // Русское слово в русском мире. М.: МГЛУ-Калуга; ИД «Эйдос», 2004.
Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультур-ный концепт. М.: Гнозис, 2004.
Демьянков В.З. Термин «концепт» как элемент терминологической культуры // Язык как материя смысла: сб. ст. к 90-летию акад. Н.Ю. Шведовой. М.: Азбуковник, 2007.
Караулов Ю.Н., Михайлов О.Д. «Государственность» как образ государства в обыденном сознании носителя языка-культуры // Русское слово в русском мире - 2005: Государство и государственность в языковом сознании россиян. М.: Азбуковник, 2006.
Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / ИЯз РАН. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / пер. с англ. И.Б. Шатуновского. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 2004.
Попова З.Д., Стернин И.А. Когнитивная лингвистика. М., 2007.
Психологический словарь / под ред. В.П. Зин-ченко и Б.Г. Мещерякова. 2-е изд. М.: Астрель; АСТ; Транзиткнига, 2006.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка / пер. с нем. О.Н. Трубачева. Т. 1-4. М., 1964-1973.
Флоренский П. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. М.: Путь, 1914.
Цветаева М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 4. М.: Эл-лис Лак, 1994.
Шведова Н.Ю. Русский язык: Избранные работы. М., 2005.
O.V. Evtushenko
ABOUT PROSPECTS OF ANALYSIS OF A CONCEPT STRUCTURE
In the present article the structure of the concept 'jealousy' is analyzed. The author gives characteristics of the ICM (the metaphorical models «elements», «illness», «animal», «rivalry», the proposi-tional models «competition», «distribution», «contract»), the units of a genetic sublevel, the conceptual figures, the reminiscences. The structures providing integrity of a concept in conditions of heterogeneity of its components come to light. The research is executed on a material of the Russian literature of 18-21 centuries and this fact has allowed to draw conclusions about diachronic changes of the concept 'jealousy' and of their reasons.
Key words: concept, a concept structure, idealized cognitive models, basic-level concepts, core concepts.
