CC BY
15
Published in the Russian Federation Bulletin of the Kalmyk Institute for Humanities of the Russian Academy of Sciences Has been issued since 2008 ISSN: 2075-7794; E-ISSN: 2410-7670 Vol. 25, Is. 3, pp. 120-128, 2016 DOI 10.22162/2075-7794-2016-25-3-120-128 Journal homepage: http://kigiran.com/pubs/vestnik UDC 811.512.33
About Case Paradygm in One Text of Mongolian Translated Literature of XVII-XVIII cent. — "Story of Prince Manibadra"
Saglara V. Mirzaeva1
1 Post-graduate Student, Department of Written Manuscripts, Literature and Buddhist Studies, Kalmyk
Institute for Humanities of the RAS (Elista, Russian Federation). E-mail: kundgabo@list.ru.
Abstract
The article describes the case paradigm of Classical Mongolian with evidence from Mongolian texts of "The Story of Prince Manibhadra" — a well-known monument of Buddhist translated literature of the 17th-18th centuries. "The Story..." originates from the Sanskrit Jataka story of Prince Sudhana translated into Tibetan and then into Mongolian as part of several Buddhist collections of Jataka and Avadana tales. Due to its intriguing plot, the story also existed in the form of separate manuscripts and, moreover, became widespread within the oral tradition of Mongolian peoples. Six texts written in Mongolian script were analyzed: five manuscript texts of "The Story." and one text from the woodblock-print edition of the Kangyur (all of them stored in the archives of Saint Petersburg and Ulaanbaatar). With evidence from the mentioned texts, the paper considers the case paradigm of Classical Mongolian which includes nine cases as follows: the nominative, genitive, accusative, dative-locative, locative, instrumental, ablative, comitative and connective ones. The basic meanings and syntactic functions of the cases along with corresponding examples from the texts are described. Some peculiarities of the use of the cases in the texts under consideration are examined. In particular, the canonical text of "The Story." from the woodblock-print edition of the Kangyur is characterized by the use of the similar genitive and accusative cases' formants -i typical for texts of earlier periods, as well as the archaic dative-locative formant -da/ta; the locative case is also widely represented in the text while it is not that common in Classical Mongolian. Due to the examples it can be concluded that the text of the woodblock-print edition had been compiled prior to the other applied texts, most probably at the turn of the 16th-17th centuries when the actual norms of Classical Mongolian were being established. Additionally, the paper contains examples from the texts of "The Story." which are translations from Tibetan and provide insight into the method of word-for-word translation applied by Mongolian specialists, namely, adherence to Tibetan syntax and morphology. For example, the instrumental particle -bar/-ber - like the Tibetan particle -kyis -accompanies the subject within a text which is not typical for Mongolian. Moreover, one of the texts contains a combination of the verb 'qayacaqu' ('to part from') and the comitative indicator -luy-a which could also be characterized as an attempt to adhere to the original text (in Tibetan the verb 'bralba' requires an addition of the conjunction 'dang') - while according to the norms of Mongolian grammar the ablative formant -aca was to be applied.
Keywords: Mongolian medieval literature, story, prince Manibhadra, paradigm, cases.
«Повесть о царевиче Манибадре» — один из памятников монгольской переводной литературы XVII-XVIII вв. Ее санскритским оригиналом является «Джатака о царевиче Судхане», которая была включена в состав нескольких буддийских сборников джатак и авадан и переведена на тибетский, а затем и на монгольский языки. Помимо переводов с санскрита, сохранившихся в сборниках буддийского канона — Кан-гьюре и Тенгьюре, до нас дошли и другие письменные версии, составленные тибетскими авторами, такими как третий Карма-па Ранджунг Дордже (тиб. Rang byung rdo rje) (1284-1339) и писатель XVIII в. Церинг Вангду (тиб. Tshe ring dbang 'dus). Джатака о царевиче Судхане стала известна в монгольской литературе как «Повесть о царевиче Манибадре». Она получила большое распространение как в письменной, так и в устной традиции монгольских народов. Перечень монгольских и ойратских версий «Повести...» дан нами в одной из предыдущих статей [Мирзаева 2014].
В данной статье мы попытаемся описать особенности употребления падежных формантов и некоторые синтаксические функции падежей в языке монгольских версий памятника. Для анализа нами привлечены пять рукописных версий «Повести о царевиче Манибадре» и один текст из монгольского ксилографического Ганджура, напечатанного фототипическим способом и изданного в серии «Шата-питака»:
1. Manibadari qan kobegun tuyuji orosiba ('Повесть о царевиче Манибадари'). Монгольская рукопись, 20 лл., хранится в рукописном фонде библиотеки восточного факультета СПбГУ (далее — РФ ВФ).
2. Mani bhadra qan kobegun-u tayuji orosibai ('Повесть о царевиче Манибадре'). Монгольская рукопись, 23 лл., хранится в доме-музее Ц. Дамдинсурэна (далее — ДМД1).
3. (Первый лист отсутствует) <...> qayan-u jarliy cingleju linqua-tu nayur kemeku boluge (<...> Слушали приказы царя. [Там] было лотосовое озеро). Монгольская рукопись, 20 лл., хранится в доме-музее Ц. Дамдинсурэна (далее — ДМД2).
4. Manibadara qan kobegun Manihri qatun qoyarun tuyuji-yi orosiyulbai ('Повесть о царевиче Манибадара и госпоже Манихри'). Монгольская рукопись, 46 лл., хранится в библиотеке Института языка и литературы АН Монголии (далее — ИЯЛ).
5. Kürdü orciyuluyci qayan Nor son kümün-ü yirtincü-yin oron-du qubilyan qatun Idbrogma-luy-a qoosa niyilegsen cadig orosiba ('Джатака о том, как чакравартин — царевич Норсан встретился в мире людей с госпожой Идпрогмой'). Монгольская рукопись в составе сборника, лл. 1a-8b, хранится в Монгольской Национальной библиотеке (далее — МНБ).
6. Manibadra qayan-u tuyuji ('Повесть о царевиче Манибадре'). Ксилографический Ганджур, раздел Виная ( монг. Nomuyadqaqu-yin sitügen), сс. 582 (194 т.) - 26 (195 т.), хранится в библиотеке восточного факультета СПбГУ (далее — КГ).
В рассмотренных нами текстах падежная парадигма представлена девятью падежами: именительным, родительным, винительным, дательно-местным, местным, орудным, исходным, совместным и соединительным падежами.
Как правило, в монгольском языке форма именительного падежа совпадает с основой слова, различия видны лишь в именах с неустойчивым -n. В подобных случаях именительный падеж совпадает с полной основой: naran yarqui cay-tur: tere luus-un qayan ireged: jiyasuci-dur öggülerün 'Когда взошло солнце, пришел тот царь нагов и сказал рыбаку' [РФ ВФ: f. 5a]. Основная функция этого падежа — выражение подлежащего: bayan luus-un qayan jöng bilig-iyer medejü eyin sedkibei 'Богатый царь нагов, узнав с помощью ясновидения, подумал так' [ДМД1: f. 3b], nigen tarnici kümün tüsimel-ün dergede odduyad bi-ber abciraju cidaqu bolai <... > kemeged 'Один заклинатель, придя к министрам, сказал: «Я смогу его привести»' [МНБ: f. 2а]. Этот падеж может оформлять в предложении именную часть сказуемого: bi nayurun jiyasun-ni abcu idegci görügeci bölüge 'Я — охотник, питающийся рыбой из озера' [ДМД2: f. 3а].
В классическом монгольском языке показатели родительного падежа--u/-ü после основ, заканчивающихся на -n: üsün-ü 'волос', jayan-u 'слона'; -un/-ün — после основ, оканчивающихся на другие согласные: nom-un 'Учения', mal-un 'скота'; и -yin — после основ, заканчивающихся на гласный: eke-yin 'матери', udumbar-a-yin 'цветка удумбара', tarni-yin 'заклинания'. Помимо указанных формантов, в текстах «Повести ...» встречаются архаичные форманты -i и -ni, совпадающие с аналогичными пока-
назначения (nayadum-un oron 'место для праздника'), родительный принадлежности (luus-un qayan 'царь нагов'), родительный целого (nidün-ü cecegei 'радужка глаза'), родительный времени (ebül-ün cay 'период зимы'), родительный места (umar-a jüg-ün Bancala 'северная Панчала'), родительный субъекта (okid-ün dayun 'голоса девушек'), родительный объекта (qulyai-yin teregülügci 'возглавляющий кражу'), родительный процессного признака (bütügegeküi-yin cay-tu 'во время исполнения').
В текстах памятника встречаются примеры, в которых родительным падежом оформляется подлежащее в причастно-определительных конструкциях: arsi-yin jiyaysan-iyar oluysan bolai 'нашел [согласно] тому, что указал отшельник' [МНБ: f. 6b]. Кроме того, следует отметить, что в некоторых текстах «Повести о царевиче Маниба-дре» отсутствует различение в использовании формантов родительного падежа после разных основ. Так, например, после основы на гласный может употребляться как формант -yin, так и формант для основ на другие согласные -un/ün и наоборот: iledte tere yeke nayur-a-un dotora anu: bayan luusad-un qayan bui bolüge 'Очевидно, в том великом озере живет богатый царь нагов' [ШУА: f. 4a]; adalidqasi ügei qayan nom-yin torü-yi tedküjü 'Несравненный хан покровительствовал власти Учения' [ДМД1: f. 2b].
Кроме того, родительным падежом управляют некоторые послелоги emün-e 'до, перед', qoyin-a 'после, за', deger-e 'на', dergede 'рядом с', dotor-a 'внутри, в', tula 'для, ради':
Manohari-yi jalaji qayan-u emüne odcu ' Пригласив Манохари, отправился к царю' [ДМД1: f. 11a]; Edüge bi <...> Manohari-yin qoyina-aca erin odqu bui bi 'Сейчас я отправлюсь на поиски вслед за Манохари' [РФ ВФ: f. 14a];
tengdece Idburugma ecige qayan-u dergede ociyad ocir-ün 'Тогда Манохари, отправившись к отцу-хану, сказала' [МНБ: f. 7b];
ordu qarsi-yin dotora <...> olan jüil-ün erdeni ergübei '[Он] поднес драгоценности многих разновидностей во дворце' [ИЯЛ: f. 10b];
tere metü okid anu sara büri-yin sayin edür-tü ugiyaqui-yin tula iremüi 'Девуш-
зателями винительного падежа, о генетической связи которых высказывались некоторые ученые [Санжеев 1953; Цыдендамбаев 1972; Орловская 2000]: jayan-i ger 'Хастина-пура (букв. 'дом слонов')' [КГ: 582] вместо fayan-u ger, jayayan-i 'судьбы' [ИЯЛ: 26b] вместо jayayan-u, egün-i 'его' [ДМД2: f. 18a] вместо egün-ü. Т. А. Бертагаев считает, что показатели родительного и винительного падежей восходят к одной праформе, сопоставляемой им с личным местоимением 3-го лица [Бертагаев 1964: 42].
Наиболее частое использование показателя родительного падежа -i зафиксировано в тексте КГ, входящем в состав Ганджура, который был переведен на монгольский язык во время правления Лигдан-хана в 1628-1629 гг.:
edüge toroyci egün-i siltayan anu yayun bui 'В чем причина того, что сейчас скитаешься?' [КГ: 6];
tarnici teyimü nigen kümün-i yar-tur tere altan-i talbiyad <... > jayan-u ger neretü balyasun-dur odbai 'Заклинатель отдал то золото в руки такому одному человеку и отправился в город под названием Хастинапура (Дом слонов)' [КГ: 586].
Показатель родительного падежа -ni, используемый после основ, заканчивающихся на -n, встречается в текстах ДМД1, ДМД2, ИЯЛ: qabangyu ebecin-iyer ükügsen kümün-ni gabala 'череп человека, умершего от водянки' [ДМД1: f. 3b]; nigen nigen-ni oyun-dur oruysan er-e em-e 'мужчина и женщина, влюбленные друг в друга (букв. вошедшие в ум)' [ДМД2: f. 13a]; kümün-ni okid-ece doloyan qubi-yin tedüi ülemji okin 'девы, которые превосходят по красоте человеческих девушек в семь раз' [ИЯЛ: f. 12a]. М. Н. Орловская пишет о том, что в XVII в. форманты родительного и винительного падежей «еще четко не разграничивались и могли заменять друг друга» [Орловская 1984: 28].
Основная функция этого падежа — обозначение принадлежности: arayatan-u ayul-aca ibegemüi 'спасет от опасности животных' [РФ ВФ: f. 12b], qayan-u ordu qarsi-du irebei 'пришел во дворец хана' [ДМД1: f. 3а]. Другие семантические значения, встречающиеся в «Повести.»: родительный превосходства (kümün-ü degedü 'высшие из людей'), родительный выделительный (tere qoyar-un nigen 'один из тех двух'), родительный
ки, подобные тем, приходят в благой день каждого месяца, чтобы совершить омовение' [ДМД2: f. 6a].
Показатели винительного падежа--i
после основ, заканчивающихся на согласный: erdem-i 'достоинства', altan-i 'золото', kobegün-i 'мальчика'; и -yi после основ, заканчивающихся на гласный: erdeni-yi 'драгоценность', üge-yi 'слово', üjemeri-yi 'представление'. Помимо перечисленных показателей винительного падежа, во всех текстах, кроме текстов КГ и МНБ, встречается формант -ni после основ на -n: qayan-ni 'хана', kobegün-ni 'сына', saran-ni 'месяц', qadasun-ni 'гвоздь'.
В рассматриваемом материале также встречается более характерный для древних текстов неоформленный падеж, который может употребляться вместо винительного и дательно-местного падежей. М. Н. Орловская называет его неоформленным винительным падежом [Орловская 1984: 28], С. М. Трофимова — именительным с нулевым показателем [Трофимова 2009: 112]. При использовании данного падежа объектные отношения в предложении выражаются простым соположением, когда имя и глагол составляют единый комплекс, не требующий падежных показателей [Орловская 1999: 43]: idegen erikü 'искать еду', usun abqu 'набирать воду', yar kürkü 'дотрагиваться'. Этим падежом оформляются так называемые «субстантивные аффиксальные прилагательные» [Трофимова 2009: 205], обозначающие признак по материалу, например, cilayun jayan 'каменный слон'; temür aluq-a 'железный молоток'.
Винительным падежом в предложении выражается прямое дополнение. Кроме того, с помощью форм винительного падежа выражается субъект в причастно-опреде-лительных и деепричастных конструкциях: cecegleg ba süm-e kiged cucaran ebderegsen-i üjebei 'Увидел, как были разрушены и опустошены сады, храмы и прочие [сооружения]' [КГ: 583]; qan kobegün-ü idi // erdem-i yeke-yin tulada 'Поскольку ловкость и смекалка царевича были выдающимися' [РФ ВФ: f. 16a].
В текстах «Повести о царевиче Маниба-дре» встречаются также безлично-притяжательные показатели винительного падежа -ban / -ben после основ, заканчивающихся на гласные и -n, и -iyan / -iyen после основ на другие согласные: temür qadasun-ban
siyayad 'вбив свои железные гвозди' [РФ ВФ: f. 4b]; cirai-ban baruyilyaju 'закручинившись (букв. 'потемнев лицом')' [РФ ВФ: f. 10а]; ober-ün oron-iyan tebciged 'покинув свою страну' [КГ: 583]; sedkil-iyen cokürejü 'упав духом' [ДМД1: f. 3b].
Форманты дательно-местного падежа — -dur / -dür после слов с конечным гласным или согласными -l, -m, -n, после основ, заканчивающихся на другие согласные, --tur / -tür, а также их более поздние усеченные формы -du / -dü и -tu / -tü. Кроме того, в классическом монгольском языке раннего периода встречается показатель -da / -de и -ta / -te, по вопросу происхождения которого мнения монголоведов разнятся: Г. Д. Санжеев считает этот формант усеченной и соответственно более поздней формой -dur/ -tur [Санжеев 1953: 167], М. Н. Орловская же делает предположение, что «-da / -ta — весьма древняя параллельная с -dur /-tur морфема, возникшая в монгольских языках, видимо, в результате заимствования из древнетюркских языков, в которых существовал полифункциональный местно-исходный падеж на -da/ -de» [Орловская 1999: 46]. Нами выявлено несколько случаев употребления данного показателя в тексте КГ: Sayin ed-tü kobegün taciyangyui salm-a-da bariydaju 'Юноша [по имени] «[Обладающий] благим богатством» был схвачен арканом страсти' [Г1: 600]; tere darui-da Mano hari oytaryui-dur niscü silüglen ogüler-ün 'После того Манохари взлетела в небо и произнесла стихи' [Г1: 11]; tende tere darui-da alqul-iyar oduysan-dur 'Когда после того шел медленно там' [КГ: 25]. В тексте ДМД1 отмечены два случая использования его в качества суффикса для образования наречий (ürgülji-de 'постоянно' [ДМД1: f. 19b]; masi-da 'очень' [ДМД1: f. 15b]). В других текстах «Повести...» этот формант не встречается.
Дательно-местный падеж обозначает место, направление, адресата действия, время, причину, цель:
Manu hari-luy-a qamtu jayan-u ger-ün balyad-dur orubai 'Вместе с Манохари вошел в город Хастинапуру' [Г1: 27]; erte urida Bancala neretü ulus-dur qoyar qayan torolüge 'Давным-давно в стране под названием Панчала появилось два хана' [КГ: 582];
tegünü dergede yurban cay-tur ociyad 'Придя к нему три раза' [МНБ: f. За].
Помимо перечисленных формантов, в классическом монгольском языке есть безлично-притяжательные формы дательно-
местного падежа--dayan / -tayan и -dur-
iyan / -tur-iyan, которые встречаются в текстах «Повести о царевиче Манибадре»: ecige eke-degen ogüler-ün 'Сказал своим родителям' [КГ: 590]; yajar-dayan oduysan bolüge 'Отправилась в свою страну' [ДМД2: f. 14a]; jayan-u ger-ün balyad-dur-iyan kürbei 'Достиг своего города Хастинапуры' [КГ: 26];
nigen nigen-dür-iyen qoor ülü kürgeyü 'Не причиняют вреда друг другу' [ДМД1: f. 14b].
Показатели местного падежа, характерные для древнемонгольского [Орловская 1984: 32] и классического монгольского языка раннего периода [Санжеев 1953: 168], — -a / -e, присоединявшиеся к основам на согласные: -d, -у, -l, -n, -r, -s [Орловская 1999: 44]. Г. Й. Рамстедт отмечал, что этот падеж уже на очень раннем этапе стал архаичным [Рамстедт 1957: 39]. В современном монгольском языке он используется только в локативном значении с основами на н: тайзнаа 'на сцене', баруунаа 'к западу' [Орловская 1984: 36-37].
С помощью этого падежа выражаются косвенные дополнения и обстоятельства цели, причины, места и времени, образа действия:
tere-ber Kinari-yin nigen okin-ü qumqan-dur medegdel ügegüy-e kijü tere okin-e ogüler-ün 'Он, поместив [кольцо] незаметно в сосуд одной из дев киннари, сказал той девушке' [КГ: 23]; tegün-e gergei-yin kereg-tür ogkü bolai 'Он решил отдать ему в качестве жены' [КГ: 24];
tendece Mani badr-a kobegün-e ogüler-ün 'Тогда сказал юноше Манибадре' [КГ: 25];
tere metü okid saraburi-yin sayin edür-e ugiyaqu-yin tulada iremüi 'Подобные девушки прибывают в благоприятный день, чтобы совершить омовение' [ИЯЛ: f. 13b].
В текстах «Повести о царевиче Манибадре» местный падеж используется в причастных обстоятельственных оборотах, где обозначенное причастием действие относится к прошлому, хотя обычно в оборотах
такого типа в классическом монгольском языке используется дательно-местный падеж:
qayan tere yayuu bui kemegsen-e tüsimel ogülerün 'Когда хан сказал: «Что это?», министр сказал' [МНБ: f. 4b]; tegün-ni bariqui ary-a anu tusatu calam erdeni ba ober-e-iyen bütügsen calam tegün-ni olbasu bariju bolumui kemegsen-e: gorügeci eyin sedkir-ün 'Когда он сказал: «Что касается способа поймать ее, ее возможно поймать, если ты найдешь драгоценный аркан, приносящий пользу, и самовозникший аркан», — охотник подумал так' [ИЯЛ: f. 14b].
Наиболее часто местный падеж используется в тексте КГ; единичные примеры встречаются в текстах МНБ, ИЯЛ и ДМД2.
Форманты орудного падежа — -bar / -ber после основ на гласные и -iyar / -iyer после основ на согласные. Орудным падежом в предложении оформляется подлежащее. В текстах представлены следующие значения: орудный материала (molor erdeniber bütügsen 'сделанный из хрусталя'), орудный превращения (tüsimed-iyer jayuci bolyaju 'назначив министров сватами'), собственно-орудный (aluq-a-bar cokiju 'ударив молотком'), орудный вынужденного субъекта (okid-iyer küriyelegüljü 'окружив девушками'), орудный места (oytaryui-bar niscu 'летя по небу'), орудный цены (kedüi-ber 'за сколько'), орудный причины (usun-u adistid-iyar 'благодаря благословению водоема'), орудный образа действия (ünen-iyer 'правдиво'; cimege ügei-ber 'безмолвно'), орудный качественного объекта (ed tavar-iyar takiju 'почитая имуществом').
Орудный падеж используется в причинных и временных причастных конструкциях: luus-un qayan ügei aysan-iyar bidan-u mayu boluysan siltayan tere bui-j-a 'Поскольку [у нас] не было царя нагов, в этом и была причина нашего неблагополучия' [РФ ВФ: f. 2b]; jayun naiman em-e nayur-tur orkiysan-iyar: minu ebecin ügei bolumui 'Когда бросишь в озеро сто восемь лекарств, моя болезнь пройдет' [РФ ВФ: f. 3b].
Кроме того, следует отметить, что в текстах КГ и МНБ, являющихся переводами с тибетского, часто встречаются показатели орудного падежа, оформляющие подлежащее в предложении, в чем можно усмотреть следование грамматическому строю тибетского языка: Idburugma-bar sonosuyad 'Ид-
прогма услышала' [МНБ: f. 5a]; qayan-bar üjeged 'хан, увидев,' [КГ: 598]; biraman-bar sedkir-ün 'брахман подумал' [КГ: 5].
Показатели исходного падежа в классическом монгольском языке--aca / -ece.
Основные семантические значения, встречающиеся в текстах «Повести о царевиче Манибадре» следующие: исходный пункт отправления (oytaryui-aca irejü 'придя с неба'); лицо или место, у которого или откуда что-либо изымается (ene oron-aca abubasu 'если взять из этого места'); лицо, у которого о чем-либо спрашивают (arsi-aca asayuysan-dur 'когда спросили у отшельника'); лицо как источник чего-либо (arsi-aca sonosbau 'слышал ли от отшельника?'); целое, от которого берется часть (usun-aca uyuuju 'отпив из водоема'); отставание, удаление от кого- (чего-)либо (bügüde-ece qayacaju 'расставшись со всеми'); лицо или предмет, с которым сравнивается что-либо (kümün-ü ökid-ece doloyan tedüi ülemji ökid 'девушки, которые прекраснее человеческих девушек в семь раз'); изначальный момент действия (ene edür-ece ekilejü 'начиная с этого дня'); место приложения действия (üsün-ece nocon bariyad 'схватив за волосы'; yar-aca bariysan-dur 'когда взял за руку'). Кроме того, исходным падежом управляют некоторые глаголы: ayuqu 'бояться' (amiduraycin-aca bida ayuyad 'мы, испугавшись тех, кто живет [там]'), dayaqu 'следовать' (qoyina-aca dayaju 'следуя позади'), qayacaqu 'расстаться' (kiling-ece qayacaju 'освободившись (букв. расставшись) от гнева') и т. д. Стоит отметить, что в тексте КГ встречается пример, в котором с глаголом qayacaqu 'расстаться' сочетается форма совместного падежа, в чем проявляется следование синтаксису тибетского языка: ecige eke-lüge qayacaysan-aca boluysan jobalang ' страдание, возникшее от того, что расстался с родителями' [КГ: 26].
Исходный падеж встречается в причастных конструкциях причины и времени: qoyar biraman bitün yabuysayar iregsen-ece tegün-dür nige inu qayan-dur sitübei 'После того как два брахмана бродили, скитаясь, один из них обрел опору в царе' [КГ: 3]; fobalang boluysan-aca biber öggülüge 'Поскольку [это] стало [причиной] страдания, я рассказал' [КГ: 15].
Форманты совместного падежа -luya / -lüge обозначают предмет, вместе с которым другой предмет совершает действие или находится в одинаковом состоя-
нии: Г. Д. Санжеев считает, что этот показатель состоит из элемента -lu / -lü, входящего в состав многих падежных формантов в тюркских и тунгусо-маньчжурских языках, и элемента -ya / -ge, являющегося показателем местного падежа [Санжеев 1953: 174]. В текстах «Повести о царевиче Манибадре» совместным падежом управляют глаголы tegüskü 'преисполниться', nayiralduqu 'соединяться', ayuljaqu 'встречаться' и послелоги qamtu (nigen-e) 'вместе', selte 'вместе', oyir-a 'рядом', adali 'будто': oyun-luy-a tegüsügsen 'преисполненный мудрости' [КГ: 8]; erdem-lüge tegüskü [КГ: 15] 'исполниться достоинств'; nom-luy-a nayiraldun [РФ ВФ: f. 15b] 'соответствуя Учению'; ecige-luy-a ayuljaqu [ДМД2: f. 18a] 'встретиться с отцом'; qamuy nokor-luy-a qamtu nigen-e [ДМД1: f. 4b] 'вместе со всеми друзьями'; juljayan-luy-a selte [РФ ВФ: f. 12a] 'вместе с детенышами'; tere nayur-un kijayar-luy-a oyir-a [КГ: 598] 'возле границ того озера'; uridaki tarnici-luy-a adali [РФ ВФ: f. 7a] 'подобно прежнему заклинателю'.
Форманты соединительного падежа — -tai /-tei, -tu / -tü. Основные семантические значения этого падежа: обозначение лица или предмета, вместе с которым осуществляется действие: cereg-tei yabuqu 'отправиться с войском'; arsi-tai qamtu dayaju 'следуя вместе с отшельником'; обозначение лица и предмета, которым обладает другое лицо или предмет: jiryalang-tai 'наделенный счастьем'; dorben üy-e-tei 'с четырьмя ступеньками'; sayin ayali-tu 'с хорошим характером'; uqayan bilig-tü 'наделенный мудростью'. В тексте ДМД1 содержится один пример сочетания формы совместного падежа с глаголом qayacaqu 'расставаться': qara sedkil-tü kümün-ni ursiy-tu qayacaju 'расставшись с грехами злонамеренных людей' [ДМД1: f. 17a].
Таким образом, мы описали форманты девяти падежей монгольского классического языка, встречающиеся в текстах «Повести о царевиче Манибадре». Для текста КГ, составленного до 1628-1629 гг., характерны следующие особенности, присущие древним монгольским текстам: употребление форманта -i родительного падежа, форманта -da / -de дательно-местного падежа и широкое использование местного падежа. Единичные примеры описанных явлений в текстах РФ ВФ, ДМД1, ДМД2, ИЯЛ, МНБ дают нам возможность сделать вывод, что они составлены позже текста КГ. В тек-
стах КГ и МНБ, переведенных с тибетского языка, отмечается следование тибетскому синтаксису и морфологии, в частности, использование формы орудного падежа для оформления подлежащего, а также формы совместного падежа в сочетании с глаголом qayacaqu 'расставаться', тогда как в монгольском языке этот глагол требует форму исходного падежа.
Источники
КГ — Manibadra qayan-u tuyuji = Повесть о царевиче Манибадре. Nomuyadqaqu-yin situgen. Sata-pitaka series. Indo-Asian literatures. Vol. 194-195. Pp. 582 (Vol. 194) — 26 (Vol. 195). New Delhi, 1979. РФ ВФ — Manibadari qan kobegun tuyuji orosiba = Повесть о царевиче Манибадари. Рук. на монгольском языке, хранится в Рукописном фонде Научной библиотеки Восточного фак-та СПбГУ. Шифр Mong E44. Инв. № 693. Лл. 1-20а. ДМД1 — Mani bhadra qan kobegun-u tayuji orosibai = Повесть о царевиче Манибадре. Рук. на монгольском языке, хранится в доме-музее Ц. Дамдинсурэна. Шифр А5-82 (МН-576). 23 л. ДМД2 — (Первый лист отсутствует) <...> qayan-u jarliy Cingleju linqua-tu nayur kemeku boluge = <...> Слушали приказы царя. [Там] было лотосовое озеро. Рук. на монгольском языке, хранится в музее-квартире Ц. Дамдинсурэна. Шифр Ш1-34 (МН-207). 20 л.
ИЯЛ — Manibadara qan kobegun Manihri qatun qoyarun tuyuji-yi orosiyulbai = Повесть о царевиче Манибадара и госпоже Манихри. Рук. на монгольском языке, хранится в библиотеке Института языка и литературы АН Монголии. Инв. № 538. 46 л. МНБ — Kurdu orciyuluyci qayan Norson kumun-u yirtincu-yin oron-du qubilyan qatun Idbrogma-luy-a qoosa niyilegsen cadig orosiba = Джатака о том, как чакравартин — царевич Норсан встретился в мире людей с госпожой Ид-прогмой. Рук. на монгольском языке, в составе сборника, хранится в Монгольской Национальной библиотеке. Шифр 895.4, Н.749.5. Лл. 1a-8b.
Литература
Бертагаев Т. А. К генезису некоторых падежей в монгольских языках // Краткие сообщения Института народов Азии. Вып. 83. Монголоведение и тюркология. М.: Изд-во АН СССР, 1964. С. 41-45.
Мирзаева С. В. О круге монгольских и ойрат-ских версий «Повести о царевиче Манибадре» // Монголоведение. Вып. № 7. Элиста: КИГИ РАН, 2014. С. 89-97.
Орловская М. Н. Язык «Алтан тобчи». М.: ГРВЛ, Наука, 1984. 236 с.
Орловская М. Н. Язык монгольских текстов XIII-XIV вв. М.: Институт востоковедения РАН, 2000. 182 с.
Рамстедт Г. Й. Введение в алтайское языкознание: морфология / Г. Й. Рамстедт; обраб. и изд. Пентти Аалто; пер. с нем. Л. С. Слоним; под ред. и с предисл. Н. А. Баскакова; примеч. Н. А. Баскакова и Г. Д. Санжеева. М.: Изд-во иностр. лит., 1957. 253 с.
Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков. Т. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 240 с.
Трофимова С. М. Грамматические категории именных основ в монгольских языках (се-мантико-функциональный аспект). Элиста: Изд-во КГУ, 2009. 282 с.
Цыдендамбаев Ц. Б. Бурятские исторические хроники и родословные (историко-линг-вистическое исследование). Улан-Удэ: Бур. кн. изд-во, 1972. 662 с.
Sources
KG — Ksilograficheskij Gandzhur. Razdel Vinaja (in Mong. 'Nomuyadqaqu-yin situgen') [A woodblock-print edition of the Kangyur]. Manibadra qayan-u tuyuji [The story of prince Manibhadra]. Sata-pitaka series. Indo-Asian literatures. New Delhi, 1979, vol. 194-195, pp. 582 (vol. 194)-26 (vol. 195) (In Mong.).
RF VF — Rukopisnyj fond biblioteki vostochnogo fakul'teta SPbGU [The Manuscript Fund of the Research Library of the Faculty of oriental Studies of Saint Petersburg State University]. Manibadari qan kobegun tuyuji orosiba [The story of prince Manibhadra]. A Mong. manuscript. Ref. code — Mong E44, accession No. 693, pp. 1-20а (In Mong.).
DMD1 — Dom-muzej C. Damdinsurjena [The historic house museum of Ts. Damdinsuren]. Mani bhadra qan kobegun-u tayuji orosibai [The story of prince Manibhadra]. A Mong. manuscript. Ref. code — А5-82 (МН-576), 23 p. (In Mong.).
DMD1 — Dom-muzej C. Damdinsurjena [The historic house museum of Ts. Damdinsuren]. (The first page missing) <...> qayan-u jarliy cingleju linqua-tu nayur kemeku boluge [<...> They listened to orders
of the king. [There] was a lotus lake]. A Mong. manuscript. Ref. code — ffll-34 (MH-207), 20 p. (In Mong.).
IJaL — Biblioteka Instituía jazyka i literatury AN Mongolii [The Library of the Institute of Language and Literature of the Mongolian Academy of Sciences]. Manibadara qan köbegün Manihri qatun qoyarun tuyuji-yi orosiyulbai [The story of prince Manibhadra and lady Manihri]. A Mong. manuscript. Accession No. 538, 46 p. (In Mong.).
MNB — Mongol'skaja Nacional'naja Biblioteka [The National Library of Mongolia]. Kürdü orciyuluyci qayan Norson kümün-ü yirtincü-yin oron-du qubilyan qatun Idbrogma-luy-a qoosa niyilegsen cadig orosiba [The jataka [telling] about how chakravartin-prince Norsan met Idbrogma lady in the human realm]. A Mong. manuscript included in collection. Ref. code — 895.4, H.749.5, pp. 1a-8b (In Mong.).
References
Bertagaev T. A. K genezisu nekotoryh padezhej v mongol 'skih yazykah [On the origins of some cases in Mongolian languages]. Kratkie soobshcheniya Instituta narodov Azii. Vyp. 83. Mongolovedenie i tyurkologiya [Brief reports of the Institute of Asian peoples. Iss. 83. Mongolian and Turkic studies]. Moscow, Publ. House of the USSR Academy of Sciences, 1964, pp. 41-45 (In Russ.).
Mirzaeva S. V. O kruge pis'mennyh mongol'skih i ojratskih versij «Povesti o careviche Manibadre» [About written Mongolian
and Oirat versions of the "Story of prince Manibadra"]. Mongolovedenie [Mongolian Studies]. Iss. 7. Elista, KIGI RAN (Kalmyk Institute for Humanities of the RAS) Publ., 2014, pp. 89-97 (In Russ.).
Orlovskaya M. N. Yazyk "Altan tobchi" [The language of "Altan tobchi"]. Moscow, Nauka Publ., Chief Editorial Board for Oriental Literature, 1984. 236 p. (In Russ.).
Orlovskaya M. N. Yazyk mongol'skih tekstov XIII-XIV vv. [Language of Mongolian texts of of the 13th-14th cc.]. Moscow, Institute of Oriental Studies, 2000, 182 p. (In Russ.).
Ramstedt G. I. Vvedenie v altajskoe yazykoznanie: morfologiya [An introduction to Altaic linguistics: morphology]. Moscow, Foreign Literature Publ., 1957, 253 p. (In Russ.).
Sanzheev G. D. Sravnitel'naya grammatika mongol'skih yazykov. Т. 1 [A Comparative Grammar of Mongolian languages. Vol. 1]. Moscow, Publ. House of the USSR Academy of Sciences, 1953, 240 p. (In Russ.).
Trofimova S. M. Grammaticheskie kategorii imennyh osnov v mongol 'skih yazykah (semantiko-funkcional 'nyj aspekt)
[Grammatical categories of nominal bases in Mongolian languages (semantic and functional aspect)]. Elista, Kalmyk State University Press, 2009, 282 p. (In Russ.).
Tsydendambaev Ts .B. Buryatskie istoricheskie hroniki i rodoslovnye (istoriko-lingvisticheskoe issledovanie) [Buryat historical records and genealogical tables (a historic and linguistic research)]. Ulan-Ude, Buryat Book Publ., 1972, 662 p. (In Russ.).
УДК 811.512.33
О ПАДЕЖНОЙ ПАРАДИГМЕ В ПАМЯТНИКЕ МОНГОЛЬСКОЙ ПЕРЕВОДНОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ XVII-XVIII ВВ. «ПОВЕСТЬ О ЦАРЕВИЧЕ МАНИБАДРЕ»
Саглара Викторовна Мирзаева1
1 аспирант, отдел письменных памятников, литературы и буддологии, Калмыцкий институт гуманитарных исследований РАН (Элиста, Российская Федерация). E-mail: kundgabo@list.ru.
Аннотация. В статье описывается падежная парадигма классического монгольского языка на материале монгольских версий «Повести о царевиче Манибадре» -- одного из известных памятников буддийской переводной литературы. Для анализа привлечены шесть текстов на монгольском письме: пять рукописных версий «Повести.» и один текст из ксилографического издания Ганджура из хранилищ г. Санкт-Петербурга и г. Улан-Батора. На материале указанных текстов рассмотрена падежная парадигма классического монгольского языка, включающая девять паде-
жеи: именительныи, родительныи, винительныи, дательно-местныи, местный, орудный, исходный, совместный и соединительный. В статье приводятся основные значения и синтаксические функции падежей, снабженные примерами из текстов «Повести...». Также описаны особенности использования падежных форм в рассматриваемых текстах: в частности, в каноническом тексте КГ из Ганджура отмечается использование формантов родительного (-i) и дательно-местного (-da / -ta) падежей, характерных для текстов более раннего периода, а также активное применение местного падежа, который в классическом языке становится менее употребительным. Подобные примеры позволяют нам сделать предположение о том, что текст КГ был составлен раньше других привлеченных текстов, вероятнее всего, на рубеже XVI-XVII вв., когда только устанавливались нормы классического монгольского языка. Кроме того, в статье приводятся примеры из текстов «Повести.», являющихся переводами с тибетского, которые характеризуют использованную монгольскими переводчиками технику дословного перевода, а именно: следование тибетскому синтаксису и морфологии.
Ключевые слова: монгольская средневековая литература, повесть, царевич Манибадра, парадигма, падежи.
