CC BY
74
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2015. № 2
П.Л. Полянский, кандидат юридических наук, доцент кафедры истории государства и права юридического факультета МГУ*
О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ РОССИЙСКОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА ПО ПРЕЛЮБОДЕЙНЫМ РАЗВОДАМ XVIII-XIX ВВ. (НА ПРИМЕРЕ ВОЗМОЖНЫХ ПРОТОТИПОВ ГЕРОЕВ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА)
Автор статьи рассматривает бракоразводное дело возможных прототипов героев поэмы М.Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша». На данном примере с привлечением законодательства и практики органов духовной юстиции XVIII—XIX вв. показаны характерные черты церковного судопроизводства по прелюбодейным разводам.
Ключевые слова: Россия, XVIII век, XIX век, семейное право, расторжение брака, прелюбодеяние, церковный суд, М.Ю. Лермонтов.
The article deals with divorce suit for adultery of probable Mikhail Lermontov poem's literary prototypes. Data are given about ecclesiastical court's policy and legal procedure in the scope of divorces for adultery in XVIII-XIX centuries in Russia.
Keywords: Russia, XVIII c., XIX c., family law, divorce, adultery, ecclesiastical court, Mikhail Lermontov.
200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова посвящается
Судебная реформа 1864 г. привнесла в российское судопроизводство новые принципы, к числу которых относится гласность, состязательность, устность. Однако полностью изжить архаические основания процесса, заложенные еще в допетровское время, удалось не во всех случаях. Устав Духовных консисторий 1841 г., урегулировавший судопроизводство по прелюбодейным разводам, сохранил вплоть до начала XX в. особенности формального процесса, свойственные ему еще в XVIII-XIX вв. Поводом обратиться к особенностям консисторского судопроизводства стало 200-летие со дня рождения великого русского поэта М.Ю. Лермонтова (3 октября 1814 г.). В одной из своих поэм поэт отразил, как представляется автору статьи, скандальную историю развода супругов Гурьевых, случившуюся в Санкт-Петербурге в середине 30-х гг. XIX в.
* IOGP@yandex.ru
* * *
В январе 1838 г. М.Ю. Лермонтов отдал читать В.А.Жуковскому законченную поэму «Тамбовская казначейша». История, описанная в поэме, представляется почти фантастической: губернский казначей Бобковский проиграл в карты штаб-ротмистру уланского полка Гарину... собственную жену. Действительно ли эта история имела место или сюжет полностью на совести автора, литературоведы, кажется, до сих пор не установили. Сохраняя право делать окончательные выводы по этому вопросу за специалистами соответствующего профиля, рискну представить здесь некоторые сведения о лицах, которые вполне могли быть прототипами героев поэмы М.Ю. Лермонтова.
В 1885 г. в Санкт-Петербурге была опубликована книга «Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово». Бабушка, Елизавета Петровна Янькова (1768—1861), рассказывала между прочим о своем племяннике князе Андрее Николаевиче Вяземском. Женой его стала Наталья Александровна Моршанская, по первому мужу Гурьева. Вот как описывала Е.П. Янькова эту историю: «Муж этой молодой красавицы был человек очень богатый и с тем вместе большой игрок, который вел очень рассеянную жизнь, прекрасную свою жену любил, баловал, но, должно быть, плохо за нею смотрел и, выигрывая в карты, проиграл жену: она понравилась князю Андрею, а он ей, и вышла беда для оплошного мужа»1. Играл ли в карты князь Вяземский с Михаилом Васильевичем Гурьевым и что было ставкой в этих играх — неизвестно. Однако свою брачную «партию» отставной коллежский асессор Гурьев проиграл князю Вяземскому вчистую. Этот выигрыш, если верить Е.П. Янько-вой, стоил «победителю» сорок тысяч рублей ассигнациями2.
Что роднит Гурьевых и Вяземского с героями поэмы Лермонтова? Во-первых, развод Гурьевых случился в 1834 г., а через три года поэт уже закончил поэму (по горячим следам?). Во-вторых, близко-звучащие имена героев поэмы: Гарин — Гурьев, Бобковский — Вяземский. Здесь Лермонтов, как представляется, не обошелся без «перевертышей»: поменял местами мужа и счастливого соперника. Гурьев стал уланом Гариным, а штаб-ротмистр Вяземский — казначеем Бобков-ским. Переставленными оказались имя и отчество главной героини: Наталья Александровна превратилось в Авдотью Николаевну (Н.А. и А.Н.). Подобная метаморфоза могла послужить легкой игре ума для современников и ясно намекала на скандальное происшествие. В-третьих, девичья фамилия Натальи Гурьевой — Моршанская. Гео-
1 Благово Д. Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Спб., 1885. С. 450.
2 Там же.
графическая привязка очевидна: Моршанск (с уездом) находился в Тамбовской губернии. Именно в Моршанском уезде были расположены имения Александра Львович Нарышкина, воспитателя (читай «фактического отца») Н.А. Гурьевой. В-четвертых, пристрастие к карточной игре обоих мужей — реального и литературного. В-пятых, совпадают должности реальных и литературных героев. Князь Андрей Николаевич Вяземский получил чин штаб-ротмистра в 1829 г. и на момент развода Гурьевых еще оставался таковым3. Лермонтовский Гарин также штаб-ротмистр. Должность коллежского асессора, сохранявшаяся в губернских правлениях до второй половины XIX в., сближает Гурьева с губернским казначеем Бобковским.
Пристрастный взгляд видит и другие совпадения. М.Ю. Лермонтов писал: «Я не поведал вам, читатель, что казначей мой был женат. Благословил его создатель, послав ему в супруге клад. Ее ценил он тысяч во сто, хотя держал довольно просто и не выписывал чепцов ей из столичных городов». Наталья Александровна Моршанская — воспитанница (по сути, незаконная дочь) обер-гофмаршала Александра Львовича Нарышкина (1760—1826). Обладатель огромного состояния, А.Л. Нарышкин вполне мог устроить судьбу своей незаконнорожденной дочери браком с М.В. Гурьевым, соблазнив коллежского асессора хорошим приданным. Флирт улана и казначейши совпадает с тем, что Е.П. Янькова пишет об отношениях князя Вяземского и замужней Гурьевой. Пишет Е.П. Янькова и о скупости Гурьева, который тем не менее вынужден был однажды заплатить более 12 тыс. ассигнациями по счетам жены из модных лавок4. Наконец, о внешности героини поэмы Лермонтов писал так: «И впрямь Авдотья Николавна была пре-лакомый кусок...». Далее поэт более детально характеризует красоту казначейши. За достоверность этой характеристики ручаются сохранившийся портрет Н.А. Вяземской, а также воспоминания Е.П. Янь-ковой о жене своего племянника.
Если главные драматические события в поэме М.Ю. Лермонтова развивались за ломберным столом, то в жизни супругов Гурьевых — в Санкт-Петербургской Духовной консистории. Именно туда 13 апреля 1833 г. Наталья Александровна Гурьева подала заявление о разводе с мужем из-за нарушения им супружеской верности. Консистория прислушалась к доводам истицы и решила дело в ее пользу. 7 февраля 1834 г. Синод, рассматривая это дело в ревизионном порядке и изучив экстракт из делопроизводства, утвердил решение консистории. 16 марта того же года истица получила дозволение на вступление в но-
3 Сборник биографий кавалергардов. 1801-1826. По случаю столетнего юбилея кавалергардского Ее Императорского Величества государыни императрицы Марии Федоровны полка / Под ред. С. Панчулидзева. Кн. 3. Спб., 1906. С. 382.
4 Благово Д. Рассказы бабушки... С. 450.
вый брак, что немедленно и исполнила, выйдя замуж за князя Андрея Николаевича Вяземского. Е.П. Янькова прямо называла брак Гурьевой и Вяземского беззаконием. На вопрос жены племянника: «Хорошо ли я сделала, что вышла за Андрэ?», Янькова отвечала так: «Не могу сказать, чтобы считала хорошим от живого мужа выходить за другого»5.
В браке Гурьевы к моменту подачи искового заявления состояли уже десять лет. Из двух родившихся детей в живых был лишь сын Василий 6-ти лет. Вместо прежней любви, писала в заявлении Наталья Александровна, открылась в муже ощутительная к ней холодность и даже совершенное презрение. Случайно она узнала о том, что муж, Михаил Васильевич, вступил в связь с незамужней Каролиной Борецкой. Об этом факте Гурьевой сообщили торговцы-разносчики Василий Петрович Барсин и Александр Федорович Соловьев. Зайдя случайно в квартиру Борецкой, они застали ее и Гурьева на диване «в самом действии прелюбодеяния», при этом Гурьев был без верхнего одеяния, т.е. без фрака. После «сего страшного случая», который стал известен истице, их супружеское согласие расстроилось до такой степени, что она, Гурьева, не могла более оставаться с мужем под одной крышей и «в необходимости была отделиться от него квартирой».
Сами Гурьевы не участвовали в производстве по делу, а поручили вести процесс своим поверенным. От имени Михаила Васильевича действовал отставной юнкер Филипп Анисимов, от имени Натальи Александровны — коллежский асессор Отто Верт. Нежелание лично участвовать в деле подвело ответчика: поверенный, отрицая вину Гурьева, утверждал, что отставной коллежский асессор заходил к Бо-рецкой «для одной только компании, да и сия Борецкая, по мнению его, ответчика, едва ли могла допустить себя до сего порока, а особливо с ним, как с человеком женатым и довольно пожившим». Сам Гурьев впоследствии утверждал, что вовсе не был знаком с Борецкой и показания, данные от его имени поверенным, счел предательством и клеветой.
Весьма подозрительным с точки зрения М.В. Гурьева выглядел факт, что Санкт-Петербургская Духовная консистория не вызывала к допросу саму Каролину Борецкую и в бракоразводном деле ее показаний не имеется. Между тем она должна была выступать по делу в качестве виновной стороны и подлежала как минимум церковной епитимии. Место жительства Борецкой было известно, однако нет сведений о том, что Духовная консистория принимала меры к ее розыску и доставке. Между Гурьевым и Борецкой не была проведена очная ставка, которая помогла бы коллежскому асессору оправдаться. Впрочем, никаких оправданий от Гурьева консистория и не спраши-
5 Там же. С. 451.
вала, а положила в основу решения слова его поверенного, Филиппа Анисимова. В отношении Борецкой никакого решения консистория не приняла, в то время как М.В. Гурьев должен был подвергнуться 7-летней епитимье под надзором духовника.
Небольшим утешением для обвиненного в прелюбодеянии Михаила Васильевича может служить тот факт, что и с князем Вяземским Наталья Александровна недолго жила дружно. По воспоминаниям помещицы Веневского уезда Тульской губернии Н.П. Ржевской, Вяземская родила новому супругу дочь, а затем бросила обоих и «удрала с кем-то в Петербург»6.
Изучение бракоразводного дела Гурьевых позволяет утверждать, что ответчик был лишен возможности принять активное участие в процессе. В апелляционной жалобе он указывал, что ему не только не устроили очной ставки с Борецкой, но и не провели обязательной процедуры увещания супругов с целью их примирения. В ответ на это Синод возразил, что Гурьев имел достаточно времени до вынесения решения подать свое мнение по делу, а увещание не проводилось потому, что вместо сторон участвовали их адвокаты. Несколько удивляет тон апелляционной жалобы Гурьева: он просит «переследовать» дело, «не ища оправдания, которое сопряжено было бы с бесславием бывшей его жены», но лишь в целях освобождения его от наложенного взыскания. Получается, что коллежский асессор или косвенно признал свою вину, или отчетливо осознал бесперспективность в борьбе с влиянием семьи Вяземских, к которой теперь принадлежала его бывшая жена.
Судя по отдельным фразам в жалобах обвиненного мужа, он в конце концов понял всю затеянную против него игру. Так, в одном месте он писал: «Помянутое решение Синода... учинено с явным отступлением от законов и с очевидною наклонностью к удовлетворению просьбы (курсив мой. — П.П.) бывшей жены его, Гурьева». Отсутствие показаний Каролины Борецкой Гурьев оценил так: «Ее молчание служило одной цели — не возбудить постороннего голоса для обнаружения всего скопа и заговора (курсив мой. — П.П.)». Скорый второй брак Натальи с Вяземским Гурьев оценил так: «Жена успела исходатайствовать себе право на вступление в новое супружество, в которое и вступила немедленно, тем самым обнаружилась цель всех несправедливых ее против меня поступков (курсив мой. — П.П.)».
Единственной целью жалоб М.В. Гурьева, как видно из их текста, было добиться отмены наложенной на него епитимьи, которая включала один год пребывания в монастыре. Монастырский режим, по словам Гурьева, мог окончательно подорвать его здоровье. Синод ве-
6 Ржевская Н.П. Личные воспоминания и все слышанное. Тула, 2010. С. 83.
лел освидетельствовать жалобщика. Врачи («физикат») Богословского Череменецкого монастыря, куда был послан Гурьев, дали следующее заключение: «несмотря на якобы имеющуюся желудочную лихорадку, при учиненном освидетельствовании оной болезни у Гурьева не оказалось, а жаловался он только на геморроидальные и грудные припадки... и в настоящем состоянии здоровья может следовать в монастырь». Со своей стороны, отставной коллежский асессор представил врачебное свидетельство, подписанное почетным лейб-медиком статским советником Семеном Вольфом, в котором отмечались рецидивы припадков желудочной лихорадки. При повторном исследовании, проведенном «физикатом» Богословского Череменецкого монастыря, было составлено такое заключение: болезненных припадков у Гурьева не найдено, но хилое сложение и привычный образ жизни не позволят ему переносить монастырской пищи. Преосвященный Серафим, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский, не решился своей властью изменить решение относительно епитимии, с чем он и обратился в Синод. 15 апреля 1836 г. Синод вынес окончательную резолюцию по этому делу: М.В. Гурьев освобождался от посылки в монастырь и должен был пройти семилетнюю епитимию под присмотром своего приходского священника.
Небольшой анализ допущенных, по мнению М.В. Гурьева, Санкт-Петербургской Духовной консисторией процессуальных нарушений можно начать с участия в производстве поверенных. Н.П. Розанов в своем исследовании «История Московского епархиального управления» упоминает о запретительных указах Синода от 6 ноября 1729 г. и 1742 г. 7 Последний из этих указов, судя по всему, был связан с рассмотрением в Казанской Духовной консистории дела Ксении и Дмитрия Кашкадамовых. В ходе процесса возник вопрос о допущении вместо одной из сторон представителя. Синод дал следующее разъяснение: поверенные могут быть использованы лишь в имущественных тяжбах, «а не в таковых делах, каковые касаются по тайне супружества, в каковом случае должно оному Кашкадамову всемерно доказывать в суде жену свою самому, тако ж и ей, Ксении, и оправдание, ежель какое имеет, чинить самой же, а не через поверенных»8. Есть сведения о том, что Московский митрополит (с 1775 по 1811 г.) Платон (Левшин) категорически не допускал участия поверенных в бракоразводных делах9. Но все-таки участие поверенных в бракоразводном
7 Розанов Н. История московского епархиального управления со времени учреждения Св.Синода (1721-1821). Ч. 2. Кн. I: Примечания. М., 1869. С. 124.
8 Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи (далее — ПСПиР). Т. I (25 ноября 1741-1743). Спб., 1899. № 127. С. 152.
9 Предполагаемая реформа церковного суда. Спб., 1873. С. 95; также об этом см.: Розанов Н. Указ. соч. Ч. 3. Кн. 1: Примечания. М., 1870. С. 84. Впрочем, митрополит
процессе иногда отмечалось в практике того времени. Так, в 1740 г. Санкт-Петербургская Духовная консистория рассматривала дело супругов Мининых, при чем вместо тяжело больной Марии Мининой ее интересы представляла сестра Ирина10. Почти через век после этого Устав Духовных консисторий (далее — УДК) 1841 г. (п. 244) допустил в виде общего правила участие представителей (вместо сторон) лишь в случае болезни, отлучки по службе или иных «заслуживающих уважения обстоятельств» и не иначе как по определению епархиального на-чальства11. В рассматриваемом деле Гурьевых никаких уважительных причин отсутствия сторон в суде, а также никакого определения об этом Новгородского и Санкт-Петербургского митрополита не значится. Более того, из жалобы М.В. Гурьева видно, что он ожидал вызова в консисторию для участия в процедуре увещания, т.е. был достаточно здоров, никуда не отлучался и имел время явиться в суд, так как уже не служил. Однако Духовная консистория ограничилась лишь объяснениями, предоставленными его поверенным, отставным юнкером Анисимовым.
Представительство позволяло супругам избегать участия в формальном судопроизводстве, когда приходилось давать доказательные ответы на довольно интимные вопросы. Однако формулировка УДК все-таки не позволяла населению пользоваться институтом представительства настолько широко, чтобы совсем избегнуть неприятных моментов бракоразводного процесса. То, что разводящиеся супруги далеко не всегда хотели являться в консисторию для личной дачи объяснений по делу, подтверждается многочисленными просьбами, поступавшими в Святейший Синод, о рассмотрении исков о разводе «без судоговорения»12. Только весной 1917 г. при деятельном участии представителей Петроградской адвокатуры (Шпицберга и Чернова) редакция соответствующих статей УДК была изменена, и теперь поверенные могли совершать за своих доверителей все процессуальные действия (за исключением возбуждения дела и явки к увещанию), при этом на участие поверенных в производстве уже не требовалось особое разрешение епархиального начальства (ст. 241 новой редакции УДК)13. Кроме того, новая редакция УДК впервые предоставляла
Платон вообще отрицательно относился к разводам (см.: Снегирев И.М. Начертание жития Московского митрополита Платона. Ч. 1, 2. М., 1835. С. 72).
10 Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода (далее — ОДДС). Т. XIX. Спб., 1913. Д. 157. Стлб. 264-271.
11 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е (12 декабря 1825-1 марта 1881 г.): В 55 т. Спб., 1830-1884. Т. XVI. Отд. I. № 14409.
12 РГИА. Ф. 796. Оп. 201. I отд. 4 стол. Д. 1246; Оп. 204. I отд. 4 стол. Д. 144, 218, 220, 310. Это лишь некоторые примеры дел, сохранившихся в РГИА, прошения по которым удовлетворены Синодом.
13 Расторжение браков. Определение Святейшего Синода об изменениях в делопроизводстве духовной консистории 1 мая 1917 г. № 2547. М., 1917. С. 4.
возможность обойтись без судоговорения по ходатайству сторон и при предоставлении ответчиком надлежащего отзыва по содержанию иска (ст. 248 новой редакции УДК). Так, в консисторский процесс в 1917 г. была впервые введен такой элемент состязательности, как свобода выбора формы доказывания.
Имело ли участие в бракоразводном процессе ХУШ—ХГХ вв. самих супругов действительно принципиальное значение или можно было безболезненно заместить их поверенными? Представляется, что по духу правового регулирования данного вопроса участие представителей в процессе вместо сторон было вполне уместно. УДК закрепил — плохо или хорошо — принципы разбирательства в духовных судах за 20 лет до преобразований 1864 г. Таким образом, этот документ не просто не знал тех принципиально новых начал, которые увидят свет в уставах Судебной реформы. Значение УДК как раз состояло в том, что он аккумулировал изменения канонических постановлений в России за последние сто лет. Именно об этом в 1838 г. говорил обер-прокурор Синода граф Н.А. Протасов, представляя проект Устава на высочайшее утверждение14.
Вот как оценивал консисторское судопроизводство по бракоразводным делам, закрепленном в УДК, профессор Н.А. Заозерский: «Вся постановка этих дел здесь — совершенно гражданская, но только дореформенная»15. Дореформенный процесс по гражданским делам в светских судах представлял собой суд по форме, что было закреплено еще законами эпохи Петра I. Но имеются документальные примеры того, что и духовная юстиция в XVIII в. могла действовать в супружеских делах по форме. Так, в 1770 г. жена подканцеляриста Правительствующего Сената Саввы Протопопова Ксения подала в Санкт-Петербургскую Духовную консисторию заявление с обвинением мужа в прелюбодеянии. Констистория намеревалась действовать в соответствии с Указом 1723 г. «О форме суда» 16 (т.е. произвести суд по форме), но этому помешало отсутствие ответчика17. В 1769 г. била челом на своего мужа Елена Алфимова и просила о разводе с ним. Санкт-Петербургская консистория обязала духовника Алфимовой сделать ей увещания о примирении, но они успеха не имели. Поэтому консистория постановила произвести суд по форме18. Здесь, кстати, не лишним будет заметить, что п. 7 Указа 1723 г. позволяет сторонам посылать в суд вместо себя «кого хотят» с «верющим пись-
14 Барсов Т.В. О собрании духовных законов. Спб., 1898. С. 56.
15 Заозерский Н.А. На чем основывается церковная юрисдикция в брачных делах // Богословский вестник. 1902. Т. 1. № 4. С. 674.
16 Законодательство Петра I. М., 1997. С. 841-845.
17 ОДДС. Т. L (1770 г.). Пг., 1914. № 253. Стлб. 320.
18 Там же. № 476. Стлб. 612.
мом», причем доверитель заранее обязывался не прекословить всему, что его адвокат сделает в процессе. Так что М.В. Гурьев, посылая вместо себя отставного юнкера Анисимова, должен был это понимать и не указывать в жалобе, что поверенный его оклеветал и предал.
Таким образом, законодательство XVIII в., которым руководствовались духовные суды, в принципе допускало участие в процессе поверенных вместо разводящихся супругов. Отдельным запретительным указам, как, например, по делу Кашкадамовых, консистории могли и не придавать универсального характера. Любопытно, что когда Московская консистория со ссылкой на упомянутые постановления 1729 и 1742 гг. отказала Елене Алфимовой в участии в деле ее поверенного, истица возражала, что мол в этих указах «никакого запрещения не положено»19. В итоге Синод допустил к процессу поверенного истицы «отставного от армии подпоручика Ивана Андреева Романова» с тем, чтобы «что им учинено будет, спорить и прекословить она не будет»20.
Упомянутое дело супругов Протопоповых содержит интересную деталь: за неявкой ответчика в консистории рассматривалась возможность решить дело не судом, а следствием21. К сожалению, разбирательство застопорилось из-за перевода Саввы Протопопова на службу в московскую канцелярию Сената и дело дальнейшего хода не имело. Но во всяком случае ясно, что у духовного суда был выбор моделей разбирательства. Правда, еще согласно Указу 1723 г. эта альтернатива упразднялась22, но, видимо, не во всех консисториях это принимали к руководству. Наконец, УДК 1841 г. установил уже единообразный процессуальный обряд.
УДК, систематизировавший опыт церковных судов XVIII-XIX вв., называет разбирательство по бракоразводным делам формальным, и оно действительно являлось таковым. Например, согласно п. 249 Устава, показания истца и ответчика записываются в прошнурованную тетрадь и подписываются обеими сторонами. Против каждого пункта обвинения ответчик предоставляет свои оправдания, а истец — доказательства (п. 250 УДК). «По приведении всех обстоятельств дела в ясность» из него (дела) составляется записка, в которой в краткой форме отражены все собранные материалы (п. 255 УДК). Эта записка и является тем документом, который рассматривается в Духовной консистории без участия сторон (п. 255 УДК). Если консистория постановила расторгнуть брак, то это постановле-
19 Там же. Стлб. 614.
20 Там же. Стлб. 622-623.
21 Там же. № 253. Стлб. 320.
22 «.и не надлежит различать (как бывало прежде) один суд, другой розыск, но токмо один суд» (Законодательство Петра I. М., 1997. С. 841).
ние вместе с делом и экстрактом из него отправляется на пересмотр в Синод (п. 259 УДК). Приведенные нормы содержат хорошо знакомые характерные черты, свойственные процессу XVIII столетия. Любой, кто пожелает сопоставить приведенные статьи УДК с пунктами Указа «О форме суда» 1723 г., сможет не только заметить текстуальные совпадения (ср., напр., пп. 3-4 Указа 1723 г. и п. 259 УДК, также п. 8 Указа 1723 г. и п. 255 УДК), но и выделить присущие обоим документам принципы процесса: письменность и отсутствие непосредственности.
Еще одна характерная черта дореформенного процесса — формальная оценка доказательств. В данном случае УДК необходимо сопоставить с другим документом, заложившим основу русского дореформенного судопроизводства, — Кратким изображением процессов или судебных тяжеб 1715 г.23 Конечно, в наиболее законченном виде формальная оценка доказательств до реформы 1864 г. была урегулирована в кн. VI (О судопроизводстве) т. X (Свод законов гражданских) и кн. II (О судопроизводстве по преступлениям) Т. XV (Свод законов уголовных) Свода законов Российской империи.
Документ петровской эпохи устанавливает градацию доказательств, среди которых признание — «лучшее свидетельство всего света» (п. 1 гл. 2 Второй части процесса). Среди свидетелей «лучшими» являются мужчины по отношению к женщинам, ученые по отношению к неученым, знатные по отношению к «худым» и, наконец, духовные лица по отношению к светским (п. 13 гл. 3 Второй части процесса). Совершенным или половиной доказательства могла являться купеческая книга в зависимости от определенных факторов (п. 5 гл. 4 Второй части процесса). Аналогичный подход демонстрирует УДК: согласно п. 252 выделяются главные и прочие доказательства. Главными доказательствами прелюбодеяния, согласно п. 252 УДК, являлись 2-3 свидетеля факта измены и незаконно прижитые дети. Прочие доказательства (письма, показания свидетелей, не бывших очевидцами, и пр.) лишь тогда принимались во внимание, когда являлись в совокупности или соединялись с одним из главных доказательств. Подобный «математический» подход видим еще в Наказе 1767 г. екатерининской Комиссии о составлении проекта нового уло-жения24. Кстати, именно Наказ стал, наверное, первым документом в России, где содержалась настоятельная рекомендация принимать во внимание показания не одного, а двух-трех свидетелей (п. 120). Тем, что главным доказательством в прелюбодейных делах являлось
23 Там же. С. 824-841.
24 Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е (1649-12 декабря 1825 г): В 45 т. Спб., 1826-1830 (далее — 1-е ПСЗРИ). Т. XVIII. № 12949. Ст. 176-177.
не собственное признание, а показания очевидцев, церковное право обязано обер-прокурору А.Н. Голицыну25.
От формального подхода церковная юстиция так и не смогла избавиться до начала XX в. Только указанное выше определение Синода от 1 мая 1917 г. вместо математического подсчета доказательств допустило их исследование (ст. 249 новой редакции УДК), а деление на главные и прочие доказательства вовсе исчезло из Устава (ст. 250 новой редакции).
Процесс по бракоразводным делам в начале XIX столетия приобрел еще одну, свойственную гражданскому судопроизводству черту, которую сохранил, невзирая на судебную реформу второй половины века, — рассмотрение дела в ревизионной инстанции. Этой инстанцией с 1805 г. стал Святейший Синод26. В светских судах ревизионное производство было упразднено в ходе реформы 1864 г., но церковные процедуры оказались и здесь удивительно консервативны. Переломить ситуацию смогли лишь революционные события 1917 г.: определением Синода от 1 мая сего года решение консистории вступало в законную силу, если в течение месячного срока не было обжаловано заинтересованным лицом (ст. 255 УДК в новой редакции).
Все это подтверждает высказанную точку зрения профессора Н.А. Заозерского о «гражданской» постановке консисторского процесса XVIII—XIX вв. Именно «гражданская» постановка консисторского бракоразводного процесса по причине прелюбодеяния, как представляется, сделала центральным его пунктом доказывание факта супружеской измены. Между тем УДК закрепил в таких делах одну процедуру, которая не только принципиально отличала духовное судопроизводство от гражданского, но и должна была иметь особенное, нравственное значение. Такой процедурой являлось увещание супругов к сохранению брачных отношений. Согласно п. 243 Устава, перед началом формального производства епархиальное начальство поручало доверенным лицам увещать супругов, чтобы они «прекратили несогласие Христианским примирением». Эта процедура была известна консисторской практике задолго до принятия УДК. Напомним, что М.В. Гурьев в жалобе как раз указывал, что он ожидал проведения увещания, чтобы примириться с женой, а вместо этого лишь получил на руки решение духовного суда о разводе.
Имеется немало примеров, когда духовенство задолго до издания УДК 1841 г. пыталось воздействовать на супругов с целью «прекращения их несогласия христианским примирением». В XVIII в. процеду-
25 См.: Полянский П.Л. Дело Шелковникова: к вопросу о разграничении компетенции российских церковных и светских органов в брачных делах в XIX веке // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11. Право. 2014. № 5.
26 1-е ПСЗРИ. Т. XXVIII. № 21585.
ра увещания не только была известна консисториям, но и предваряла собой формальный процесс. В отдельных случаях увещания по одному делу производились несколько раз. Профессор Н.А. Заозерский, рассматривая нормы УДК 1841 г., обратил особое внимание на то, что увещание Уставом предусматривалось только один раз — до начала формального процесса, в то время как Кормчая книга Константинопольской церкви (Пидалион)27 предлагала увещать разводящихся супругов не только до начала судебного разбирательства, но и перед вынесением решения28.
Н.А. Заозерский тонко замечает, что перенос акцента в консисторском бракоразводном процессе на установление факта физиологической измены мешал установить степень разрушения супружеской симпатии29. Лишь полное уничтожение этой симпатии (нравственно-психологический факт) должно, по мнению ученого, влечь за собой развод. И наоборот, если доказанное прелюбодеяние не повлекло окончательного супружеского разлада, то от духовного суда зависит продолжение попыток примирения или, во всяком случае, предоставление супругам время на раздумье перед окончательным расставанием. В статье, написанной в 1902 г., канонист Н.А. Заозерский сделал смелый для того времени вывод о том, что отношение к разводу как к следствию полного разрушения супружеской симпатии, несомненно, потребует расширения допустимых законом поводов к расторжению брака. Увеличение количества разводов вследствие этого расширения не должно пугать, считал ученый, поскольку количество фактических разводов на практике и так огромно. Консисторский же процесс, как его регламентировал УДК, доступен лишь тем, кто может оплатить услуги «дельцов по бракоразводным делам», предлагающих архиереям «порнографические повести наемников — свидетелей-очевидцев»30. Вместо архаичного формального процесса Н.А. Заозерский считал необходимым ввести «суд по внутреннему убеждению и порядок судопроизводства по Уст. 1864 г.»31, но при этом сохранить разводы в ведомстве духовной юстиции, так как у гражданского суда отсутствуют средства нравственного воздействия на супругов.
Насколько было необходимым для разводящихся супругов нравственное воздействие консисторских судей, хорошо показывает практика: с течением времени поток прошений в Синод о производстве без увещания увеличивался. В 1908 г. циркулярным указом № 16
27 В редакции, действующей на момент написания Н.А.Заозерским статьи.
28 Заозерский Н.А. Указ. соч. С. 680.
29 Там же. С. 679.
30 Там же. С. 686.
31 Заозерский Н.А. Указ. соч. (окончание) // Богословский вестник. 1902. Т. 2. № 6. С.302.
Синод даже был вынужден напомнить епархиальному начальству, что без преподания пастырского увещания о примирении тяжущимся супругам консистория не может приступить к бракоразводному делу32. Однако лучше всего о желании православного населения России освободиться от нравственного воздействия Духовных консисторий говорит п. 240 УДК в редакции, предусмотренной определением Синода от 1 мая 1917 г.: «Сторона, просящая духовную консисторию об освобождении ее от увещания, освобождается от преподания ей такового». Но даже и без специального прошения уклонение супругов от увещания, согласно новой редакции данного пункта, не приостанавливало судопроизводство и не задерживало разрешения дела по существу.
Итак, рассмотрев доводы жалобы, принесенной М.В. Гурьевым на решение Санкт-Петербургской Духовной консистории, можно сказать следующее. Широкое участие поверенных в бракоразводном судопроизводстве нормативными актами по церковным делам однозначно не запрещалось. Осуществление суда по форме в духовных судах происходило на основании законодательства XVIII в., дозволявшего и никак не дозировавшего участие поверенных. Более того, доверитель был не вправе оспаривать слова и действия своего адвоката, что позже пытался делать М.В. Гурьев. Санкт-Петербургская Духовная консистория в 30-е гг. XIX в. была еще относительно свободна в выборе процессуального обряда, поэтому согласилась на участие поверенных вместо самих супругов и осуществила лишь формальное производство. Поскольку адвокаты не сочли нужным требовать для допроса Каролину Борецкую, то и консистория не проявила здесь инициативы. Признание поверенного Анисимова о знакомстве Гурьева с Борецкой в совокупности с показаниями свидетелей духовный суд счел достаточным основанием для обвинения ответчика. Увещание супругов к примирению также еще не входило в обязательный обряд судопроизводства по данной категории дел, поэтому Санкт-Петербургская Духовная консистория не совершила никакого нарушения, ограничившись лишь судом по форме. Конечно, консистория могла вызвать М.В. Гурьева для производства увещания, но, может быть, именно за пропуск этой необязательной процедуры князь А.Н. Вяземский и заплатил 40 тыс. ассигнациями? Кстати, в деле нет сведений и об увещании истицы Натальи Гурьевой.
В литературе последних десятилетий можно встретить суждения о высокой нравственности и религиозности русского народа в дооктябрьский период. Если это и было так, то явно вопреки законода-
32 Григоровский С.П. О разводе. Причины и последствия развода и бракоразводное судопроизводство. Историко-юридические очерки. Спб., 1911. С. 91.
тельству, вручившему церковному суду судьбу браков православных христиан России. В деле, послужившем основой настоящей статьи, Духовная консистория и Синод не предоставили шансов отставному коллежскому асессору Гурьеву остаться с женой, по словам апостола Павла, «плотью единой» (Еф. 5; 31). Впервые задача примирения разводящихся супругов была сформулирована в российском законодательстве в годы Великой Отечественной войны33. Советский законодатель, конечно, не имел цели достичь в бракоразводном процессе христианского примирения, ибо заботился, скорее, о благоприятных условиях воспитания несовершеннолетних детей. Но показательно, что гражданской власти понадобилось менее тридцати лет, считая с 1917 г., чтобы осознать и реализовать то, чего духовному ведомству дооктябрьского периода так и не удалось достичь за несколько веков.
Список литературы
1. Благово Д. Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Спб., 1885.
2. Законодательство Петра I. М., 1997.
3. Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской Империи. Спб.; Пг., 1879-1911; 1910-1915.
4. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Спб.; Пг., 1868-1915.
33 П. 25 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г. (Ведомости Верховного Совета СССР. 1944. № 37).
