О некоторых новых направлениях в исторической науке (в связи с выходом монографии тт. Мякина «Сапфо. Язык, мировоззрение, жизнь». СПб. : Алетейя, 2004. - 240 с, илл. )

Селиванова Л.Л.

КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ

О НЕКОТОРЫХ НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ (в связи с выходом монографии Т.Г. Мякина «Сапфо. Язык, мировоззрение, жизнь». СПб.: Алетейя, 2004. - 240 с., илл.)

Поэзия и личность великой древнегреческой поэтессы VI в. до н.э. Сапфо с острова Лесбос, этой «десятой музы» античности достаточно хорошо освещены в западной научной литературе. Нельзя сказать, что отечественная наука совсем уж не проявляла интереса к этой теме. Но историки-антиковеды не особенно жалуют своим вниманием мелическую поэзию и поэтов греческой лирики, не находя здесь материала для собственно исторических изысканий1, и в большинстве своем работы о Сапфо и Алкее (преимущественно статьи) принадлежат перу классических филологов. Последние же монографические исследования относятся еще к дореволюционному периоду. Почти сто лет прошло со времени выхода в свет книги Вяч. Иванова «Алкей и Сапфо» (М., 1914), а рукопись О.М. Фрейденберг «Сафо: к происхождению греческой лирики» (1946-1947 гг.) не опубликована до сих пор. В этом смысле монография новосибирского филолога-классика, который помимо изучения языка Сапфо, обращается к историческому анализу жизни и творчества поэтессы, в известной степени заполняет образовавшуюся лакуну. Однако эта работа интересна еще и своим подходом: автор ставит своей целью проверить методами филологической науки выводы ученых гендерного направления. Исследуя, таким образом, «сквозную» тему, Т.Г. Мякин работает, по сути, в междисциплинарном пространстве, на стыке двух наук - традиционной и новой. Впрочем, новой она названа условно. В зарубежной исторической науке гендерный подход не просто официально признан наряду с другими, но давно уже занял прочное, уважаемое место, его изучают в университетах, его последователями являются авторитетные историки. Издаются специальные журналы и альманахи2, проводятся различные семинары, коллоквиумы, конференции, как, например, «Скандинавский симпозиум гендерной и женской истории античности»3 или дискуссионный форум «Гендерные исследования в науках о древности»4. На Трирском заседании этого форума (13-14 июля 2000 г.) в докладе Б. Файхтингер было подчеркнуто, что, несмотря на некоторые ограничения, гендерные исследования в сфере антиковедения имеют позитивные перспективы развития в силу специфической ситуации с источниками: «ярко выраженная патриархальная и андроцентристская основа греко-римской культуры есть архэ всех без исключения гендерных рассуждений, и по сей день оказывающих влияние на европейское мышление, что прямо-таки вынуждает науки о древностях отдать приоритет изучению корней и основ современных гендерных дискурсов»5. Характерно, что интерес к этой проблематике в отечественном антиковедении за редчайшим исключением проявляют опять же не историки6. Между тем гендерные

исследования сегодня пронизывают собой все области исторической науки. Это огромное междисциплинарное поле охватывает социально-экономическое, демографическое, социологическое, культурно-антропологическое, психологическое, интеллектуальное измерения7. Темы: «семья», «приватное/публичное», «право», «политика», «религия», «образование», «культура» и др. являются ключевыми в гендерной истории. Чем объясняется высокомерное отношение отечественного ан-тиковедения к этому направлению8, сказать трудно. То ли потому что у нас все еще безграмотно путают гендерный подход с феминизмом9 или еще того лучше с «гей-ской» проблематикой (позиционируя тем самым место нашей науки в мировой), то ли по причине научной ревности собратьев по профессии, a limine отвергающих эвристический потенциал нового направления, то ли в силу традиционной академической консервативности, боязни всего нового. Справедливости ради, заметим, что указанный подход давно и успешно развивается в отечественных медиевистике, мо-дернистике, в исследованиях по русской истории, в этнологии, социологии, культурологии, социальной истории и др.

В разгар перестройки, когда критике подвергалось практически все из нашего недавнего прошлого, кто только не ругал партийность советской исторической науки, однолинейность ее методики, ограниченность ее мировоззрения, ставившего во главу угла изучение так называемого «соцэка», когда историки древнего мира в той или иной мере вынуждены были заниматься проблемами рабства и классовой борьбы. И вот революция произошла, желанные свободы получены, и можно было начинать, повинуясь призывам СМИ, «выдавливать из себя по капле раба». Что же изменилось? Место «соцэка» прочно заняла политическая история, выступающая к тому же порой не в лучшем своем проявлении - в виде историцистской политологии. Войны, колонизация, международные отношения, формы политического устройства, проблемы полиса, формы собственности и государство, вопросы гражданского общества, политические теории, политическая история и практика, политическая борьба, династические дрязги, «родовые схватки» аристократических кланов, споры о датах и т.п. Ничего, в сущности, не изменилось, и не должно было измениться10. Вспоминается, как после известных событий 1991 г. историки партии активно начали переквалифицироваться в политологов, а на дверях кафедр истории КПСС спешно обновлялись таблички: «кафедра политологии», «кафедра политической истории», «кафедра социально-политической истории XX века» и т.п. За дверями оставались те же специалисты, преподающие теперь уже новые дисциплины. «Модными» на всех уровнях становятся обсуждения проблем построения «подлинно демократического» общества и сравнение современной демократии с античной. В научных публикациях по античности с этого времени начинает преобладать тематика, посвященная истокам и значению древнегреческой демократии, проблеме власти в демократических Афинах, политической борьбе знати и демоса, роли толпы в политической жизни древней Греции и Рима, политической философии и ораторскому искусству, идеологии ранней и поздней греческой тирании, соотношению монархии, тирании, демократии, олигархии, охлократии и плутократии и т. д. История в очередной раз послужила идеологической подпиткой власти, и не важно, осознавали ли сами ученые, занимающиеся, конечно же - sancta simplicitas! - «чистой наукой», в какой костер подкладывали свою вязанку хвороста. Впрочем, пока еще никто не опроверг ленинского тезиса «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Как выразился Арнольд Тойнби, «историк не может абстрагироваться в своих мыслях и чувствах от влияния среды, в которой живет», «способ исторического мышления находится под сильным влиянием сиюминутного социального окружения, в котором оказывается мыслитель»11. «Все зависит от способа (и уровня) интерпретации!» - писал крупный советский антиковед С.Л. Утченко. «Исторический факт есть всегда факт интерпретированный», причем не вообще, а «интерпретированный особым образом...для историка заданный уровень интерпрета-

ции определяет весь ее дальнейший ход, развитие.Существует ли “свобода” выбора, когда встает вопрос об уровне интерпретации? Формально - полная, фактически же выбор всегда обусловлен исторически и социально»12. Спору нет, указанные темы нужно исследовать независимо от конъюнктуры. Но когда какое-то одно направление в науке абсолютизируется и начинает притязать на обладание единствен-

„ 13

но верной методикой постижения научной истины , впору задуматься о «тоталитаризме» в одной, отдельно взятой отрасли знания, примеров чему можно привести великое множество опять-таки из того же изруганного прошлого. Не говоря уже о том, что снобизм по отношению к коллегам по цеху с претензией на «гламурный14 интеллектуализм» - скорее свидетельство инертности и узости научного мышления, нежели эрудиции и глубины знаний. (К слову, джентльменский кодекс чести однозначно трактует снобизм как моветон и вернейший признак вульгарности15, которой обычно сопутствуют понятия «affectation» (претенциозность) и «ostentation» (нарочитость, выставление напоказ, хвастовство). «Денди, - сказал как-то Ш. Бодлер, - никогда не может быть вульгарным»16).

«Мир истории, - писал Карл Ясперс, - в целом необозрим, хотя в отдельных его явлениях есть множество доступных исследованию каузальных, мотивационных, ситуационных и смысловых связей. Все они, открываясь нашему взору, обнаруживают свой частичный характер; познание их никогда не ведет к убедительному знанию целого. Ошибочность тотального понимания истории проявляется в монокаузальности мышления, то есть в сведении всех явлений к одному принципу, то ли посредством абсолютизации очевидного каузального фактора17 (например, экономического фактора истории), то ли посредством распространения до пределов целого какого-нибудь одного, как будто понятого в его субстанции процесса. Тотальное знание и основанное на нем тотальное планирование практически ведет к странным последствиям: поскольку все уже известно, нет больше необходимости исследовать и размышлять»18. Традиционные темы, посвященные проблемам религии, науки, культуры, образования оказываются оттесненными на роли второго плана (= второго сорта). Практически нет работ о роли личностей в истории (если не считать биографий государственных и политических деятелей античности). Проблемы соотношения и совмещения микроанализа и макроистории антиковедами вообще не обсуждаются, хотя вопрос этот неоднократно поднимался в работах Г.С. Кнабе19, по-прежнему оставаясь vox clamantis in deserto. История при таком подходе предстает неким механистическим процессом, непрерывном конвейером, в котором люди являются винтиками либо статистами пьесы, написанной самим же 20

исследователем . Между тем, не нами замечено: «Под каждой могильной плитой лежит всемирная история». Н.А.Бердяев писал: «Человеческая личность есть потенциальное все, вся мировая история»21. То, что история персоналистична и для каждого человека объективная всеобщая история одновременно являе тся и его личной

22

историей - элементарная, хотя и труднопостигаемая истина , как и та, что люди, творящую историю - не безликая и бесполая масса.

Поэтому появление книги, посвященной личности неординарной и неоднозначной, совершенно не связанной с политикой, женщине-поэтессе, оставившей яркий след в мировой истории, имеет особое значение. Исследования, использующие выдающиеся памятники литературы, являются наиболее многообещающими также и в гендерной истории, что связано с крутым поворотом в современном гуманитарном знании и новым сближением истории и литературы.

Автор монографии ставит своей задачей реконструировать особенности мировоззрения поэтессы, проследить жизненный путь и ее роль наставницы в возглавляемом ею фиасе девушек, а также выяснить назначение этого женского кружка. Эти вопросы уже не одно столетие вызывают споры среди исследователей. Среди различных точек зрения, обзор которых дается во введении, автор выделяет господствующий на сегодня взгляд на Сапфо как «учительницу» благородных девушек,

которые обучались в общине поэзии, музыке, танцам и посредством своеобразной инициации проходили подготовку к супружеской жизни. Вместе с тем, указывает автор, в 80-90-е годы прошлого века эта концепция стала подвергаться обоснованной критике со стороны ученых гендерного подхода, которые трактовали поэзию Сапфо как «женский дискурс», а ее фиас как мистериальное содружество женщин преимущественно одного возраста. Т.Г. Мякин рассматривает поэзию Сапфо как сложный дискурс, полагая, что «функция сафической поэзии состояла в активации представлений, сводимых к воспроизводящейся на глубинном уровне оппозиции “я” - “желаемое”», которое у Сапфо предстает как активный субъект женского рода (Владычица, Благая, Елена, Киприда и т.п.). Автор признает, что специфичность активируемых сапфическим дискурсом представлений является важным аргументом в пользу исследователей, представляющих так сказать «феминистское направление» в сафистике, но полагает, что эти выводы нуждаются в подтверждении. Для этого необходимо проанализировать «весь представленный в архаических текстах спектр лексико-семантических вариантов тех слов, что связываются у Сапфо с представлением об активном субъекте-женщине (= женском божестве)». Только так, по мнению автора, можно будет узнать «имя розы», то есть «реконструировать психологию поэтических коммуникаций ее фиаса, подыскать ключи к миру, имя которому “Сапфо”»23.

В главе I «Сапфо и “черная земля “» автор вначале определяет общий круг представлений, связанных с образом Геи-земли. Это всеобщая мать, всепорождающая и всепоглощающая женская стихия, хранительница умерших, а также безопасная и плодоносная Земля-родина, единственный приют для своих граждан. У Сапфо эти характеристики вписываются в парадигму Афродитовой мифологии (мифологии Великого женского божества), так как порождающее природное начало («черная земля») отождествляются у нее с женщиной. Автор подробно разбирает фр. 16, связанный с интерпретацией «черной земли» (уа цеХаьуа): «одни говорят, что на земле черной всего прекрасней войско всадников или пеших или кораблей, я же считаю -то, что любимо». Для Сапфо ее любимица Анактория милей войска лидийского. Та же мысль выражена во фр. 132, где речь идет о дочери поэтессы: «Есть у меня прекрасная девочка, обликом // Схожая с золотыми цветами - Клеида любимая; // За нее я ни Лидию всю,. не возьму». Автор не соглашается с точкой зрения, что в указанных фрагментах постулируется тематическая оппозиция «любовь - война», понимая высказанную в них идею как утверждение женской субъективности в мире мужской культуры. Отметим, что при этом нет необходимости отвергать и противопоставление «война - любовь», ибо это частный случай общей антитезы «мужское - женское», тем более что в этой же главе и далее автор стремится доказать военные черты в культе богини любви. «Черная земля» для поэтессы - это также и «скорбная земля», и сама Сапфо, лишенная Афродиты (любящей подруги), терзаемая «досадой и горем».

В главе II «Язык цветов» автор, идя от общего к частному, рассматривает специфику восприятия поэтессой мира растений. Как полагает Т.Г. Мякин, особенности мировоззрения Сапфо можно реконструировать с помощью выявления тех специфических значений и дополнительных эмоциональных коннотаций, которыми у Сапфо отмечена базовая лексика ее поэзии: «цветок» (ау0о?), «роза» ((Зро8оу), «фиалка» (Гоу), «шафран» (кроко?), «гиацинт» (Мкьу0о?), «лотос» (Хито?). Сапфо очень любит цветы, они у нее соотносятся с «лугом» (Хеьциу), «питающим лошадей» (шторото?), и «нивой» (ароира). Эти слова наделены у нее как обсценным смыслом, так и значением чистого, девственного духовного луга, и в целом символизируют женщину. Автор приходит к выводу, что цветы у Сапфо отражают эмоции, связанные с мифологической образностью и культом Афродиты и персонажей ее круга (Пейто, Эрос, Елена, Адонис, Хариты). Из всех цветов на первом месте по частотности у поэтессы стоит роза как образ всего Прекрасного и Божественного, цветок

Афродиты, олицетворение Великой богини-матери, символ женского начала. Нельзя не согласиться с автором, что букет цветов у Сапфо «был бы еще пестрее, пышнее и разнообразнее, если бы песни ее дошли до нас в сколько-нибудь полном виде. Кроме розы, фиалки, шафрана и гиакинфа Сапфо известен - как цветок смерти и потустороннего мира - лотос... Она знает кервель и донник (“нежный кервель и многоцветный мелилот”)»24. Заметим только, что слова Мкьу0о?, 'Такьу01а, шкьу01уо? логичнее было бы переводить привычными «гиацинт»25, «Гиацинтии», «гиацинтовый», уж коли уаркьстсто? автор переводит латинизированным «нарцисс», а не «наркисс». Оба цветка связаны со смертью, печалью, трауром, но в то же время наделены ярко выраженной мужской семантикой26.

Третья глава, символически названная автором «Сапфо. “Имя розы”», посвящена жизни и творчеству великой Лесбийки, месту и роли ее культового сообщества в культурной жизни Митилены VII-VI вв. до н.э. Т.Г. Мякин начинает с имени Сапфо (2апфи), которое также иногда пишется как Сафо и Саффо. Сама поэтесса называет себя Псапфа (Фапфа). На митиленских монетах I в. н.э. зафиксировано написание Фапфи (Псапфо). Этот изначальный вариант филологи соотносят со словом «песок» (фаццо?), возводя имя поэтессы к фафаро? («сыпучий, рыхлый»). Точные годы жизни Сапфо неизвестны. Родиной ее была, по всей видимости, Митилена. Происходила она из аристократического рода, отцом ее был Скамандр (или Ска-мандроним). Как показывает автор, в клане Скамандронима роль женщины была особенно значимой, женщины этого рода были жрицами «Идейской матери», которая как Великая богиня почиталась в разных ипостасях: Артемиды (наиболее почитаемая на Лесбосе богиня), Геры, Афины-Атаны, Афродиты. По мнению автора, Сапфо так же была жрицей Великой матери. На Лесбосе единым именем этой богини было Макаьра («Благая»), Макайра санкционировала верховную власть царствующего дома Пенфилидов. В культе этой богини важнейшую роль играли аграрные обряды, одним из элементов которых были «празднества красоты» каХХьсттеьа. Возможно, состязания лесбийских девушек в красоте носили характер инициации. Именно здесь видит автор истоки того тонкого чувства прекрасного, которое было присуще Сапфо: «вся ключевая символика ее поэзии, все те сокровенные, интимные смыслы, которыми отмечены у Сапфо сладостная роза и волшебная фиалка, золотой шафран и мужественный гиакинф, как словно сами эти прекрасные цветы, произрастают именно из далекого мира детства - мира обряда, полнящегося поэзией и эротикой»27. В общине девушек, которую возглавила поэтесса, помимо отправления публичных служб, практиковался «тайный культ» женского божества.

В конце VII - начале VI вв. до н.э. во многих греческих полисах бушевали социальные бури, связанные с борьбой знати и демоса и получившие в науке название «архаических революций». В Митилене, как и везде, эта революция началась с противоборства аристократических кланов: Пенфилидов, представителей земледельческой знати, и Клеанактидов из рода Скамандронима, «новой аристократии». В результате этих политических боев погиб отец Сапфо. Девочке тогда было шесть лет, на всю жизнь сохранит она острую неприязнь к Пенфилидам. После убийства Пен-фила власть оказалась в руках тирана Меланхра из рода Клеанактидов, а после его свержения тираном стал другой Клеанактид - Мирсил, сын Клеанора. В это время Сапфо стяжала свою первую славу. Таким образом, по мнению автора, социальные и политические потрясения 610-570 гг. до н.э. вызвали к жизни великую лесбосскую поэтессу Сапфо, «явив миру неувядающее чудо лесбосской мелики». Расцвет творчества поэтессы приходится на период тирании Мирсила (ок. 610-596 гг. до н.э.), а само имя Сапфо нередко прямо связывается с лидийским царем Алиаттом. Автор предлагает свою реконструкцию политических событий на Лесбосе. Лидия, державшая в страхе и трепете всю греческую Малую Азию, установила свой контроль над Лесбосом с помощью Мирсила. Стремясь выглядеть избранником фригийской «Идейской матери», Кибебы-Кибелы, Алиатт придает культу лесбосской Афроди-

ты поистине азиатский размах, в частности оказывая поддержку фиасу Сапфо и ее семье. Он щедро одаривает школу девушек царскими умащениями, лидийскими арфами, «пестрыми лидийскими митрами», лидийскими сандалиями и сапожками изысканнейшей работы. Взамен всего этого, «как бы в “оплату за услуги”, Мирсил и Сапфо пополняли гарем Алиатта, а также. святилище Кибебы в Сардах» воспитанницами фиаса. «Такие поставки “живого товара”, в целях ублажения душ и тел восточных - лидийских, а затем и персидских - властителей, вовсе не считались в те времена чем-то ужасным и из ряда вон выходящим». Как считает Т.Г. Мякин, «Сапфо и Мирсил были отнюдь не одиноки, так выражая свое расположение к Алиат-ту». В пример автор приводит историю с коринфским тираном Периандром, который отправил в Сарды к Алиатту 300 мальчиков из знатных семей для оскопления. Также колхи и эфиопы в качестве «добровольного дара» отправляли персидскому царю мальчиков и девочек28. После того, как Мирсил в результате заговора бежал из Митилены и вскоре умер, к власти пришел «худородный» Питтак. Сапфо пришлось отправиться в изгнание на Сицилию. Здесь слава поэтессы достигла общегреческих масштабов. Около 585 г. до н.э. Сапфо возвращается в Митилену. Десятилетняя эсимнетия (590-580 гг. до н.э.) Питтака принесла городу покой и процветание. Проявив себя мудрым политиком и законодателем, Питтак, в конце концов, был причислен к «семи мудрецам» древней Греции. Сапфо примиряется с ним, в ее доме вновь собираются девушки, но прежнего размаха у фиаса уже нет: в полную силу действовали законы против роскоши, принятые Питтаком. Сапфо дожила до глубокой старости и умерла окруженная почетом и уважением. Точная дата ее смерти неизвестна так же, как и дата ее рождения.

На вопрос, поставленный в начале книги, каково же имя розы, автор отвечает, что наиболее точным из всех является определение музы. Именно так называл лесбосскую поэтессу Платон (АР. IX. 506):

Девять считается Муз. Но их больше: ведь Музою стала

И лесбиянка Сапфо. С нею их десять теперь.

Автор завершает свою работу знаменательными словами: «Первооткрыватель-ница субъективной чувственности, великая древнегреческая поэтесса действительно явила миру новую ипостась человеческого бытия - тот безграничный и таинственный микрокосм любви, который один сообщает человеческому существованию

29

единственность и неповторимость» .

Прокатившиеся за последнее время волны социальных потрясений всякого рода и неизбежно сопровождающие их гендерные «перекосы» в обществе возродили интерес к прежде запретным темам, в частности, к теме однополой любви. В этой ситуации для ученого очень важно сохранить холодную голову, удержать необходимый разумный баланс, не переступить ту опасную черту, за которой начинается превращение науки в журналистику30. Это оказывается иногда очень непросто: соблазн велик, и грехопадения случаются. Процесс проникновения элементов обыденного сознания в сферу научного мышления, к сожалению, не миновал и академические круги. Некоторые деликатные темы, долженствующие быть объектами строгого научного исследования, порой приобретают искаженный, окарикатуренный облик, так как рассматриваются и обсуждаются в духе, весьма далеком от принятого в сфере «чистой науки»31. Тем большее уважение вызывает позиция автора, который подает щекотливую тему корректно, выдержанно, с достоинством ученого. Т.Г. Мякин не разделяет мнение (имеющее до сих пор много сторонников) крупнейшего немецкого филолога-классика У. ф. Виламовица-Меллендорфа, что «любовь» (фьХота?) Сапфо - это эрос дружбы (ери? фьХьа?), указывая на глубокие чувственные переживания поэтессы, исполненные физиологического смысла. Вместе с тем он подчеркивает, что творимая на всенощной фьХота? девушек происходит в

состоянии транса, божественной одержимости. В облике любящей Афродиты, летящей на колеснице на помощь Сапфо поэтесса воссоздает образ своей ритуальной «супруги» (aw£u£) - «той, какой была она, когда любила, когда в ней была Афродита. Перед нами почти гомеровское понимание эпифании божества как его воплощения в человеке»32. Справедливо обращает внимание автор на эзотерическую сторону лесбийского ритуала, трактуя полет на золотой колеснице Афродиты как метафору, мифологический эвфемизм, указывающий на сакральный характер сексуального акта как древнейшую форму обретения сокровенного знания33. По мнению Т.Г. Мякина, «тайный культ» женского божества в фиасе Сапфо имел специфические, принципиально новые черты. Служение богине осуществлялось в фиасе через ритуальное супружество девушек a trios, взаимные обязательства любви, особый язык, в котором слова «луг», «роща», «земля», «фиалки» знаменуют богоявление, «присутствие Великой богини любви. Афродита, творимая Сапфо, имеет неповторимо индивидуальный, “сапфический” облик, в ней раскрывается истина субъективной чувственности». В интимных обрядах вершилось новое постижение Афродиты в состоянии «богоохваченности», слияние с богиней и отождествление с ней. В этом же смысле следует понимать призыв к Киприде прийти в золотые рощи, рукою щедрой разлить нектар, «смешанный тонко»: ритуальный напиток объединял культовое сообщество в единое целое (как в христианстве таинство евхаристии). Эту любовь Сапфо понимает как любовь, благорасположения к ней и ее ученицам самой бессмертной богини, свидетельство «подлинной одержимости Сапфо и девушек (женщин?) ее фиаса Афродитой»34.

Разумеется, это сокровенная сторона сапфического культа, полностью понятная и раскрываемая только для узкого круга посвященных. Подлинное религиозное чувство, обряд как служение божеству, а также живая поэтика мифа невозможны без личностного переживания мифологической традиции. В этом смысле случай с фиасом Сапфо уникален тем, что представляет собой интересный инициатический и метафизический вектор, направленный на очень важные духовные ценности и проявляющийся в ритуальном акте мистического слияния с божеством, которое есть Любовь и которое есть Женщина. (В этой связи, очевидно, следует пересмотреть точку зрения, согласно которой, грекам издревле было чуждо желание стать божеством35, и только с Платона началась «революция в религиозном чувстве Запада»36). И здесь лежат корни оппозиции женскому культу со стороны поэтов VIII-VI вв. до н.э. (Гомера, Гесиода, Алкея, Семонида Аморгского и прочих), утверждения, что лесбийская любовь, в отличие от «греческой любви» не священна для Афродиты и даже внушает ей отвращение. Здесь же кроются причины последующего очернения имени поэтессы, которую сделали женщиной сомнительной репутации, даже распутной гетерой37. В древности имя Сапфо было окружено неизменным почетом и благоговейным уважением. Прекрасная, одаренная женщина была также женой, заботливой сестрой и любящей матерью. Она дожила до преклонных лет в окружении своих учениц. Ей воздвигались статуи, на монетах Лесбоса чеканились ее изображения, ее называли лесбосской Музой. Она изобрела особый размер, который в ее честь был назван сапфической строфой. В музыке Сапфо создала новую гармонию - так называемую «миксолидийскую», отличающуюся патетическим характером. Великую поэтессу чтили в Митилене еще в III в. н.э. Ее считали идеалом красоты, и всем классически красивым женским головкам уже приписывалось ее имя. (К сожалению, достоверных портретов поэтессы до нас не дошло, ее изображения сильно отличались уже в античности, о чем можно судить также по приведенному в книге иллюстративному материалу). Если для Платона Сапфо была мудрой (стофг|), прекрасной (каХг|), для влюбленного в нее Алкея «фиалкокудрой», «улыбчивой чистой девой» 8, то у поздних авторов она превращается в какую-то дурнушку, чернявую и невзрачную: «Наружности она была, как представляется, самой невыразительной и очень некрасива: ибо и на лицо была черна, и рос-

том совсем маленькая.» (P. Oxy. 1800. Fr.1). Эти побасенки и легенды (вроде истории о любви стареющей поэтессы к мифическому красавцу Фаону39, из-за которого она покончила с собой, бросившись в море с Левкадской скалы40) возникли после смерти Сапфо, когда уже ничего не мешало (особенно поздним греческим комедиографам) творить на потребу публики.

Правомерен вывод автора о том, что «возвышение военно-торговой “героической” аристократии в VIII-VI вв. до н.э. ... сопровождалось ревнивыми нападками со стороны певцов военно-дружинной знати на полутуземные и “пролидийские” культы матриархальной ориентации. “Илиада” и “Одиссея” утверждают единый Олимпийский пантеон во главе с Зевсом-патриархом, сознательно оттесняя на задний план и подвергая оскорблениям как Великую Артемиду, так и Афродиту Киприду41...»42.

Однако с мнением автора о том, что ученицы Сапфо готовились для пополнения лидийских гаремов и для сакральной проституции, нельзя согласиться. Неубедительной в этой связи представляется также отождествление молодых рабынь Сапфо с paidivskai (букв. «отроковицы»), лидийскими девушками, которые зарабатывали себе на приданое проституцией и после смерти царя Алиатта своими руками насыпали ему земляной курган (Hdt. I. 93; Strabo. XIII. 4. 7). Так же сомнительно считать этих пайдисок рабынями-проститутками Алиатта43. Упоминание об Аригноте, ныне блещущей «средь лидийских жен», выдаваясь средь них подобно тому, как «розоперстая Луна» превосходит «все звезды», ясно указывает на высокий статус выпускницы фиаса, очевидно, ставшей супругой высокопоставленного человека 4. Да и сами девушки были представительницами знатных родов. Вероятнее всего, воспитанницы этого закрытого института благородных девиц проходили обучение, по окончании которого, выйдя в свет, имели возможность сделать выгодную партию. На Лесбосе, населенном племенами эолийцев, положение женщин значительно отличалось от того, что было в большинстве других греческих городов, в частности, в Афинах, где женщины жили по нормам эллинского «домостроя». «Брак давал ... возможность вступить в общество на равных правах с мужчинами, как и в других эолийских областях»45. Что же до храмовой проституции, то на Востоке (в частности, в Вавилоне), действительно, известна практика посвящения знатными людьми и даже царями своих дочерей в верховные жрицы и невесты богу. Но, по сути, это был политический шаг - желание заручиться поддержкой жречества того или иного храма - и он вовсе не подразумевал сексуального служения в буквальном смысле слова. Культовое соединение «небесной иеродулы» с божеством (которого представлял жрец или царь) обычно просто имитировалось. Сугубую же службу исполняли низшие жрицы, набиравшиеся из бедных слоев населения, сирот, подкидышей, а также рабынь. В Греции же в отличие от Востока храмовая проституция имела место только в храме Афродиты в Коринфе46. Возникшая именно как культовое служение божеству плодородия проституция очень быстро была профанирована (как и все, что связано с культом Великой Богини) и стала достоянием толпы47. Храмовые проститутки мало, чем отличались от блудниц-povrnh, храмы от блуди-лищ, жрецы получали доходы от торговли телами храмовых рабынь, как какие-нибудь содержатели домов разврата, а государство - налоги с этого ремесла. Очевидно, что жрицы Афродиты Пандемос (Всенародной) - храмовые или обычные проститутки вовсе не нуждались в каком-либо утонченном образовании и воспитании. Поточный товар не может быть дорог, здесь вполне хватало практических наставлений содержательниц публичных домов или жрецов храмов, где практиковалась священная проституция. Но девы фиаса Афродиты Урании (Небесной)48 - дочери благородных семейств - воспитывались не для утех черни. Эти драгоценные жемчужины были достойны только царского окружения.

В фиасе Сапфо преимущественное внимание уделялось интеллектуальному и духовному развитию. Тем не менее, дом муз «не был ни консерваторией, ни академи-

ей, ни семинарией. Искусствам обучались не ради них и менее всего с целью сделать из них свою профессию. Сафо хотелось помочь девушкам .воплотить в обществе, в котором им придется занять свое место, идеал женской красоты, впервые утвержденный богинями, которых они чтят. она подготавливает доверенных ей девиц именно к замужеству, к выполнению женщиной своего призвания в радости и красоте. В Митилене женщина оживляла жизнь города своим очарованием, своей одеждой, своим искусством. Она принимала участие в развитии музыкальной и поэтической культуры своего времени. В области искусства женщина соперничала с мужчинами. Если эолийские нравы предоставляли такое место замужним женщинам, то неудивительно, что тем самым создавалась необходимость в школах, где бы девушка могла готовиться к той роли, которую она должна была играть после брака»49. Специфика заключалась в том, что у Сапфо ученицы получали элитарное образование, с детства находясь в замкнутом пространстве, изолированном от мужского мира, так сказать в отдельно взятом райском уголке, сиречь в роще (садах) Афродиты, «где вода холодная шумит меж ветвей яблонь, а розами все местечко осенено. и где луг, питающий коней, расцвел весенними цветами, и где дуновенья веют медово»50 (фр.2. Пер. Т.Г. Мякина). Это девственный приют золотой богини, образ духовного луга. В этом смысле понимание Э.П. Бернетт (которому следует и автор) роз и яблок как подрастающих юных дев и луга, а рощи как «защитного пояса», оберегающего от внешнего мира святыню Афродиты, представляется глубоко верным. В этом мире нет забот, опасностей, болезней. Здесь царят нега, красота, покой, музыка, девичьи игры и хороводы51. Это мир, дающий иллюзию защищенности. Покидая его, девушки лишались опоры и попадали в свет, безусловно, с определенным потрясением. Возможно, этот оксюморон - сочетание ведения и неведения, теоретического знания и невинности - особенно привлекал пресыщенных восточных владык. Не исключено, что строгое следование такой установке в фиасе и было тем самым условием sine qua non, которое гарантировало поддержку и само существование школе Сапфо со стороны лидийских «спонсоров». Так или иначе переживания и душевную боль наставница испытывала по отношению к каждой своей выпускнице («. Те, кому я /Отдаю так много, всего мне больше /Мук причиняют» - фр. 39 (32). Пер. В.В.Вересаева). Можно говорить о весьма непростом положении неординарной женщины в патриархальном обществе, которая выделялась не только своим поэтическим, но и педагогическим, и организаторским талантами, возглавляя школу девушек. Эта нетипичность, учитывая присущую греческим мужчинам состязательность52, не могла не вызывать известной ревности. Оберегая свой фиас, а также свободу творчества, Сапфо, конечно, не могла не идти на определенный компромисс с властями предержащими53. И все же представление о поэтессе как о поставщице «живого товара», которым она расплачивалась за услуги, оказываемые ей лидийскими правителями, выглядит, по меньшей мере, довольно смелым упрощением. Это вывод автор делает на основании одного только фрагмента папирусного комментария к Сапфо (III в. н.э.), восходящего к другому комментатору -Каллию Митиленскому (III-II вв. до н. э), который сообщал, что «девушки, входящие в дом царя54 и высоко ценимые, различались между собой.» (P. Colon. 5860, fr.2, col. I, 14-18). Помощь фиасу со стороны лидийских царей оказывалась, прежде всего, по политическим и религиозным соображениям. Но, разумеется, наличие при дворе умных, прекрасно образованных красавиц не могло не льстить царскому самолюбию55 (заметим, что в Лидии женщины занимали более высокое положение, чем в Греции). Мы не знаем точно, что чувствовали девушки, попадая в новый, неведомый и поэтому опасный для них мир. Но, судя по тому, что судьба их, по крайней мере, внешне складывалась благополучно, им удавалось адаптироваться, не в последнюю очередь черпая силы в своей прошлой жизни. В гендерных исследованиях вопрос так сказать корреляции между статусом женщин и характером общественной организации является одним из центральных. Историки здесь идут вслед за

антропологами, которые подчеркивают, что снижение статуса женщины, установление двойного стандарта норм поведения и морали, вели вместе с тем к усилению неформального влияния женщин через более широкую сеть социальных связей за пределами семьи.

В работе Т.Г.Мякина есть, конечно, кое-какие шероховатости в переводе, мелкие неточности в изложении мифологического материала, встречаются и ошибки (иногда досадные: жизнь Флавия Филострата отнесена к III в. до н.э., а не ко П-Ш в. н.э. - с. 71; О.Б. Лопухов указан вместо О.Б. Лопуховой в сносках на с. 58-59). Вместе с тем оригинальный перевод автором стихов Сапфо, а также и других используемых текстов с указанием всех изданий, приведением конъектур, всевозможных разночтений и восстановлений - бесспорное достоинство книги. Хорошее впечатление производит также бережное, уважительное отношение к источнику, сознательный, вполне разумный отказ от стихотворного перевода в пользу более точного прозаического.

В книге имеют место также и некоторые логические натяжки. Так, автор утверждает, что у Сапфо Афродита - воинственная богиня ярой страсти, агрессивной сексуальности, поэтому поэтесса молит богиню помочь ей в любовной битве56. Такое понимание не представляется убедительным в общем контексте творчества Сапфо. Бесспорно, Афродита - могущественное божество, дочь самого Громовержца, владычица грозной стихии, необоримой страсти, покоряющей одинаково как Зевса, «величайшего из всех», так и барсов с медведями и волками (И.Ь. IV. 36-74). И не только для Сапфо она - Любовь, «способная “смирить” всякого.»57. То, что Афродите были присущи черты военного божества, тоже не подлежит сомнению58. Павсаний сообщает о самом древнем, по мнению греков, храме Афродиты Урании на острове Кифера, в котором находилась деревянная статуя вооруженной богини (Раш. III. 23. 1). По мнению И.М. Дьяконова, богиня-воительница, существующая во многих мифологиях наряду с богами-воинами, у греков разделилась на воинственную рукодельницу Афину, охотницу, связанную с Луной и смертью, Артемиду и богиню сексуальной страсти Афродиту. Все три являются субстратными божествами и сохраняют некоторые общие воинственные и разрушительные черты59, но меньше всего их у Афродиты. На Востоке богиня любви - всегда грозная и даже кровожадная воительница (Инанна, Иштар, Астарта, Анат, Сехмет, Хатхор, Кали). Ее культ сопровождался откровенными оргиастическими праздниками, половой свободой (включая гомосексуальность и трансвестизм), самоизувечением и иногда человеческими жертвами. Греческая богиня любви, как подчеркивал уже эпос, не любит крови, войн и раздоров. Ее удел - устройство людских браков, покровительство влюбленным, вообще весь мир красоты, любви и счастья. Сексуальная агрессивность и «милитаристская» образность сапфической богини нуждаются в серьезных доказательствах.

Однако аргументация автора, построенная на лексических сопоставлениях, представляется умозрительной. Так он полагает, что используемое Сапфо слово стиццахо? («союзница, помощница») имеет исключительно военное значение, в связи с чем переводит последнюю строку фр. 1 (2и 8 ’ аита стиццахо? естсто) как «и сама будь соратницей в битве»60. Действительно, стиц-цахо?, составленное по тому же принципу, что и аналогичное существительное в других языках (лат. сош-шШ1;о, соп-сеПа1ог; фр. сош-Ъайап1;; англ. сош-Ъа1ап1;; нем. М11;-кашрГег, МИ^гейег), дословно означает то же, что и русское «со-ратник (-ца)» - «боец», «боевой товарищ». Однако в дальнейшем оно приобрело более широкое значение - «союзник», «сторонник», «единомышленник», «товарищ», «помощник», «поборник»61. Если же вообще исходить из первоначального смысла слова, тогда и синоним «сподвижник» следует понимать исключительно как «товарищ по подвигу», в каковом значении это слово уже не употребляется. В.В.Вересаев указанное место переводит: «и союзницей верной будь мне, богиня!» С.И. Радциг: «И сама мне союзницей будь!».62

Это, по крайней мере, нейтральный перевод, так как в молитвах греки часто призывали на помощь богов.

Далее, автор считает золотую колесницу богини боевой63. Однако арца - это колесница вообще, и боевая, и спортивная, и церемониальная. Собственно все боги и богини Олимпа передвигаются по воздуху не «на своих двоих» (за исключением Гермеса да еще крылатых Ириды и Ники). Колесницами правят Зевс, Гера, Афина, Аполлон, Посейдон, Арес, Аид, Геката, и уж совсем невоинственные Гелиос, Селена, Деметра и Триптолем. Так что Афродита на запряженной лебедями (или воробьями) колеснице просто использует единственно известное в ту эпоху скоростное средство передвижения64. В-третьих, сопоставляя фр. 94 и 96, автор находит в них слова, взятые из «воинского лексикона». В первом фрагменте речь идет о девушке, которая «обвивала (обхватывала) себе шею нежную» цветочными гирляндами. Во втором - о подруге, которая блещет среди лидийских жен, как луна, «превосходя все звезды» (таута террехокст ’асттра). Как утверждает Т.Г. Мякин, слово тсррехоьст(а) - «превосходящая, обхватывающая (?)» - метафора-эвфемизм, указывающая на эротическую «воинственность» девушки, и приводит пример из «Греческой истории» Ксенофонта, где отерехи (= эол. террехи) имеет два значения: «превосходить» и «обходить с флангов, обхватывать». В том же фрагменте свет, простираемый девушкой-луной, по мнению автора, «как-то особенно подчеркивает уже отмеченную нами “Афродитову” воинственность», так как глагол «простирает, направляет» (етстхеь) «также взят из военного лексикона - у Гомера и Гесиода, например, он соотносится с колесницей, устремляющейся на врага»65. Глагол етехи имеет очень много значений, и первое - «иметь, держать, покоить», а также «протягивать, (по)давать, приближать». Гомер использует этот глагол также в смысле «занимать, простираться, охватывать». «Устремляться, нападать, преследовать» -только пятое значение, причем у того же Гомера вовсе не в военном контексте: т! |Ю1 и8 етехе!-?; (что ты ко мне так пристала?). Всего же у этого глагола 15 значений, среди которых: «намереваться, добиваться», «сдерживать, удерживать», «воздерживаться, выжидать», «обладать, владеть», а также «вникать, внимательно смотреть, пристально следить»66. Таким образом, его военное происхождение не доказывается. Далее, первое значение глагола терьехи как раз «окружать, окаймлять, обнимать», а «превышать, превосходить, быть сильнее» - второе. Причем в контексте войны («охватывать с флангов») с зависимым словом в dat. modi (pass. sive act.): терьехи ти кера (ср.: по-русски тоже можно «обнимать, охватывать» шею (руками, ожерельями) и «окружать» врага). Так же и отерехи в первом значении (самом древнем у Гомера) - «держать сверху», «простереть над чем либо», в непереходной форме - «возвышаться», «превосходить кого либо», «отличиться», «брать верх», а эпически - «восходить». И только в третьем значении «подниматься», «торчать», «совершать фланговый охват противника»67. Какого-то специфически военного или преимущественно связанного с войной смысла эти слова не имеют. Натяжкой представляется и утверждение автора, что эпитет (ЗробобактиХо? («розопер-стая») <луна=девушка> тоже относится к воинственности, поскольку так же характеризуется вечно юная Заря-Эос, в которую Афродита вселила неутолимое желание68.

С методической точки зрения представляется вообще сомнительным трактовать текст источника, исходя лишь из сопоставления лексики очень разных (не только по времени69) авторов, тем паче поэтов, язык которых наиболее индивидуален и специфичен. У Сапфо Афродита предстает не только карающей «дочерью Крони-да», но и «владычицей нежной», «улыбчивой ликом», «благой», «фиалколонной», божественной «невестой». И эта милующая ипостась богини у поэтессы преобладает. Да автор и сам на с. 73-74 справедливо замечает: «атмосфера интимного, доверительного общения с божеством, которую воскрешает сапфическое “напоминание” (ото|уг|ст1а), исключает интерпретацию этой Афродитовой эпифании как воен-

но-эпического пароконного “выезда олимпийской богини”».

Другим спорным моментом, на наш взгляд, является трактовка отношений девушек в фиасе как «ритуального “супружества” а 1хо1$». Такой вывод делается на основании одного только фрагмента схолий (фр. 213. Р.Оху. 2292): «Плейстодика будет названа супругой [курсив автора - Л.С.] (стиМ£и£) Горго вместе с Гонгиллой» . Место из Гимерия Вифинского, которое приводит автор в качестве дополнительного аргумента, слишком общее и ничего не доказывает. Ссылка на то, что Афродита в орфическом гимне (ЦУ. 3-6) называется Запрягающей (Сеиктеьра) в контексте этого стихотворения говорит о другом - о функции богини как владычицы мира («ты запрягла себе [в колесницу] Вселенную и владычишь над тройственными мойрами»). Можно, конечно, вспомнить эпитеты Зевса и Геры Зюгиос и Зюгия («Супру-жий» и «Супружья»). Но все-таки в первом значении стиМ£и£ - «друг», «сотоварищ» и лишь во втором значении «супруг». Приведем этимологический ряд. 2иМ£и£ происходит от глагола сти-£иуеи - дословно «быть вместе связанным, идти в одной упряжке» (то же, что и в русском: с-упруги - те, кто в одной упряжке), перен. «быть связанным»; сти-£иуьа «соединение, связь (в том числе любовная)», «пара, парное сочетание», сти~£иуо? - «живущий парой», «супружеский», «парный». Таким образом, $иу(п)/их, строго говоря, следует понимать как «напарница», а в более широком смысле, как фьХтл - «подруга, подружка, товарка, компаньонка», может быть, «возлюбленная»71. Такой перевод осторожнее, тем более что супружество втроем, во всяком случае, вызывает недоумение, равно как и идея брака вообще. В свое время Джейн Харрисон очень точно подметила, что Афродита была богиней любви, а не брака, и лишь возведенная на патриархальный Олимп, она получила в мужья

Гефеста72.

Все эти замечания, однако, не носят принципиального характера и не противоречат главной концепции автора. Убедительно и основательно представлена картина жизни и творчества великой поэтессы древности, место и роль ее фиаса в жизни Митилены. Безусловную опору в источниках находит заключение автора о том, что Сапфо «оказывается чуть ли не единственной защитницей традиционной “азиатской” и “пролидийской” женской идеологии»73. Идя собственным, независимым путем, путем филолога-классика, Т.Г. Мякин приходит к выводам, которые дополняют и подтверждают основные положения ученых, работающих в русле гендерного направления, что свидетельствует о продуктивности и перспективности этого подхода в исторических исследованиях вообще и в антиковедении в частности. Любое творчество невозможно без ряда условий, главное из которых - свобода. Отсутствие корпоративности (этого «систематического, организованного угашения творческого огня», по Н.А. Бердяеву), открытость новым веяниям и дискуссиям, творческие поиски без оглядки на имена и методологические установки, обращение к сквозным темам, стремление к междисциплинарному диалогу в самых разных ас-

74

пектах , увлеченность своим делом, и, как следствие, появление интересных, неординарных работ (пусть в чем-то и спорных) в последнее время все больше характеризует науку в регионах. Монография новосибирского ученого является в этом смысле знаковой, ибо свидетельствует о появлении новой тенденции, пока еще только наметившейся - постепенном перемещении научной активности с центра не периферию, где кипит молодой задор творчества.

.В одной из своих последних лекций крупнейший русский антиковед М.И.Ростовцев, обращаясь к теме, которая волновала его всю жизнь, особо подчеркнул, что преподаватель классической филологии, древней истории и археологии должен не только знать свой предмет, владеть им. «Он должен понимать древний мир, его менталитет, психологию, восприятие красоты, духовную жизнь, чувства и страсти. История - не точная наука. Она имеет дело с человеческой жизнью, а люди, особенно в критические моменты своей жизни, действуют исключительно под влиянием чувств и страстей. Но и это еще не все.

Исследователь древнего мира, в еще большей степени, чем исследователь новейшей истории, должен видеть свой предмет, представлять его, думать о нем как о живой реальности, а не абстракции. Наконец, учитель обязан не только знать, но и любить, если не греков и римлян, то свой предмет75.

Да, это высокие требования. Да, это идеал76. Но греки и римляне учат нас, что без идеалов, без постоянного стремления достичь совершенства жизнь бесцельна. Высокие требования стимулируют прогресс и жизнь, низкие - означают застой и

77

смерть» .

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Определенные основания для этого имеются, так как политическая борьба на Лесбосе, занимающая большое место в поэзии Алкея (так называемые «Песни борьбы»), не нашла отражения в творчестве его современницы Сапфо. Единственное стихотворение, содержащее намек на общественно-политическую обстановку, это фр. 74 (98), в котором Сапфо жалуется, что не может достать для дочери пеструю шапочку из Сард: «Виноват во всем Митилены правитель».

2. Назовем лишь некоторые из них: немецкий журнал “Geschichte und Gesellschaft”, австрийский “L’Homme”, знаменитый американский “Signs”, американский же “Women’s Studies Quarterly” и др. С 2001 г. в Институте всеобщей истории РАН под редакцией Л.П.Репиной издается альманах гендерной истории «Адам и Ева».

3. Труды последнего заседания см.: Gender, Cult, and Culture in the Ancient World from Mycenae to Byzantium //Proceedings of the Second Nordic Symposium on Gender and Women’s History in Antiquity. Helsinki 20-22 October 2000 /Ed. by Lena L. Lovйn and Agneta Stromberg. Savedalen, 2003.

4. Последнее заседание прошло в Цюрихе 4-5 июля 2002 г.

5. Feichtinger B. Gender Studies in den Altertumswissenschaften - Rflckblicke, Uberblicke, Ausblicke //Gender Studies in den Altertumswissenschaften: Moglichkeiten und Grenzen. Hsg. B. Feichtinger und G. Wohrle. Trier, 2002. S. 11-23.

6. Таким счастливым исключением можно считать сборник статей десятилетней давности «Женщина в античном мире» /Отв. ред. Л.П. Маринович, С.Ю.Сапрыкин. М.: Наука, 1995. Книга, бесспорно, стала заметным явлением в отечественном ан-тиковедении. Однако, строго говоря, она все же не является исследованием по истории гендера. Несмотря на название, тема представлена как один из ракурсов социально-экономической и политической истории древности (что вовсе не укор). Продолжения, которое вполне могло бы стать весьма продуктивным и перспективным, не последовало. В 1998 г. ушел из жизни выдающийся антиковед Ю.В. Андреев, замечательная широта и разносторонность научных интересов которого распространялись и на гендерную проблематику. См.: Андреев Ю.В. «Минойский матриархат» (Социальные роли мужчины и женщины в общественной жизни миной-ского Крита) //ВДИ. 1992. №2. С. 3-14; Он же. В ожидании «греческого чуда» (Духовный мир микенского общества) //ВДИ. 1993. №4. С. 14-33; Он же. Минойская тавромахия в контексте критского цикла мифов //MOUSEION. Профессору А.И. Зайцеву к 70-летию. СПб., 1997. С. 17-30. В 2004 г. была опубликована рукопись 1967 г. кандидатской диссертации ученого, оказавшаяся на удивление востребованной и сегодня: Андреев Ю.В. Мужские союзы в дорийских городах-государствах (Спарта и Крит). СПб.: Алетейя, 2004.

7. «Поскольку гендерный статус, гендерная иерархия и модели поведения задаются не природой, а предписываются институтами социального контроля и культурными традициями, - пишет Л.П. Репина, - гендерная принадлежность оказывается встроенной в структуру всех общественных институтов, а воспроизводство гендерного сознания на уровне индивида поддерживает сложившуюся систему социальных отношений во всех сферах. В этом контексте гендерный статус выступает как

один из конституирующих элементов социальной иерархии и системы распределения власти, престижа и собственности, наряду с этнической и классовой принадлежностью» (Репина Л.П. Социальная история в историографии XX столетия. Курс лекций. М., 2001. С. 44).

8. Оно в числе прочих было проигнорировано и в докладах конференции Российской Ассоциации антиковедов (Москва, 29-30 июня 2000 г.) «Антиковедение на рубеже тысячелетий: междисциплинарные исследования и новые методики (информатика, подводная археология и создание компьютерной базы данных). Подзаголовок говорит сам за себя. Между тем на рубеже двух веков и тысячелетий историческая наука переживает период системного кризиса, связанного также и с накопившимися проблемами ее внутреннего развития, и с общими процессами в интеллектуальной сфере и, главное, с ломкой культурной парадигмы, диктующей необходимость пересмотра эпистемологических основ гуманитарного знания. Однако вопросы методологии изучения античного мира не ставились, по меньшей мере, лет десять (конференция Ассоциации антиковедов 31 мая - 2 июня 1993 г. в Москве «Методология и методика изучения античной истории», а также статья по этим материалам в ВДИ. 1994. №1). А проблемы, перспективы, методы, область применения, возможности и границы гендерного подхода не обсуждались за последние четверть века разве что только нашими историками античности. См.: Абубикирова Н.И. Что такое «гендер»? //Общественные науки и современность. 1996. №6; Бок Г. История, история женщин, история полов //THESIS. (Теория и история экономических и социальных институтов и систем). 1994. Вып. 6. С. 170-200; Введение в гендерные исследования /Под ред. И.А. Жеребкиной. СПб., 2001; Гендер, семья, культура /Под ред. В.А. Тишкова. М., 1997; Гендерная методология в общественных науках /Под ред. И.А. Жеребкиной. Харьков, 2000; Пушкарева Н.Л. Гендерные исследования: Рождение, становление, методы и перспективы //Вопросы истории. 1998. №6. С. 76-86; Она же: Зачем он нужен, этот «гендер»? (Новая проблематика, новые концепции, новые методы анализа прошлого) //Социальная история. Ежегодник 1998/99. М., 1999. С. 155-174; Репина Л.П. История женщин сегодня: историографические заметки //Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени. М., 1996. С. 35-73; Она же. Гендерная история: проблемы и методы исследования //Новая и новейшая история. 1997. №6. С. 41-58; Она же. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998; Она же. Гендерная история сегодня: проблемы и перспективы //Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М., 2001. №1. С. 7-19; Шартье Р. История сегодня: сомнения, вызовы, предложения //Одиссей. Человек в истории. 1995. М., 1995. С. 192-205; Demand N. Gender studies and history: participation and power //Current Issues and the Study of Ancient History. Publications of the Association of Ancient Historians 7. Claremont /Ed. by S.B. Burstein, R. MacMullen, K.A. Raaflaub, and A.M. Ward //CA. 2002. P. 31-43; Lorber J. Paradoxes of gender. New Haven - L., 1994; Morris I. Archaeology and gender ideologies in early archaic Greece //TAPhA. 1999. №129. P. 305-317; Nicholson L.J. Gender and History. The Limits of the Social Theory in the Age of the Family. N.Y., 1986; Scott J.W. Gender: A Useful category of historical analysis //American Historical Review. 1986. Vol. 91. №5. P. 1053-1075; Sex and Difference in the Ancient Greece and Rome /Ed. by M. Golden and P. Toohey. Edinburgh University Press, 2003; Sex and Gender in Historical Perspective /Ed. by E. Muir, G. Ruggiero. Baltimore, 1990; Sexuality and Gender in the Classical World. Readings and Sources /Ed. by Laura K. McClure. Oxford, 2002; Smith B.G. The Gender of History. Men, women and historical practice. Cambridge (Mass.) - L., 1998; Spain D. Gendered Spaces. Chapel Hill, 1992 etc.

9. По поводу этой «путаницы» следует заметить, что в мировой исторической науке появилась и историческая андрология, изучающая «историю мужчин и мужественности» и являющая также частью гендерной истории. Новейшие исследования по

истории мужчин показали, что гендерные представления пронизывают все стороны социальной жизни, независимо от присутствия или отсутствия в ней женщин. Кроме того, стоит обратить внимание на тот малозаметный факт, что вся традиционная история, всеобщая или региональная, как раз и является типичной гендерной (History как His-story). См.: Bassi K. Orality, masculinity and the Greek epic //Arethusa. 1997. №30. P. 315-340; Idem. Acting Like Men: Gender, Drama and Nostalgia in Ancient Greece. Ann Arbor, 1998; Connell R.W. Masculinities. Cambridge, 1995; Dislocating Masculinity: Comparative Ethnographies /Ed. by A. Cornwall and N. Lindisfarne. L., N.Y., 1994; Gilmore D.D. Manhood in the Making: cultural concepts of masculinity. New Haven, 1990; Gleason M.W. Making Men: Sophists and

Self-Presentation in Ancient Rome. Princeton, 1995; Herzfeld M. The Poetics of Manhood: Contest and Identity in a Cretan Mountain Village. Princeton, 1985; Histoire des peres et de la paternite /Ed. by D. Roche. P., 1990; Johnson S. Language and Masculinity. Cambridge, 1997; Lenzen D. Vaterschaft: vom Patriarchat zur Alimentation. Reinbeck bei Hamburg, 1991; Maennergeschichte - Geschlechtergeschich-te: Mahnlichkeit im Wandel der Moderne /Ed. by T. Kuehne. Frankfurt am Main, 1996; Mason P. The City of Men: Ideology, Sexual Politics, and the Social Formation. Gottingen, 1984; Men, Masculinities and Social Theory /Ed. by J. Hearn and D. Morgan. L., 1990; Richlin A. Gender and Rhetoric: production manhood in the schools //Roman Eloquence: Rhetoric in Society and Literature /Ed. by W.J. Dominik. L., N.Y., 1997. P. 90-110; Russell B.F. The emasculation of Antony: the construction of gender in Plutarch’s Life of Antony //Helios. 1998. №25. P. 121-137; Silverman K. Male Subjectivity at the Margins. L., 1992; Thinking Men: Masculinity and its

Self-Representation in the Classical Tradition /Ed. by L. Foxhall and J. Salmon. L., N.Y., 1998; When Men Were Men: Masculinity, Power and Identity in Classical Antiquity /Ed. by L. Foxhall and J. Salmon. L., N.Y., 1998 etc.

10. Такова общая тенденция современности. Как писал Н.А.Бердяев, «в массовых процессах истории, в остывших и кристаллизованных традициях культуры, в формировавшихся организациях общества побеждает объективация, и человек прельщается рабством, которого не сознает и которое переживает как сладость» (Бердяев. Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии //Бердяев. Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995. С. 77).

11. Тойнби А.Дж. Постижение истории. Пер. с англ. М., 1991. С. 20.

12. Утченко С.Л. Факт и миф в истории //ВДИ. 1998. №4. С. 8-9.

13. Обсуждение этой проблемы и путей ее решения в медиевистике см.: Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? //THESIS. 1994. Т. 2. Вып. 4. С. 177-192. (Впервые статья была опубликована на английском языке в: Daedalus. 1971. Vol. 100. №1. P. 1-19).

14. Напомним, что слово «гламур» происходит от слова «грамматика»: в средние века ученые, владевшие премудростями грамматики, считались чуть ли не чародеями, вроде Фауста. В XVIII в. в Шотландии «grammar» стали произносить как «glamour», так возникло новое слово, означающее чудо, таинственную силу, отсюда современное значение - шарм, обаяние, пленительный шик.

15. Н.А.Бердяев определял сциентизм и снобизм как «формы человеческого рабства». «Истина, - писал философ, - аристократична в том смысле, что она есть достижение качества и совершенства в познании, независимо от количества, от мнения и требования человеческих количеств. Но это совсем не значит, что истина существует для избранного меньшинства, для аристократической группы, истина существует для всего человечества, и все люди призваны быть приобщенными к ней. Нет ничего противнее гордости и презрительности замкнутой элиты. Великие гении никогда не были такими. Подлинный аристократизм связан с сознанием служения, а не с сознанием своей привилегированности. Но человеческий мир полон не этого аристократизма, а аристократизма изоляции, замкнутости,

гордости, презрения, высокомерного отношения к стоящим ниже, т.е. ложного аристократизма, аристократизма кастового, порожденного социальным процессом» (Бердяев. Н.А. Ук. соч. С. 77, 75).

16. Отсылаем читателя к очень интересной книге, посвященной истории повседневности: Вайнштейн О.Б. Денди: мода, литература, стиль жизни. М., 2005.

17. Известный медиевист Л.М. Баткин называет «одноглазыми историками» тех ученых, которые явно или неявно исходят в своих исследованиях из безусловного приоритета лишь одной из «оптик».

18. Ясперс К. Смысл и назначение истории. Пер. с нем. 2-е изд. М., 1994. С. 199, 205.

19. По его мнению, между исследованием жизни (как объекта познания, включающего помимо прочего множество ситуаций, не поддающихся упорядочиванию) и любым генерализирующим исследованием (как средством преодоления энтропии изучаемого объекта) не может не существовать глубокого, непреодолимого противоречия. См.: Кнабе Г.С. Общественно-историческое познание во второй половине XX века //Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античности. М., 1993. С. 161; Он же. Метафизика тесноты. Римская империя и проблема отчуждения //ВДИ. 1997. №3. С. 66-77.

20. Критикуя «социоцентризм» в исторической науке, С.М. Перевалов в частности, пишет: «.гражданская теория полиса плохо объясняет особенности античного пути развития. Тезис о том, что «неповторимое своеобразие греко-римской цивилизации объясняется в первую очередь характером полиса», который «выступает как структурообразующий элемент этой цивилизации», верен лишь до определенной степени. Без указания на антропоцентристскую природу полиса это мало что дает. Уникальность Греции состояла прежде всего в том, что ее культура и цивилизация основывалась на гуманистических принципах и идеалах. Но человек -существо историческое. Каким он был, человек полисной цивилизации? Прежде всего он был ее творцом. Греческий полис, в отличие от всех других государств древности, был в полном смысле творением людей и для людей. Антропоцентризм греческого образца оказался уникальным явлением в истории, и, воспринятый (и переосмысленный) европейской культурой, остается важнейшим источником как позитивных, так и негативных изменений в современном быстроразвиваю-щемся мире». См.: Перевалов С.М. Антропоцентризм греческого полиса (на примере его становления) //ПИФК. 2004. Вып. XIV. В честь 70-летия профессора Г.А. Ко-шеленко. С. 33, 37.

21. Бердяев Н.А. Ук. соч. С. 24.

22. Русский философ и историк-медиевист Л.П. Карсавин п исал, что упорное нежелание историков определять исследуемую историческую индивидуальность «может побудить теоретика истории к весьма решительному шагу. Он скажет, что история не должна считаться наукою, а если хочет быть ею - должна усовершенствовать свой метод. Он, может быть - теоретики вообще отличаются категоричностью и смелостью своих действий - выдумает новую науку. Историки же теоретика и слушать не станут, а будут продолжать свое дело» (Карсавин Л.П. Философия истории. СПб., 1993. С. 65).

23. Мякин Т.Г. Сапфо. Язык, мировоззрение, жизнь. СПб., 2004. С. 5-9.

24. Там же. С. 107.

25. Уточнив, конечно, что это не тот гиацинт, который знают все (Hyacinthus orientalis). О том, какой цветок имелся в виду в древности, единого мнения нет. Предположительно идентифицируют гиацинт с пролеской, или пролесником (Scilla bifolia), шпажником, или гладиолусом (Gladiolus segetum или Gladiolus communis), а также касатиком, или ирисом (Iris Germanica). Гомеровский гиацинт - это голубой цветок живокости (дельфиниум, шпорник) - шкьубо? ура^та, Delphinium Ajacis, который у основания имеет рисунок, напоминающий древнегреческие буквы AI (по мифу, из крови нечаянно убитого Аполлоном Гиацинта вырос

цветок, на лепестках которого проступили скорбные буквы АІ - по-греч. «Горе!»). Как наиболее вероятное соответствие гиацинту в настоящее время указывают также на американскую АшагуШёасеае РоНапШев ШЬегова. Ясно только, что растение было темного цвета - темно-красного, фиолетового или сиреневого, что и определило второе значение слова «гиацинт» - «разновидность аметиста» (современный камень гиацинт - прозрачная красновато-коричневая разновидность циркона, использующаяся в ювелирной промышленности).

26. Не зря греческий поэт Мелеагр Гадарский (ок. 140-70 гг. до н.э.) в своем «Венке» представил в виде гиацинта Алкея, известного своей любовью к мальчикам.

27. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 186.

28. Там же. С. 200-201.

29. Там же. С. 210.

30. В качестве примера приведем активно «раскручиваемый» сейчас в Интернете, на вполне уважаемых библиографических сайтах эротический роман саратовской журналистки Ольги Клюкиной «Сапфо, или Песни Розового берега».

31. Этого вопроса мы касались в статьях: Селиванова Л.Л. Зевс и Гера: «мифология бога» и «мифология богини» //Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М.: ИВИ РАН, 2003. № 5. С. 31-32; Она же. Владыка Олимпа. Формирование олимпийского пантеона //ПИФК. 2004. Вып. XIV. В честь 70-летия проф. Г.А. Кошеленко. С. 49-50; Она же. Волоокая царица Олимпа //Адам и Ева. М., 2004. №7. С. 32-35; Она же. Убить дракона. Кто вдохновлял пифию? //Адам и Ева. М., 2005. №9. С. 35- 36.

32. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 87.

33. Там же. С. 84-87, особенно с. 201-203.

34. Там же. С. 140.

35. Так, у Алкмана в «Парфении»: «На небо взлететь, о смер тный, не пытайся //Не дерзай мечтать о браке с Афродитой» (Пер. В.В.Вересаева).

36. Фестюжьер А.-Ж. Личная религия греков. СПб., 2000. С. 194.

37. Это мнение продержалось вплоть до XIX века. В романе Альфонса Доде «Сафо» (1884) описывается жизнь художественной богемы. Сафо - прозвище Фанни Легран, одной из куртизанок, вращающихся в этой среде. Подругам художников - проституткам, дамам полусвета - посвящали свои произведения многие французские писатели, но у Доде появляется принципиально новый момент. Его Сафо - незаурядная женщина. Она умна, благородна, обаятельна, талантлива, начитанна, прекрасно поет и музицирует, способна на искреннюю любовь и самопожертвование. Известный марксист Поль Лафарг в 1886 г. подверг едкой критике роман, обвинив его в буржуазности, а его автора в том, что он изобразил в романе «идеал дешевой любовницы». Мнение П.Лафарга, таким образом, совпало с точкой зрения буржуа на проституцию. Однако, Сафо А. Доде - личность, намного превосходящая всех своих возлюбленных. Объективно смысл романа заключается в осуждении общества, принижающего достоинство женщины и опошляющего любовь. Не случайно Эдмон Гонкур назвал роман «Сафо» «самой человечной книгой» Альфонса Доде.

38. До нас дошло обращение Алкея (фр. 63):

В венке из фиалок святая Сапфо!

О ты, чья улыбка так сладко играет!

Хотел бы сказать тебе слово одно,

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Да стыд говорить мне мешает.

Пер. С.И. Радцига.

В ответном стихотворении (фр. 149) поэтесса говорит, что если бы помыслы Алкея были чисты и прекрасны, ему нечего было бы стыдиться, он выражался бы ясно и прямо. Считается, что сцена «отставки» поэта представлена на известном аттическом кратере (ок. 480 г. до н.э.), где изображены опустивший голову Алкей с барбитоном в руках и стремительно повернувшаяся к нему Сапфо с возмущением на лице.

39. Фаон - в греческой мифологии лесбосец, который, перевозя Афродиту, не взял с нее платы. В награду он получил от богини волшебное снадобье, сделавшее его юным и прекрасным, так что в него влюблялись все женщины (Ael. Var. hist. XII. 18). Современные ученые видят в этом «перевозчике Афродиты» демона мазей и аф родизиаков из свиты богини.

40. Левкада, или Белая скала находилась на одноименном острове в Ионическом море, недалеко от берега Акарнании. Здесь был храм Аполлона Левката и место, прыжок с которого, якобы, укрощал любовь. Согласно Сервию, в эту скалу превратился юноша Левкат, который бросился в море, спасаясь от любви Аполлона (Aen. III. 279). Потом уже сам Аполлон посоветовал Афродите, потерявшей Адониса, совершить прыжок с Левкады. Это тема в связи с Сапфо (Ovid. Her. XV. 164 sqq.; XVI) нашла свое выражение на рельефе апсиды Подземной базилики в Риме (сер. I в. н. э.). Эрос подталкивает поэтессу с кифарой к обрыву. Морской бог Тритон разворачивает покрывало, чтобы принять ее и отнести к острову, где видятся статуя Аполлона с протянутой рукой и ожидающий Сапфо Фаон.

41. О том же на примере культа Геры см.: Селиванова Л.Л. Зевс и Гера: «мифология бога» и «мифология богини»... С. 8-32; Она же. Волоокая царица Олимпа. С. 7-39; Она же. Христотроуо? "Нрг|. Формирование олимпийского пантеона //Studia historica. Вып. IV. М., 2004. С. 18-43; Она же. Владыка Олимпа. С. 38-57.

42. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 61.

43. Там же. С. 200.

44. По этой же причине нельзя согласиться и с противоположной точкой зрения, которую выразил Вяч. Иванов: Сапфо - «настоятельница женского монастыря», готовившая девушек к жреческой карьере или к безбрачию.

45. Боннар А. Греческая цивилизация. От Илиады до Парфенона. М., 1992. С. 120.

46. McLachlan B. Sacred prostitution and Aphrodite //Studies in Religion. 1992. Vol. 21. P. 145-162.

47. В Афинах проституция была введена при Солоне (VI в. до н.э.).

48. Отметим разное понимание этой богини греческими мужчинами и женщинами. С точки зрения первых (точнее их большинства), любовь между мужчиной и женщиной находилась в ведении низкой Афродиты (т.е. Пандемос), зато возвышенная любовь зрелого наставника и мальчика освящалась небесной Афродитой. Это мнение было высказано философом Платоном, который и сам (по крайней мере, в свои младые годы) не уклонялся от такой педагогической деятельности и полностью оправдывал такой эрос, для чего и создал миф о высокой, небесной Афродите, дочери Урана, и низкой, «всенародной», происходящей от Зевса. (Подробнее см.: Рабинович Е.Г. Афродита Урания и Афродита Пандемос //Античность и Византия. Сб. статей. М., 1975. С. 306-318; Halperin D. Platonic eros and what men call love //Ancient Philosophy. 1985. №5. P. 11-204). Между тем оба имени являлись древними эпиклесами богини, но понимались иначе: Урания - это финикийская Царица неба Иштар-Астарта (напоминающая о восточном происхождении Афродиты), а Пандемос - буквально та, которая объединяет весь народ и поддерживает в нем чувство единства, необходимое для существования любого государства. Именно в этой ипостаси Афродита Пандемос имела свой храм на афинском акрополе. Поклонение ей было введено, по легенде, царем Тесеем, «когда он свел всех афинян из сельских домов в один город» (Paus. I. 22. 3). Лишь впоследствии Афродита Пандемос стала пониматься как богиня проституток и гетер (Burkert FKGreek Religion Archaic and Classical. Oxford, 1985. P. 155). Павсаний описывает храм Афродиты в Элиде, в котором стояла статуя Афродиты Урании, опирающейся ногой на черепаху. Эта статуя была сделана из золота и слоновой кости великим Фидием. Вне храма, на священном участке находилась медная статуя другой Афродиты - Пандемос работы Скопаса. Богиня была изображена сидящей на козле (Paus. VI. 25. 1). Счи-

талось, что сын Афродиты Урании - небесный Эрот тоже покровительствовал педерастии. Образы чувственных, томных мальчиков и юношей нередки в греческой мифологии (Дионис, Адонис, Гиацинт, Ганимед, Гермафродит и др.), а распространившийся уже в VI в. до н. э. в искусстве Греции тип андрогина (прекрасного мальчика или женоподобного юноши) был рассчитан на возбуждение мужской чувственности - подробнее см.: Raehs A. Zur Ikonographie des Hermaphroditen: Beg-riff und Problem von Hermaphroditismus und Androgynie in der Kunst. Frankfurt, 1990. Государство практически узаконило однополую любовь, а в Спарте и на Крите, к примеру, она даже включалась в систему воспитания гражданина (Cartled-ge P. The Politics of Spartan Pederasty //Cambridge Philological Society, Proceedings, 1981. Vol. 27. P. 17-36; Halperin D.M. Sex Before Sexuality: Pederasty, Politics, and Power in Classical Athens //Hidden from History: Reclaiming the Gay and Lesbian Past. By M. Duberman, M. Vicinus, and G. Chauncey. N.Y., 1990. P. 37-53). Вообще гомосексуальные отношения между наставником и учеником имели место еще в первобытном обществе. Сапфо и ее воспитанницы, в сущности, также воспевали небесную (и единственную) Афродиту, по-своему отрицая монополию мужчин на этот культ. Не случайно появилось мнение, что особого рода отношения на Лесбосе были ответом на «дорическую» любовь эфебов.

49. Боннар А. Ук. соч. С. 120.

50. Как заметила О.М. Фрейденберг, «чистые воды, пышные рощи, равнины и луга -таковы черты всех блаженных городов и стран. Они таковы и в хоровой мелике, и у Сафо, и у Пиндара. Это обители богов плодородия, Афродиты, Эроса, Диониса, Деметры» (Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. 2-е изд., испр. и доп. М., 1998. С. 464). См. также: Detienne M. The Gardens of Adonis: Spices in Greek Mythology. N.Y., 1977.

51. Winkler J.J. Gardens of nymphs: Public and private in Sappho’s lyrics //Reflections of women in antiquity. Ed. by H.P. Foley. N.Y., L., P. 1981. P. 63-89.

52. О древнегреческой агонистике и рождении из агонального духа «греческого чуда» см.: Зайцев А.И. Культурный переворот в древней Греции VIII-V вв. до н. э. 2-е изд. испр. и перераб. СПб., 2000.

53. По мнению П.В.Ковалева, «“дом мусополов” был межполисным институтом в том плане, что воспитанницами Сапфо были и иностранки, но контроль над ее фиасом осуществляли власти Митилены или конфедерации полисов Лесбоса, куда входил Эрес, “малая родина” поэтессы» (Ковалев П.В. «Дом Муз» Сапфо: полисный или межполисный институт? //Антиковедение в системе современного образования. Материалы научной конференции Российской Ассоциации антиковедов. Москва, 26-27 июня 2002 г. М., 2003. С. 91).

54. Н.С. Гринбаум читает это место как «в сапфический дом» (Гринбаум Н.С. Новые папирусные тексты древнегреческой лирики //Ранняя греческая лирика /Отв. ред. И.М.Шталь. М., 1999. С. 51).

55. Любопытно, что подобное положение сохранилось и тогда, когда Греция находилась под Османским владычеством. В исследовании Феодоры Янници особо отмечается следующий факт. Греки острова Хиоса, даже и с очень скромным достатком, делали все возможное, чтобы дать своим дочерям лучшее образование, дабы затем выгоднее пристроить их в гаремы местных правителей. Это было обычной и давней практикой. Разумеется, в основе лежали, прежде всего, меркантильные соображения, но не только они. Русские путешественники XIX века писали в своих дневниках, что алчность отцов, по сути продающих в гаремы своих дочерей, конечно же, достойна осуждения, но, с другой стороны, это был единственный шанс не только поправить свое материальное положение и существенно повысить свой социальный статус, но и оказать реальное влияние на политику турок в тех или иных областях. Показательно, что турецкие зятья охотно шли навстречу, поскольку получившие хорошее образование (нередко в престижных учебных заведениях)

красавицы-гречанки почитались в гаремах «наилучшим украшением». См.: Янници Ф. Греческий мир в конце XVIII - начале XX вв. по российским источникам (К вопросу об изучении самосознания греков). СПб.: Алетейя, 2005. С. 67-68 и слл.

56. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 63, 71.

57. Там же. С. 90.

58. Селиванова Л.Л. Боги войны у Гомера //Античность: история и историки. Казань, 1997. С. 55, 60-61; Она же. Сравнительная мифология (Мифы о возрождении в древнем мире). Ч. II. Античный мир. М.: ИВИ РАН, 2003. С. 89.

59. Дьяконов И.М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990. С. 158-159.

60. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 66, 40-41.

61. Афиней в «Пире софистов» (IV. 154 e-f) уделяет значительное место образованию

сложных слов, составной частью которых является - цахо?. Его филологические рассуждения сводятся к тому, что следует различать, когда эта вторая с оставляющая происходит от существительного «бой» (цаХл), а когда от глагола «сражаться» (цахл^баь). Интересующие нас слова, приводимые Афинеем, Н.Т. Голенкевич переводит следующим образом: стиццахо? - «союзник», аутьцахо? - «противник» в самом общем смысле, тогда как в других случаях переводчик следует военному значению слова: «поединщик» (цоуоцахо?), «тяжеловооруженный воин»

(о^Хоцахо?), «ведущий морское сражение» (уаицахо?), «сражающийся в первых рядах» (притоцахо?) etc.

62. Радциг С.И. История древнегреческой литературы. М., 1982. С. 128.

63. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 50, 81, 95.

64. Лошади и колесницы, появившиеся в Греции из Анатолии, были введены в употребление ок. 1600 г. до н. э. - Нефёдкин А.К. Боевые колесницы и колесничие древних греков (XVI -1 вв. до н. э.). СПб., 2001. С. 110-218.

65. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 156-158.

66. Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь. Т. I. М., 1958. С. 597.

67. Он же. Древнегреческо-русский словарь. Т. II. М., 1958. С. 1675.

68. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 153-154. Согласно мифу, однажды на ложе богини зари Афродита застала Ареса. Вспылив, «золотая богиня» наказала «розоперстую» Эос, внушив ей вечную страсть к смертным юношам, которых она с тех пор стала похищать одного за другим, стыдясь своей слабости и сохраняя ее в тайне. Первым ее возлюбленным стал Орион, потом Кефал, Клит и Ганимед, которого отнял у богини Зевс, сделав юношу виночерпием на Олимпе. Эос похитила также сына троянского царя Лаомедонта Тифона и упросила Зевса даровать бессмертие возлюбленному, но забыла при этом попросить для него вечной юности. И когда Тифон состарился, Эос его разлюбила. Ей надоело ухаживать за престарелым возлюбленным, и она закрыла его в своей опочивальне. Там он и дряхлел, пока не превратился в цикаду.

69. Гомер (VIII в. до н.э.) - поэт эпического жанра, певец войны как ее понимала аристократия; крестьянин Гесиод (VII в. до н.э.) - систематизатор-мифолог, родоначальник дидактического жанра, воспевающий мирный земледельческий труд, Ксенофонт (IV в. до н.э.) - честолюбивый рационалист периода кризиса полиса, воин-наемник, политический публицист, экономист, писатель Смутного времени и т.д.

70. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 82-83.

71. Стоит обратить внимание на вывод Маргарет Вильямсон, которая констатирует отсутствие жесткого иерархического подчинения в девичьей паре (Williamson M. Sappho’s Immortal Daughters. Cambridge, 1995. P. 196).

72. Harrison J.E. Prolegomena to the Study of Greek Religion. Cambridge, 1908. P. 307-308.

73. Мякин Т.Г. Ук. соч. С. 62.

74. Застрельщиками новых направлений в исторической науке традиционно выступают медиевисты. Стремление историков нового поколения к поискам парадигм вне

привычного научного поля - характерное явление всей современной историографии и отечественной медиевистики в особенности. «Не связано ли это движение, -задается вопросом крупный отечественный медиевист Ю.Л.Бессмертный, - с некоей общей, вновь выявившейся особенностью познания прошлого и, в частности, изучения “другого”, инакого? (курсив автора - Л.С.)... является ли нынешняя множественность подходов к истолкованию прошлого (основополагающих подходов, а не частных!) выражением обычного, встречавшегося во все времена отклонения некоторой части историков от признанного большинством познавательного пути, или же в этой множественности вернее видеть конституирующую черту именно современного исторического познания?». И отвечает: «.я склонен ко второму из возможных ответов на этот вопрос... Рождение и утверждение этого иного варианта - не случайность, не модное поветрие, но следствие переосмысления как предмета исторического исследования, так и самого исследовательского процесса (курсив автора -Л.С.)». См.: Бессмертный Ю.Л. Иная история (Вместо предисловия к статье Пола Фридмана и Гэбриел Спигел) //Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. Вып. 3 /Под ред. Ю.Л.Бессмертного и М.А. Бойцова. М.: РГГУ, 2000. С. 170-172.

75. Так же считал и Л.П. Карсавин: историк должен полюбить объект своего исследования, чтобы понять его.

76. Везде курсив М.И.Ростовцева.

77. Ростовцев М.И. «Древний мир и современность» (Публичная лекция, прочитанная в Йельском университете 25 января 1944 г.). Вступ. статья и публ. Ю.Н. Литвиненко //ВДИ. 1997. №2. С. 215.

Л.Л.Селиванова.

L. L. SELIVANOVA

ON CERTAIN NEW DEVELOPMENTS IN THE FIELD OF HISTORICAL RESEARCH (concerning the book by T. G. Myakin, Sappho. The Language, Personality, Life. - Saint Petersburg: Aleteia, 2004).

As part of her analysis of the book by T. G. Myakin, Larisa L. Selivanova notes that whereas its appearance fills in an almost hundred year old gap in Russian studies on Sappho, this book is of particular interest as it combines two approaches: that of classical philologists on the one hand, and the one that has been in use in gender studies on the other. Modern gender studies have been flourishing in social, economic, demographic, anthropological, psychological, and many other fields. Similar approaches have been noticeable in Russian studies as well, in particular those on Russian history, western European Middle ages, ethnology, sociology, and social history.

However, as Selivanova asserts, Russian ancient historians keep ignoring this important new development either because of misinterpreting it as feminism or being unable to see its potential or due to their persisting conservatism. While generally undertaking the approach of a classical philologist, T. G. Myakin appears to draw the conclusions that correspond to and confirm those that have been made in gender studies, which emphasizes the importance of the latter in the field of historical research in general and in the study of ancient history in particular. The book by T. G. Myakin, therefore, might be seen as a reflection of two important developments: first, the overcoming of persisting unwillingness to employ methods of gender studies to the subjects of interest to ancient historians, and, second, a much greater opening to new innovative methods and approaches in provincial centers of learning than in Moscow-based research institutions.

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Селиванова Л. Л.

Похожие темы научных работ по истории и археологии , автор научной работы — Селиванова Л. Л.

ON CERTAIN NEW DEVELOPMENTS IN THE FIELD OF HISTORICAL RESEARCH (concerning the book by T. G. Myakin, Sappho. The Language, Personality, Life. - Saint Petersburg: Aleteia, 2004)