CC BY
797
АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Долгих А. Н.
(Липецк)
УДК 947.071+947.02
О ХРОНОЛОГИЧЕСКИХ РАМКАХ И ЭТАПАХ РАЗВИТИЯ КРЕПОСТНОГО ПРАВА В РОССИИ
Тема настоящей статьи весьма актуальна, так как в существующей литературе вопроса практически отсутствует периодизация истории крепостного права в России с характеристикой его этапов после формального его оформления для крестьянства в Соборном уложении 1649 г. Новизна работы вытекает из некоторых принципиальных установок автора относительно гипертрофируемо высоко оцениваемых применительно к данному вопросу отдельных правительственных указов. На самом деле, чаще всего, особенно в послепетровское время превращение крепостного права из права «по земле» в право «по лицу» чем дальше, тем больше нарастало, особенно в правовой сфере, прежде всего, в связи с развитием своеобразной «привычки» у помещиков воспринимать владельческих крестьян в качестве «рабов». Отмечен и перелом в развитии законодательства и правительственной политики, начиная с павловского времени, который, правда, мало отразился на реальном положении владельческого крестьянства в первой половине XIX в. Источниковую базу исследования представляют материалы Полного собрания законов Российской империи (Первого и Второго собраний), актовые материалы, дворянские проекты решения крестьянского вопроса (изданные автором статьи в 11 томах сборников документов). Итогом работы является определение нескольких этапов в развитии крепостного права применительно к владельческому крестьянству (середина XVII - начало XVIII вв.; вторая четверть XVIII- конец XVIII в.; конец XVIII- первая половинаXIXвв.) и рассмотрение их характеристик в контексте изменений его, прежде всего, в частноправовой сфере.
Ключевые слова: крепостное право, крестьянский вопрос, владельческие крестьяне, холопы, дворовые люди, помещики, российское самодержавие.
The theme of this article is very relevant, since in the existing literature of the issue there is practically no periodization of the history of serfdom in Russia with the characteristic of its stages after its formal registration for the peasantry in the Cathedral code of 1649.the Novelty of the work follows from some of the principal guidelines of the author regarding hypertro-phied highly valued in relation to this issue of individual government decrees. In fact, most often, especially in the post-Petrine period, the transformation of serfdom from the right "on the ground "to the right" on the face "the further, the more increased, especially in the legal sphere, primarily due to the development of a kind of habit "of landowners to perceive the owner's peasants as"slaves". Marked a turning point in the development of legislation and government policies, starting with the Pavlovsk time, which, however, had little effect on the real situation possessory peasants in the first half of the XIX century The source base of the research is represented by the materials of the Full collection of laws of the Russian Empire (the First and Second collections), Assembly materials, noble projects of the peasant question (published by the author in 11 volumes of collections of documents). The result of this work is the determination of several stages in the development of serfdom in relation to the possessory peasants (mid XVII -
beginning of XVIII centuries; the second quarter of XVIII - the end of the XVIII century; the end of XVIII - first half XIX centuries) and the examination of their characteristics in the context of changes, primarily in the private law sphere.
Keywords: serfdom, the peasant question, possessory peasants, serfs, servants, landlords, the Russian autocracy.
DOI: 10.24888/2410-4205-2019-20-3-33-42
Целью настоящего исследования является определение хронологических рамок существования крепостного права в России от его начала до его падения, а также последовательных этапов его развития и критериев их выделения. Данная тема, при всей своей очевидности, является недостаточно исследованной. Причинами этого являются, с одной стороны, как раз ее очевидность, с другой стороны, определенные приоритеты, политические и вкусовые подходы различных историков, а также, если говорить о нынешнем состоянии исторической науки, ее очевидный кризис, приводящий к непониманию и просто незнанию многими пишущими на эту тему (особенно не являющимися историками-профессионалами) реалий и жизни, и даже правительственного законодательства XVII-XIX вв. [7, с. 67-88].
Согласно положениям «Советской исторической энциклопедии» (автор статьи -С. М. Каштанов), крепостное право - это «высшая степень неполной собственности феодала на работника производства. Иногда в литературе под крепостным правом понимается всякая форма феодальной зависимости». Оно находило «юридическое выражение в: 1) прикреплении крестьянина к земле; 2) праве феодала отчуждать крестьян без земли; 3) крайнем ограничении гражданской дееспособности крестьянина (право феодала на часть наследства крестьянина и на выморочное имущество, право телесных наказаний, право первой ночи и т.п.; отсутствие у крестьян права самостоятельно приобретать и отчуждать имущество, особенно недвижимое, распоряжаться наследством, выступать в суде и т.д.). В разные периоды истории... и в разных странах роль и удельный вес каждого из этих элементов были разными». При этом автор статьи отмечал, что само это понятие произошло от слова «крепость», употреблявшегося на Руси с конца XV в. «для обозначения документов, закреплявших права отчуждаемой собственности», само понятие «крепостной» - с середины XVII в., «когда утвердилась практика продажи крестьян без земли», а понятие «крепостное право» - лишь в публицистике XIX в. «путем модификации» применявшегося в законодательстве XVIII - первой половины XIX вв. термина «крепостное состояние», которым определялось «сословие частновладельческих крестьян» [14, стб. 68].
Показательна в этом отношении оценка этих взглядов в современной литературе. Б. Н. Миронов в этой связи отмечал, что «в советской историографии было принято говорить о закрепощении только крестьянства и лишь в ограниченном смысле низших слоев городского населения.». При этом одни историки объясняли его происхождение «ужесточением внеэкономического принуждения, вы частности развитием барщины, другие -побегами крестьянства и посадских, вызванными увеличением налогов и повинностей, третьи - интересами служилых людей». При этом отмена крепостного права связывалась «с кризисом крепостнической системы хозяйства, с экономической неэффективностью крепостного труда и развитием капитализма» [11, с. 360]. Добавим от себя: также и с поражением в Крымской войне, и интересами государственной безопасности, и (реже) с ростом в обществе идеи освобождения крестьян. Заметим, что применительно к марксистской историографии существовали, например, здесь расхождения между К. Марксом и В. И. Лениным, пусть их работы на эту тему и разделяли несколько десятилетий [3].
С позиций историков «государственной школы» (а исследователи тогда тоже были разные, например, из общего ранжира выбивался В. И. Семевский, обращавший внимание здесь, скорее, на злую волю помещиков и самодержавие, выполнявшее их пожелания), возникновение крепостного права связывалось, в конечном счете, с интересами го-
сударства, «с потребностью его «в прикреплении населения к определенному месту жительства и социальной группе с целью облегчения контроля за сбором налогов и выполнением повинностей». Закрепощение крестьянства ставилось рядом исследователей и тогда, и сегодня «в зависимость от роста его экономической задолженности», и большинством -в связи с необходимостью «обеспечения находившихся на государственной службе лиц рабочей силой». Раскрепощение же начнется с XVIII в. с дворянства и завершится в отношении уже крестьян в 1860-х гг. Современная западная историография, по Миронову, восприняла эти идеи, однако преимущественно обращает внимание здесь на крестьянство. При этом в качестве причин закрепощения последнего выдвигают ту же экономическую задолженность и интересы помещиков, а отмену крепостного права связывают с «военными нуждами» государства, «культурными факторами, страхом перед крестьянскими волнениями и кризисом системы хозяйства». Наконец, все единодушны в том, что крепостничество имело негативное влияние на все стороны жизни общества, «но для советских историков советского времени крепостное право стало одной из причин «экономической и культурной отсталости России», а для «западных историков - следствием отсталости» [8, с. 147-148; 11, с. 360].
С точки зрения Миронова, основными признаками крепостной зависимости в этот период являлись следующие: «внеэкономическая, личная зависимость от господина: отдельного лица, корпорации или государства»; «прикрепление к месту жительства» и к сословию; «ограничения в правах на владение частной собственностью», «совершение гражданских сделок», «в выборе занятия и профессии»; «социальная незащищенность: возможность лишиться достоинства, чести, имущества и подвергнуться телесным наказаниям без суда по воле господина». При этом он выделял три вида крепостной зависимости: «государственное, корпоративное или частное» в зависимости от того, «кто являлся субъектом крепостнических отношений - государство, корпорация или отдельный человек», обращая основное внимание именно на аспект «частного» крепостничества, которое происходило «из делегирования самодержавием значительной части своей власти над личностью крестьянина и его трудом помещику» и которое преимущественно и нас интересует. При этом, в конечном счете, это последнее, в итоге, «было отменено благодаря отрицательному отношению к нему со стороны верховной власти, церкви и прогрессивной части общества, смягчению нравов, повышению образовательного и культурного уровня населения, пробуждению самосознания у крестьянства и его настойчивой борьбе за свое освобождение, коммерциализации экономики» [11, с. 361, 408]. Этот заключительный вывод, с нашей точки зрения, не бесспорен.
Мы не затрагиваем здесь дискуссионный вопрос о самих причинах возникновения крепостного права. Наиболее значительной работой на эту тему стало недавнее исследование Л. В. Милова, который попытался связать возникновение крепостничества с особенностями выживания русского народа в трудных климатических условиях при низкой урожайности зерновых культур и пришел к парадоксальному выводу о том, что в этих условиях оно стало своеобразным компенсационным механизмом (вместе с общиной и самодержавием), позволившим сохранить народ и его потенциал и создать империю; при этом историк, в принципе, одобрил методы помещичьего «регулирования» крестьянской жизни и общественного производства. Здесь остались за кадром факты правового унижения владельческих крестьян, а Простаковы и Скотинины были бы явно удивлены столь высокой оценкой нынешними исследователями их сознательного «творчества» по отношению к своим «подданным» в усадьбах и деревнях [10, с. 533-566].
Как же эти факты ложатся в схему Милова? Ясно, что крепостное право прошло, как минимум, два этапа в своем развитии, и если на первом - этапе прикрепления к земле - эти явления его можно было бы объяснить экономическими (а, возможно, и политическими) причинами, то вот на втором этапе - введения фактического «рабства» крестьян со времени петровской эпохи - экономический фактор играет значительно меньшую роль, а
уж в отношении произвола помещиков применительно к дворовым - вообще никакую. С нашей точки зрения, ссылка на общину (точнее, ее сопротивление нажиму помещиков и государственной власти) как главного виновника оформления системы крепостного права представляется попросту неверной.
Очевидно, что крепостное право в тот период имело несколько сторон; одной из них являлось экономическое угнетение крестьянства. В отношении данного сюжета существуют противоположные о мнения в историографии, что связано с недостаточной эффективностью методов изучения этого явления. Вроде бы можно говорить о постепенном увеличении эксплуатации крепостных помещиками в течение XVIII - первой половины XIX вв., но надо иметь в виду, что сами крестьяне все же старались добыть больше средств и для выплат помещикам, и для оплаты податей государству, и для себя, а также интенсифицируя (пусть и медленно) свое земледельческое производство с помощью неземледельческих занятий («отхода»). Тезис о «вымирании крестьянства при феодализме», характерный для дискуссий в отечественной историографии 1960-х гг., сегодня не срабатывает, а уровень эксплуатации российского крестьянства по ряду причин так и не дошел до наиболее значительного в ту пору, характерного, например, для плантаций южных штатов Америки [11, с. 400]. Но эта проблема не является предметом нашего рассмотрения, тем более, что мы смотрим достаточно скептически на возможность ее адекватного решения.
Гораздо ближе к нашей проблематике вопрос о правовом угнетении владельческих крестьян. Здесь мы находимся все же на более понятной и приемлемой для изучения почве законодательства (это уже как-то можно посчитать!), которое позволяет нам определить тенденцию нарастания угнетения «поселян» со времен Уложения 1649 г. (и особенно с петровской податной реформы рубежа 1710-1720-х гг.) и некоторого смягчения крепостного права, начиная со времени Павла I и до крестьянской реформы. При этом надо иметь в виду то обстоятельство, что законы в России исполнялись, как правило, плохо, особенно когда касались улучшения положения «низов» общества - отсюда полемика о реальном их воплощении (например, о реализации манифеста Павла I об ограничении барщины от 5 апреля 1797 г.). Ясно также, что настоящее усиление крепостной зависимости было связано в XVIII в. с оформлением своеобразной «привычки» дворянства в отношении восприятия крепостных как «рабов», каковое явление только усилилось после освобождения правящего сословия от обязательной службы государству после манифеста Петра III «о вольности дворянства» и массового переселения привилегированных землевладельцев в имения со всеми вытекающими последствиями для их «подданных». Именно эта сторона дела, с нашей точки зрения, в большей степени и вела к дальнейшему угнетению крепостных, а не гипертрофированно выделявшиеся в историографии законодательные акты (особенно 1760-х гг.): последнее явление можно объяснить, например, стремлением переложить ответственность за рост крепостничества с любимого в историографии и массовом сознании «русского» Петра I на разного рода «немцев» и «немок» типа Екатерины II [5].
Начальная фаза существования крепостного права в интересующем нас аспекте (в узком смысле, в отношении крестьян, имея, конечно, в виду, что не только низы общества, но и верхи общества также в том или ином виде находились в ее орбите, неся также в своем роде государево «тягло») связана с принятием Соборного уложения 1649 г., зафиксировавшего точное положение массы сельского населения на этапе прикрепления его к земле (а не к лицу владельца, как это будет уже в XVIII в., хотя отдельные тенденции в этом отношении уже здесь намечены) - здесь и запрет их «выхода» в Юрьев день, и введение бессрочного сыска беглых при определенном ограничении их прав разного рода.
Интересное замечание насчет самого факта принятия Уложения высказано группой авторов (А. Ахиезер, И. Клямкин, И. Яковенко): «Царю Алексею Михайловичу удалось... добиться принятия Земским собором законодательного Уложения. Но удалось это
ему, во-первых, потому что Собор был созван сразу после московского восстания 1648 г., от которого повеяло возвращением еще незабытой смуты, а во-вторых, потому что тогда еще не было сословий, свободных от государственных повинностей. Иными словами, легальное примирение частных интересов (хотя и не всех, учитывая отсутствие на Соборе представителей крестьянства) в середине XVII в. было возможно в силу того, что государство находилось в стадии милитаризации, и интересы эти не воспринимались автономными и от него не зависимыми» [1, с. 198]. (Заметим, кстати, что Уложение 1649 г. стало и крупной вехой на пути развития единого права феодальной земельной собственности, слияния вотчины с поместьем, что окончательно произойдет в петровскую эпоху. При этом стоит отметить, что в существующей литературе часто имеет место трактовка вотчины как безусловной собственности, а поместья - как условного (за службу) владения. На деле, по нашему мнению, отличия между этими двумя формами феодального землевладения заключались в реальном праве распоряжения ими - более широком для вотчинника (в том числе и право наследования) и значительно более ограниченном - для помещика. Но, во-первых, обе эти формы землевладения были все же условными, эти земли давались за службу, а во-вторых, вплоть до «Жалованной грамоты дворянству» 1785 г. эту землю могла и отобрать верховная власть. Поэтому и вотчину неверно применительно к XVII в., по нашему мнению, именовать собственностью, тем более безусловной).
Вторая половина XVII в. дает здесь ряд изменений. Так, оформляется общегосударственная система сыска, получившая свое воплощение в Наказе сыщикам 1683 г. и дополненная в акте 1698 г. Несмотря на это, сыск беглых имел свои существенные особенности в этот период, в частности на Юге, в районе Белгородской черты. Правительство, стремясь обеспечить охрану южных границ от нашествий крымчаков, периодически закрывало глаза на то, что в этом регионе поселялись беглые люди из центральных уездов, становясь фактически живым щитом столицы. Незначительные были и успехи властей в отношении распространении норм сыска на казачий Дон, сохранявший старый порядок: «с Дона выдачи нет». Сохранялись и определенные льготы в отношении крестьян, сбежавших на посады. Все эти отступления от жестких крепостнических норм сохранялись до начала XVIII в. Тем не менее, сама тенденция к дальнейшему закрепощению (особенно сельского населения) в XVII в., видимо, осознавалась некоторыми современниками (например, В. В. Голицыным) как уже сложившееся ярмо и тормоз экономического и политического развития страны [9; 12. С. 525].
Однако, с нашей точки зрения, именно эпоха Петра I и особенно его податная реформа стала переломной в истории крепостного права в России: наступает вторая его фаза - постепенное превращение крепостного права из права «по земле» в право «по лицу». Исключая ряд категорий промышленных крестьян (приписных, посессионных), имевших особый статус, все крестьянство было поделено на государственных и владельческих (особый статус имели крестьяне, принадлежавшие церкви). В состав государственных крестьян вошли тогда и бывшие черносошные, ясачные и др., особое место среди которых занимали однодворцы (потомки бывших служилых людей «по прибору»), владевшие собственными однодворческими крестьянами (в незначительном количестве), но по многим параметрам приближавшиеся к обычным государственным крестьянам (хотя за ними сохранялась все же в принципе возможность добиться через службу вожделенного дворянства) - все они платили подушную подать большего размера, чем владельческие, исполняли рекрутчину натурой и платили (за исключением однодворцев, имевших собственные участки земли) оброчную подать за то, что «сидели» на государственной земле, а также исполняли разные земские повинности и пр. Таким образом, они находились в ведомстве, так сказать, государственного феодализма. На наш взгляд, контроль правительственных чиновников за этой категорией крестьянства в данную эпоху в сравнении с предшествующим временем резко усилился; так, в частности, была строго лимитирована возможность их свободного передвижения по стране и самим государством, и их общиной. Одна-
ко все же положение этой категории крестьянства было более привлекательным, нежели положение крестьян владельческих.
В эту последнюю категорию вошли бывшие помещичьи, вотчинные, царские (дворцовые) крестьяне. Объективно они были отданы на откуп господам, в обязанность которым была поставлена ответственность за исправное внесение ими подушной подати государству, исполнение рекрутчины и земских повинностей; также на них возлагалась и организация полицейского контроля над «подданными» (при сохранении здесь и огромной роли государства). Следствием этого не по закону, а в реальности стало то обстоятельство, что правительство теперь по преимуществу имело дело с помещиками, а не непосредственно с крестьянами, что опять же объективно привело к тому, что со временем власти стали в меньшей степени вмешиваться в межсословные отношения, итогом чего стало нарастание крепостного права, превратившегося постепенно, особенно на бытовом уровне, в настоящий «беспредел». Другой причиной этого явления стало объединение при проведении податной реформы в одной категории владельческих крестьян и собственно крестьян (т.е. людей, «сидевших» на земле) и холопов, получивших теперь наименование «дворовых людей». При этом холопы, а их основная масса в XVII в. были кабальными, то есть, временными, хотя и лишенными прав (являясь фактически рабами), но имевшими возможность поменять хозяев или выйти на волю после смерти господ, теперь этой возможности лишились. А собственно крестьяне, и ранее (со времен издания Соборного уложения 1649 г.) не имевшие права выйти на волю, но сохранявшие другие права (некоторые юридические и хозяйственные, зафиксированные, в частности, в нормах того же Уложения), были приравнены теперь к холопам и уравнены с ними в бесправии.
Одним из наиболее ярких проявлений нового этапа в развитии крепостного права в данную эпоху стало распространение на практике продажи крестьян (и дворовых людей) без земли, усиление вотчинной власти землевладельца, практически бесконтрольное нарастание помещичьих повинностей (при огромном росте государственных налогов и повинностей). Попытки самодержавия повлиять на этот процесс, противостоявший в определенной мере идее «регулярного» государства, успеха не имели (типичный пример - указ Петра 1721 г., рекомендовавший при продаже людей без земли, им не одобряемой, не раздроблять семейства, причем без всякого наказания за нарушения этого положения). Полагаем, что подобное развитие ситуации в деревне не совсем устраивало Петра как монарха и рачительного хозяина (вспомним хотя бы его рассуждение в указе 1714 г. о единонаследии о необходимости «льготить» крестьян), но до того или иного решения данного вопроса у него руки не доходили, да и, возможно, все это воспринималось им как неизбежная жертва на алтарь воздвигавшейся им империи. Заметим, что сам этот процесс мало зависел от того, что думали создатели законов на сей счет и сам монарх, а всякого рода ламентации насчет того, что Петр хотел облегчить жизнь крепостных (пусть и из чисто государственных соображений), мало что здесь меняют.
Сложившаяся ситуация, с нашей точки зрения, мало изменилась в течение всего XVIII в. (вне зависимости от мер правительства), наполняясь новым содержанием от постоянного повторения тех или иных явлений, от возникновения особой «привычки» к новым отношениям между помещиками и владельческими крестьянами. Понятно, что права дворянства на владение людьми реально росли (преимущественно на практике, а не в прямой связи с «крепостническим» законодательством), хотя они до поры до времени мотивировалось именно государственными интересами - дворянской службой. К тому же эти права в некоторой степени регулировались и государством - так, за дворянином-помещиком сохранена и даже была ужесточены обязанность кормить крестьян в неурожайные годы и вообще функции попечительства в отношении их «подданных». На практике это, конечно, было не столь заметно, но в принципе это было так.
Давней мечтой дворянства было освобождение от обязательной государственной службы, что они и получили в результате манифеста Петра III от 18 февраля 1762 г. (реа-
лизованного позднее Екатериной II), который, заметим, стал новым отступлением от традиций «регулярного» государства. Вместе с тем, что совершенно нелогично (однако вполне понятно, так как значительная часть дворян помещиков стала жить теперь в деревнях и гораздо ближе соприкасаться с жизнью крестьян со всеми вытекающими отсюда последствиями), имел место на практике процесс расширения прав помещиков на крепостных, наиболее яркими показателями которого, наряду с фактами широкого распространения продажи людей без земли, практически бесконтрольного увеличения владельческих повинностей крестьян, стали жестокие наказания крепостных помещиками, а также законодательство конца 1750-х - 1760-х гг., которому обычно уделяется особое внимание в историографии.
Вот как, к примеру, пишут об этом авторы серьезной монографии (А. Ахиезер и др.), отмечая, что в 1765 г. был обнародован указ, сделавший Екатерину «в глазах большинства историков императрицей, завершившей закрепощение крестьян в России: он предоставлял помещикам право ссылать крестьян на каторгу» [1, с. 197]. Вообще, по нашему мнению, это данный указ и крепостничество - это все же явления разного порядка. Очевидно, что у помещиков к тому времени уже образовался широкий набор способов правового унижения владельческих (крепостных) крестьян, который с годами резко расширился (но не столько от правительственных распоряжений, сколько на бытовом уровне: вспомним и Салтычиху, и помещицу из тургеневского «Муму»: причем здесь правительственное законодательство?). Важнее другое: правительство практически устранялось от всякого рода коррекции желаний помещиков в решении подобных вопросов, что вообще было характерным для этих межсословных отношений еще со времен Петра I (чем дальше, тем больше). С нашей точки зрения, право ссылки крепостных на поселение и на каторгу, конечно, дополняло помещичьи прерогативы, но сути дела в отношениях помещиков и их «подданных» не меняло, а запрет жалоб крестьян на помещиков на Высочайшее имя и не вводил ничего нового, и не всегда соблюдался на практике [6]. Но объективно мы должны признать положение об апогее крепостного права в России для екатерининской эпохи. Однако же, и в этом парадокс екатерининской эпохи, одновременно с этими достаточно мрачными явлениями именно при Екатерине II впервые гласно - и в Уложенной комиссии, и в Вольном Экономическом обществе, и даже в печати - был поставлен на обсуждение этот самый крестьянский вопрос.
Однако лишь со времени Павла I начинается третья фаза в развитии крепостного права - процесс обратного превращения крепостного права «по лицу» в право «по земле». Причем в современной историографии, в этом отношении вернувшейся к традициям историков начала XX в., заметен даже и некоторый перехлест: рядом исследователей выдвинут тезис о том, что крепостным в эту эпоху стало лучше жить, что не совсем соответствует реальному состоянию дел. Заметим также, что и те исследователи, которые придерживаются тезиса о смягчении крепостничества в этот период, как правило, ограничиваются здесь часто общими декларациями (мы уже не говорим здесь об элементарном незнании сути павловского «крестьянского» законодательства авторов большинства работ на эту тему) [2].
Итак, примерно с конца XVIII в. в законодательстве империи наблюдается поворот в сторону смягчения крепостничества, хотя движение в данном направлении было медленным, с отдельными отступлениями, связанными с торможением его и консервативной массой дворянства, и бюрократией. Очевидно, что данный поворот был связан с двумя обстоятельствами. Здесь можно говорить о стремлении властей ограничить помещичьи притязания на крепостных, исходя из понимания самодержцами и их окружением того, что крайности крепостничества мешают реализации им своих преимущественных прав на руководство «подданными» и препятствуют правильному функционированию государственного организма. При этом стоит заметить, что, например, Павел здесь руководствовался преимущественно консервативными соображениями, будучи сторонником крепостного
права (в отличие от своей матери), но стремясь ввести крепостное право в законные рамки (что в определенном смысле противоречило самой его сущности). Отметим в этой связи, что его политика была по преимуществу личной. Правда, нерушимым осталось право на владение «крещеной собственностью», принадлежащее потомственному дворянству, несмотря на отдельные отступления в законодательстве, носившие, как правило, частный характер. Практически не изменился в эти годы и объем прав помещиков на личность крестьян («домашнее наказание», сдача в рекруты, смирительные и рабочие дома), а контроль властей за соблюдением крестьянских прав в этом отношении был крайне мал: даже единственное реальное наказание в виде взятия помещичьих имений в опеку носило нерегулярный и спорадический характер, и какую-либо тенденцию в этом отношении трудно проследить. Равным образом незначительно изменилось законодательство о взятии крестьян во двор и продаже людей без земли, хотя правительственные органы много работали в этой сфере. Пожалуй, лишь законодательство Павла, запрещавшее продажу людей без земли по казенным долгам, было достаточно эффективным. Несмотря на ярко выраженное запрещение их продажи в Малороссии (в 1798 г.), оно явно не исполнялось, на практике в силе остался лишь указ Екатерины II 1771 г. о запрете ее на ярмарках и торгах с употреблением «молотка». Серьезных изменений не произошло в законодательной практике и в отношении положения дворовых.
Несколько больших успехов добились правительственные реформаторы в плане законодательного ограничения барщины. В целом, манифест Павла I 5 апреля 1797 г. был признан, скажем так, дворянским сообществом России, хотя нарушения его положений имели место на практике и не всегда сопровождались наказаниями со стороны властей. Остальные повинности владельческих «поселян» в законодательстве не подверглись серьезным ограничениям, хотя планы на сей счет у императора Павла I имелись (во всяком случае, в отношении арендных и так называемых «командорственных» крестьян). С другой стороны, налицо и одновременное распространение крепостничества на Новороссию и Северный Кавказ, законодательное восстановление права покупки людей к заводам купцами-недворянами, жестокое подавление народных движений в начале царствования. Сам микроклимат эпохи, при очевидном неприятии Павлом плодов Французской революции и идей эмансипации крестьянства, очевидно, не способствовал развитию дворянской общественной мысли в этом направлении, за исключением прямо инициированных монархом проектов, как, например, предложения генерал-фельдмаршала князя Н. В. Репнина (около 1798 г.) о так называемой «люстрации казенных имений, состоящих в областях, от Польши приобретенных» [4].
Эту линию продолжили преемники Павла - Александр I и Николай I, главным отличием царствований которых стало выдвижение на передний край внутренней политики не только вопроса о смягчении крепостного права (проблема запрещения продажи людей без земли, ужесточение правительственного контроля за жестокими помещиками, расширение хозяйственных прав владельческих крестьян и др.), но и об освобождении владельческих крестьян (указ о вольных хлебопашцах 1803 г., освобождение без земли остзейских крестьян в 1816-1819 гг. и попытка его распространения на другие регионы, указ об обязанных крестьянах 1842 г.) [5].
Данный вопрос не был доведен до настоящего решения, и процесс смягчения крепостничества был попросту оборван крестьянской реформой 1861 г. Такова наша периодизация развития крепостного права в отношении владельческой деревни России.
Список литературы
1. Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? 2-е изд., испр. и доп. М.: Новое издательство, 2008. 446 с.
2. Долгих А. Н. К вопросу об интерпретации в современной историографии законодательства по крестьянскому вопросу рубежа XVIII-XIX вв. // Гуманитарные исследования Центральной России // Humanities researches of the сеп№а1 Russia. 2018. № 1 (6). С. 3851.
3. Долгих А. Н. К. Маркс о правительственной политике России по крестьянскому вопросу в дореформенный период // Обществоведческое образование (география, история, обществознание, право): новое измерение: сборник материалов областной научно-практической конференции. Липецк: ЛИРО, 2008. С. 13-18.
4. Долгих А. Н. О повороте в правительственной политике России по крестьянскому вопросу (конец XVIII - первая четверть XIX вв. // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: «История, политология, экономика». 2008. № 2 (42). С. 59-65.
5. Долгих А. Н. Самодержавие и крестьянский вопрос в России в конце XVIII - начале XIX веков: некоторые итоги изучения проблемы // Личность в истории Нового и Новейшего времени: материалы Всероссийской научно-практической конференции, 18 апреля 2014 года / Отв. ред. И. М. Эрлихсон, Ю. И. Лосев; РГУ им. С. А. Есенина. Рязань: РГУ им. С. А. Есенина, 2014. С. 33-37.
6. Долгих А. Н. Ссылка в Сибирь по воле помещиков в законодательстве Российской империи // Российская история. 2013. № 3. С. 74-84.
7. Долгих А. Н. «Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный...»: Российское дворянство и крестьянский вопрос в XVIII - первой четверти XIX в. Историографические очерки. Т. 1. Липецк: ЛГПУ имени П.П. Семенова-Тян-Шанского, 2018. 354 с.
8. Кириллов В. В. История России. Учебное пособие для бакалавров. 5-е изд., испр. и доп. М.: Юрайт, 2013. 663 с.
9. Маньков А. Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII в. М.; Л.: Издательство АН СССР, 1962. 403 с.
10. Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. 2-е изд., доп. М.: РОССПЭН, 2006. 569 с.
11. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. Т. 1. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. 548 с.
12. Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев / Подготовка текстов, вступительная статья и комментарии Ю. А. Лимонова. Л.: Лениздат, 1986. 543 с.
13. Ружицкая И. В. Законодательная деятельность в царствование императора Николая I. Изд. 2-е, испр. и доп. М.; СПб.: ИРИ РАН, Центр гуманитарных инициатив, 2015. 360 с.
14. Советская историческая энциклопедия. Т. 8. М.: Советская энциклопедия, 1965. 992 стб.
References
1. Ahiezer, A., Klyamkin, I., YAkovenko, I. Istoriya Rossii: konec ili novoe nachalo? [History of Russia: the end or a new beginning?]. 2-e izd., ispr. i dop. Moscow, New publishing house, 2008. 446 р. (In Russian).
2. Dolgikh, A. N. K voprosu ob interpretacii v sovremennoj istoriografii zakonodatel'stva po krest'yanskomu voprosu rubezha XVIII-XIX vv. [On the question of interpretation in modern historiography of legislation on the peasant question of the turn of the XVIII-XIX centuries] in Gumanitarnye issledovaniya Central'noj Rossii [Humanities researches of the central Russia]. [Humanitarian studies of Central Russia. Humanities studies of the central Russia]. 2018, № 1 (6), рр. 38-51. (In Russian).
3. Dolgikh, A. N. K. Marks o pravitel'stvennoj politike Rossii po krest'yanskomu voprosu v doreformennyjperiod [K. Marx on the government policy of Russia on the peasant question in
the pre-reform period]. Obshchestvovedcheskoe obrazovanie (geografiya, istoriya, obshchest-voznanie, pravo): novoe izmerenie: sbornik materialov oblastnoj nauchno-prakticheskoj konfe-rencii [Social science education (geography, history, social science, law): a new dimension: a collection of materials of the regional scientific and practical conference]. Lipetsk: LIRO, 2008, pp.13-18. (In Russian).
4. Dolgikh, A. N. Opovorote vpravitel'stvennojpolitike Rossiipo krest'yanskomu vopro-su (konec XVIII - pervaya chetvert' XIX vv. [About turn in government policy of Russia on a country question (the end of XVIII - the first quarter of XIX centuries] in Nauchnye vedomosti Belgorodskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: «Istoriya, politologiya, ehkonomika». [Scientific sheets of the Belgorod state University. Series: History, political science, Economics]. 2008. № 2 (42), pp. 59-65. (In Russian).
5. Dolgikh, A. N. Samoderzhavie i krest'yanskij vopros v Rossii v konce XVIII - nachale XIX vekov: nekotorye itogi izucheniya problemy [Autocracy and peasant question in Russia in the late XVIII - early XIX centuries: some results of the study of the problem]. Lichnost' v istorii Novogo i Novejshego vremeni: materialy Vserossijskoj nauchno-prakticheskoj konferencii, 18 aprelya 2014 goda / Otv. red. I. M. EHrlihson, YU. I. Losev; RGU im. S. A. Esenina [Personality in the history of Modern and Contemporary times: materials of the all-Russian scientific-practical conference, April 18, 2014 / Resp. ed. M. I. Erlikhson, I. Losev; RSU S. A. Yessenin]. Ryazan: RSU them. S.A. Yesenina, 2014, pp. 33-37. (In Russian).
6. Dolgikh, A. N. Ssylka v Sibir' po vole pomeshchikov v zakonodatel'stve Rossijskoj imperii [Reference to Siberia at the will of landlords in the legislation of the Russian Empire] in Rossijskaya istoriya. [Russian history]. 2013, № 3, pp. 74-84. (In Russian).
7. Dolgikh, A. N. «Uvizhu l', o druz'ya, narodneugnetennyj...»: Rossijskoe dvoryanstvo i krest'yanskij vopros v XVIII -pervoj chetverti XIX v. Istoriograficheskie ocherki ["See eh, about friends, people growth...": the Russian nobility and the peasant question in the XVIII - first half of XIX century Historiographical essays]. Lipetsk: LSPU named after p. p. Semenov-Tian-Shansky, 2018, t. 1, 354 p. (In Russian).
8. Kirillov, V. V. Istoriya Rossii. Uchebnoe posobie dlya bakalavrov [History of Russia. Textbook for bachelors]. 5-e izd., ispr. i dop. Moscow, Yurayt, 2013. 663 p. (In Russian).
9. Mankov, A. G. Razvitie krepostnogo prava v Rossii vo vtorojpolovine XVII v. [Development of serfdom in Russia in the second half of XVII century]. Moscow - Leningrad: Publishing house of the USSR Academy of Sciences, 1962. 403 p. (In Russian).
10. Milov, L. V. Velikorusskij pahar' i osobennosti rossijskogo istoricheskogo processa [The Great Russian ploughman and peculiarities of Russian historical process]. 2-e izd., dop. Moscow, ROSSPEN, 2006. 569 p. (In Russian).
11. Mironov, B. N. Social'naya istoriya Rossii perioda imperii (XVIII - nachalo XX v.). Genezis lichnosti, demokraticheskoj sem'i, grazhdanskogo obshchestva ipravovogo gosudarstva. [Social history of the Russian Empire (XVIII - beginning of XX century). The Genesis of the individual, democratic family, civil society and the rule of law]. Saint-Petersburg, Dmitry Bulanin, 1999, t. 1. 548 p. (In Russian).
12. Rossiya XV-XVII vv. glazami inostrancev /Podgotovka tekstov, vstupitel'naya stat'ya i kommentarii Yu. A. Limonova. [Russia XV-XVII centuries. through the eyes of foreigners /preparation of texts, introductory article and comments]. Leningrad, Lenizdat, 1986. 543 p. (In Russian).
13. Ruzhickaya, I. V. Zakonodatel'naya deyatel'nost' v carstvovanie imperatora Nikolaya I [Legislative activity in the reign of Emperor Nicholas I of Russia]. Izd. 2-e, ispr. i dop. Moscow Saint-Petersburg, IRI RAN, Centre for humanitarian initiatives, 2015. 360 p. (In Russian).
14. Sovetskaya istoricheskaya ehnciklopediya [Soviet historical encyclopedia]. M.: So-vetskaya ehnciklopediya, 1965, t. 8. 992 stb. (In Russian).
