CC BY
81
УДК 81
О ЕДИНИЦАХ ОПИСАНИЯ ЗВУКОВОГО СТРОЯ © А. А. Г аллямов
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел./факс: +7 (908) 356 13 50.
E-mail: [email protected]
В статье рассматривается вопрос об объяснительной силе некоторых лингвистических терминов применительно к языкам агглютинативного строя, а именно термина «фонема» в отношении башкирского языка. Фонемный анализ показывает принципиальную силлабофонем-ность единиц звукового строя башкирского языка, входящих в состав аффиксальных морфем.
Ключевые слова: фонема, морфонема, силлабофонема, гиперфонема, ряд, тон, кинакема, зонная природа фонетических единиц.
Используемые в настоящее время термин и понятие «фонема» не во всем удовлетворяют требованиям адекватности описания предмету описания. Проблема заключается в том, что эта единица языка была выделена в основном на материале русского языка, в рамках русской лингвистической школы. Использование данного понятия применительно к другим языкам для описания реальности, которая открывается за ним, требует спецификации понятия фонемы, уточнения объема его содержания и указания границ, в рамках которых понятие фонемы будет обладать необходимой степенью валидности и выступать в качестве логически исходного объяснительного принципа.
Как показал Р. О. Якобсон, термин «фонема» впервые встречается в русском языке в работах Н. В. Крушевского [1]. Однако само понимание того, что есть особая лингвистическая единица, несводимая к звуку, появилось, разумеется, еще раньше. В 70-80 е годы XIX века во Франции, а в России в работах И. А. Бодуэна де Куртенэ, который и является «подлинным основателем учения о фонеме» [2, с. 34]. Бодуэн де Куртенэ первым обратил внимание исследователей на то, что звуки языка, понимаемые как единицы языковой системы, обладают особой, не физической (в традиционном смысле) природой.
По отношению к Бодуэну де Куртенэ обычно указывают, что он представлял фонему как психический эквивалент звука. Однако говорить о каком-либо психологизме понимания фонемы у Бодуэна де Куртенэ можно только исходя из современных представлений о языке. В то время как для самого Бодуэна де Куртенэ и для лингвистики того времени было важно, что фонема не есть чисто физическая или биологическая реальность, что она представляет собой реальность особого рода, лингвистическую [3]. На эту особенность фонемы - как на явление собственно лингвистическое, а не психологическое - указал другой выдающийся представитель русского языкознания Н. С. Трубецкой [4, с. 46]. Н. С. Трубецкой ввел такие основополагающие для теории фонемы понятия, как «оппозиция» и «дистинктивная функция» фонемы.
Дальнейшее развитие проблема фонемы получила в работах Р. О. Якобсона, который исходил из несколько иного, по сравнению с Н. С. Трубецким,
понимания фонемы: для Якобсона фонема является не наименьшей, далее неделимой единицей языка, а пучком дифференциальных признаков. Таким образом, Якобсон указал на то, что фонема является сложным структурным образованием, которое носит континуальный характер. Это хорошо видно на примере предпринятой им попытки описания единиц звукового строя языка на основе двенадцати пар дифференциальных признаков, оно позволило объединить все звуки языка в достаточно целостную систему, построенную на базе единого подхода. Лосев указывает, что «из всех зарубежных авторов Р. О. Якобсон ближе всех подошел к диалектике фонемы, поскольку фонема у него прямо объявлена положительным и интегральным единством фактически различных звуковых оппозиций» [5]. Дальнейшее развитие идеи Р. О. Якобсона и Н. С. Трубецкого получили в работах лингвистов Тбилисской фонологической школы, которые ввели понятие субсенсорных фонетических единиц [6].
Применительно же к описанию единиц звукового строя языков иного структурнотипологического строя, нежели русского, проблема фонемы ставилась и продолжает быть актуальной. В первую очередь это касается языковедов, занимающихся проблемами описания таких языков, как китайский, вьетнамский и др.
Так, В. Б. Касевич указал на данную проблему применительно к дальневосточным языкам, наиболее характерной структурно-типологической особенностью которых является наличие слога и тона как системообразущей характеристики строя языка [7]. В. Б. Касевич и другие лингвисты отметили, что используемое в настоящее время понятие фонемы недостаточно адекватно описывает явления, которые имеют место в слоговых языках, поскольку «...существует целый ряд языков ... к фонологическим единицам которых само понятие фонемы, строго говоря, неприменимо» [8, с. 48]. Так, он считает, что «если в неслоговых языках типа русского фонема является минимальной единицей и с точки зрения конститутивности, или способности формировать означающие морфемы, и с точки зрения функциональной сегментации, то в слоговых языках единицей, минимальной с точки зрения сегментации, выступает инициаль и финаль. Поскольку указанные два свойства принадлежат к числу суще-
ственных, можно утверждать, что полного аналога фонемы в слоговых языках нет» [8, с. 49].
На это же указывают и другие исследователи [9, с. 75-79; 10, с. 112-117; 11, с. 58].
М. В. Гордина, например, пишет: «Фонема нередко рассматривается как лингвистиче-ски универсальная единица... Существование фонемы как автономной единицы особого рода фонологического уровня в значительной мере связано со взаимной независимостью мор -фемы и слога (подчеркнуто нами - А. Г.) и с отсутствием жесткой слоговой модели... Однако в ряде языков существует иное соотношение звука и морфемы, слоговых и морфемных границ, что приводит к другой иерархии линейного членения и, следовательно, к выделению других линейных единиц. Это слоговые языки, в которых минимальная знаковая единица - морфема - не может быть меньше слога» [9, с. 75]. Соответственно и членение звуковой цепи на составляющие элементы будет иным, нежели в фонемных языках.
Тюркские языки и, в частности, башкирский, занимают промежуточное положение между языками собственно фонемными и слоговыми и представляют собой переходный тип в области фонологического строя, что мы и постараемся показать ниже.
В. Я. Плоткин в своих возражениях В. Б. Касе-вичу отмечает, что несмотря на то что тоновые языки не имеют тех единиц, которые характерны для индоевропейских языков, ничто не препятствует описанию их фонологического строя в терминах классической фонологии [12]. Но при таком подходе возникает проблема валидности самого понятия фонемы. В. Я. Плоткин видит решение этого вопроса в применении понятия кинакемы, которое, по его мнению, позволяет 1) решить проблему валидности понятия фонемы в применении к языкам различного структурно-типологического строя и 2) соотносит лингвистические реалии с психолингвистическими. Так, он пишет, что необходимо возрождение статуса кинакемы, что «это не ведет ... к отказу от понятия фонемы, но лишает ее статуса главной единицы звукового яруса языковой макросистемы. В этом ярусе функционируют единицы трех рангов: 1) кинакемы - мельчайшие языковые единицы, обеспечивающие коммуникативно релевантную иннервацию артикуляционно-перцептивного механизма речи; 2) фонемы - продукты синтагматического объединения кинакем, первичные единицы коммуникативно релевантного звучания; 3) слоги - продукты синтагматического объединения фонем, первичные единицы членораздельного речевого потока» [12, с. 193-194]. Сходную точку зрения на место и роль понятия кинакемы в понимании единиц языка и их функционирования выразил также А. А. Леонтьев [13].
По поводу универсальности понятия фонемы В. Я. Плоткин отмечает: «...утверждается, что для слоговых языков она [фонема] вообще невыделима в рамках слога, где происходит слияние двух единиц в одну -силлабему или силлабофонему. Если,
однако, фонема рассматривается как одна из трех первичных фонологических единиц, лингвистически структурирующих звуковое пространство, вряд ли правомерен отказ от признания ее универсальности». И далее: «...слоговые языки тяготеют к наиболее простой структуре слога; и хотя по принципам фонемной сегментации слоговые языки резко отличаются от языков иных типов, не подлежит сомнению фонологическая членимость их слогов на два компонента - согласную инициаль и гласную финаль. Мы не видим препятствий к тому, чтобы именно компоненты слога рассматривать как фонемы в слоговых языках» [12, с. 194].
Иной подход демонстрирует З. Н. Джапаридзе. Он отмечает,
что трудность анализа восприятия привела к тому, что лингвисты отказались исследовать процессы восприятия речи, поскольку «на сенсорном уровне самостоятельно представлены фонемы, но не их различительные признаки» [6, с. 99]. В его представлении фонема не является наименьшей единицей звукового строя языка, с которой необходимо иметь дело лингвисту. Ученый указывает, что данные психолингвистики требуют говорить не столько о фонемах, являющихся чисто абстрактными единицами, выделяемыми на основе логического анализа, сколько о субсенсорных фонетических единицах, как наиболее соответствующих психолингвистической реальности. В качестве основания для этого подхода он указывает на возможность чисто экспериментальной верификации понятия фонемы на основе представлений о субсенсорных фонетических единицах языка. Так, он пишет: «Отказавшись от попыток описать перцептивные корреляты различительных признаков, классическая фонология отказалась и от изучения восприятия фонетических единиц. Это повлекло за собой и отход от поставленных задач. Вместо объяснения того, как человек различает в актах звучания разных слов, мы получили логическое описание дифференциальных признаков фонем. Оно хорошо объясняет, как могут различать разные фонемы и слова ученые-лингвисты, но не простые носители языка в беседе друг с другом. Ведь совершенно очевидно, что при различении звучаний речевых единиц люди так же не нуждаются в логическом описании фонем и их признаков, как не нуждаются они при различении кошки и собаки в классификации Карла Линнея или любой другой классификации животных» [6, с. 77-78]. З. Н. Джапаридзе отмечает далее, что трудности с выделением фонем и их составляющих могут быть преодолены, «если... исходить из зонной природы фонетических единиц. Под зонной природой фонетических единиц подразумевается их свойство, позволяющее описать их в виде допустимой области (зоны) колебания характеристик» [6, с. 77]. Таким образом, речь у З. Н. Джапаридзе идет о таких фонетических единицах, которые при восприятии речи даны уже на сенсорном уровне, но актуализируются в качестве именно этой, а не другой единицы в соз -нании говорящего в зависимости от
структурно -типологического языка, в рамках которого осуществляется речевое взаимодействие. С этим, в частности, связаны факты субституции при овладении вторым языком. Так что речь здесь следует вести не столько о подмене звуков чужого языка звуками родного языка, сколько о том, что здесь мы наблюдаем иное, чем это характерно для данного языка, восприятие фонетических единиц. Как видим, З. Н. Джапаридзе, говоря о зонной природе фонетических единиц, имеет в виду именно пространственно-временную определенность фонетических единиц.
Анализируя эту же проблему, В. А. Виноградов поставил вопрос об онтологической сущности различительных признаков. Если понятие фонемы, так или иначе, но соотносится со звуковой реальностью и имеет объективно данный и материально выраженный коррелят в виде перцептивно воспринимаемой цепочки звуковых колебаний, то понятие признака таковыми свойствами не обладает [14]. Уже элементарный логический анализ понятия фонемы показывает, что оно обладает свойством субстанциальности. В то время как понятие признака, на что указывает хотя бы его морфемная структура (нечто, находящееся рядом со знаком, при знаке), имеет свойство акциденталь-ности. Совершенно естественно возникает вопрос о том, признаком чего собственно данный признак является. Если же он обладает свойством субстанциальности, то какова его онтологическая природа?
Отсюда следует, как мы считаем, что более корректным будет использование, например, таких терминов как «фонон», «квант» или описательно -«единица звукового строя языка». На наш взгляд, проблема определения онтологического статуса фонемы связана не только с собственно лингвистическими проблемами. Как указывают многие исследователи, европейский тип мышления в целом базировался на преимущественно таком понимании места и роли субстанции в системе мира, которое задавалось онтологией Аристотеля. Линии, задаваемые, например, Я. Беме, Сведенборгом или С. Киркегором, были все-таки периферией, хотя и оказали впоследствии влияние на Копенгагенскую школу физики и Датский структурализм. Так, для большинства современных лингвистических направлений первичная реальность состоит из субстанций, обладающих определенными свойствами, которые и формируют те или иные отношения. В то время как для Н. Бора и Л. Ельмслева первичная реальность состоит из отношений, анализ которых и приводит к выделению субстанций того или иного вида [15, с. 34-35].
В лингвистике этот подход привел к тому, что фонемы (при всем при том, что, например, уже и Бодуэн де Куртенэ, а после него и Н. С. Трубецкой, указывали, что их нельзя рассматривать в качестве кирпичиков, из которых составлено слово) стали восприниматься как некоторые дискретноточечные объекты. При этом они понимались вполне в духе физики И. Ньютона: фонема - это упругий шарик на ниточке порождаемого им лин-
гвистического отношения. Система фонологических единиц при этом воспринималась и воспринимается как жесткая структура, кристалл. Однако само поведение единиц звукового строя довольно быстро привело к пересмотру, хотя бы и относительному, самой онтологии этих лингвистических образований. Так, уже для Р. О. Якобсона фонема представляет пучок различительных признаков. Можно отметить, что у него мы наблюдаем совмещение классических и релятивистских представлений. Если в рамках первых в основе всего лежит онтология, задаваемая физикой Аристотеля, - отношения порождаются субстанцией, то во-вторых -в качестве первичных рассматриваются отношения, которые и порождают субстанцию. И для Р. О. Якобсона фонема субстанциальна при взгляде на нее со стороны морфемы, но релятивна с позиции признаков, сочетание которых и порождает фонему.
Тот или иной тип языка формирует в качестве минимальной сигнификативно значимой такую единицу, которая отвечает требованию необходимости и достаточности. Так, описание единиц звукового строя большинства современных индоевропейских языков в рамках таких понятий как силла-бофонема или слово-фонема (термин «морфонема» был бы адекватнее для описания подобных случаев, но на материале, например, русского языка он перегружен другими значениями) вряд ли возможно, по крайней мере, в обозримом будущем. Как отмечают многие лингвисты, понятие фонемы неадекватно применительно к языкам типа китайского или вьетнамского, по отношению к которым само выделение такой единицы, как фонема весьма проблематично. В то же самое время тюркские языки допускают описание единиц звукового строя на основании нескольких парадигм описания, по крайней мере, двух: фонемного и силлабофонемно-го (и даже морфонемного). Причем нельзя признать какое-либо из данных описаний единственно возможным [16]. В настоящее время принято чисто фонемное описание единиц звукового строя башкирского языка [17], но оно, как мы постараемся показать ниже, является избыточным, поскольку фонологизирует такие элементы, которые по определению не могут быть признаны в качестве фонем. Описание на основе понятия «слово-фонема» не учитывает специфики аффиксальной части тюркского слова, а также наличия послелогов. Наиболее адекватным, на наш взгляд, является описание в рамках понятия «силлабофонема» с введением еще одного понятия - тона (точнее, тонов - диезного и бемольного) или, что то же самое, ряда, характеризующего тюркское слово как целое, как некоторое сингармоническое единство. Тон, на наш взгляд, играет в тюркских языках отнюдь не просодическую, а собственно фонологическую роль. Сингармонизм, как характерное свойство агглютинативных языков, заключается, на наш взгляд, именно в мелодически (тонально) единообразном оформлении слова, и само это понятие указывает на некоторое явление, которое может быть описано либо на
основе акустических (тон), либо анатомофизиологических (ряд) терминов (подробнее мы рассмотрим этот вопрос ниже, применительно к единицам звукового строя башкирского языка). Из этого следует, что единицы звукового строя башкирского языка обладают дискретно-континуальной силлабофонемной природой. Промежуточную позицию занял Э. Ф. Ишбердин, который, разбирая вопрос о характере ударения в башкирском языке, с одной стороны, принял позицию Джунисбекова, но уточнил ее введением принципа сингармонизма как ударения. По Ишбердину, ударения в башкирском языке нет, поскольку введение этой лингвистической единицы избыточно - роль ударения, считает он, играет сам принцип организации слова - сингармонизм [18]. В башкирском языке, представляющем собой аналитическую линию развития языка, первичные кванты-фононы сохранили свою исходную силлабофонемно-тоновую структуру. Так, членение аффиксальных морфем на составляющие их элементы в общем-то лишено смысла, поскольку здесь мы наблюдаем принципиально гипер-силлабо-морфонемную картину. Например, аффикс множественного числа имеет в башкирском языке 10 вариантов: дар / дэр тар / тэр / лар / лэр / нар / нэр / ?ар / ?эр. И совершенно не важно (не важно по принципиальным соображениям), как их описывать: как вариант фонемы (инициаль / анла-ут), соответственно с использованием понятия че -редования, или позиционный вариант гиперфонемы. По поводу медиали (инлаута) можно выразиться еще определеннее - это позиционный вариант одной гиперфонемы, если принять фонемный подход. На наш взгляд, здесь вообще следует вести речь о тоне, верхнем или нижнем (или, что то же самое,- ряде), при том что сам аффикс, по крайней мере на синхронном уровне, следует рассматривать в качестве силлабофонемы (или морфонемы, что, впрочем, для башкирского языка одно и то же) Попробуем высказать предположение о причинах сохранения исходной фонетической структуры в тюркских языках, в частности, в башкирском. На наш взгляд, этому могла способствовать природногеографическая среда обитания тюркских народов. Обеспечение стабильности социума происходит при помощи снятия неопределенности, передачи информации. В условиях относительно замкнутых пространств - лес, сильно пересеченная местность - этому требованию, по всей видимости, отвечает тенденция синтетизма. Информация сжимается максимально возможным образом. В условиях открытых пространств - степь, слабо пересеченная
местность - требуется уже иной способ взаимодействия - аналитический. Что, видимо, и могло привести к становлению агглютинативного строя языка. Вполне очевидно, пожалуй, только одно - все эти явления коррелятивны, хотя и не конгруэнтны. Мы в данном случае ограничиваемся чисто физическим, природно-географическим аспектом проблемы и не касаемся вопросов социальноэкономического и т.п. порядков.
Работа выполнена при поддержке Министерства образования и науки РФ (Соглашение № 14. В37.21.1000).
ЛИТЕРАТУРА
1. Якобсон Р. О. Звук и значение // Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С. 30-92.
2. Лосев А. Ф. В поисках построения общего языкознания как диалектической системы // Теория и методология языкознания. Методы исследования языка. М.: Наука, 1989. С. 5-92.
3. Шарадзенидзе Т. С. Лингвистическая теория И. А.Бодуэна де Куртенэ и ее место в языкознании 19-20 веков. М.: Наука, 1980. 133 с.
4. Трубецкой Н. С. Основы фонологии. Под ред. С. Л. Кац-нельсона. М.: Аспект-пресс, 2000. 352 с.
5. Якобсон Р. О. Звук и значение // Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. С. 30-92.
6. Джапаридзе З. Н. О меризматическом уровне лингвистического анализа // Звуковой строй языка. М., Наука, 1979, с. 98-104.
7. Касевич В. Б. О соотношении незнаковых и знаковых единиц в слоговых и неслоговых языках // Проблемы семантики. М.: Наука, 1974. С. 120-126.
8. Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М.: Наука, 1977, с. 48.
9. Гордина М. В. Линейные фонологические единицы слоговых и неслоговых языков // Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Л.: Наука, ЛО, 1981, с. 75-79.
10. Зубкова Л. Г. О причинах межъязыковых различий в звуковой организации слова // Теория языка. Методы его исследования и преподавания. Л.: Наука, ЛО, 1981. с. 112- 117.
11. Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, ЛО, 1977.
12. Плоткин В.Я. Эволюция фонологических систем. На материале германских языков. М.: Наука, 1982. 129 с.
13. Леонтьев А. А. Универсально-сопоставительное изучение языков и описание языка в учебных целях // Лингвистические и методические проблемы преподавания русского языка как неродного. М.: Наука, 1987. С. 5-12.
14. Виноградов В. А. Фонологический аспект описания языков // Принципы описания языков мира. М.: Наука, 1976. С. 282-312.
15. Хюбнер К. Истина мифа. М.: Изд-во «Республика», 1996. 448 с.
16. Ревзин И. И. Структура языка как моделирующей систе-
мы. М.: Наука, 1978. 287 с.
17. Киекбаев Дж. Г. Основы исторической грамматики уралоалтайских языков. Уфа: Китап, 1996.
18. Ишбердин Э. Ф. Особенности словесного ударения в баш-
кирском языке // Ядкяр=Йэдкэр: Вестн. АН РБ. Гуманит. науки. Уфа, 1995. № 1. С. 145-149.
Поступила в редакцию 06.09.2012 г.
