CC BY
82
УДК 81-25
И. Э. Клюканов О ДИАЛОГИЧНОСТИ КОММУНИКАЦИИ
В статье обсуждаются проблемы диалогичности коммуникации, понимания Другого; обсуждается понятие навигации и ее механизмы, а также тенсиональность коммуникации.
Ключевые слова: коммуникация, диалогичность, навигация, тенсиональность
Природа коммуникации хорошо поддается осмыслению с позиций ряда теорий, например, теории символического интеракцио-низма, которая связывается прежде всего с именем Дж. Мида (ср.: [Rock 1979]), драматической теории К. Берка [Burke 1965], драматургической теории Э. Гофмана [Goffman 1959], этнографической теории K. Гирца [Geertz 1973]. Кроме того, здесь же начинает проявляться важность герменевтических и феноменологических взглядов на коммуникацию — постольку, поскольку речь идет об интерпретации значений и взаимодействии, ориентации на Другого, ср. идеи Г.-Г. Гадамера [Gadamer 1980] и Э. Гуссерля [Grant 2003].
Один из основных моментов коммуникации, который подчеркивается в рамках данных подходов, — это ее диалогический характер. Отличие взгляда на коммуникацию как монолог от взгляда на нее как диалог состоит в том, что, по словам М. бахтина, «чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи, — с ними можно только диалогически общаться» [бахтин 1972: 116]. Именно диалогичность как «учет присутствия Другого» [Касавин 2008: 416], т. е. как его постоянное вопрошание спасает коммуникацию от «мании Одного», о которой говорил К. берк (см.: [Crusius 1999: 133]). И именно в результате диалога коммуникация как «превращение внешней формы во внутреннюю всегда является творческим процессом» [Залевская 1999: 130].
Важно подчеркнуть, что диалог не следует понимать упрощенно, т. е. как то, что отправитель делает по собственному усмотрению, чтобы представить кому-то свою точку
зрения. Здесь субъект оказывается поставленным перед Другим как перед фактом, отличным от самого себя. Соответственно, к Другому нельзя уже относиться безразлично (без-отлично). На данной стадии коммуникации начинает проявляться динамический характер времени, а, по словам П. Флоренского, «организация времени всегда и неизбежно достигается расчленением, т. е. прерывистостью» (цит. по: [Иванов 2007: 215]). Диалог, таким образом, — это не то, что выбирается, а то, что испытыва-ется, так как не может не испытываться, поскольку мы подвергаемся коммуникации (ср. «вброшенность»). Но быть подверженным коммуникации — это не то же, что быть поверженным ею; в процессе диалога мы начинаем осознавать себя, свою соразмерность коммуникации, свою судьбу, высказывая ее каждым своим символическим (вербальным и невербальным) действием, каждым своим «решительным» поступком, т. е. действием, которое предполагает некий выбор (того или иного значения).
Диалог — это наше вовлечение, «ввержение» в коммуникацию; поворачиваясь лицом к Другому, мы становимся уязвимыми. Kогда акцентируют внимание на том, что слово «коммуникация» происходит от латинского «commйшcare» — «делать общим», то часто подразумевают под коммуникацией необходимость и принципиальную возможность преодоления различий ради чего-то общего. Следует помнить, однако, что «делать общим» имеет нейтральное значение, и (со) общение покрывает, например, не только обмен любезностями или ресурсами для создания совместного
(общего) предприятия, но и обмен грубостями, болезнями (ср. заразные заболевания) и т. д. Об этой стороне коммуникации напоминает греческий корень коммуникации «koinoo», который означает не только «делать общим», но и «загрязнять» (см.: [Pinchevski 2005: 248]). Вовлечение в коммуникативный процесс, таким образом, может обернуться чем угодно; английское слово «to be engaged» хорошо передает эту нейтральную открытость коммуникации, означая, например, как помолвку, так и бой. Похожее значение имеет русское слово «вступление»; вступить можно в брак, в права, в бой, в грязь и т. д. (В корне этого слова, кстати, проглядывается «поступок»). При этом диалогичность коммуникации предполагает существование в качестве возможного объекта любое существо, с которым мы вступаем в разговор (диалог), т. е. на которое обращается наше внимание и которому мы даем возможность перед нами раскрыться. В этом плане коммуникация представляет собой повседневный, обыденный процесс, участниками которого — наряду с нами — становятся любые объекты; Другой — это любой объект, образ которого проявляется в наших действиях и, соответственно, в формировании нашего «собственного» образа, т. е. нашей самоидентичности. С этой точки зрения, природу диалога можно считать био-семиотической (ср. [Ponzio 2004: 168]. Диалог — это наш символический и кор-пореальный контакт с объектом вне нас, который мы пытаемся понять, т. е. к которому мы пытаемся отнести себя. Каждое коммуникативное событие как попытка слиться с Другим, т. е. стать безразличным к нему (не отличным от него) на самом деле всегда оставляет за собой зазор, след. Так начинает формироваться память, которая с течением времени будет иметь все большее значение для коммуникации. Как отмечает В. Иванов, «мысль о взаимоотношении времени и памяти... является достаточно древней. Она была воплощена в древнегреческой мифологии, где богиня Мнемозина одновременно управляла памятью и течением времени, чем позднее стал заниматься бог Хронос» [Иванов 2007: 199]. В целом же можно утверждать, что «память есть вечное онтологическое начало» [Бердяев 1990: 35].
Попытка понять объект в лице Другого, требующая его интерпретации, преодолевает основную ограниченность коммуникации как монолога — несвободу отправителя, его подсознательный страх перед получателем сообщения и сообщением как таковым. Вместо стремления к вневременному контролю над объектом на данной стадии мы вступаем с объектом в диалог, даем ему возможность раскрыться. Не случайно герменевтика возникает как практика интерпретации Библии и других священных текстов. Так, преодолевая страх перед объектом, пытаясь понять его, т. е. в силу объективной необходимости, субъект начинает становиться более полноправным участником коммуникации, начинает обретать коммуникативную свободу. Разумеется, при этом мы сами начинаем раскрываться перед объектами нашего внимания, само-раскрываться. Исследования так называемого «самораскрытия» («self-disclosure»), распространенные в коммуни-кативистике (см.: [Dindia 2002]), наиболее адекватно, как представляется, можно проводить на основании теорий диалогической направленности. С этой точки зрения начинает (само) раскрываться не просто субъект, но — через язык — сама действительность [Crusius 1999: 11].
Представляется, что существует связь между важностью самораскрытия в процессе коммуникации и признанием собственных предрассудков (в духе Г.-Г. Гадамера). Такое отношение к коммуникации есть не что иное как проявление уважения к собственной традиции и, соответственно, к успеху коммуникативного акта, который невозможен без ее признания (раскрытия) отправителем и по-знания получателем сообщения [Shepherd 2001: 249]. Отмечают, что чисто прагматический взгляд на коммуникацию является в какой-то степени слишком оптимистичным, и Г.-Г. Гадамер предлагает важную (пусть и несколько пессимистичную) корректировку взглядов Дж. Дьюи [Craig 2001]. Впрочем, взгляд Г.-Г. Гадамера, скорее всего, является не столько пессимистичным, сколько актуальным, так как признает бремя традиции и призывает с этим считаться, раскрывая свою позицию, т. е. самораскрываясь.
Коммуникацию как (само) раскрытие можно рассматривать как процесс своеобразной навигации. Понятие навигации, которое изначально сводилось к определению курса и положения плавательного корабля, в этом плане можно осмысливать как коммуникативную деятельность по нахождению значимого «пути» [Клюканов 2005]. Конкретным проявлением такой деятельности, например, выступает дача (языковыми и невербальными символическими средствами) указаний направления/местоположения, т. е. объяснение, как пройти или проехать к определенному месту (ср.: [Couclelis 1996; Golding et al. 1996]). В процессе подобной навигации могут использоваться механизмы пилотирования (узнавание внешних ориентиров) и счисления пути (постоянное интегрирование различной информации о перемещении в пространстве при отсутствии внешних ориентиров) (см.: [Spatial cognition 2001]). В последнее время все шире применяется технология так называемой автоматической навигации, которая осуществляется при помощи спутниковых средств связи — глобальных позиционных систем. Основная проблема коммуникативной навигации, как представляется, заключается не столько в том, чтобы найти определенное «место назначения», сколько в том, чтобы найти, а точнее — не потерять при этом себя, свою значимость (самоидентичность). Именно поэтому столь важной является осознание феноменологической природы коммуникации, т. е. вовлеченности в диалог, «вброшен-ности» в ту или иную ситуацию.
Понимание Другого путем его интерпретации субъект осуществляет, приближаясь к нему и, соответственно, удаляясь от себя и, наоборот, удаляясь от Другого и приближаясь к себе. Говоря о таких не только уже передвижениях в пространстве, но и символических взаимодействиях во времени, можно сказать, что каждое подобное движение — это коммуникативное событие, целью которого является нахождение субъектом наилучшей дистанции между собой и Другим на линии, по краям которой они сами находятся. В этом смысле коммуникация осуществляется благодаря предвосхищению (антиципации) понимания. Соответственно, в подобных предпосылках
понимания, которые Г.-Г. Гадамер, например, называет «пред-видением» и «пред-обладанием», уже можно видеть предпосылки конструктивизма, поскольку «что бы мы ни называли реальностью, она открывается нам только в процессе активного построения, в котором мы участвуем» [Пригожин, Стенгерс 2005: 244].
Любое коммуникативное действие предполагает интерпретационное усилие его участников, ощущение «тяжести мысли», по выражению Ж.-Л. Нанси [Nancy 1997], еще не ощущается. Коммуникативное событие как диалог — это всегда достижение, результат работы инкарнированной мысли, прежде всего потому, что абсолютной уверенности в достижении результата с самого начала не существует. Движение мысли, как было сказано выше, носит характер вопрошания. Коммуникация, которая не ставит никаких вопросов, является ограниченной. Герменевтическое первенство вопроса значительно расширяет рамки коммуникации и делает ее богаче. Не случайно считается, что Гермес дает нужную (правдивую) информацию только тогда, когда ему задают правильные вопросы; иными словами, сам Гермес не выдает информацию без вопрошания, но при правильном вопросе (вопрошании) он обязан давать правдивый ответ (см.: [Anderson 1996: 118]).
Взгляд на коммуникацию как диалог, следовательно, акцентирует наше внимание на том, что ее понимание неизбежно предполагает определенные усилия. Таким образом, коммуникация предстает не как данность, а как заданность. С одной стороны, нам задаются конкретные условия (в виде людей, предметов, текстов); с другой стороны, мы им задаем конкретные вопросы. В какой-то мере коммуникация как диалог — это постоянная задача, которая перед нами ставится и нами решается — все время иначе (по-другому, по-Другому).
Важно помнить при этом, что не только мы вопрошаем объекты, но и они вопрошают нас, задают нам вопросы о нас. В этом и заключается диалогичность коммуникации. Именно в результате вопросов мы начинаем обращать внимание на то, чего раньше не замечали. Тем самым контекст становится особенно
значимым, так как важно знать конкретные условия осуществления коммуникации. Контекст — не что иное, как наше окружение, постоянно создаваемое теми или иными актуальными условиями. Герменевтический вопрос предполагает прояснение условий коммуникации.
Условия коммуникации, однако, постоянно меняются, поэтому участники коммуникации пребывают в постоянном напряжении, точнее — сама коммуникация является напряженным, тенсиональным процессом [Stewart 1997: 166]. Интенсиональность и экстенсиональность значения — это, по сути, две стороны данного процесса, свидетельствующие о его целостной и эластичной природе. Тенсиональность коммуникации говорит о том, что это — процесс «соперничества», т. е. борьба и единство противоречий (субъекта и объекта, Самого и Другого). Здесь можно вспомнить о том типе похоже-стей, который М. Фуко называет «соперничеством»; посредством соперничества вещи, рассеянные в мире, вступают между собой в перекличку, т. е. в диалог [Foucault 1970: 19]. В этой перекличке, в этой связи, которая содержит в себе элементы отражения в зеркале, нельзя не отметить диалектический характер коммуникации, который начинает проявляться на данной стадии.
Между тем, вряд ли можно считать, что диалектический взгляд на данной стадии исчерпывает всю природу коммуникации; скорее, здесь коммуникацию как диалектической процесс следует понимать так, как понимал диалектику Аристотель, который отличал достоверное знание (ср. «аподейктика») от вероятного, относящегося к области «мнения» (ср. «диалектика»). Опыт, согласно Аристотелю, проверяется не только «мнением», так как он признается истинным (общезначимым) не чувствами, а умом; это уже — не область диалектики, а аналитики. Между тем, постигаемые умом знания не даны нам от рождения и предполагают определенную практическую деятельность, т. е. собирание фактов. Именно как собирание фактов (всегда частных) можно рассматривать диалогичность коммуникации, ср.
корень «leg» в основе слова «dialogue», означающий «собирать» [Morris 1982: 364,1525]. Иными словами, в процессе диалога осуществляются постоянные решения, какие факты достойны собирания.
Таким образом, диалектичность коммуникации на данной ее стадии является как бы частичной; должно пройти время, чтобы эти «частные» (частичные) мнения были проверены и проявили свою универсальность. Так диалектика предстанет в более сложном виде, совместив в себе все предварительные (как кажется, положительные) попытки разрешить противоречия между субъектом и объектом с признанием неустранимости зазора между ними.
Итак, герменевтический подход к коммуникации сочетает в себе онтологические и праксеологические моменты, поскольку рассматривает природу коммуникации не только в виде того, что есть, но и в виде определенных процедур понимания (ср. «праксис») (ср. [Anderson 1996: 118-119]. Тем самым прослеживается связь между герменевтическими и диалектическими взглядами на коммуникацию. В диалектическом плане, как мы видели, напряжение в процессе коммуникации создается и поддерживается как бы разницей потенциалов ее участников (например, субъект со знаком плюс, Другой со знаком минус), и именно на разряжение, разрешение, «выравнивание», «усреднение» их противопоставления направлена коммуникация. Коммуникация — это линия под напряжением; когда ее края сходятся, напряжение исчезает. Вообще, тема разрешения — одна из центральных при осмыслении коммуникации как диалога; без разрешения Другой (объект) не раскроется. Если монологичность коммуникации сводится к одностороннему контролю (субъекта над объектом), то здесь уже отправитель как бы просит разрешения у значения (объекта) раскрыться. Полностью снять напряжение, однако, невозможно, потому что нельзя избавиться от зазора между собой и Другим, несмотря на постоянное стремление приблизиться к этой недосягаемой точке слияния (без-отличия).
Список литературы
1. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. — М., 1972.
2. Бердяев Н. Смысл истории. — М., 1990.
3. Залевская А. А. Введение в психолингвистику. — М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999.
4. Иванов В. В. Категория времени в искусстве и культуре XX века // Избранные труды по семиотике и истории культуры. Том 4. Семиотика культуры, искусств, науки. — М.: Языки Славянских культур, 2007. — С. 189-226.
5. Касавин И. Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение в социальную эпистемологию языка. — М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация», 2008.
6. Клюканов И. Языковая навигация: природа и перспективы исследования // Теория языка и межкультурная коммуникация. Вып. 4. — Курск: Курский гос. ун-т, 2005.
7. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. — М.: КомКнига, 2005.
8. Anderson J. Communication theory: Epistemological foundations. — New York: The Guilford Press, 1996.
9. Burke K. Language as symbolic action. — Berkeley: University of California at Berkeley Press, 1965.
10. Couclelis H. Verbal directions for wayfinding: Space, cognition, and language // The construction of cognitive maps. — Kluwer: Dordrecht, 1996. — P. 133-153.
11. Craig R. Dewey and Gadamer on practical reflection: Toward a methodology for the practical disciplines. // D. Perry (Ed.), American pragmatism and communication research. -Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, Inc., 2001. — P. 131-148.
12. Crusius T. Kenneth Burke and the conversation after philosophy. — Carbondale and Edwardsville: Southern Illinois University Press, 1999.
13. Dindia K. Self-disclosure research: Knowledge through meta-analysis // (Eds.) Mike Allen et al. Communication research: Advances through meta-analysis. — Mehwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, 2002. — P. 169-186.
14. Foucault M. The order of things. A archeology of the human sciences. — NY: Pantheon Books, 1970.
15. Gadamer H.-G. Dialogue and dialectic: Eight hermeneutical studies on Plato. — New Haven, CT: Yale University Press, 1980.
16. Geertz C. Interpretation of culture. — New York: Basic Books, 1973.
17. Goffman E. The presentation of self in everyday life. — Garden City, NJ: Doubleday, 1959.
18. Golding J. et al. The process of answering direction-giving questions when someone is lost on a university campus: The role of pragmatics // Applied Cognitive Psychology. — 1996. — Vol. 10. — P. 23-39.
19. Grant C. Rethinking communicative interaction: An interdisciplinary programme // Grant, C. (Ed.). Rethinking communicative interaction: New interdisciplinary horizons. — Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2003. — P. 1-26.
20. Morris E. (Ed.). The American Heritage Dictionary of the English language. — Boston, etc.: Houghton Mifflin Company, 1982.
21. Nancy J.-L. The gravity of thought. — Atlantic Heights, NJ: Humanities Press International, Inc., 1997.
22. Nancy J.-L. Une pensée finie. — Paris: Editions Galilée, 1990.
23. Pinchevski A. By way of interruption. Levinas and the ethics of communication. — Pittsburgh: Duquesne University Press. 2005.
24. Ponzio A. Modeling, communication, and dialogism. — The American Journal of Semiotics, 2004. — Vol. 20. — Issues 1-4. — P. 157-178.
25. Rock P. The Making of Symbolic Interactionism. — London: Macmillan, 1979.
26. Shepherd G. Pragmatism and tragedy, communication and hope: A summary story // D. Perry (Ed.), American pragmatism and communication research. — Mahwah, NJ: Lawrence Erlbaum Associates, Inc., 2001. — P. 241-254.
27. Spatial cognition // International Encyclopedia of the Social and Behavioral Sciences. — Oxford: Pergamon Press, 2001. — P. 14771-14775.
28. Stewart J. Developing communication theories // G. Philipsen & T. Albrecht (Eds.). Developing communication theories. — NY: State University of New York Press, 1997. — P. 157-192.
