CC BY
43С.В. Доронина НОРМАТИВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПРИЕМОВ ВЫСМЕИВАНИЯ В СВЕТЕ СТАТИСТИЧЕСКИХ ДАННЫХ
С правовой точки зрения феномен оскорбления не может быть точно определен без соотнесения с этическими нормами речевого поведения. Юридическое истолкование данной категории как негативной оценки в грубой и неприличной форме ставит перед исследователями проблему из области культуры речи. Она заключается в описании этических норм, понятий о приличиях в данном обществе на данном этапе его развития.
Этический статус текстов, содержащих приемы комического, требует специального исследования. Известное свойство иронических текстов оказывать более сильное перлокутивное воздействие зафиксировано даже в паремиологическом фонде русского языка («в шутках нет правды»; «шутка в добро не ведет»; «шутки шути - а людьми не мути» и пр. [Даль, 1995, с. 385]). Эта особенность иронии требует решения отдельного вопроса о классификации инвективного потенциала текстов, содержащих приемы комического.
В лингвистике изучение этических норм речевого поведения осуществляется различными методами, наиболее валидным из которых по праву считается статистический метод. Он применяется в ходе наблюдений за естественной коммуникацией при фиксации перлокутивной реакции на различные виды инициирующих высказываний.
Как нам представляется, в рамках юрислингвистики, изучающей тексты, вовлеченные в юридическую практику, подобное исследование может быть осуществлено на материале исковых заявлений и проведенных по этим заявлениям экспертиз. И то, и другое является отражением результатов воздействия текстов на адресата и потому значимо для лингвистики.
Правда, подобное исследование может вызвать вопрос об адекватности полученных результатов реальным
коммуникативным нормам. Во-первых, если исковое заявление есть результат некой аффективной реакции заинтересованного в публикации лица, то на обращение в суд могут повлиять не только культурно-речевые, но и чисто психологические факторы, а также факторы социального характера. Ответ на данное
замечание лежит в той же частотно-статистической плоскости. Если большое количество текстов, однородных с лингвистической точки зрения, производит одни и те же прагматические эффекты, то это свидетельствует о наличии некоторой закономерности, обусловливающей связь формы и функции языковых знаков. Поэтому, какой бы ни была причина перлокутивной реакции по своей природе: психологической или социальной, - находясь в строгой зависимости от языкового компонента, она формирует коммуникативную норму и является предметом культуры речи.
Во-вторых, если учесть, что лингвистическое и юридическое толкования оскорбления различаются, возникает вопрос: каковы пресуппозиции выдвижения искового требования? Мы полагаем, что в ситуации конфликта истец выступает отнюдь не как юрист и оценивает оспариваемую речевую ситуацию с позиций рядового носителя языка. И дело не только в «юридической неграмотности» жалующегося. Юридическое определение оскорбления имеет крайне неконкретную формулировку и по сути является апелляцией к языковому чутью («грубая форма», «неприличная форма») реципиента. Поэтому истец не имеет иной возможности воспользоваться данным определением, кроме как сравнив оспариваемый текст с речевыми эталонами, стихийно складывающимися в его сознании.
Материалом анализа послужили экспертизы реальных конфликтных текстов, вошедшие в сборники «Цена слова-2» [2002] и «Юрислингвистика-5» [2004]. Сплошным методом нами были отобраны все тексты, содержащие те или иные приемы высмеивания (исключение составляли только те случаи, когда экспертиза не предоставляла полных сведений о тексте, а сам текст оказывался недоступен). Нас интересовали два вопроса: различаются ли комические тексты по типу оценки, полученной со стороны героев публикаций, и от каких языковых параметров зависят эти отличия.
Перлокутивный эффект текста определялся по вопросам, поставленным перед экспертом. Их формулировка обусловлена статьей закона, инкриминируемой автору текста, а выдвигаемое обвинение, в свою очередь, позволило судить о том, насколько задеты чувства героя публикации.
Как правило, к анализируемым текстам предъявляется два типа исковых требований в соответствии со ст. 130 УК «Оскорбление» и ст. 152 ГК «О защите чести, достоинства и деловой репутации». В соответствии со ст. 130 экспертам задаются два типа вопросов: прямой - содержит ли текст оскорбления, или косвенный - соответствуют ли нормам русского языка те или иные высказывания. Наличие таких вопросов в определениях суда являлось для нас свидетельством высокого инвективного потенциала текста, отмечаемого истцом.
В соответствии со ст. 152 от лингвиста требуется выявление в тексте высказываний с отрицательной оценочной семантикой и определенияе, в какой форме (утверждения или предположения) они высказываются. С лингвистической точки зрения такие тексты не лишены инвективного потенциала (также являются «оскорбительными»), однако его следует расценивать как более низкий, поскольку истец (пристрастный читатель!) не находит форму данных текстов «грубой и неприличной» и выдвигает обвинение лишь в отношении несправедливой оценки, высказанной в публикации.
Главными лингвистическими категориями,
характеризующими анализируемые тексты, являются оценочность, обусловленная авторской интенцией, и не нейтральность, обусловленная использованием специальных речевых приемов осмеяния. Поскольку эмоциональность и оценочность есть составляющие коммуникативной категории экспрессивность, следовательно, для решения поставленных задач необходимо соотнести перлокутивный эффект с типом экспрессивного содержания текста.
Каково же тогда соотношение понятий «высмеивание» и «экспрессивность»? Поскольку не всякая экспрессивность насмешлива, но всякое насмешливое высказывание экспрессивно, насмешка включается в категорию экспрессивности и может быть описана как член этой категории. При этом мы допускаем, что степень инвективности высказывания зависит и от других речевых характеристик: например, референтной определенности/ неопределенности, пресуппозитивного фона, специфики гиперконтекста (тип печатного издания, в котором опубликована статья), стиля и жанра, к которому отнесен данный текст, характера социального взаимодействия коммуникантов и т.п.
Исчерпывающий список характеристик, влияющих на степень инвективности текста, еще предстоит составить. Однако категория экспрессивности должна быть признана главной в этом списке. Под экспрессивностью мы вслед за Н.А. Лукьяновой понимаем семантику языковой единицы, составляющими компонентами которой «являются «эмоциональная оценка», «образность», «интенсивность» в разных комбинациях друг с другом» [Лукьянова, 1986, с. 71].
Высмеивание есть наиболее жесткий способ негативной характеристики личности. Об этом свидетельствует тот факт, что из 16 текстов, подвергнутых экспертизе по обвинению в оскорблении, 9 содержат приемы иронии и насмешки. Об этом свидетельствует и другая пропорция: из 14 иронических текстов, избранных для анализа, 9 (64%) оцениваются истцами как оскорбительные. В то же время различные исковые требования, предъявляемые к текстам, говорят о том, что осмеяние может содержать инвективный заряд разной степени.
Итак, с точки зрения механизма экспрессивности высказывания с высоким оскорбительным потенциалом подразделяются на несколько групп. К первой следует отнести те произведения, в которых отрицательная оценка осложнена компонентами «образность» и «интенсивность». При этом авторами текстов используются резко сниженные комические образы, сопоставимые с номинациями известной классификации инвективной лексики, предложенной группой авторов в сборнике «Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности...» [1997]. Одиозные характеристики героев вызывают эмоции высокой степени интенсивности. Все эти семантические компоненты придают тексту презрительную тональность. Например, «.обещания алтайского законодателя серьезно изменить Земельный кодекс сравнимы с попыткой попа, хорошенько поддавшего на Пасху, пройтись вдоль села с гармошкой» (А. Правдин, «МК» на Алтае», экспертиза №31 [Цена слова, 2002, с. 183]). Данный образ отождествим с такими однозначно инвективными лексемами, как «пьяница», «паяц».
Еще один пример. «Предчувствую, за Лужковым станут охотиться правоохранительные органы. Его объявят в розыск в Интерпол. ...Я лично бегу из страны вместе с Лужковым. ...Я придумал, мы переоденем Лужкова мужчиной» (С. Доренко.
Авторская передача на ОРТ, экспертиза №16 [Цена слова, 2002, с. 101-116]). Семантика образа идентична следующим оскорбляющим персонаж лексическим единицам: «преступник», «не мужчина». Причем если в предыдущем случае одиозный смысл был выражен прямо, то во втором примере инвективные значения получают косвенную форму выражения, являясь, соответственно, семантическим следствием и пресуппозицией высказываний. Отметим, что косвенная форма никак не повлияла на степень инвективной оценки.
Презрительная тональность высказывания может быть сформулирована и другими способами. В текстах, лишенных образности, семантические компоненты «интенсивность» и «эмоциональность» находят иные формы выражения. Не претендуя на полноту охвата проблемы, опишем те приемы, которые нам удалось наблюдать.
«Как же! Мы еще не сказали всех слов проклятий, не до конца вылизали башмаки у несчастных жертв» (ГУЛАГа. - С.Д.) (В. Бурилин, газета «Бийский рабочий» [Юрислингвистика-5, 2004, с. 278]). Инвективное содержание высказывания определяется несколькими факторами. Во-первых, оскорбительное звучание тексту придает просторечный фразеологизм «вылизывать башмаки», который толкуется словарями как «подлизываться, угодничать, унижаться, пресмыкаться» [Молотков, 1986; Елистратов, 2000]. Во-вторых, фраза «Как же!» в данном контексте однозначно маркирует стратегию чтения мыслей и таким образом представляет следующее за ней высказывание как мнение третьих лиц, «несчастных жертв ГУЛАГа». Следовательно, смысл высказывания следует интерпретировать как «жертвы сталинских репрессий хотят, чтобы перед ними угодничали, унижались, пресмыкались». Такая позиция персонажей публикации является социально осуждаемой, что обусловливает инвективную окрашенность текста. Модусный план высказывания определяет фигура иронии: мнение героев представляется автором как собственная позиция, что фактически означает неприсоединение и резкое осуждение персонажей. Таким образом, определяющими факторами формирования презрительной тональности данного текстового отрывка являются фразеологические и модусные особенности высказывания. Фигуру иронии следует расценивать
как вспомогательное средство, не оказывающее существенного влияния на общую тональность текста.
Следующий пример с точки зрения значимости иронии в тексте является противоположным предыдущему. Речь пойдет о номинации «правозащитничек», употребленной журналистом А. Бобровым на страницах газеты «Советская Россия» (экспертиза №2 [Цена слова, 2002, с. 37]). Эксперт счел употребление данной лексемы оскорблением, поставив окказионализм в один ряд со словами «спекулянт», «аферист», «хищник». В данном случае ирония формирует один из главных семантических компонентов - отрицательную оценку экспрессивного слова. Суффикс -ек- выражает позитивную эмоцию большой интенсивности и часто фиксируется в грамматиках со значением «уменьшительно-ласкательное» (теремок, внучок, горошек). Иронические кавычки меняют знак коннотативной семантики слова, и теперь интенсивность положительной эмоции, выраженной суффиксом, начинает «работать» в обратном направлении. В данном случае фигура иронии выступает одним из главных механизмов формирования презрительной тональности слова, однако заметим, не сама по себе, а в сочетании с другим языковым приемом, повышающим степень эмоциональности высказывания.
«Лужков говорит, что я ущемил ему достоинство. Не помню» (С. Доренко. Авторская передача на ОРТ, экспертиза №16 [Цена слова, 2002, с. 108]). В данном случае главным приемом, моделирующим инвективу, является каламбур, порожденный сочетанием выражений «ущемить грыжу» и «умалить/унизить достоинство». Игра слов в косвенной форме выражает содержание непристойного характера, направленное на персонаж.
Особенность второй группы текстов заключается в том, что отрицательная оценка личности, выраженная иронически, сопровождается не повышенной, как в предыдущих случаях, а умеренной эмоциональностью. Поэтому общий экспрессивный фон текста характеризуется как пренебрежительный. Нам встретилось несколько приемов, формирующих данное экспрессивное содержание. Первый прием условно назовем «чистой» иронией, он состоит в заключении какого-либо оценочного слова в кавычки, обозначающие, что в данный
контекст вкладывается содержание, противоположное буквальному. Ср.: «...А. Бехтольд, человек, не считающийся ни с чьим мнением, кроме своего собственного, нетерпимый к своим политическим противникам, «лучший» образец
«демократического идеолога» (В. Ишаев, газета «Тихоокеанская звезда», экспертиза №30 [Цена слова, 2002, с. 170]). Подобный прием нам удалось наблюдать не единожды, поэтому отметим, что он может маркировать разное экспрессивное содержание, в зависимости от степени эмоциональной напряженности высказывания. Чем выше эмоциональность, тем более резкой кажется ирония. Ср.: «хорошая» погода - неодобрительная тональность; Петя - «лучший» ученик нашей школы -пренебрежительная тональность; этот, с позволения сказать, «учитель». - презрительная тональность.
Другой способ выражения пренебрежительной оценки -стилевая игра, прием, когда оценочные высказывания оформляются в книжном или, наоборот, в разговорно-просторечном стиле. «Милицию всегда критиковать есть за что!» - воскликнул он горемычно на пресс-конференции»; «Да, вот так и ляпнул!»
(Е. Шилов, газета «МК» в Пензе», экспертиза №33 [Цена слова, 2002, с. 192-193]). Очевидно, в данном случае эмоциональный компонент экспрессивного значения создается стилевым контрастом, и чем ярче этот контраст, тем более резким кажется ироничное высказывание.
Еще один способ создания пренебрежительной тональности -образный строй текста. В уже упомянутой статье Е. Шилова создается образ генерала - простачка, к тому же человека низкого профессионального уровня. Ср.: «Гуляков искренне недоумевал на пресс-конференции, как же можно не подчиняться Бочкареву, коли тот финансирует УВД»; «Но причина этого неутешительного обстоятельства заключается в том, что современного чиновника-взяточника взять с поличным, дескать, очень и очень сложно (понятно - это не лекции студентам читать!)» [Цена слова, 2002, с. 192-193].
Третья группа текстов обладает минимальной экспрессивностью по причине того, что отрицательная оценка в текстах не сопровождается повышенным эмоциональным фоном. Экспрессивную тональность таких текстов можно
охарактеризовать как неодобрительную. Так, в одной из публикаций газеты «Комсомольская правда» (статья В. Ладного, экспертиза №7 [Цена слова, 2002, с. 61]) содержится следующее высказывание: «... десятки фирм с сакраментальными названиями «Шериф», «Черный квадрат» и многие другие прокачивали черное золото через себя по несуразным ценам, а неучтенная наличка прилипала к чьим-то рукам». Анализ экспрессивного компонента значения по избранной нами методике показывает, что фразеологизм содержит отрицательный оценочный компонент, компонент «образность», однако семы интенсивности и эмоциональности в нем практически не ощущаются. Тем не менее неодобрительная тональность выражения была услышана персонажем публикации и расценена как недопустимая.
«Каждый из депутатов, как верный воин делегировавшего его ведомства, старался выхватить для себя как можно больший кусок. Но денег на социальные гарантии вотчине Коноплиной депутаты дали» (Т. Турагина, А. Атанасов, газета «Нефть Приобья», экспертиза №1 [Цена слова, 2002, с. 32]). В данном контексте истцу показалось оскорбительным слово «вотчина». Анализ экспрессивного значения показал, что высказывание содержит компонент образности (сравнения с первичным значением слова «территория, на которой кто-то является полновластным хозяином»), эмоциональности (обусловленной сознательной неточностью указанного сравнения: сема «полновластный хозяин» контекстом не поддерживается, слово «вотчина» в контексте обозначает «деятельность, которой кто-то всецело себя посвящает» или «сфера, для которой данный субъект является полномочным представителем»). Однако коннотативное значение слова лишено семы отрицательной оценки, данное экспрессивное значение выдержано в положительной тональности. Возникает вопрос, почему же герой статьи счел данное словоупотребление оскорбительным? На наш взгляд, этому способствовал общий ироничный тон статьи, на который справедливо ссылается эксперт (ср. подзаголовки «Мучительно хочется денег», «На бюджете - с ветерком»). В иронично-насмешливой тональности целого текста экспрессивное слово было прочитано как неодобрительное.
Сделаем несколько предварительных выводов. Первый -онтологического характера. Наблюдения за соотнесенностью
26
категорий «экспрессивное» и «комическое» показывают, что комическое - не тип эмоциональной оценки, а отдельный параметр описания экспрессивного значения (наряду с оценочностью, эмоциональностью и образностью), вступающий в сложные отношения с другими параметрами данной коммуникативной категории. Во избежание терминологической омонимии назовем этот параметр игровым. Его основное содержание заключается в подчеркнутой несерьезности высказывания. Несерьезность выражается в нарочитом искажении реальности, которое может быть создано с эмоциональным зарядом разной степени интенсивности, быть образным или нет, сочетаться с положительной и отрицательной оценкой. Эмоциональная оценка «презрительное» в игровом регистре дает насмешку. Более мягкие оценки, «пренебрежительное» и «неодобрительное», моделируют иронию. Продолжая эту логику, шутку можно определить как несерьезность в одобрительной эмоционально-оценочной тональности.
Второй вывод лежит в функциональной плоскости. Высмеивание - очень сильный речевой прием. Сочетание игрового регистра с пейоративной оценкой любой эмоциональной силы может возбудить негативную ответную реакцию. Однако нарушение эмоционального равновесия объекта осмеяния не обязательно влечет за собой этикетную норму запретительного характера, иначе в языке вообще были бы невозможны критические высказывания. Рассмотрим группу текстов, в которых использование игрового регистра не вызвало острого чувства оскорбленности.
С точки зрения типа экспрессивного содержания эти тексты делятся на две группы: высказывания пренебрежительной и неодобрительной эмоционально-оценочной тональности. Пренебрежительную оценку создают в первую очередь негативные образы, снижающие социальный статус персонажа, однако не приписывающие ему общественно порицаемых характеристик. «Кириллу Васильеву АШК «перепала» в качестве подарка ко дню рождения, чтобы тот поупражнялся в менеджменте. Ну, поупражнялся младшенький, поиграл в крутого промышленника, а дальше трава не расти» (Н. Плетнев,
газета «АиФ. Алтай», экспертиза помещена в настоящем сборнике).
«Почему они такие наглые. Потому что их «крышуют». На самом верху сидит благообразный дедушка, издали напоминающий местечкового бога, ну, или, на худой конец, хана. Он не дает своих в обиду. Он позволяет им нарушать закон» (Д. Кобзев, газета «Листок» [Юрислингвистика-5, 2004, с. 261]). В данном примере социально осуждаемое поведение представлено в последнем предложении в прямой форме, в то время как образ, создаваемый журналистом, является не столько сниженным, сколько неуместным для данного контекста, что и придает высказыванию ироничную окраску.
В текстах пренебрежительной модальности так же, как и в аналогичных «оскорбительных» высказываниях, встречается закавыченная ирония: «Столько же получила скромный завлаб Баянова, генеральный директор «Оренбургнефть» Р. Храмов и «прочие достойные лица» (А. Петухов, газета «Пермские новости», экспертиза №4 [Цена слова, 2002, с. 49]); «Баянова не сдала и печать, продолжала, будучи в Москве, заключать договоры, вообще «руководить» предприятием, в том числе получая сотни миллионов рублей наличными» (там же); «Однако стоило
В. Костерину подать голос, как В. Сабин задал ему такие вопросы, на которые «полномочный и чрезвычайный» (представитель главы правительства Республики Алтай. - С.Д.) ответить просто был не в состоянии» (Д. Кобзев, газета «Листок» [Юрислингвистика-5, 2004, с. 268]).
Таким образом, объем лингвистического понятия «оскорбление» гораздо больше юридического. Всякое публичное осмеяние может быть оценено как оскорбительное, причем зависимость перлокутивного эффекта от степени экспрессивности игрового текста нельзя назвать однозначной, в число оскорблений могут попасть тексты, выдержанные в мягкой эмоционально-оценочной тональности.
Вероятность проявления острой реакции на насмешку и иронию зависит от параметра «интенсивность», составляющего экспрессию. Тексты с функцией насмешки, выдержанные в презрительной тональности, однозначно маркируются истцами как «грубые и неприличные». Ироничные тексты, содержащие пренебрежительную оценку личности, вызывают реакцию,
выражающуюся в различных формулировках исковых требований, причем оценки текстов по степени инвективности колеблются в пропорции 50/50.
Наличие в тексте грубо-просторечных или бранных номинаций, требуемых для юридического признания оскорбления, совершенно необязательно для возбуждения перлокутивного эффекта оскорбленности. Создание повышенного эмоционального фона, сопровождающего отрицательную оценку, может быть осуществлено в различных, в том числе и косвенных, формах.
Литература
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. М., 1994.
Елистратов B.C. Словарь русского арго. М., 2000. Лукьянова Н.А. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск, 1986.
Молотков А.И. Фразеологический словарь русского языка. М.,
1986.
Понятие чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации / авт. -сост.
А.А. Леонтьев и др. М., 1997.
Цена слова. 2-е изд. М., 2002. Юрислингвистика-5. Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права. Барнаул, 2004.
