CC BY
75С.В. Доронина
Алтайский государственный университет
ИНВЕКТИВНАЯ ФУНКЦИЯ НАСМЕШКИ И ПРОБЛЕМЫ ЕЕ ЭКСПЕРТНОЙ ОЦЕНКИ
Как показывает современная практика, решение вопроса об инвектогенности того или иного текста, как правило, сводится к обнаружению в нем инвективных слов. Для облегчения этой задачи сегодня создаются специальные словари обсценной лексики. Однако проблема инвектив, рассмотренная в функциональном аспекте, требует расширения сферы внимания исследователей, главным образом потому, что исчерпывающего списка оскорбительной лексики составить нельзя. Онтологические и функциональные характеристики языковых единиц асимметричны, поэтому оскорбительным может быть слово совершенно нейтральное, и напротив, нецензурное слово может быть использовано как неоскорбительное и даже вполне уместное.
Так, весьма актуальным является определение юрислингвистического статуса текстов, ориентированных на комический эффект. Научная разработка этой проблемы сегодня находится на нулевом уровне и кажется настолько сложной, что исследователи предпочитают ее вообще не замечать. Ср.: «Может ли ироничное высказывание быть оскорбительным? Нет, не может, так как ирония - это насмешка» [Цена слова, 2001, с. 126]. Однако юридическая практика показывает, что рядовые граждане стойко игнорируют совет компетентных специалистов не обижаться на шутки.
Иллюстрацией сказанному мог бы послужить конфликт, возникший в связи с опубликованием в газете «МК на Алтае» от 27.09.2001 г. статьи А. Правдина «На хрена попу гармонь». Публикация посвящена оценке деятельности алтайского политика А.Г. Назарчука на посту председателя краевого Совета народных депутатов. Статья, написанная в откровенно ерническом духе, создавала резко сниженный образ персонажа и была расценена «героем» как унижающая его честь, достоинство и деловую репутацию. По мнению эксперта, основанием для оценки текста как инвектогенного послужили следующие его признаки.
В первую очередь, не вызывает сомнения прямая инвективная нацеленность заголовка. Высказывание «на хрена» является эвфемизмом известного обсценного выражения и включается в разряд грубо-просторечных высказываний. Поскольку эвфемизмы, сохраняющие негативно-оценочный характер, традиционно считаются оскорбительными [Цена слова, 2001, с. 121], то и данное высказывание, употребляемое в качестве оценки личности и сохраняющее прочную связь со своим нецензурным «первоисточником», должно быть причислено к разряду оскорбительных слов. Употребление высказывания в контексте идиомы не снижает степень непристойности, но, скорее, саму поговорку включает в разряд грубо-просторечных высказываний.
Уничижительное звучание придают тексту его стилевые особенности. Ср.: «...с юридической наукой Назарчук обращается, как с хорошо поношенной портянкой», «...обещания алтайского законодателя сравнимы с попыткой попа, хорошо поддавшего на Пасху, пройтись вдоль села с гармошкой», «...хранить секрет (о новом представительстве в Думе. - С.Д.) надо со стоицизмом Мальчиша-Кибальчиша».
Специальной оговорки требуют фигуры иронии и сниженная разговорная лексика в составе конфликтогенного текста. Функция высказываний с указанными признаками во многом определяется контекстом, компонентами которого являются эти фразы. Ни фигуры иронии (А.Г. Назарчук позволил себе изречь, устраивать стенания по набившему оскомину вопросу, пора бы посыпать голову пеплом, Назарчук героически желает., Александр Правдин (псевдоним автора статьи) и др.), ни сниженная лексика (Назарчук обретается в Совете Федерации., в последний раз коснется своими штанами бархата сенаторского кресла, возражения по поводу Земельного кодекса склепались жульническим образом и др.) сами по себе, возможно, и не обладают оскорбительным смыслом. Однако в контексте целого произведения, написанного в ерническом духе, они его, безусловно, приобретают, «подпитывая» текст дополнительными коннотативными оттенками.
Привлекает внимание отрывок текста, содержащий опечатку: «. Назарчуку осталось просидеть в его санаторском кресле уже менее ста дней.». Даже будучи допущена случайно, в контексте статьи подобная ошибка является источником негативных значений (например, «Назарчук отдыхает, прохлаждается на посту
сенатора» или подобных). Причем в тексте эта информация подается как объективный факт, т.е. должна быть причислена к разряду сведений.
В тексте публикации выделяется несколько высказываний, в которых нарушена логическая последовательность:
1. Высказывание «...либо он вместе с другими сенаторами голосовал против сельхозналога, либо его авторитет среди коллег близок к нулю» не имеет строгой логической связи с предшествующей информацией. Посылка «закон о сельхозналоге был «загашен» Советом Федерации» не дает возможности делать однозначное заключение о компетенции и авторитете А.Г. Назарчука. Результат деятельности Совета Федерации определяется гораздо большим количеством причин (например, механическим большинством при голосовании).
2. Посылка «вопрос этот Назарчук уже давно держит в подвешенном состоянии» (в состоянии неясности, неопределенности) недостаточна для заключения «Назарчук от кого-то таится» (скрывает, держит в тайне, см. Толковый словарь С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, 1997): высказывания в контексте вступают в причинно-следственные отношения, и факт «таится» не может быть назван причиной факта «держит в подвешенном состоянии» без дополнительной аргументации. Тем более недостаточен он для вывода «Назарчук таится от избирателей».
Таким образом, цель статьи - дискредитация лица - не вызывает сомнений. Но для того, чтобы признать факт речи оскорблением, необходимо доказать, что высказывание сделано в неприличной форме. Однако в тексте только заголовок обладает устойчивой инвективной окрашенностью. Что же касается образов и риторических фигур, используемых автором, то определение их юрислингвистического статуса затруднительно, поскольку на шкале с такими крайними точками, как шутка и прямое оскорбление, насмешка занимает промежуточную позицию.
С повышением культурного уровня личности и общества прямые способы выражения агрессивности подвергаются порицанию и вытеснению. Насмешка представляет собой один из способов косвенного выражения негативных эмоций. Ср.: «Острота обходит ограничения и открывает ставшие недоступными источники удовольствия» [Фрейд, 1997, с. 103]. Это замечание
вполне справедливо и для насмешки: удовольствие от мести, уничтожения противника - одна из самых сильных эмоций.
Таким образом, насмешка - речевой акт, имеющий двоякую иллокутивную установку. Во-первых, она нацелена на выражение враждебности к кому-либо. Но вместе с тем она сохраняет и «кооперативную» функцию, свойственную всякой шутке, которая используется здесь для сохранения comme il faut перед третьим лицом - свидетелем конфликта.
Родственной чертой шутки и насмешки является когнитивный механизм порождения высказывания - деформация реальности. Всякий текст комического содержания представляет собой своеобразную надстройку над миром «действительное», демонстративно противопоставленную ему. Насмешка тоже содержит искажение объективной реальности. Рассмотрим журналистский комментарий, прилагаемый газетой «Аргументы и факты» к высказыванию
Г. Зюганова.
- Народ предлагает такой лозунг: «Мир, май, труд олигархов перетрут» (Г. Зюганов).
- А мы можем предложить другой вариант: «Мир, труд, май - коммунистов выбирай». Или такой: «Май, труд, мир - я ваш красный командир!» («АиФ»).
Очевидно, что комментарий рассчитан на определенный комический эффект и построен по принципу гиперболизации. В данном случае речь идет о «языковой гиперболизации», искажении речевых форм путем нагнетания используемых приемов (инверсии - перестановки компонентов известного слогана и рифмы к нему). Причем незатейливое содержание рифмованных лозунгов явно подчеркивает авторское отношение к содержанию речи известного политика.
Таким образом, сложность оценки высказываний, содержащих насмешку, объясняется их онтологическим свойством -иллокутивной двойственностью, которая дает возможность говорящему варьировать приоритеты в процессе коммуникации и в случае необходимости замаскировать свои деструктивные намерения. Однако не подлежит сомнению и тот факт, что существует некая грань, за которой шутка перестает быть смешной, превращаясь в издевательство. На наш взгляд, вопрос о степени инвективности шутки сводится к обнаружению условий, при которых «нейтрализуется» второй иллокутивный компонент
высказывания, условий, при которых остроумие не в счет, поскольку в этих ситуациях просто нельзя шутить.
Зададимся вопросом, при каких условиях шутка становится оскорблением.
Главным параметром коммуникативного акта, трансформирующим насмешку в оскорбление, является характер отношений между говорящими. Эффект дружественности, свободы общения, порожденный кооперативным потенциалом шутки, может трансформироваться в свою противоположность, придавая коммуникативной ситуации амикошонскую атмосферу. Подобный эффект возникает в тех случаях, когда между участниками коммуникативного акта не только имеется значительная дистанция, но и когда по правилам коммуникации она должна быть сохранена.
Ср.: Врач сообщает пациенту: «У меня для Вас три новости: одна плохая, другая хорошая, а третья просто великолепная. Во-первых, мы вам отрезали не ту ногу, во-вторых, ту ногу, что надо, мы Вам все-таки отрежем. И, наконец, великолепная новость: пациент из соседней палаты уже согласился купить Ваши ботинки!»
Совершенно очевидно, что поведение врача, моделируемое в анекдоте, в реальности недопустимо именно по причине действующего запрета на шутки в подобной коммуникативной ситуации.
Коммуникативная дистанция может быть обусловлена социальной ролью и статусом участников КА (начальник -подчиненный, судья - подсудимый, врач - пациент и пр.) Она также может быть порождена разницей в возрасте, или сформироваться под влиянием внешней обстановки: при наличии третьих лиц, перед которыми один из коммуникантов желает сохранять определенное реноме, или контрастного эмоционального состояния партнеров (один из участников подавлен). В целом же «среда бытования» шутки еще не описана, и перечень речевых ситуаций, не допускающих ернического поведения, не составлен. Вероятнее всего, эта среда подразделяется на зону жестких запретов, осознаваемую и соблюдаемую всеми коммуникантами (см. пример выше), и зону вариативного речевого поведения (например, подчиненный не может вести беседу с начальником в игривом тоне, за исключением тех случаев, когда начальник является инициатором более непосредственного общения).
Нарушение правил второго типа чаще всего и является причиной недоразумений.
Содержание речи (тема) в еще большей мере определяет степень инвективности высказывания. Шутка превращается в насмешку в том случае, когда осмеянию подвергаются явления, представляющие для участника коммуникации большую ценность. Психологическим субстратом оскорбления являются убеждения - наиболее стабильные оценочные компоненты картины мира человека. Ср.: «Развитие аффекта - самое сильное из условий, являющихся препятствием для комизма... Комическое чувство возникает легче всего в полуиндифферентных случаях, в которых не участвуют сильное чувство или заинтересованность» [Фрейд, 1997, с. 222].
Ср.: 1. - Два еврея схватились. Вся страна будет наблюдать этот балаган. (В.С. Черномырдин).
- Слава Богу, наш златоуст опять заговорил. А мы уж и не чаяли. («АиФ»).
2. - Народу нужна свободная пресса. Без нее он ничего не значит. (В. Пехтин)
- Политикам тоже нужна свободная пресса. Без нее народ бы никогда не узнал об их существовании. («АиФ»).
Оба приведенных примера имеют одинаковую иллокутивную установку: посмеяться над субъектом речи. Однако степень инвективности этих высказываний разная, что объясняется их различной смысловой структурой. В первом предметом осмеяния становятся деловые качества В. Черномырдина: слово «златоуст» употреблено в своем противоположном значении и является намеком на слабые ораторские способности политика. Второе высказывание, на наш взгляд, имеет ослабленную инвективную окрашенность, поскольку в нем отсутствует главный компонент оскорбления - прямая нацеленность на конкретное лицо и оценка качеств личности, способствующая возникновению аффекта.
Таким образом, при определении инвектогенности насмешки основную роль играют тема речи и условия коммуникативного акта. Учет этих речевых факторов дает возможность оценить шутливый тон высказывания как допустимый («приличный») или недопустимый («неприличный»).
Имея в виду все сказанное, зададимся вопросом, возможно ли оценивать как оскорбление текст, представленный в начале статьи? Насколько допустима ирония в такой коммуникативной ситуации,
как публичная оценка журналистом деловой репутации крупного должностного лица? С одной стороны, налицо условия, трансформирующие насмешку в оскорбление: коммуникативная дистанция, осложненная присутствием третьих лиц, и резко отрицательная оценка профессиональной деятельности, способная привести коммуниканта к аффективному состоянию. С другой стороны, мы имеем дело с деятельностью журналиста, высказывающего мнение, разрешенное законом о свободе слова.
Таким образом, чисто умозрительное решение этой проблемы не представляется возможным, поскольку существо ее состоит в определении границ свободы слова в обществе на данном этапе его развития. Подобный вопрос затрагивает самые разные аспекты общественной жизни: политический, социальный, культурный -поэтому для лингвиста единственным адекватным средством его решения является, пожалуй, эксперимент.
В процессе эксперимента были опрошены 52 студента первого курса географического факультета АГУ. Первоначально мы не задавались целью исследовать инвективный потенциал данной коммуникативной ситуации, предполагалось лишь определить перлокутивный эффект текста, подтверждающий (или опровергающий) факт дискредитации. Поэтому испытуемым был задан следующий вопрос: «Какое мнение о деятельности А.Г. Назарчука складывается у вас по прочтении статьи?»
44,3% опрошенных (23 чел.) подтвердили гипотезу о дискредитирующей функции статьи, дополнив свои ответы определениями «эгоистичный», «упрямый», «плохой», «жулик», «преступник», «политикан», «не способен здраво рассуждать» и пр. Однако оставшиеся 55,7% реципиентов (29 чел.) отказались от оценки политика или даже высказали позитивное отношение к нему. Причиной столь парадоксальной, на первый взгляд, реакции послужило недоверие к автору статьи. «Я ничего не могу сказать о деятельности А.Г. Назарчука, так как не знаком(а) с ней. Что же касается автора, то он мне глубоко антипатичен» - такова примерная формулировка ответов второй группы. При этом весьма значимой нам кажется следующая деталь: вопрос об оценке речевого поведения автора текста даже не был задан. Следовательно, ернический тон статьи явился существенной коммуникативной помехой.
Таким образом, согласно данным эксперимента, статья А. Правдина являет собой образец общественно порицаемого
речевого поведения. Наверное, было бы натяжкой называть причиной такой оценки всего лишь два перечисленных выше инвектогенных фактора. Коммуникативная неудача текста объясняется не только нарушением кооперативного общения автора и «героя», но и конфликтом, развивающимся между автором и читателем.
Публичное оскорбление на страницах газеты прежде всего есть факт речевой агрессии, направленной на свидетеля конфликта - читателя. Злоупотребление всяческими «разоблачениями», свойственное современной прессе, породило в читательской среде недоверие к подобным публикациям и расценивается как попытка в очередной раз «оболванить» людей, опорочив на виду у всех чье-то доброе имя.
Так или иначе, мы имеем дело с формирующимся коммуникативным запретом, игнорировать который юридическая практика не имеет права.
Литература
Фрейд З. Остроумие и его отношение к бессознательному. М.; СПб., 1997.
Цена слова: Из практики лингвистических экспертиз текстов СМИ в судебных процессах по защите чести, достоинства и деловой репутации. М., 2001.
