CC BY
31
3. Евтушенко Е. Плач по плакальщицам // В начале было слово. Десять веков русской поэзии. Антология. М., 2008 Т. 1.
4. Окуджава Б. Пожелание друзьям. иКЬ: http://www.bards.ru/Okoudjava. Загл. с экрана.
5. Руднев В.П. Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология. М., 2002.
6. Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988. С. 57.
7. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Психология бессознательного. М., 1990.
8. Моховиков Н., Дыхне Е.А. Кризисы и травмы. М., 2007. Вып. 1.
9. Блок А. «О, весна без конца и без краю» // Блок А. Избранное. М., 1969.
10. Ахматова А. «Я не знаю, ты жив или умер...» // Библиотека поэзии. иКЬ: http://ahmatova.ouc. ru7ja-ne-znau-ti-jiv-ili-umer.html. Загл. с экрана.
Поступила в редакцию 14.09.2009 г.
Reznitchenko L.Yu., Reznitchenko L.I. Diminutiveness as ethno-psycholinguistic phenomenon in Russian lamentation. The possibility of construction ethnic psychotype through a prism of diminutiveness in Russian lamentation is under discussion in this article. Texts of lamentation are considered a special type of a folklore discourse. Ethnic conditionality of knowledge and emotional behavior of the linguo-person allows investigating features of the national linguo-person, national character, connected with specificity of mental behavior of the ethnic communion incorporated in the system of representations and codes of behavior. Diminutives are means of emotional expression and reflectors of world-image, being the markers and conductors of national-cultural specificity, thus acting in the function of compilers of the ethnic connotation.
Key words: diminutiveness; ethnic psychotype; Russian lamentation; ethnic connotation.
УДК 482
НЕКОТОРЫЕ СТРАНИЦЫ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVIII - НАЧАЛЕ XXI в. ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ДВИЖЕНИЯ РУССКО-ПРАВОСЛАВНОГО ИМЕННИКА (ЗВУК [Л] В ИСТОРИЧЕСКОМ ДВИЖЕНИИ РУССКИХ ЖЕНСКИХ ИМЕН)
© Е.В. Трофимова
В статье прослеживается движение разнообразия женских имен в городе и селе на непрерывном отрезке в ХУШ-ХХ1 вв., развитие нашего «ономастического богатства», а также объясняются некоторые фонетические процессы, стоявшие за особенностями и изменениями письменных форм русских имен.
Ключевые слова: движение женских имен; разнообразие женских имен; [Л] в женских именах.
В данной статье мы остановимся на анализе причин исторического движения совокупности женских имен со второй половины XVIII в. до наших дней. Движение мужских имен мы будем использовать лишь для необходимых сравнений.
Первая обязанность исследователя непрерывных длительных социальных процессов -работать с надежными и репрезентативными массовыми источниками. В случае с именами таковые источники формируются в России с середины XVIII в. с повсеместным введением приходских метрических книг, в которых среди очень важной и связанной информации записывались даты рождения и имена православных. После революции 1917 г. принципы
и структуру церковного учета подхватила статистика советских отделов ЗАГС.
Числа имен и дат рождений конкретных людей (или указаний возраста для вступавших в брак) в «метриках» и загсовских карточках более чем достаточно для исследования любых срезов непрерывного движения совокупности имен на отрезке в два с половиной века. Чтобы получить общероссийскую картину и возможность сравнения именников в разных пространствах, времени и социальных срезах, мы дополняем уже названные источники исторического движения имен именными списками различных Книг памяти, персоналиями энциклопедий и биографических словарей, содержащими имена,
даты рождения и сведения о социальном происхождении конкретных людей.
Составляя именники на отрезках хронологической шкалы, мы используем случайные (метрики, «загсовская» статистика, генеалогии, опросы) или направленные выборки (Книги памяти погибших в войнах и репрессированных, энциклопедии, биографические словари).
На сегодня нами учтено около 20 тыс. женщин, родившихся с 1740-х гг. по начало XXI в., и около 40 тыс. мужчин, родившихся с начала XVII в. по начало XX в. Это значит, что каждое 7-летие рождения у женщин представлено в среднем 570 конкретными носительницами имен, у мужчин - 680 носителями. Конечно, реальное распределение носителей имен неравномерно - от 100 в самых ранних и в самых поздних 7-летиях рождения до 2000-3350 для 7-летий на отрезке 1906-1940 гг. В любом случае даже в минимально насыщенном семилетии у нас есть достаточная выборка имен для получения надежных выводов.
Движение имен во времени мы рассмотрим с распределением их не по годам, а по привычным уже 7-летиям 28-летнего природно-демографического цикла. К тому же данное деление сохранит единство хронологической шкалы в сопоставимом изучении разных сторон исторического движения российского общества.
Движение имен также необходимо рассматривать в разделении их динамики на городскую и сельскую. Внутри городов носителей имен следует разделять по их социально-сословному происхождению, ибо круг дореволюционных дворянских, «господских» имен, например, заметно не совпадал с кругом имен лиц крестьянского происхождения, проживавших в городах.
Что могло - исторически и логически -влиять на выбор имени и обеспечивать движение центров тяжести этого выбора по спектру имен?
Возможные и действительные совокупные факторы православного имянаречения можно свести в определенные группы с тем, чтобы на наших выборках проверить их работу в конкретной исторической практике XVII-XX вв. Попутно мы имеем возможность проследить движение разнообразия имен в городе и селе, развитие нашего «оно-
мастического богатства», а также объяснить некоторые фонетические процессы, стоявшие за особенностями и изменениями письменных форм русских имен.
Первую группу факторов (внешних по отношению к семье, к людям, дающим имя ребенку) составляли до революции санкции церковного происхождения. От революции и доныне - это влияние опосредованной, большей частью неосознаваемой и уже внутренней православной культурной традиции. Следующую группу факторов наречения именем можно объединить словом «суеверия». Суеверные ограничения в выборе покровительствующего имени незаметно перетекали и перетекают в выбор имени ребенку в честь самых великих легендарных или реальных персонажей священного писания, православного корпуса веры, крупнейших политических деятелей и героев, вообще самых успешных в жизни людей. Очень модным в светском XX в. стало приобретение имени в честь кого-то или чего-то славного и великого: наречение ребенка в честь великого исторического события, явления и даже процесса.
Развитие родительской свободы в наречении именем и элементарной ономастической эрудиции, массовое знание значения неславянского имени резко расширяли наречение тем или иным именем, если его смысл соответствовал характеру вдохновляющего события. Фактор наречения детей именами великих и славных деятелей, событий также плавно перерастает в самый мощный фактор «чистой моды» на то или иное имя. Все названные группы факторов наречения именем в разной степени (церковные санкции - в меньшей, суеверия - в наибольшей) связаны с родительским пожеланием счастья ребенку, с их стремлением обеспечить своему чаду даваемым именем «небесное» покровительство его здоровью, его жизненному успеху и удачи.
Помощь именем в обретении жизненного счастья касалась и девочек: «Не родись красивой, а родись счастливой», - говорилось о них. И на протяжении последних двух с половиной веков эта тенденция крепла -сначала городские, а вслед за ними и сельские родители все больше называли своих дочерей в честь наиболее успешных современниц - от имен императриц (и императо-
ров, если был женский вариант имени) до имен «звезд» нынешней массовой культуры (рис. 1).
Тяга к счастью, пожелание счастья как успеха, удачи семье и ребенку через имя при всех исторических приливах и отливах данной мотивации были, все-таки, некоей константой, «горизонтальным трендом» в совокупности факторов, обеспечивавших наречение именем. К тому же эта мотивация уже на индивидуальном и тем более на массовом уровнях всегда была и остается смешанной. В ней одновременно и неразделимо присутствуют и суеверия, и модные поветрия, и семейные традиции, и равнодушный случай.
Но в историческом движении совокупности употреблявшихся женских имен работал фактор тяги к счастью в его первом словарном значении, т. е. к чувству и состоянию полного и высшего удовлетворения, удовольствия. Наши базы данных позволяют «поймать», отследить и объяснить появление и работу этого фактора, по крайней мере, в одном из его проявлений.
Стремление к счастью через наречение ребенка - «Л» в русском женском именнике. О социокультурных и социальнопсихологических причинах забвения того или иного имени надо говорить отдельно. А пока оттолкнемся от знаменитого - «в каж-
дой строчке только точки после буквы «Л». Этот звук и обозначающая его буква в лексике, по крайней мере, индоевропейских языков и в сознании их носителей ассоциирован с любовью, лаской, нежностью и производным от них ощущением благозвучия. (Конечно, это вопрос к нейрофизиологам и биохимикам, но можно предположить, что сам способ произнесения и звуки [л], [л’] возбуждают в мозгу центры удовольствия с выделением органами секреции соответствующих эндорфинов. Иными словами, перед нами, возможно, случай, когда от повторения слова «халва» во рту становится сладко).
Если мы проследим присутствие «Л» в наших женских именах на протяжении двух с половиной веков, то вскроется следующее. Доля женских имен с «Л» составляет 35,5 % всего «набора» женских имен в святцах. Историческое же употребление женских имен с «Л» по семилетиям рождения их носительниц в конкретном «наборе» каждого семилетия менялось (рис. 2). (Способ данного подсчета: например, 627 женщин нашей выборки родились в 1829-1835 гг. и представляют сельские сословия. Эта совокупность представлена 57 именами, из которых 15 содержат букву «Л». 259 горожанок из того же семилетия рождения представлены 44 именами, 14 из которых содержат букву «Л»).
■ Александра, гор. сословия —■— Екатерина,гор.сословия
- -•—Александра,сел.сословия —■—Екатерина,сел.сословия
1773-79 1780-86 1787-93 1794-1800 1801-07 1808-14 1815-21 1822-28
Рис. 1. Движение имен Александра и Екатерина с 1773 по 1828 гг.
□ "Л" в сельских именах
—О— "Л" в городских именах
-------Линейная ("Л" в сельских именах)
-------Линейная ("Л" в городских именах)
Рис. 2. «Движение любви и нежности» - употребление имен с «Л» в совокупностях женских имен по 7-летиям рождений их носительниц (%)
до 1773 1773-1800 1801-28 1829-56 1857-84 1885-1912 1913-40 1941-68 после 1968
Рис. 3. Движение долей числа женщин с именами с «Л» по 28-летним циклам (%, черный цвет - село, белый - город)
Как видим, в XVIII в. доля имен с «Л» колебалась в коридоре 20-30 %, т. е. была заметно ниже доли, предлагаемой святцами. В самом конце века Просвещения доля ономастической «нежности» для девочек начинает волнообразно и быстро расти - сначала в городе, затем в селе. Ко времени «великих реформ» средняя доля женских имен с «Л» добирается до доли их предложения в святцах с последующим ускорением своего роста. В 1960-70-е гг. уровень «любви, ласки и нежности» в употреблявшихся женских именах достиг 55-57 %, далеко перейдя планку святцев и увеличившись за два века почти в
2,5 раза!
Но что, если в наборе из 50-60 женских имен в каком-либо 7-летии рождения имен с «Л» было, скажем, половина, а девочек с такими именами было не более десятой части всего поколения? Поэтому учтем и доли числа нареченных именами с «Л» в общем числе родившихся по 28-летним природно-демографическим циклам (чтобы избежать резких колебаний в малых выборках). Историческое движение подобного объема «нежности» будет выглядеть так (рис. 3).
В данной картинке отражены этапы еще более впечатляющего - в 3 раза! - роста ономастической «ласки и нежности» для девочек, родившихся в городских и сельских слоях-сословиях.
За два с половиной века преобразились первые «тройки», «пятерки», «десятки» самых популярных женских имен. Так, в 8-ми семилетиях 1745-1800 гг. первые «пятерки» в городских и в сельских сословиях состояли из Евдокий, Анн, Прасковий, Марий, Дарий (город), Матрен (село), которые даже в уменьшительно-ласкательных формах не имели «Л». Изредка, на несколько лет в первую сельскую «пятерку» поднимались Василисы и Феклы. А через 200 лет в 8-ми семилетиях 1948-2003 гг. и в городах, и в селах первые «пятерки» будут состоять из Елен, Наталий, Светлан, Ольг и Юлий, лишь изредка теснясь на 4-м - 5-м местах с Татьянами и Иринами. Подросла и «пандемическая» степень популярности первых трех имен из названных «пятерок»: если в 1745-1800 гг. первыми тремя именами называли не более 30 % деревенских девочек и до 39-45 % горожанок, то в 1948-2003 гг. именами первой «тройки» нарекались в среднем 34 % сельча-
нок и 45 % горожанок. Данные ономастические «пандемии» замечательны и в другом социокультурном и социально-психологическом отношении. Ладно бы конец XX в., когда его коммуникации немедленно разносили моду на имя в перемешанном и культурно однородном советском российском обществе, но как одни и те же 3-5 из 240 возможных женских имен приходили на ум родителям из разделенных слоев-сословий в разделенных сотнями и тысячами верст местностями империи второй половины XVIII в.?! Что-то еще, глубинное, кроме «мигрантской» информации, единой церкви, межсословного общения, останавливало семейный выбор у 40 из 100 семей на Евдокии, Анне или Прасковье и в столицах, и на Белом море, и в Крыму, и в Сибири, и в Черноземье. И даже нынешнее развитое информационное поле не объясняет до конца почему, скажем, в начале 1970-х гг. каждая пятая славянская городская девочка в СССР была названа Еленой, а в конце 1980-х - начале 1990-х гг. каждая десятая городская семья остановилась для дочери на имени Юлия? Зато всяческий рост имен с «Л» весом, зрим и, надеемся, объясним из роста человеческого «самостоянья». стремления к счастью и любви.
В XX в. наш исторически православный народ заметно пополнил свои именники «красивыми» изобретенными именами и именами, заимствованными из чужих, ино-конфессиональных «святцев». В нашей выборке в этих «свежеприобретениях» доля имен с «Л» составила 51 %. То есть и по этой линии звонкие и революционно-рычащие Майи, Марты, Риммы, Розы, Эрны не «победили» нежных и ласковых Алин, Алис, Альбин, Лилий, Полин и Эльвир.
О взаимовлиянии, социокультурной и «демо-ономастической» связи города и села мы еще скажем. А пока укажем на возможную и очень вероятную социально-историческую причину показанного ономастического и социально-психологического явления, развившегося из города в два скачка первой четверти XIX в. и 1910-30-х гг. - развитие уровня жизни, гуманитарной культуры с последовавшим повышением ценности ребенка, человеческой жизни, любви.
Мода на имена со всеми ее переменами неизменно и естественно рождалась в городе как средоточия верхних слоев-сословий,
грамотности, медицинского обеспечения и остальной европейской культуры. Город развивал по преимуществу модернизированную семью с иными, в отличие от традиционной деревни, взглядами на место любви в выборе супруга, в отношении к ребенку, иными типами семьи и местами детей в ней, с более «романтическими», сублимированными стремлениями к семейному благополучию и счастью. Общий опережавший рост и скачки роста долей женских имен с «Л» отразили выраставший до поры социокультурный отрыв города от села. Конкретные отрезки таких скачков по 2 8-летним циклам понятны без лишних исторических комментариев: прогресс европейской культуры во время Александра I увеличил долю имен с «Л» в городских женских именах с 21,9 % для 1773-1800 гг. до 31 % для 1801-1828 гг., модернизационный рывок начала XX в., городские успехи и надежды первых послереволюционных десятилетий вздернули эту долю до 44,9 % для 1913-1940 гг. по сравнению с 37,8 % для 1885-1912 гг., а послевоенные успехи, надежды и счастье Победы подняли долю «нежных» имен в городах до исторического максимума в 55,5 % на отрезке 1948-1968 гг.
Если же мы проследим движение доли городских женских имен с «Л» по 7-летиям рождения в 28-летних циклах, то увидим следующую закономерность: доля имен с «Л» при общем восходящем тренде неизменно падала в 7-летия с большими войнами по сравнению с предшествовавшими «мирными» 7-летиями. Так, для 1787-1793 гг. эта доля составила 35,5 %, а в годы войн с наполеоновской Францией, с Турцией и Персией она снижалась до 30 %. 1843-1849 гг. подняли долю имен с «Л» до 41 %, а Крымская война опустила ее до 34,2 %. На 2,5 % опустила эту долю и русско-турецкая война 18771878 гг. Семилетие с русско-японской войной и первой революцией сбросили долю «ономастической нежности» к дочерям до
38,5 % с предшествовавших 50 %. Великая Отечественная война понизила эту долю до 41,9 % по сравнению с довоенными 47,8 %. Характерным исключением является отсутствие подобного «военного» понижения в городах (в резком контрасте с селом!) для
семилетия с Первой мировой и Гражданской войнами. Известно, что наш город не то что был поврежден, но даже мало «заметил» Первую мировую войну, а революционные «большие надежды» горожан «перебили» страдания войны гражданской.
Характерным для города являются и кратно большие по сравнению с селом доли имен, не содержащих «Л», но с понятными без перевода и при минимальной эрудиции «добрыми» и «перспективными» именами: Вера, Надежда, Виктория.
Крестьянские, сельские семьи имели иную и исторически понятную последовательность «рывков надежды на счастье» через имена дочерей при том же восходящем тренде доли имен с «Л» и запаздывавшем на 7-летие следовании городской «моде» на имена. После вялого подъема данной доли всего на 4-5 % за сто с лишним лет в 17451856 гг. она скачком в треть прежнего уровня поднимается до 29,6 % в пору освобождения крестьян и остальных Великих реформ 186070-х гг. Затем вновь общий вялый подъем до средних довоенных 32,2 % в не слишком радостные для деревни годы революций, войн и социалистических преобразований. И вот -половинный скачок до 47,5 % в послевоенные семилетия с дальнейшим ростом вровень с городским уровнем в 54 % для новейших семилетий.
Развитие коммуникаций, доступа села к «культурной» информации в последние полвека обеспечили синхронность модных поветрий на имена в городе и в селе, количественное и качественное единство нашего «ономастического котла». Поможет ли это православным россиянам в обретении счастья?
Поступила в редакцию 9.09.2009 г.
Trofimova E.V. Some pages of social history of Russia in second half of the XVIII - the beginning of the XXI century through a prism of movement of the Russian-orthodox onomasticon (the Sound [L] in historical movement of Russian female names).The article traces the changes in the diversity of female names in the XVIII-XXI centuries both in the city and in the country, studies the development of the ‘Russian onomastic heritage and also explains some phonetic processes behind the charges of written forms of Russian names.
Key words: changes in female names; diversity of female names; /l/ in female names.
