CC BY
98
ФИЛОЛОГИЯ
УДК 482
ДВИЖЕНИЕ РУССКОГО ИМЕННИКА В ХУН-ХХ вв.: ИСТОЧНИКИ И МЕТОДИКА ИХ ОБРАБОТКИ, ХАРАКТЕР И ФАКТОРЫ ИЗМЕНЕНИЙ
© В.Л. Дьячков, Е.В. Трофимова
В статье анализируются количественные и качественные изменения в русском именнике на непрерывном отрезке в ХУ11-ХХ вв., а также выявляется синергетическая совокупность факторов данного движения. Движение именника методами и средствами социальной истории отслеживается в обоих полах, в городских и сельских слоях-сословиях, на общероссийском и региональном срезах.
Ключевые слова: движение именника; количественные изменения в русском именнике; качественные изменения в русском именнике.
Наша задача, выдержки из решения которой представлены в данной статье - выявить количественные и качественные изменения в русском именнике на непрерывном отрезке в четыре века, а главное - вскрыть синергетические пружины этого движения. Движение именника методами и средствами социальной истории отслеживается в обоих полах, в городских и сельских слоях-сословиях, на общероссийско-общесоюзном и на региональных срезах.
Наши источники: их надежность и репрезентативность. Наш массовый источник помимо имени человека как минимум должен содержать сведения о годе и месте его рождения, а также о социальном происхождении носителя имени. Таковыми являются приходские метрические книги, ревизские сказки и иные документы переписного свойства, статистика советских отделов ЗАГС. Книги памяти, персоналии энциклопедий и биографических словарей, генеалогии и анкеты. Каждое хронологическое деление имеет репрезентативную выборку.
Анализом в данной статье охвачены имена около 20 тыс. женщин, родившихся с 1740-х гг. по начало XXI в., и около 40 тыс. мужчин, родившихся с начала XVII в. по начало XXI в.
Методика изучения движения совокупности имен. Движение имен отслеживается по 7-летиям 28-летнего природно-демографического цикла. Данное деление сохраняет единство хронологической шкалы при
изучении разных сторон истории российского общества. Именники делятся на городскую и сельскую части.
Базы данных массовых источников имен сводились в электронные таблицы Excel с разделением по полу и по группам «город» и «село». Верхняя строка каждой из четырех базовых таблиц представляет собой непрерывную хронологию 7-летий рождения носителей имен от ячейки «до 1605 г.» до ячейки «2004-2010 гг.». Левый столбец таблиц - пополняемый список имен, встречающихся в источниках. Каждая ячейка содержит одно имя с его гипокористическими формами.
Основные направления движения количества и качества имен XVII-XX вв.
1. Круг имен менялся в количественном и качественном отношении; эти изменения были разнонаправлены в разных полах, а также в городе и в селе.
Активный набор мужских сельских имен до начала XIX в. состоял из 140-150 имен. С начала XIX в. и до начала XX в. круг употреблявшихся мужских сельских имен сокращается в 1,5 раза. В 1906-1912 гг. и в 19131920 гг. он расширяется до 120-140 имен за счет модернизационно-революционных включений. Но уже со следующего 7-летия 19201926 гг. круг мужских сельских имен стремительно съеживается от 105-110 имен до 55 имен для периода с 1927 г.
В городском социуме круг мужских имен всегда был значительно уже - 60-70 имен по семилетиям, 98 имен для периода 1885-1926,
но и он так же съежился - 51 имя на отрезке с 1927 г.
Ядро у наиболее популярных сельских мужских имен плотнее, у городских - шире на 30-45 %.
Дыхание круга женских имен было иным. Во-первых, круг женских имен до послевоенной поры был много меньше мужского. Наша сельская православная выборка в 2651 женщину, родившихся до 1801 г., насчитывает лишь 58 имен, городская (в 400 человек) -40 имен. В течение 100 с лишним лет до отрезка 1913-1940 гг. наборы женских имен расширяются как в селе (77 имен, выборка 2500 женщин), так и в городе (70 имен, 700 женщин). С 1941 г., как и у мужчин, круги женских имен съеживаются как в городе, так и в селе - 50 и 43 имени в селе для 19411968 гг. и 1969-1996 гг. соответственно, 50 и 53 имени - в городе.
Всего за 4 века в православном селе было использовано 270 мужских (15806 мужчин) и 135 женских имен (15214 женщин), в городе - 113 мужских (2701 мужчин) и 141 женское имя (5078 женщин). В совокупности с 1600-х гг. православные мальчики нарекались 290 именами, а девочки - 177 именами, т. е., круги имен в селе и в городе не вполне совпадали, прежде всего, за счет городских «новшеств» XX в. Если вычесть из мужского и женского именников единичные неправославные изобретения и заимствования, то окажется, что мужчины за четыре века выбрали лишь 30 % своего именника из святцев, а женщины - более 70 %. Таким образом, женская эмансипация и рост «ценности» ребенка привели к тому, что родители в итоге стали более разборчивы и внимательны к имени для дочери, чем для сына. До
XIX в. ситуация была обратной - «список» имен для девочек был в три раза меньше, чем для мальчиков.
Начиная с XIX в. спектр женских имен менялся быстрее, чем мужской активный именник. За два столетия со второй половины XVIII в. до второй половины XX в. женщины полностью обновили первые десятки и даже двадцатки имен как в городе, так и в селе. Городские же мужчины сохранили Михаила из первой десятки XVII в. до конца XX в., а в послевоенном селе этому «долгожителю» компанию в первой десятке составили Василий и Иван.
2. Изменения происходили одновременно (внутри 7-летия) на всем восточнославянском, русскоязычном, православном пространстве.
3. Местные отличия русско-православ-ного круга имен незначительны, в общих руслах изменений и за пределами первых десяток.
4. На местном тамбовском и на общероссийском уровнях активный набор женских имен на каждом 7-летнем отрезке около 55-60 имен в селе и 40-45 в городе. По 28-летним циклам разнообразие местных и общероссийского женских именников колебалось (росло) как в селе, так и в городе от 40-45 и до 70-75 (максимум - 77 имен в селе за 1913-1940 гг. рождения).
Комбинация числа и состава главных женских имен, обнимавших 33,3-50-75 % популяций всех уровней радикально менялась за 2,5 века и была разнонаправленной в городе и в селе. (Вариант индекса конформизма, ядро именника).
Эволюция ядра женского сельского именника проще: скатывание от пика разнообразия в 6-14-25 имен в последней четверти XVIII в. до более чем в 2 раза меньшего набора в 3-5-12 в последней трети XX в.
Информационная стяжка страны, унификация советской социокультурной среды и незатейливый запрос селян на городские модные поветрия обеспечили к 1990-1996 гг. резкое обеднение женского ономастикона (Индекс К - 87).
Разно- и многослойный город по части главных женских имен вел себя иначе.
Во-первых, до 1880-х гг. ядро его наиболее «ходовых» женских имен было плотнее -4-(7-8)-(15-18) - что говорит о большей подверженности информированных и скученных горожан «антропонимическим эпидемиям» в отличие от распыленных сел с их разным социальным прошлым и всякими культурно-психологическими особенностями крестьян и причта.
Во-вторых, в конце XVIII -начале XX в. состав городского женского именного ядра сильно отличался от сельского. В первых десятках города и села тогда одинаково, но с очень разным движением присутствовали лишь главные имена из святцев - Анна и Мария.
В-третьих, начиная с пореформенной модернизации и через революции, социалистическое переустройство 1920-1930-х гг., город резко расширяет и в течение полувека удерживает ядро женских имен на историческом пике в виде 6-10-22.
В-четвертых, со времени войны и доныне городское ядро женских имен деградировало почти так же, как сельское, и пребывает сегодня в виде 4-7-14. Не забудем, что и весь активный женский ономастикон сжался в 1,5 раза. Сократилось почти до синхронности и время передачи «именного» поветрия от города к селу. Их ономастиконы ныне совпадают как в ядре, так и в «хвосте».
5. Ядра мужских городских и сельских ономастиконов менялись по тем же руслам, что и у женщин. Особенности, конечно, были.
Во-первых, изначально ядра мужских ономастиконов в городе и в селе были много богаче женских - 8-16-44 в тамбовском селе периода освоения края, 8-16-39 там же в 1773-1800 гг. Но уже с этого рубежа сельское ядро мужских имен начинает быстро сжиматься к сегодняшним 3-6-11. До Первой мировой войны темпы сжатия городского ономастического ядра были еще выше. Чуть лучше села городское ядро у мужчин стало выглядеть после революции. За 2-3 века ядро мужского сельского ономасти-кона обновилось почти наполовину. В первой тройке сохранились Иван и Василий, на 6-м месте остался Петр. Но уже к 1941 г. «вечный» лидер Иван с его многовековыми 14-17 % слетел на 7-8-е место с малыми 4,8 % популярности по сравнению с 10,6 % новых лидеров Владимира и Виктора.
6. Движение тамбовского мужского сельского именника изначального «богатства» к более чем двукратному съеживанию ко времени «великих реформ» объясняется заселением края из разных по социальному происхождению русско-украинских популяций с особенностями их именников и их до поры изолированным инерционным бытованием. Стрельцы, пушкари, дети боярские, городовые и полковые казаки, черкасы и украинские крестьяне, крещеные служилые татары и мордва, монастырские, черносошные и помещичьи крестьяне, заполнявшие наш край в течение двух с половиной веков, лишь к 1850-м гг. начали обретать более или менее похожую физиономию «тамбовского мужика».
От поры реформ и до коллективизации в тамбовском селе сохранялась лишь одна социокультурная перетяжка, отделявшая
«бывших казенных» от «бывших владельческих». На выбор имени это уже не влияло.
В пореформенное время своеобразная социокультурная и информационная «глобализация» русского села и города, соединившаяся с некоторой культурно-психологической деградацией деревни укоротила набор имен и уплотнила его ядро.
Относительно большее изначальное «богатство» мужского именника, а также изначально большее ядро женского сельского набора имен обеспечивалось и другими -синергетически соединенными - культурными и психологическими факторами.
С одной стороны, семейно-хозяйственная «ценность» родившегося мальчика была выше, и к выбору имени для него в крестьянских семьях подходили тщательнее, чем к наречению дочери.
С другой - в безграмотной, «темной и забитой» деревне нарекал (крестил) ребенка сельский «поп и его команда». Эти грамотные «крестители» имели под рукой святцы из 913 мужских и 242 женских имен, да и вообще обладали большей, чем крестьяне, эрудицией. Именно священно- и церковнослужители, а не мужики и бабы, обеспечили на века лидерство Ивана, Василия, Федора, Григория, Михаила, Анны, Марии, потому что святых с такими именами в святцах -сотни (без новомучеников: Иоанн - около 90, Федор - более 30, Григорий и Василий - по 23, Михаил - 16, Мария - 14, Анна - 10 и т. д.), едва ли не на каждый день года. Но те же священнослужители могли окрестить и Акакием, и Ананием, и Феоной, и Феогеном и т. п., до чего сам крестьянин никогда бы не додумался.
«Безобразничали» и помещики, иногда нарекая своих крепостных именами, каковых порой вообще не бывало в православных календарях. Такой же эпатаж, только уже для собственного семейного потребления, позволяли себе и православные горожане. С сыновьями таких неправославных шалостей практически нет, кроме гипокористических вариаций: видно, с записями в метрические книги «душ мужеска полу» было построже, и священники опасались крестить мальчика
«беззаконным» именем, несмотря на давление вольнодумных господ.
С эмансипацией крестьян дело наречения именами собственных детей при крещении все больше переходит в руки самих крестьян, ближайших родственников новорожденных. Несомненно, что ко времени первой революции так бывало уже в абсолютном большинстве случаев. Вот этот-то социальный и психологический прогресс и стал одним из главных факторов отмеченного регресса, деградации, сужения, количественного сближения городских и сельских именников в пореформенные полвека.
В итоге уже полтора века свободный родительский выбор в громадной стране толкается в каждом 7-летии рождений в кругах по 50-75 имен в максимуме.
Ядро православного ономастикона, который однажды и исторически не очень давно пришел к нам из чужих, иноязычных краев, оказалось весьма устойчивым, живучим. И не только, и не столько церковь срастила нас с именами, звук которых еще лет пятьсот назад был чужд носителям некалендарных имен. 90 лет назад наши деды в подавляющем большинстве отринули за ненадобностью почти тысячелетнюю церковь, но не отказались от куда более молодых православных имен и не вернулись к некалендарным именам.
Ядро именника держится весьма крепко. Эта жесткая упругость прижившегося имен-ника особенно свойственна его мужской части. Например, в мужских сменных лидерах
XX в. нет имен, кроме Виктора, которые не были бы распространены (более 1 % употребляемости) в XVI-XVII вв. Выше всех из чужого, но все же христианского, ономасти-кона в городах поднимались Эдуард (3 % в 1927-1940 гг.), Роберт (2 % в 1927-1933 гг.). Из постреволюционных новшеств до 2 % популярности в те же годы добирались Владилен (Владлен) и Вилен, но и то в значительной мере за счет приемлемого сходства с «календарными» Владимиром, Владиславом и Вилом. В селе достижения неправославных включений в мужской именник были в два раза меньшими.
Женский активный именник, круг наиболее популярных имен был и есть подвижнее и податливее мужского. Спектр основных
женских имен, его порыв из святцев оказывался смелее.
Если учесть, что в последние сто лет имя для девочки обычно выбирает женщина, а «вскрытие» православного женского имен-ника вовсю шло до войны и даже до революции, то можно рассудить так: 1) православ-ность, культурно-церковный канон (даже православная обрядность, традиция) не были так сильны и крепки, как это внушается или может показаться; 2) в отличие от мужского набора из 913 имен, выбор наиболее приемлемых женских имен из 242, возможных по святцам, оказался маловат. В любом случае в имянаречении первенствовали потребность, нужда, прихоть, желание, - мирясь, возражая и сопрягаясь с церковной санкцией и голосом толпы. Точно так же поступали наши близкие и далекие предки и в своих общественных, хозяйственных, культурных и демографических заботах.
7. В XX в. растет доля имен, понятных русскому слуху и растущей эрудиции. Имя больше дается с пониманием его значения как имени-оберега, имени-залога жизненной удачи. Для мальчиков такая социальнопрагматическая заданность наречения была и остается первостепенной. Но понятность имени при наречениях девочек была все же второстепенной. Основным мотором в вековом движении женского именника было стремление к благозвучию, фонетической «нежности», ласковости звучания имени.
8. И потому за 250 лет у женщин в три раза вырастает доля имен с «Л» - от «грубобезразличного» XVIII в. с 16-17 % охвата женской части популяции именами, при 35,5 % таких имен в святцах, к 53-56 % охвата именами с «Л» в ономастиконе к концу XX в.
9. Проверка предположения противоположного роста в мужском практическом именнике фонетически «крепких», «твердых», «рычащих» имен с соответствующими звуками показала, что за 4 века доли охвата популяции именами с «Р», «Т», «СТ» оставались неизменными как в полных наборах мужских имен по периодам, так и в первых 10-ти, 15-ти, 25-ти именах.
В звуковых и графических антропоними-ческих вкусах у русских православных сложились и свои стойкие антипатии. Одна из них -россияне не хотели, чтобы их имя ни в записи, ни на слух начиналось «хером», крестом.
10. Город, верхние слои всегда ведут за собой деревню. Мода на имя всегда рождается в городе, в городе она повальней, чем в селе в целом, но в малых сельских популяциях ситуация обратная. Город подвижней, деревня инертней, консервативней. Скорость подражания - около 7 лет. В последней трети XX в. скорость подхватывания селом городской моды нарастает вплоть до одновременных поветрий.
11. До начала XVII в. именники города и села не вполне совпадают за счет более медленной пространственной христианизации села от центра к окраинам. С первых Романовых языческих имен в сельской регистрации не остается, и ситуация остается неизменной в течение трех веков.
12. До конца XIX в. сельский именник совпадает с городским; различие лишь в популярности тех или иных имен. В первой четверти XX в., особенно в 1913-1919 гг. и в 1920-1926 гг., круг городских имен сдвигается, отрывается от сельского. Городской именник полностью сбрасывает более сотни (56,4 % всего набора) имен, звучавших «по-деревенски», указывавших на сельскую колыбель, и в заметной части (около 15 %) развивается за счет имен вне православных святцев - изобретенных, старых языческих
славянских, имен из протестантско-католического и даже исламского ономастиконов. Этот революционный разрыв городского и сельского ономастиконов сохраняется до ВОВ. В послевоенное время круги городских и сельских имен вновь накладываются за счет сброса значительной части городских изобретений и усвоения селом оставшейся городской моды на имена.
13. Время популярности имени различно. Существуют разные типы обращения имен: а) постоянной большой, средней или ничтожной популярности; б) однократного взлета разной длительности и забвения; в) имена-« фениксы».
Поступила в редакцию 16.09.2009 г.
Dyachkov V.L., Trofimova E.V. Elaboration of the Russian onomasticon in XVII-XX centuries: sources and technique of its processing, character and factors of changes. The article analyzes quantitative and qualitative changes in Russian onomasticon underwent in XVII-XX centuries and reveals the synergetic assemblage of factors of this elaboration. Using socio-historic means and methods, the article traces these changes with respect to genders, city and country social classes and strata, both on national and regional levels.
Key words: onomasticon changes; quantitative
changes in Russian onomasticon; qualitative changes in Russian onomasticon.
УДК 811.111=161.1’27
СУБЪЕКТНЫЙ УРОВЕНЬ КОНЦЕПТОСФЕРЫ «ВОЗРАСТ»
В РУССКОЙ И АМЕРИКАНСКОЙ МОЛОДЕЖНЫХ ЛИНГВОКУЛЬТУРАХ (НА МАТЕРИАЛЕ ДЕФИНИЦИОННОГО ЭКСПЕРИМЕНТА)
© Ж.В. Фомина
В статье моделируется уровень субъектного потенциала концептосферы «возраст», т. е. уровень лингвистического достояния, хранящегося в сознании индивида, в соответствии с результатами дефи-ниционного эксперимента, в котором приняли участие русские и американские подростки, а также проводится сравнительный анализ концептосфер «возраст» в русской и американской молодежных лингвокультурах.
Ключевые слова: лингвокультурный концепт; концептосфера; возраст; молодежная субкультура; дефиниционный эксперимент.
В современном языкознании существует тенденция устойчивого интереса лингвистов к изучению периферийных зон национального языка [1], в частности живой естественной речи, ибо «непосредственное устное языковое общение продолжает оставаться важ-
нейшей сферой функционирования языка», т. к. «разговорный язык - это в некотором смысле минимальная система национального языка». Изучение разговорной речи исключительно важно потому, что «разговорный язык является единственным истинным язы-
