CC BY
300
УДК 262 ББК 348.2
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ ЭВОЛЮЦИИ ИНСТИТУТОВ ЦЕРКОВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ДРЕВНЕЙ РУСИ (до конца XIII века)*
| Г.А. Артамонов
Аннотация. В статье рассматриваются основные этапы, факторы и особенности эволюции Русской православной церкви в домонгольский период российской истории. Основное внимание уделяется исследованию характера связи процессов церковного и государственного строительства. Делаются выводы о значительном влиянии общинно-вечевой организации институтов традиционного самоуправления восточных славян как на процессы политической эволюции государства, так и на формирование и характер развития церкви. Обосновывается преемственность базовых тенденций управления церковью, несмотря на катастрофичные социально-экономические, политические и кадровые потери всей восточнославянской цивилизации в результате татаро-монгольского нашествия и установление системы ордынского ига.
Ключевые слова: церковное управление, церковь и государство, традиции самоуправления, кормчие книги, деяния поместного собора.
266 SOME FEATURES OF THE EVOLUTION OF THE INSTITUTIONS OF CHURCH ADMINISTRATION IN ANCIENT RUSSIA (before the end of the XIII century)
I G.A. Artamonov
Abstract. The article considers the basic stages, factors and peculiarities of the evolution of the Russian Orthodox Church in the pre-Mongol period of Russian history. It focuses on the study of the relationship of Church and state construction processes. Conclusions are drawn about the significant influence of community-Assembly organization of traditional institutions of self-government of East Slavs both on the formation of the state and evolution of the Church. The article also substantiates the continuity of the underlying trends in the governance of the Church, despite the disastrous socioeconomic, political and human loss of the entire East Slavic civilization as a result of the Tatar-Mongol invasion and the establishment of the Horde yoke.
* Работа выполнена в рамках Государственного задания Минобрнауки РФ.
Преподаватель 4/ 2015
Keywords: Church administration, Church and state, traditions of self-government, Kormchiye Books (the guide books of the Pilot), resolutions of the Local Council of the Russian Orthodox Church.
Первые века истории Русской Православной церкви хранят несколько загадок, которые в силу хронической скудности источнико-вой базы порождают бесконечные дискуссии и генерацию новых гипотез вокруг проблем, связанных с научным осмыслением первоначального характера древнерусского христианства, церкви и шире, всего государства и общества в целом. И одна из них связана с отсутствием каких-либо известий об организации церковного управления в период, последовавший сразу после крещения Руси Владимиром Святославичем и продолжавшимся приблизительно до 1037 г., то есть до времени утверждения митрополии константинопольского подчинения при Ярославе Мудром. В литературе неоднократно делались выводы о своеобразии системы управления церковью в этот период с указанием на конкретные истоки неортодоксального влияния [1, т. 1, с. 113]. Отсутствие репрезентативных данных, видимо, и в обозримой перспективе будет оставлять простор для различных интерпретаций своеобразных черт раннего христианства в «Киевской Руси». С относительной уверенностью можно лишь предполагать о независимости церкви от Византийской империи при князе Владимире [2, т. 1, с. 132-133; 3, с. 16, 27].
Значительно лучше освящен в исторических источниках этап церковного строительства с момента уч-
реждения русской митрополии Константинопольского Патриархата. Открытая вражда Ярослава Мудрого со своим отцом, едва не закончившаяся войной между Новгородом и Киевом, очевидно, сказалась и на его религиозной политике. Строительство нового собора (Софийского) и зафиксированный в древнейших русских летописях приезд на Русь первого митрополита из греков Феопемпта, видимо, подчеркивали политику отказа от предшествующего, «отнего» наследства: главенствующей роли десятинной церкви Богородицы и связанной с ней традиций [4, с. 219-221; 5; 6, с. 9-16].
В специальной литературе неоднократно подчеркивалось, что, несмотря на очевидную зависимость от патриарха и императора присылаемых из Константинополя митрополитов, имевших при этом право поставлять епископов, сам процесс формирования епископий определялся сложным характером полито-генеза домонгольской Руси [7, с. 229]. Мощное давление общинно-вечевого самоуправления восточных славян на княжескую власть обуславливало перманентные перемены в размерах и формах развивающейся государственности, что, в свою очередь, влияло на процесс образования епархий и административную структуру церкви [8, с. 111-112]. В период так называемой «феодальной раздробленности» заметно сближение интересов выделившихся самостоятель-
267
268
ных княжеских династии и местной церковной организации. Борясь за самостоятельность своих отчин, князья стремились обзавестись и своим собственным епископом, что придавало некий суверенитет их владениям. В немалой степени этому способствовал упадок Киева как столицы всех восточнославянских земель, что привело к заметному ослаблению роли киевского митрополита. На рубеже XII—XIII веков он только формально утверждает ставленников тех или иных князей [9, т. 1, с. 552-553].
Следует отметить, что стремление к независимости отдельных государственных образований Древней Руси объективно вело к фактической автокефалии местной церковной организации. Подтверждение тому мы найдем уже в середине XI века, когда сыновья Ярослава Мудрого, получив в наследство самостоятельные наделы, поспешили сформировать и отдельные митрополии: Киевскую, Черниговскую и Переяславскую. Так на Руси, правда, непродолжительное время, действо целых три митрополита [10]. Но в этом случае усиливалась определенная зависимость от Византии, поскольку в сан митрополита мог посвящать только константинопольский патриарх. При этом провести на митрополию выходца из национальной среды, как показала практика, удавалось не чаще, чем раз в столетие. Поэтому княжеской власти в борьбе за политический суверенитет своих «отчин» значительно выгоднее было иметь церковного лидера в сане епископа, формально поставляемого в Киеве достаточно быстро и без особых затруднений, а не митрополита.
Господство государственных форм собственности сказывалось как на формировании имущества церкви, так и на принципах ее структурирования. Еще в XIX веке были выявлены три основных направления, по которым осуществлялась государственная поддержка церковных институтов: передача части судебных функций, выделение десятины и земельного содержания. [11, т. 2, с. 155-156, примеч. 367; 12, с. 217]. На устойчивость данного вывода не повлияло и утверждение в отечественной историографии ортодоксально-марксистского, формацион-ного подхода: основной тезис «буржуазной историографии» о «трех источниках и составных частях» церковного содержания в домонгольской Руси был поддержан и советскими историками [13, т. IV, с. 144; 14, с. 175].
Действительно, церковный суд по целому ряду дел в области семейного и брачного права, судя по сохранившимся княжеским церковным уставам и уставным грамотам, существовал уже при Владимире Святом, в самом начале XI века [15, с. 121125]. Весь домонгольский период суд являлся одной из наиболее стабильных, устойчивых и гарантированных форм церковного дохода. Менялись только границы церковной юрисдикции и объемы взимаемой пошлины.
Своеобразной русской системой «финансирования» церкви стал институт десятины. Поскольку его никогда не существовало в Византии (некоторые аналогии возможны в католической церкви и в западнославянских странах), то это обстоятельство и послужило одним из весомых аргументов в пользу выводов о независимости русской церкви времен
князя Владимира от константинопольского Патриархата [3, с. 21-26]. На ранних этапах государственного строительства княжеская власть, навязывая обществу новую религию, была вынуждена брать на себя ответственность за содержание насаждаемой церковной структуры, выделяя ей десятую часть от своего дохода. Но по мере утверждения христианства в качестве государственной религии прослеживается тенденция, при которой десятина могла извлекаться не из состава княжеской «казны», а из общегосударственных поступлений. Так, уставная грамота 1136 г. Смоленского князя Ростислава Мстиславича обычно трактуется исследователями как прямое указание источника о переводе содержания церкви из состава собственно княжеских, личных доходов на обеспечение за счет средств государственных налогов [16, с. 86-97]. Впрочем, в данном случае возможны и иные объяснения: поскольку значительная часть личного дохода князя также формировалась за счет общегосударственных поступлений, то речь в данном случае может идти о передачи права сбора налогов с определенной территории, по аналогии с тем, как могли формироваться некоторые вотчинные земли боярства [17, с. 142-143].
Несмотря на то, что ранние формы десятины от собственно КНЯЖ6-ских доходов сохранялись как минимум до XIV века (поскольку князья, фактически присвоив себе право назначения епископов, нередко были вынуждены заботиться о дополнительных источниках материального обеспечения церковной организации своей епископии), все же
в период феодальной раздробленности церковь уже повсеместно получает стабильный доход из состава земель, находящихся в общегосударственном пользовании, и располагает вполне сформировавшимся аппаратом для сбора податей без опоры на княжескую администрацию [16, с. 86-97].
В княжеских уставах и уставных грамотах есть сведения и о получении церковью земельной собственности. Самые ранние известия подобного рода относятся ко второй половине XII века. При этом стоит отметить, что и в данном случае могла происходить простая передача права сбора налогов, даней с определенной территории, что облегчалось тем обстоятельством, что для выплачивающих ее менялся не размер ренты, а лишь адресат ее получателя.
Судить о размерах епархиальной собственности по сохранившимся источникам достаточно сложно. Отметим лишь, что «прибыльность» отдельных епархий была существенно различной. Так, князь Андрей Бого- „„п любский передал только одной собор- 269 ной церкви Богородицы «много именья, и свободы купленыя и з даньми, и села лепшая, и десятины в стадех своих, и торг десятый» [18, т. 1, стб. 348]. В то же время смоленский князь Ростислав Мстиславич для всей епархии сумел выделить помимо традиционной десятины от всех поступлений на княжеский двор (за исключением полюдья, вир и продаж) всего лишь два села (состоящих из нескольких семей изгоев), два двора с княжескими поставщиками и небольшие незаселенные территории, осваивать которые церкви пришлось самостоятельно [19, с. 143].
270
Становление и развитие церковного землевладения практически не сказывалось на организационном устройстве церкви. Киевский митрополит, будучи главою Русской церкви, ничего не получал с церковной собственности. Его основной доход формировался за счет собственной кафедры и от поставлений в священный сан. Это явление достаточно специфично: духовная иерархия не привела к установлению материальной соподчиненности.
Особым институтом в рамках церкви всегда было монашество. Источники о монастырях и монастырском землевладении домонгольской Руси носят отрывочный и случайный характер. Известно, что большинство монастырей на Руси были кти-торскими, то есть находились на содержании их основателей: князей, бояр, реже самой церкви или просто богатых людей. Для ктитора (вкладчика, основателя) они служили либо загородной резиденцией, либо родовой усыпальницей. В Галицко-Во-лынской Руси, Смоленске, Полоцке все известные монастыри были основаны князьями. Много подобных монастырей было и на Киевщине. Со временем они стали использоваться для захоронения представителей княжеского дома (Федоровский, для потомков Мстислава Владимировича, Кирилловский, Всеволода Ольго-вича). Из 12 известных монастырей во Владимиро-Суздальской земле 8 были основаны князьями (но в отличие от Киева здесь, за исключением Ярославля, князей не хоронили), 3, на средства епископа. В не имевшем своей княжеской династии Новгороде существовало 20 монастырей, только 4 из них были основаны на
средства князя и те со временем перешли в боярскую собственность. Помимо бояр, самым активным ктитором в Новгороде выступила сама церковь в лице владыки (архиепископа) и игуменов [20].
Из этого ряда выделяется самый крупный и знаменитый из всех, Кие-во-Печерский монастырь. По образному выражению замечательного историка церкви Е.Е. Голубинского, «он единственный был построен не людьми, принесшими из мира готовые деньги, а отшельниками, удалившимися ни с чем и потом стяжавшими злато и сребро "слезами и пощени-ем"» [9, т. 2, с. 569]. Еще одна особенность Киево-Печерского монастыря состояла в том, что его внутренняя жизнь регулировалась не келиот-ским, а общежитийным уставом Федора Студита. При этом массовое распространение общежитийные монастыри получили только со второй половины XIV века в результате реформаторской деятельности Сергея Радонежского и митрополита Алексея [21, с. 144-154]. Коллективная собственность монастыря была огромной. Щедрые вклады за упокой души превратили его в крупнейшего землевладельца домонгольской Руси.
Собственность же остальных монастырей была куда скромнее. Являясь экономически убыточными, они не могли обходиться без регулярной поддержки ктитора. В этой связи важно отметить, что выдвинутый советской историографией тезис о значительной доле церкви в феодальной собственности средневековья значительно преувеличивает положение дел в действительности. В условиях превалирования государственно-общинных форм собственно-
сти на главное богатство общества, землю, сохранения институтов земского самоуправления, сдерживающих процессы социального расслоения, возможности прорастания частновладельческих отношений были резни ограничены. Они были, скорее, характерны для Запада Европы, где князья католической церкви, защищенные иммунными грамотами, получив полные права на суд подвластного населения не только по церковным, но и гражданским делам, фактически становились светскими феодалами. Подобных аналогий мы не найдем в Русской православной церкви на всем протяжении ее истории.
В целом, становление древнерусской государственности характеризуется эволюционными, относительно мирными и очень динамичными процессами. Анализ социально-экономического и политического развития восточнославянских земель приводит к выводу о достаточно уверенном, стабильном и весьма перспективном состоянии общества к началу XIII столетия. При этом современная наука может только прогнозировать, к каким законченным формам государства и экономики пришли бы земли восточных славян, если бы не катастрофа 1237-1241 гг., связанная с нашествием монголо-татар и последовавшее за ним установление системы ордынского ига.
С начала 1990-х гг., когда началось переосмысление итогов и выводов отечественной историографии советского периода, «ревизии» стали подвергаться и, казалось бы, очевидные данные о масштабах разорения русских земель и соответственно общие взгляды на последствия
ига. И речь идет не только об экстравагантных работах Л.Н. Гумилева. Выводы о естественном кризисе домонгольской Руси, несвязанном с нашествием, делались и на страницах фундаментальных изданий академии наук [23-24].
В этой связи важно еще раз привести аргументы, не подлежащие двусмысленным трактовкам. Уже в XII веке нет ни одного экономического, социального или культурного показателя, по которому бы Древняя Русь уступала бы странам Западной Европы. Земледелие пришло к классическому двух-трех-полью, необычайно разнообразными и развитыми были ремесло и торговля, страна покрылась сетью городов, по численности населения в десятки раз превосходивших города средневековой Западноевропейской цивилизации. Киев, Новгород, Владимир имели население порядка 50 тысяч человек [24-26].
Жестокость и варварство, сопровождавшие завоевание, не поддаются оценке. Только одни археологические данные, без учета письменных источников, рисуют ужасающую картину общерусского погрома: вымер -шие столицы княжеств, стертые с лица земли сотни городов, тысячи и тысячи сожженных сел, миллионы погибших и оставшихся непогребенными людей. Из 1500 городов и укрепленных поселений домонгольской эпохи, открытых археологами, мы знаем по названиям около 300, потому что после нашествия они так и не были восстановлены. Киевский археолог П.П. Толочко, исследовавший культурные слои Древнего Киева XII—XIII веков насчитал в городе около 10 000 усадеб [27]. Проезжав-
271
272
ший по Киевщине в 1246 г. папский легат Плано Карпини наблюдал непогребенные останки десятков тысяч людей, а в самом Киеве едва насчитал 200 домов [28, с. 93]. И это спустя пять лет после нашествия Батыя. Если же учесть, что сразу после него со всей завоеванной татаро-монголами территории начала взиматься регулярная дань, размеры которой, судя по ряду косвенных данных, в десятки раз превышала выплаты собственным князьям, можно составить хотя бы приблизительное представление о размерах постигшей катастрофы. И при самых скромных подсчетах ее масштабы оказываются столь велики, что просто не укладываются в сознании. Наверно, именно поэтому современной исторической наукой недостаточно учитываются последствия ордынского ига с точки зрения его влияния на последующее национально-государственное развитие России в сторону усиления политического веса центральной власти, вступавшее в прямое противоречие с предшествующим демократическим опытом и традициями.
Не меньший урон от нашествия понесла и Русская православная церковь. Самые величественные храмы и богатые монастыри строились в столицах, наиболее крупных городах или около них. После взятия города татарами оставалось только пепелище. Во всех шестнадцати епи-скопиях домонгольской Руси велось каменное строительство. Об уровне и качестве мастерства зодчих можно судить по сохранившимся до наших дней храмам и соборам белокаменной Руси. В этом контексте совершенно новое содержание открывается в хрестоматийном факте неудав-
шихся попыток Ивана III построить в конце XV века хотя бы один на всю страну каменный храм (Успенский собор), закончившихся обращением за помощью к иностранцам.
О численности жертв среди лиц духовного сана в источниках нет почти никаких данных, но, зная «степную» тактику кочевников поголовного истребления населения, вряд ли ошибочным будет предположение о колоссальных потерях. «Повесть о разорении Рязани Батыем», Новгородская Первая летопись особенно подчеркивают убийство «иере-искыи чин весь и черноризьскыи» [29, с. 96]. Достоверно известно о героической гибели владимирского епископа Митрофана, сожженного вместе с великокняжеской семьей и всеми, кто еще оставался в живых, в церкви Пресвятой Богородицы. Такую же мученическую смерть принял епископ переяславский Симеон. Был взят в плен и умерщвлен епископ черниговский Порфирий. При взятии Киевской земли погибли старцы Киево-Печерской обители. К сожалению, не сохранились сведения о судьбе присланного из Византии митрополита Иоасафа. Упомянув о его прибытии в 1237 г., русские летописи больше ничего о нем не сообщают. Таким образом, с момента падения Киева митрополичий престол оказался свободным.
Реальной возможностью выдвинуть своего кандидата располагали только два великих княжения: Га-лицко-Волынское и Владимиро-Суз-дальское. Северо-Восточная Русь приняла на себя первый и самый разрушительный удар войск Батыя. Князья этой земли были сразу же вызваны в Сарайскую ставку хана,
что означало установление фактически вассальной зависимости.
Поход татарской рати против Юго-Западной Руси оказался менее разорительным. А искавший помощи в Польше и Венгрии князь Даниил Романович и вовсе избежал столкновения с Батыем. В 1238 г. он владел и столицей митрополии, Киевом. Поэтому вполне логично, что он и взял на себя инициативу избрания митрополита. Однако утвердить своего кандидата в митрополиты Даниилу удалось не сразу. Процесс усиления княжеской власти еще встречал на своем пути как внутренних, так и внешних противников. В течение 1241—1245 гг. Даниилу пришлось устранять двух самозванных митрополитов, один из которых к тому же поддерживался активными соперниками всех представителей княжеского дома «Мономашичей», черниговскими Ольговичами.
По сообщению Ипатьевской летописи избрание Даниилом в митрополиты некоего Кирилла произошло не позднее второй половины 1243 г., но для официального поставления главу Русской церкви должен был утвердить греческий патриарх. Утверждение Кирилла, судя по летописным известиям, произошло не ранее 1249 г. Несмотря на то, что о дальнейшей деятельности митрополита сохранились крупицы сведений, его роль в восстановлении церковной организации и институтов церковного управления в наиболее драматичный «ордынский» период российской истории трудно переоценить. Важнейшее направление первых этапов пасторского служения Кирилла было связано с решением задач восстановления церковной организации. Принципи-
альное значение имело непосредственное вмешательство митрополита в дела всей митрополии. Для начала Кирилл совершил самостоятельный объезд всех епархий. Необходимо было оценить урон от нашествия на местах и попробовать восстановить уцелевшее. Вообще Кирилл стал первым и чуть ли не единственным митрополитом, несшим службу не на своей кафедре, а в постоянных разъездах по митрополии. Так, согласно летописным сообщениям, митрополит выезжал за пределы Галицкой и Киевской епископии в 1251, 1252, 1255, 1256, 1262, 1263, 1271, 1274 гг. [18, т. I, стб. 472-474, 476, 477]. Под 1261 г. в Лаврентьевской летописи (а также и в Никоновской) одной строчкой отмечено: «Того же лета постави митрополить епископа Митрофана Сараю» [там же, стб. 475]. Учреждение епархии Русской Православной Церкви в столице ордынского государства, бесспорно, являлось дипломатическим успехом. Конечно, новая епископия не могла стать базой для проведения «русской политики» в Орде, к тому же сам хан Берке, санкционировавший учреждение епархии, стремился использовать ее для сближения с только что восстановленной православной Восточной Римской империей ради совместного выступления против общего врага, турок-сельджуков и хулагуидского Ирана. Но в данном случае принципиальное значение имело хотя бы простое поступление оперативной информации на Русь о том, что происходило, а по возможности, и что замышлялось в столице завоевателей.
Второе значительное направление деятельности Кирилла можно условно обозначить как политиче-
273
ское, поскольку проявилось в активной поддержке программы восстановления русских земель (прекращение княжеских распрей, внутренний мир во имя будущих сражений против ордынского ига) Александра Невского [30, с. 71]. Свидетельством этого являются постоянные визиты митрополита в пределы Северо-Восточной Руси, о чем уже говорилось выше. Именно митрополиту принадлежит пронзительная речь, сказанная им на отпевании князя и сохранившаяся в житии Александра Невского, составленном сразу после его смерти в 1263 г. по заказу Кирилла (первая редакция жития вошла в состав Лаврентьевской и Второй Псковской летописей), в которой, в частности, есть такие возвышенные и поэтизированные строки: «Чада моя, да разумейте, яко уже зайде солнце земли Суждальской! Уже бо не обрящется таковый князь ни единъ в земли Суждальстей!» [18, т. I, стб. 512]. Политическая программа «сбережения мира» владимирского князя поддерживалась ми-2'4 трополитом и после смерти Александра. К сожалению, источники сохранили сведения только об одном случае вмешательства митрополита в дела сугубо светские после 1263 г. Но позиция главы Русской церкви отражается в них вполне определенно. В 1270 г. конфликт между «вольными во князьях» новгородцами, «указавшими путь» тверскому князю Ярославу Ярославичу, грозил обернуться вооруженным столкновением. Новгородские полки уже вышли навстречу княжеской дружине. Узнав о грядущем сражении, митрополит Кирилл посылает грамоту Новгородцам: «Мне поручиль Богъ архи-
епископию въ Русской земле, вамъ (должно. — Г.А.) слушать Бога и меня. Крови не проливайте, а Ярославъ отложить весь свой гневъ на васъ — за это я вам ручаюсь. Если вы и крестъ целовали..., я разрешаю васъ от крестоцелования и на себя беру эпитимию (курсив мой — Г.А.) и отвечаю за то предъ Богомъ» [там же, с. 475; 29, т. 3, с. 62]. Вмешательство митрополита заставило одуматься обе враждующие стороны. Кровопролитие не было допущено.
Проявляя заметную политическую активность, митрополит постоянно решает и вопросы, связанные с развитием церковного права. Новые реалии, проблемы и опыт их решения требовали нормативного «канонического» оформления и закрепления. Сделанное им и на этом, третьем направлении его деятельности будет служить в веках. Речь идет о двух дошедших до наших дней памятниках, принятых по инициативе и настоянию митрополита, которым было суждено сыграть значительную роль в истории Русской Православной Церкви. К ним относятся Кормчая книга с толкованиями канонов, приобретенная по его личной инициативе, и деяния Владимирского собора 1274 г. Кормчие книги, представляющие собой свод основных церковных прав канонов в рамках законодательства вселенской церкви, являются важнейшими правовыми документами, регулирующими внутреннее устройство церковной организации. Поэтому вопрос о том, откуда они заимствовались, имеет отнюдь не только источниковедческое значение.
Сохранение в России устойчивой общинной организации, служившей основой для структурирования всего
общества, предполагало и формирование соответствующей общинной, коллективистской идеологии, которая в условиях средневековья неизбежно принимала религиозные формы. Идейная доктрина Рима и Константинополя обслуживала общества с глубоко эшелонированной, иерар-хичной, вертикальной структурой и в этом смысле не могла найти нравственную опору в демократической традиции раннего христианства. Но последняя, сохранялась и в организации весьма влиятельной в раннем средневековье ирландской церкви, и в кирилло-мефодиевском наследии [31, с. 118].
В Византии к описываемому времени существовало пять толкований церковных канонов. Это сборник правил константинопольского патриарха VI века Иоана Схоластика; собрание и постановление соборов и деяний святых отцов, принадлежащее неизвестному автору, но вошедшее позднее во вторую часть так называемого Фотиевского номоканона; а также правила, принадлежащие императорскому сановнику XII века Иоанну Зонаре, эконому великой церкви XII века Алексею Аристину и Антиохийскому патриарху все того же XII века Федору Вальсамону. В славянских землях собственно византийские номоканоны особого хождения не имели. Но Кормчая книга, содержащая в себе сокращенные церковные каноны с весьма кратким толкованием Аристина, в XIII веке была переведена с греческого языка на славянский первым сербским архиепископом св. Саввою. От сербов канон был заимствован болгарами. К славянскому переводу церковных канонов и обратился митрополит
Кирилл, направив просьбу о присылке книги удельному болгарскому князю Святославу [32, с. 28]. Текст Кормчей был получен на Руси, видимо, в 1272 г. Все последующие Кормчие книги являются в одних случаях редакцией, в других включают в себя как обязательную часть перевод канонов, обретенный митрополитом Кириллом.
Владимирская епископия, после гибели в 1237 г. иерарха Митрофа-на, вплоть до 1274 г. оставалась незанятой. Поскольку церковная и государственная деятельность митрополита концентрировалась в основном в пределах Северо-Восточной Руси, то он, вероятно, совмещал управление митрополией и собственно Владимирской епархией. В указанный год митрополит Кирилл приехал во Владимир из Киева для по-ставления Владимирским епископом архимандрита Печерского монастыря Серапиона. Были призваны также четыре епископа прежде поставленные Кириллом: Долмат Новгородский, Игнатий Ростовский, Симе- „ц-он Полоцкий и Феогност Сарайский. 275 Вместе они составили собор, на котором было принято так называемое «Правило митрополита Кирилла». «Правило» является первым из сохранившихся до наших дней письменных деяний поместных соборов Русской Православной Церкви.
Обращает на себя внимание и дата проведения собора - 1274 г., совпадающая с годом Лионской унии. Курс на сближение с Римом, взятый византийским императором Михаилом Палеологом, объективно вел если не к разрыву, то, по крайней мере, к обострению отношений Руси с Византией.
276
Переломные эпохи всегда очень контрастны и неизбежно обнажают самые возвышенные и низменные свойства человеческого существа. Удивительные примеры бескорыстного служения общественным идеалам, подвижничество тесно соседствуют в них с самыми мерзкими пороками. Установление ига, бесспорно, морально разлагало людей, поскольку лучшие погибали за отечество, а худшие искали способы приспособления к новой ситуации, порою покупая жизнь ценой предательства. Многочисленные жертвы среди духовенства, запустение храмов, объективная нехватка подготовленных священников, фактическая бесконтрольность низовых звеньев церковной организации со стороны ее управленческих структур (общинный контроль над сельским священником в данном случае не мог быть эффективен вследствие незнания прихожанами всех тонкостей церковного права, а также отправления литургии и таинств) создавали благоприятные условия для прорастания корыстных интересов и среди лиц священного сана. «Правило» как раз и было направлено на искоренение существенных недостатков и злоупотреблений в церковном управлении, неточностей и разночтений в совершении богослужений и таинств, а также языческих пережитков. Весь дух постановлений собора 1274 г. пронизан идеями нестяжательства, предотвращением морального разложения священнослужителей, вся жизнь и деятельность которых должна являть примеры высокого нравственного служения, так необходимого в годину суровых испытаний, что, конечно, в таком контексте ста-
новилось не только внутрицерков-ной, но и государственно значимой задачей. Правила митрополита Кирилла оказали существенное влияние на дальнейшее развитие церковного законодательства. Они были положены в основу знаменитого Стоглавого собора 1551 г., определявшего нормы церковного права вплоть до петровских преобразований. В саму практику высшего церковного суда митрополит привнес невиданные до этого новшества. Ранее разбор дел митрополичьей компетенции происходил непосредственно в Киеве, путь до которого из дальних уголков страны мог занимать целые месяцы. Кирилл же не вызывал к себе, а сам, объезжая епархии, вершил суд на местах. Последние годы своего тридцатилетнего управления русской церковью Кирилл провел в разъездах по митрополии. Никоновская летопись под 1280 г. так опишет эту, видимо, постоянную практику митрополита: «Того же лета преосвященный Кириллъ митрополить Киевский и всеа Русии изыде изъ Киева по обычаю своему, и прохожаше грады всеа Руси, учаше, наказуяше, исправляше» [33, т. 10, с. 123].
Характеристика качественных изменений, произошедших с Русской Православной Церковью после нашествия, была бы неполной без освещения вопроса о приобретении митрополитом Кириллом в 1279 г. (по другим сведениям, в 1267 г.) ханского ярлыка, дающего определенные льготы православной церкви.
В отечественной историографии факт получения русскими митрополитами ярлыков от ордынских ханов получил в основном однозначно негативную оценку. Церковь обвиняет-
ся в том, что в качестве компенсации за приобретенные привилегии она поддерживала власть завоевателей, которая ей была явно выгодна с экономической точки зрения [34]. Действительно, не с церковного амвона раздался призыв к борьбе против иноземного владычества. Но ханские ярлыки выдавались и на всем протяжении XIV столетия, в котором заметно менялась и социально-экономическая, и политическая сфера жизни русского общества. Получение же ярлыка митрополитом Кириллом относится ко времени, когда еще не были залечены раны от страшных погромов конца 1230-х, начала 1250-х гг., но уже начались системные ордынские поборы, изымавшие из разоренной страны весь, без преувеличения, прибавочный продукт, шедший на содержание завоевателей. Освобождение подвластного церкви населения от финансовых обязательств с сельских занятий и торговли, от общегосударственного налога, натуральных повинностей (транспортных и военных), а также от случайных «запросов» создавало возможность удерживать на местах хотя бы часть национального продукта, который уже с конца XIV века будет постепенно изыматься у церкви в пользу государства (первые свидетельства подобного рода относятся к 1392 г.). При этом размер «ордынского выхода» не увеличивался для остального тяглого населения, так как определялся нефиксированной общей суммой дани, а числом обложенного люда.
Дальнейшая история Русской Православной Церкви и эволюция структур церковного управления будет определяться как новыми факто-
рами, так и наследием прошлых эпох. И особая роль в обеспечении определенной преемственности в традициях церковного управления в переходный период от домонгольской Руси к Руси «Московской» принадлежит именно митрополиту Кириллу.
Привнесенные им новые элементы управления определялись очевидным возрастанием политической роли первосвященника. В предшествующие века в источниках не отражены именно политические амбиции как в церкви в целом, так и ее иерархов, практически полностью зависящих от княжеской власти [9, с. 294]. При этом важно особенно подчеркнуть, что усиление политического влияния церкви носило объективный и в некотором смысле вынужденный характер, а его вектор не был направлен на естественное в подобных условиях получение особых экономических и иных привилегий. Скорее наоборот, прослеживаются тенденции подчинения церкви общегосударственным интересам и использования церковных ресурсов, в том числе административных, для решения общенациональных задач. При объяснении данных процессов не следует искать какие-то исключительные, возвышенные, благородные или духовные факторы. Действительно, демократичный характер раннего русского христианства на уровне идей в большей степени соответствует этим изменениям, чем аскетичный идеал «самоспасения души» византийской ортодоксии и исихазма. Но в данном случае решающее значение все же имело постепенное осознание обществом необходимости консолидации всех социальных, государственных и церковных институтов как един-
277
278
ственно возможного пути спасения и восстановления цивилизации. Определенное развитие и закрепление по результатам деятельности митрополита Кирилла получил и институт «Соборного управления» церковью. В предшествующий период роль соборов в системе церковного управления практически не прослеживается, поскольку известны только два подобных собрания иерархов, в связи с избранием митрополитов Иллариона и Климента Смолятича соответственно в XI и XII веках. С учетом кадровых потерь церкви в период нашествия и поддержки двух наиболее влиятельных князей Юго-Западной и Северо-Восточной Руси обращает на себя внимание отказ митрополита Кирилла от попыток присвоения себе новых властных функций по управлению церковью. При принятии важнейших решений регламентирующих церковное устройство митрополит действует с опорой на практику созыва соборов как высшего церковного законодательного органа. С новым содержанием и под воздействием иных факторов эта практика будет сохраняться весь досинодальный период истории Русской православной церкви.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Пресняков, А.Е. Лекции по русской истории [Текст] / А.Е. Пресняков. - М., 1938.
2. Карташов, А.В. Очерки по истории Русской Церкви [Текст] / А.В. Карташов. -Париж, 1959.
3. Кузьмин, А.Г. Принятие христианства на Руси [Текст] / А.Г. Кузьмин // Вопросы научного атеизма. - М., 1980. - Вып. 25. -С. 21-26.
4. Тихомиров, М.Н. Исторические связи России со славянскими странами и Ви-
зантией [Текст] / М.Н. Тихомиров. - М., 1969.
5. Кузьмин, А.Г. Пути проникновения христианства на Русь [Текст] / А.Г. Кузьмин // Великие духовные пастыри России. - М., 1999. - С. 19-44.
6. Кузьмин, А.Г. Крещение Киевской Руси [Текст] / А.Г. Кузьмин. - М., 2012.
7. Кузьмин, А.Г. Падение Перуна [Текст] / А.Г. Кузьмин. - М., 1988.
8. Артамонов, Г.А. Митрополит киевский Кирилл [Текст] / Г.А. Артамонов // Великие духовные пастыри России. - М., 1999.
9. Голубинский, Е.Е. История Русской церкви [Текст] / Е.Е. Голубинский. - М., 1997.
10. Назаренко, А.В. Митрополии Ярослави-чей во второй половине XI века [Текст] / А.В. Назаренко // Древняя Русь. Вопросы медиевистики., 2007. - № 1 (27). - С. 85103.
11. Карамзин, Н.М. История государства Российского. 2-е изд. [Текст] / Н.М. Карамзин. - М., 1818.
12. Владимирский-Буданов, М.Ф. Хрестоматия по истории русского права. 6-е изд. [Текст] / М.Ф. Владимирский-Буданов. -СПб.; Киев, 1908. - Вып. 1.
13. Греков, Б.Д. Избранные труды [Текст] / Б.Д. Греков. - М., 1960.
14. Тихомиров, М.Н. Древняя Русь [Текст] / М.Н. Тихомиров. - М., 1975.
15. Щапов, Я.Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI-XIV вв. [Текст] / Я.Н. Щапов. - М., 1972.
16. Щапов, Я.Н. Государство и Церковь в Древней Руси X-XIII вв. [Текст] / Я.Н. Щапов. - М., 1989. - С. 86-97.
17. Артамонов, Г.А. Земля и власть в Киевской Руси [Текст] / Г.А. Артамонов: дис. .... канд. ист. наук. - М., 1996.
18. Лаврентьевская летопись [Текст] // Полное собрание русских летописей. - М., 1997.
19. Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. [Текст]. - М., 1976.
20. Бълхова, М.И. Монастыри на Руси как феодальная организация XII, середины XIV в. [Текст] / М.И. Бълхова: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. - М., 1990.
21. Борисов, Н.С. И свеча бы не угасла. [Текст] / Н.С. Борисов. - М., 1990. -С. 144-154.
ЕК
22. Макаров, Н.А. Русь в XIII веке: характер культурных изменений [Текст] / Н.А. Макаров // Русь в XIII веке: древности темного времени. - М., 2003.
23. Чернецов, А.В. К проблеме оценки исторического значения монголо-татарского нашествия как хронологического рубежа [Текст] / А.В. Чернецов // Русь в XIII веке: древности темного времени. - М., 2003.
24. Насонов, А.Н. Монголы и Русь [Текст] /
A.Н. Насонов. - М., 1940.
25. Кучкин, А.В. Русь под игом: как это было? [Текст] /А.В. Кучкин. - М., 1991.
26. Попов, Г.Г. Реконструкция исторической демографии Киевской Руси по «Повести временных лет» [Текст] / Г.Г. Попов // Историко-экономические исследования. -2009. - Т. 10. - № 3.
27. Толочко, П.П. Демография Древнего Киева [Текст] / П.П. Толочко // Наука и жизнь. - 1982. - № 4.
28. Рубрук В. История Монголов. Путешествие в восточные страны [Текст] / В. Ру-брук, И.П. Карпини. - СПб., 1911.
29. Новгородская первая летопись старшего извода // ПСРЛ. - М., 2000.
30. Кузьмин, А.Г. Александр Невский [Текст] / А.Г. Кузьмин // Великие государственные деятели России. - М., 1996.
31. Маландин, В.В. Эволюция институтов Русской православной церкви [Текст] /
B.В. Маландин // В поисках истины ученый и его школа. - М., 2012.
32. Голубинский, Е.Е. Митрополит всея Руси Кирилл III [Текст] / Е.Е. Голубинский. -Сергиев Посад, 1894.
33. Никоновская летопись // ПСРЛ. - М., 2000.
34. Плизгунов, А.И. Отношение русской церкви к антиордынской борьбе в XIII-XV веках (по материалам Краткого собрания ханских ярлыков русским митрополитам) [Текст] / А.И. Плизгунов, А.Л. Хорошкевич // Православие в истории России. Вопросы научного атеизма. - М., 1988. - Вып. 37.
REFERENCES
1. Artamonov G.A., Zemlya i vlast v Kievskoi Rusi, PhD Dissertation in History, Moscow, 1996. (in Russian)
2. Artamonov G.A.,"Mitropolit kievskii Kirill", in: Velikie dukhovnye pastyri Rossii, Moscow, 1999. (in Russian)
3. Blkhova M.I., Monastyri na Rusi kak feodal-naya organizatsiya XII - serediny XIV v.: Extended Abstract of PhD dissertation (History), Moscow, 1990. (in Russian)
4. Borisov N.S., I svecha by ne ugasla.., Moscow, 1990, pp. 144-154. (in Russian)
5. Chernetsov A.V., "K probleme otsenki istoricheskogo znacheniya mongolo-tatar-skogo nashestviya kak khronologiches-kogo rubezha", in: Rus v XIII veke: drev-nosti temnogo vremeni, Moscow, 2003. (in Russian)
6. "Drevnerusskie knyazheskie ustavy XI-XV vv., Moscow, 1976. (in Russian)
7. Golubinsky E.E., Istoriya Russkoi tserkvi, Moscow, 1997. (in Russian)
8. Golubinsky E.E., Mitropolit vseya Rusi KiriU, Sergiev Posad, 1894. (in Russian)
9. Grekov B.D., Izbrannye trudy, Moscow, 1960. (in Russian)
10. Karamzin N.M., Istoriya gosudarstva Rossi-iskogo, 2-e izd., Moscow, 1818. (in Russian)
11. Kartashov A.V., Ocherki po istorii Russkoi Tserkvi, Paris, 1959, T. 1. (in Russian)
12. Kuchkin A.V., Rus pod igom: kak eto bylo?, Moscow, 1991. (in Russian)
13. Kuzmin A.G., "Aleksandr Nevsky", in: Ve-likie gosudarstvennye deyateli Rossii, Moscow, 1996. (in Russian)
14. Kuzmin A.G., "Puti proniknoveniya khris-tianstva na Rus", in: Velikie dukhovnye pastyri Rossii, Moscow, 1999, pp. 19-44. (in Russian)
15. Kuzmin A.G., Kreshchenie Kievskoi Rusi, Moscow, 2012. (in Russian)
16. Kuzmin A.G., Padenie Peruna, Moscow, 1988. (in Russian)
17. Kuzmin A.G., "Prinyatie khristianstva na Rusi", in: Voprosy nauchnogo ateizma, Moscow, 1980, Vyp. 25, pp. 21-26. (in Russian)
18. "Lavrentevskaya letopis", in: Polnoe sobra-nie russkih letopisey, Moscow, 1997. (in Russian)
19. Makarov N.A., "Rus v XIII veke: kharakter kulturnykh izmenenii", in: Rus v XIII veke: drevnosti temnogo vremeni, Moscow, 2003. (in Russian)
20. Malandin V.V., "Evolyutsiya institutov Russ-koi pravoslavnoi tserkvi", in: V poiskakh
279
1ЕК
istiny uchenyi i ego shkola, Moscow, 2012. (in Russian)
21. Nasonov A.N., Mongoly i Rus, Moscow, 1940. (in Russian)
22. Nazarenko A.V., Mitropolii Yaroslavichei vo vtoroi polovine XI veka, Drevnyaya Rus. Vo-prosy medievistiki, 2007, No. 1 (27), pp. 85103. (in Russian)
23. "Nikonovskaya letopis", in: PSRL, Moscow, 2000. (in Russian)
24. "Novgorodskaya pervaya letopis starshego izvoda", in: PSRL, Moscow, 2000. (in Russian)
25. Plizgunov A.I., Khoroshkevich A.L., "Ot-noshenie russkoi tserkvi k antiordynskoi borbe v XIII-XV vekakh (po materialam Kratkogo sobraniya khanskikh yarlykov russkim mitropolitam)", in: Pravoslavie v is-torii Rossii. Voprosy nauchnogo ateizma, Moscow, 1988, Vyp. 37. (in Russian)
26. Popov G.G., Rekonstruktsiya istoricheskoi demografii Kievskoi Rusi po "Povesti vre-mennykh let", Istoriko-ekonomicheskie
issledovaniya, 2009, T. 10, No. 3. (in Russian)
27. Presnyakov A.E., Lektsii po russkoi istorii, Moscow, 1938, T. 1. (in Russian)
28. Rubruk Vilgelm, Karpini Ioann Plano, Isto-riya Mongolov. Puteshestvie v vostochnye strany, St-Petersburg, 1911. (in Russian)
29. Shchapov Ya.N., Gosudarstvo i Tserkov v Drevnei Rusi X-XIII vv., Moscow, 1989, pp. 86-97. (in Russian)
30. Shchapov Ya.N., Knyazheskie ustavy i tserkov v Drevnei RusiXI-XIVvv., Moscow, 1972. (in Russian)
31. Tikhomirov M.N., Drevnyaya Rus, Moscow, 1975. (in Russian)
32. Tikhomirov M.N., Istoricheskie svyazi Rossii so slavyanskimi stranami i Vizantiei, Moscow, 1969. (in Russian)
33. Tolochko P.P., Demografiya Drevnego Kie-va, Nauka i zhizn, 1982, No. 4. (in Russian)
34. Vladimirskii-Budanov M.F., Khrestomatiya po istorii russkogo prava, 6-e izd., St-Peters-burg, Kiev, 1908, Vyp. 1. (in Russian)
Артамонов Герман Анатольевич, кандидат исторических наук, доцент, директор Учебно-научного центра актуальных проблем исторической науки и образования, Московский педагогический государственный университет, ga.artamonov@mpgu.edu Artamonov G.A., PhD in History, Associate Professor, Acting Director of the Research Center of Actual Problems of Historical Science and Education, Moscow State Pedagogical University, ga.artamonov@mpgu.edu
280
