CC BY
29
Раздел 5
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
Редакторы раздела:
СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ БОРТНИКОВ - доктор культурологии, профессор Алтайской государственной академии культуры и искусств (г. Барнаул)
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА ПЕРВУШИНА - кандидат культурологии, доцент, проректор по научной работе АлтГАКИ (г. Барнаул)
УДК 008
Leonov IV. SOME ASPECTS OF THE LOGIC OF EVOLUTION OF SCIENTIFIC KNOWLEDGE ABOUT BASIC «REGULARITIES» OF MACRO-HISTORY. This article is devoted to the studying of the underlying factors and patterns, which are the basis of fixing and recognition of «core» processes in macro-history. In the work the meaning of the term «macro-history» is given, there is a characteristic of macro-history research, is examined the main role of the «regularities» in the new knowledge genesis and forming of the complete macro-historical «pictures».
Key words: macro-history, historical reality, noogenesis, knowledge, adaptation, «regularity», gestalt.
И.В. Леонов, канд. культурологии, докторант РГПУ им. А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург,
E-mail: [email protected]
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ЛОГИКИ РАЗВИТИЯ НАУЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О БАЗИСНЫХ «РЕГУЛЯРНОСТЯХ» МАКРОИСТОРИИ
Настоящая статья посвящена изучению глубинных факторов и закономерностей, лежащих в основе фиксации и распознавания «стержневых» процессов макроистории. В работе раскрывается смысловое значение термина «макроистория», дается характеристика макроисторических исследований, рассматривается определяющая роль «регулярностей» в рождении нового знания и формировании целостных «картин» макроистории.
Ключевые слова: макроистория, историческая реальность, ноогенез, знание, адаптация, «регулярность», гештальт.
Рассмотрение заявленной темы необходимо начать с общей характеристики «проблемного поля», в рамках которого возникает вопрос изучения развития знания об основных «регулярностях» макроистории. Осуществляя знакомство с отмеченной проблематикой, в первую очередь, следует остановиться на анализе смыслового содержания термина «макроистория», а также на описании концепций, относящихся к сфере макроисторических исследований. Далее в контексте теорий раскрывающих суть процесса рождения нового знания, необходимо обозначить проблему существования основных «регулярностей» макроистории и в итоге сфокусироваться на глубинных основаниях их избирательной фиксации субъектом.
Итак, термин «макроистория» применяется для обозначения максимально широкого охвата исторической реальности, включая ее концептуальное осмысление. Данный уровень предполагает преодоление исторической феноменологии с ее четкими хроноструктурными последовательностями и выход на грани философского постижения сущности и предназначения истории.
Следует отметить, что, помимо употребления собственно термина «макроистория», существует достаточно большой синонимический ряд научных терминов и формулировок, отражающих указанное смысловое значение. К таковым относятся: «культурно-исторический процесс», «мировая история», «история культур и цивилизаций», «история мировой культуры», «макродинамика культуры», «история миросистем», «метаистория», «универсальная история» и многие другие. Все названные определения являются вполне состоятельными, и их параллельное использование в научном обиходе носит распространенный характер. Соответственно, применение термина «макроистория»
отражает скорее характер «вкусовых» предпочтений тех или иных авторов и, разумеется, не снимает проблему выбора четкой и общепринятой дефиниции для обозначения рассматриваемого масштаба осмысления культурно-исторической реальности.
К настоящему времени научные концепции, в которых затрагивается макроисторическая проблематика, представляют целую исследовательскую область. Названная область представлена междисциплинарной группой теорий, претендующих на предельное понимание сущности и специфики культурно-исторического процесса, включая его осмысление на самом универсальном уровне. Среди авторов, внесших весомый вклад в развитие макроисторической проблематики, уместно упомянуть Дж. Вико, И.-И. Винкельмана, Ж.-А. Кондорсе, И.-Г Гердера, Гегеля, Сен-Симона, О. Конта, Г. Спенсера, К. Маркса, В.И. Ленина, О. Шпенглера, Ф. Ницше, Х. Ортега-и-Гассета, Н.А. Бердяева, Л. Февра, Ф. Броделя, П.А. Сорокина, Л. Уайта, А. Кре-бера, Л.Н. Гумилева, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачева, М.С. Кагана, И. Валлерстайна и многих других.
Сравнительное изучение указанных концепций показывает, что в процессе создания целостных «картин» макроисторичес-кой реальности авторы применяют различные основания для определения «стержневых» процессов, лежащих в основе хода истории. Такими основаниями могут выступать: астрономические и климатические циклы (большинство мифологических и религиозных трактовок макроистории); последовательности этапов культурного роста и периодов варварства (Дж. Вико, Н.А. Бердяев); изменения ориентации культуры на античные ценности (И.-И. Винкельман); ступени прогрессивного развития человечества (И.-Г. Гердер, Ж.А. Кондорсе); жизненные циклы отдельных «организмов» культуры (О. Шпенглер); макроэкономи-
ческие процессы (К. Маркс, В.И. Ленин, Н.Д. Кондратьев); циклы солнечной активности (А.Л. Чижевский); стадии развития этносов (Л.Н. Гумилев); этапы движения человечества к духовному единению (К. Ясперс); изменения баланса материального и духовного начала в картинах мира (П.А. Сорокин); «траектории» развития локальных цивилизаций посредством диалога с Логосом (А. Тойнби); изменения количества энергии, добываемой на душу населения в год (Л. Уайт); «взрывные» трансформации семиотического ядра культуры (Ю.М. Лотман) и многие другие факторы, включая их системные сочетания. Отмеченный плюрализм в понимании процессов, которые наподобие «лакмусовой бумаги» проявляют логику реализации макроистории, выражен в наличии множества состоятельных и нередко противоречащих друг другу теорий, которые, так или иначе, находят свое обоснование на конкретно-историческом материале.
Данное сосуществование различных способов интерпретации процессов, лежащих в основе хода макроистории, рождает ряд актуальных для изучения вопросов, а именно:
• какова роль «стержневых» процессов в формировании целостных представлений о макроистории?
• в чем скрыты глубинные причины выбора тех или иных «пульсаций» истории?
• что определяет смену акцентов в их фиксации?
• какие ноогенетические тенденции существуют в развитии научных представлений о базисных процессах макроистории?
Первый вопрос, касающийся установления роли «стержневых» процессов в формировании целостных макроисторичес-ких «картин», находит свое теоретико-методологическое обоснование в контексте фундаментальных исследований, относящихся к предметной сфере философии науки и когнитивной психологии. Наибольший интерес в данной области представляют работы К. Поппера, Т. Куна, Ф. Капры, Ж. Пиаже и К.-Г. Юнга, направленные на раскрытие различных аспектов генезиса знания. Лейтмотивом концепций отмеченных философов и ученых является тезис, согласно которому знание представляет собой один из частных компонентов процесса адаптации субъекта к объективной реальности. Данный тезис позволяет поставить генезис знания в некоторую зависимость от сущностных характеристик адаптивного процесса в целом.
В первую очередь, суть адаптации выражена в направленности организмов на синхронизацию собственных жизненных «ритмов» с «ритмами» окружающей среды. Следует отметить, что данное качество распространяется не только на человека, поскольку стремление к синхронизации с вмещающей реальностью представляет источник адаптивной активности всех форм жизни. Характеризуя данную активность, в конечном счете обеспечивающую самосохранение живых систем, американский философ Ф. Капра отмечает, что в основе их жизнедеятельности заложен «когнитивный» фактор. В данном контексте необходимо подчеркнуть, что термин «когнитивный» используется в трактовке автора в достаточно широком смысле и применяется для обозначения процесса взаимодействия организма с окружающей средой [1, с. 288; 307]. Так, адаптируясь к среде и тем самым оказываясь в рамках определенной «когнитивной сферы», основные параметры которой, по мнению Ф. Капры, определяет диапазон «... взаимодействий с окружающей средой, которые может осуществлять живая система ...» [1, с. 290], последняя получает, условно говоря, некоторые «знания», которые позволяют ей самосохраняться и воспроизводиться. Однако, несмотря на то, что когнитивный процесс характерен для всех форм жизни, способы получения, сохранения и трансляции «знания» у разных организмов существенно отличаются, начиная от генетических мутаций и заканчивая высшей нервной деятельностью и интеллектуальными операциями.
Основу процесса рождения нового «знания» составляют «проблемные ситуации», с которыми сталкиваются живые системы. Сутью отмеченных ситуаций является кризис адаптивного равновесия, выраженный в десинхронизации «ритмов» среды и организма вследствие каких-либо изменений. Названные обстоятельства вынуждают различные формы жизни преодолевать возникающие трудности посредством «нащупывания» адекватных «ответов» на «вызовы» среды. Данный процесс носит открытый характер, сопровождается переменным числом неудачных попыток и включает несколько сценариев развития, а именно: деградацию организма, его гибель, коэволюцию со средой и совершенствование. Характеризуя отмеченную способность
живых систем искать методом проб и ошибок «ответы» на «вызовы» реальности, К. Поппер отмечает, что данный метод «... применяется не только Эйнштейном, но - более догматически - даже амебой. Различие заключается не столько в пробах, сколько в критическом и конструктивном отношении к ошибкам ...» [2, с. 269].
Следствием поиска решений и преодоления проблем, возникающих в ходе адаптациогенеза, являются изменения «адаптивного инструментария», которым обладают организмы. Это могут быть изменения механизмов адаптации двух видов - наследственных, включая «полезные» мутации генотипа и появление безусловных рефлексов; и ненаследственных, включая компоненты, формирующиеся на основании опыта, начиная от условных рефлексов и приобретенных форм поведения, заканчивая усложнением интеллектуальной деятельности и совершенствованием культуры. Отмеченное обстоятельство является основанием для следующего вывода - процесс рождения и развития знания носит обусловленный характер и в значительной степени определяется природой адаптивного процесса. Так, сопоставляя различные виды приспособительных реакций организмов, К. Поппер фактически констатирует их функциональное тождество, отмечая, что «Пробные решения, которые животные и растения включают в свою анатомию и свое поведение, являются биологическими аналогиями теорий и наоборот: теория соответствует эндосоматическим органам и их способу функционирования <...>. Так же как и теории, органы и их функции являются временными приспособлениями к миру, в котором мы живем» [2, с. 486].
Синхронизируя «ритмику» своего существования с «ритмикой» средового фактора при помощи адаптации, субъект, в первую очередь, ориентирован на поиск различных «повторов», включая возможность их фиксации, ретроспективного видения и, главное, - предвидения. Для обозначения «цепочек повторов», которые способен распознавать субъект, К. Поппер вводит термин «регулярность». Потребность находить «регулярности», по мнению автора, присуща познающему субъекту a priori и является не только основой возникновения знания как такового, но и фактором его верификации, поскольку «. когда некоторые события повторяются в соответствии с некоторыми правилами и регулярностями <...>, наши наблюдения в принципе могут быть проверены каждым человеком» [2, с. 68]. В подобном ключе построена концепция Т. Куна, в которой автор рассматривает «. логическое знание о природе как приобретенное в процессе установления сходства между различными ситуациями ...» [3, с. 245].
Говоря о способности субъекта улавливать «регулярности», важно подчеркнуть, что их суть циклична. Дело в том, что «регулярностями» являются не только буквальные циклы, отражаемые в последовательности «А-А-А-А-А». Буквальный цикл - это всего лишь самый очевидный и простой способ фиксации любых «ритмик». Рассматривая феномен рождения знания, необходимо помнить, что «регулярностями» являются определенные последовательности «повторов», которые могут строиться на различных вариациях, включая переменные роста и снижения
амплитуды «А1-А2-А3-А4-А5»; изменения частоты «А-А—А---------
А-------А»; и градации степени сложности повторов «cАd-vАf-
bАg-cАd-vАf». Главное в определении «регулярностей» для субъекта - это зафиксировать природу «повторов» или некий «алгоритм», лежащий в их основе. Например, логику буквальных «ритмик» последовательности «ночь - день» может уловить даже ребенок, однако для того, чтобы связать феномен появления солнечных пятен с магнитными бурями на Земле, необходимо приложить гораздо большие интеллектуальные усилия. Отсюда можно сделать вывод, согласно которому от степени сложности фиксируемых субъектом «регулярностей» зависит степень сложности интеллектуальной деятельности как таковой.
Итак, способность определять «регулярности» - это основа рождения знания. Фиксируя и распознавая «пульсации» реальности в определенном диапазоне, пространственно-временные параметры которого обусловлены масштабом проблемной ситуации, субъект приступает к созданию «группировок», образуя вокруг тех или иных «регулярностей» интеллектуальные «целостности». Данный процесс, в первую очередь с опорой на труды Ф. Капры и Ж. Пиаже, можно представить как паттернали-зацию различных идей в системное единство, как обрастание «регулярности» частными компонентами, в завершении которо-
го формируется целостная картина, отражающая определенный вариант решения проблемы.
В контексте рассмотренного теоретико-методологического синтеза проблема определения стержневых процессов или основных «регулярностей» в познании макроистории приобретает особый статус. В частности, от выбора той или иной базисной «регулярности» - узлового элемента любого макроисторичес-кого конструкта - зависит построение модели, иллюстрирующей основные траектории истории, понимание смысловой составляющей макроисторического процесса, а также выражение «отношения» со стороны субъекта к исторической реальности, включая аксиологическую, этическую, эстетическую и психоэмоциональную составляющую.
Далее следует рассмотреть вопрос выявления глубинных причин, лежащих в основе выбора тех или иных «пульсаций» макроистории. Анализ отмеченных причин позволяет разделить их на две группы: «внешние», связанные со спецификой исторической реальности как таковой, и «внутренние», рожденные особенностями восприятия, мышления и познавательного процесса в целом.
Говоря о «внешнем» факторе, необходимо подчеркнуть, что макроисторическая реальность представляет собой сложную и изменчивую среду, а потенциал ее конкретно-исторических проявлений и тенденций, которые способен фиксировать исследователь, фактически безграничен. Данное обстоятельство позволяет констатировать высокую степень влияния исторической реальности на развитие ее научных трактовок, поскольку последняя, по мнению П.К. Гречко, «... индуцирует их своей эволюционной диспозиционностью, своей открытостью различным познавательным перспективам и трактовкам, своей удивительной податливостью, пластичностью и многомерностью» [4, с. 71]. Соответственно, многообразные формы и изменения исторической реальности формируют определенный исследовательский простор для фиксации стержневых процессов, лежащих в ее основе.
Рассматривая роль «внутренних» факторов, следует отметить, что в определении субъектом макроисторических «регулярностей» («ритмов», «сходств», «повторов») существует некоторая логика, выраженная в существовании различных нооге-нетических тенденций и закономерностей.
Во-первых, особую роль в выявлении «регулярностей» приобретает специфика органов восприятия человека, который фиксирует только те «регулярности», которые способен воспринимать непосредственно (например, смену дня и ночи, круговорот времен года, рождение и смерть, погодные явления, эпидемии, риски и т. п.). Однако, по мере усложнения знания и создания «искусственных дополнений» к органам восприятия спектр «регулярностей» может расширяться, например, включая: фактор циклического воздействия солнечной активности на характер некоторых исторических событий; зависимость «ритмики» истории от «ударов» космической энергии по планете Земля; аналогии, позволяющие интерпретировать исторический процесс на основании синергетических открытий в области термодинамики и так далее.
Во-вторых, распознавание «регулярностей», лежащих в основе культурно-исторического процесса, опирается на целостность восприятия и его упорядоченность, и, соответственно, на принципы гештальта - в частности, на принцип «близости», «схожести», «целостности», «замкнутости», «смежности», «общей зоны». В результате их действия субъект создает различные «исследовательские призмы», позволяющие ему улавливать те или иные виды «регулярностей». Процесс создания отмеченных гештальтов затрагивает сущностные механизмы восприятия, сопровождает человека на протяжении всего познавательного процесса и осуществляется перманентно, в некоторых случаях не требуя от субъекта больших интеллектуальных усилий.
В-третьих, существование гештальтов на уровне восприятия позволяет некоторым исследователям фиксировать их аналогии на уровне работы мышления и интеллектуальной деятельности в целом. В частности, Ж. Пиаже, рассматривая генезис интеллекта, отмечает способность субъекта создавать «операциональные группировки», и, соответственно, применять данные «целостности» для поддержания адаптивного равновесия. Кроме того, Т. Кун, расширяя значение термина «гештальт», условно обозначает им не только особенности восприятия, но и созданные субъектом «образцы», позволяющие ему усматривать «аналогии» и «сходства» в решении задач различного по-
рядка. Масштаб отмеченных «образцов» варьируется автором достаточно широко, начиная с «образцов», применяемых для решения задач частного характера, и заканчивая «гештальтами», лежащими в основании отдельных парадигм [3, с. 152; 243-244]. В отмеченном исследовательском ракурсе «интеллектуальные группировки», созданные на основании фиксации той или иной «регулярности», предстают как самостоятельный исследовательский гештальт, и в случае обнаружения некоторых сходств между различными познавательными ситуациями субъект склонен переносить отмеченный гештальт с одной ситуации на другую. Например, использовать готовые «операциональные группировки» или гештальты, позволяющие распознавать циклы в случае обнаружения элементов повторов, или применять «целостности», направленные на выявление прогрессивного развития в случае фиксации качественных изменений и т.п.
В-четвертых, высокую роль в распознавании «сходств» имеет степень непосредственного влияния различных элементов макроисторической реальности на субъекта. Данный фактор вполне сопоставим с правилом «близости» в гештальтпсихоло-гии. Дело в том, что субъект склонен обращать внимание, в первую очередь, на наиболее очевидные «раздражители» среды, либо на те, которые напрямую затрагивают жизненно важные элементы вмещающей реальности. В результате с течением времени акценты в определении базисных «регулярностей» могут смещаться и варьироваться на основании доминанты природно-климатических, экономических, политических, социальных, общекультурных и прочих процессов.
В-пятых, масштаб «регулярности» должен иметь оптимальное соответствие масштабам «проблемной ситуации». Как уже отмечалось выше, макроисторическая реальность характеризуется феноменологическим многообразием своих проявлений. Соприкасаясь с ней, субъект фиксирует целый спектр процессов различной степени сложности и значимости. Данная ситуация ставит перед ним задачу выявления процессов, «ритмика» которых оказывает решающее значение на познаваемую реальность, подчиняя «пульсации» частного характера. Например, для ранних номадических и земледельческих культур основной «ритмикой», лежащей в основе исторической реальности, являлся годовой природно-климатический цикл; для инновационных культур данную ритмику олицетворяет череда промышленных революций с последующим качественным ростом и т.п. Соответственно, масштаб макроисторических «регулярностей» должен затрагивать оперирование целыми эпохами, жизненными траекториями культур, цивилизаций, этносов, государств, включая выявление общей логики и анализ основных стадий их развития.
Шестой аспект логики определения «регулярностей» заключается в том, что субъект, руководствуясь принципом «простоты» и «симметрии», первоначально фиксирует «повторы» и «сходства», ритмика которых содержит как можно меньше переменных и «фонового шума». Например, субъект предпочтет последовательность «А-А-А-А-А» по сравнению с «АЬ-Ас-АЬ-Ас-АЬ» и обратится ко второму случаю, только когда первый окажется непригодным. Говоря по другому, самой простой и предпочтительной является та «регулярность», фиксация которой требует минимальных затрат интеллектуальной энергии. Отсюда вытекает седьмой аспект логики определения макроистори-ческих «регулярностей» - процесс усложнения и создания новых «регулярностей» основан на невозможности использовать их более простые формы.
И, наконец, в-восьмых, «переключения» с одной «регулярности» на другую сопровождаются реанимацией всего спектра существующих «регулярностей», зафиксированных субъектом в ходе прошлых решений «проблемы». Данное явление, выраженное в одновременном соприсутствии различных познавательных практик, является неотъемлемым признаком научных революций в трактовке Т. Куна. Так, в отмеченные периоды перед исследователем встает задача смены «гештальта» посредством выбора из уже существующих, либо путем создания нового, который позволит преодолеть познавательные несоответствия, служащие причиной возникновения названных революций.
Представленный перечень аспектов логики определения макроисторических «регулярностей», вероятнее всего, не является исчерпывающим и нуждается в дальнейшей научной разработке и конкретизации, однако названного вполне достаточно, чтобы зафиксировать преобладающие ноогенетические тенденции, составляющие ее содержание.
Переходя к рассмотрению вопроса, суть которого сводится к установлению причин, определяющих смену исследовательских акцентов в фиксации «регулярностей», следует отметить, что его решение зависит от нескольких факторов. В первую очередь, необходимо указать на особую роль ситуаций, содержанием которых является возникающее несоответствие той или иной «регулярности» преобладающим «ритмам» среды. Подобное несоответствие может возникнуть, например, вследствие: экологических изменений природного и антропогенного характера; расширения или сужения географического ареала обитания субъекта; изменения и усложнения преобладающих форм его деятельности; появления различных инноваций в культуре; развития политической и социальной сферы; в случае смены духовных императивов культуры и так далее. Названные обстоятельства, олицетворяющие собой качественные изменения исторической реальности, ведут к кризису познавательных способностей субъекта и вынуждают его к поиску новых способов ее интерпретации. Результатами данных поисков является смена акцентов в определении жизненноважных и значимых для субъекта процессов, и, соответственно, отражающих их «регулярностей». Вследствие подобного рода «переключений» изменяется степень значимости различных «регулярностей», которые из «базисных» переходят в разряд второстепенных и наоборот. Кроме того, отмеченные ноогенетические несоответствия представляют собой почву для фиксации новых «ритмик», определяющих логику макроисторической реальности.
Также на вопрос выбора тех или иных «регулярностей» в трактовках макроистории влияют традиции, духовные и ментальные основы культуры, идеологические и политические конъюнктуры, парадигмальный фактор, различные тенденции «научной моды», и даже «вкусовые» предпочтения исследователей, истоки которых могут скрываться в периоде раннего детства.
Последним вопросом, который необходимо проанализировать в контексте данной статьи, является вопрос установления ноогенетических тенденций, существующих в развитии научных представлений о «стержневых» процессах макроистории. Исходя из ограничений формата статьи, представляется уместным обозначить наиболее общие, парадигмальные направления развития данной проблематики в контексте научной мысли XVII - XXI вв.
Итак, к периоду складывания научной картины мира (XV -
XVII вв.) в европейской исторической мысли господствовали циклические представления о базисных «регулярностях» макроистории, сформировавшиеся еще в древний период, на уровне коллективных представлений о круговороте природных явлений. Разумеется, фиксируемые исследователями событийные последовательности, как правило, политического характера, не отражали ярко выраженных циклических тенденций истории, однако в трактовках ее макродинамики авторы склонялись к констатации идеи всеобщего циклизма. Данную тенденцию прекрасно иллюстрирует «История Флоренции» Н. Макьявелли.
Однако, на фоне качественных изменений культуры отмеченного периода, обозначился ряд новых процессов имеющих антропогенное происхождение и оказывающих определяющее влияние на специфику исторической реальности. В результате в макроисторических исследованиях происходит «переключение» на отмеченные антропогенные «регулярности», сопровождаемое постепенным отказом от идей циклизма и принятием концепции прогрессивного развития человечества, ставшей основой макроисторических концепций, созданных в контексте классической парадигмы додисциплинарного периода (XVII -
XVIII вв.) Так, в теориях Дж. Вико и И.-И. Винкельмана еще сохраняется идея мета- циклов, в рамках которых происходит совершенствование, соответственно, человечества и искусства, сменяемое периодами упадков и варварства. Однако, в теориях И.-Г. Гердера и Ж.-А. Кондорсе наблюдается абсолютно четкая тенденция к фиксации антропогенных «регулярностей», отражающих прогресс культуры в контексте линейной модели истории.
В контексте классической парадигмы дисциплинарного периода данные тенденции только усиливались, получив естественнонаучное обоснование в теории Ч. Дарвина и воплотившись в позитивизме и эволюционизме - господствующих теориях культурно-исторического процесса в XIX веке. В данный период макроисторические «регулярности», определяемые исследователями в качестве базисных, по-прежнему фиксируют раз-
личные «пульсации» роста культуры. Однако, на фоне усложнения последней и дифференциации знания, в отмеченных исследованиях намечается тенденция ухода от просветительского романтизма в трактовке прогресса в сторону кропотливого поиска логики развертывания глубинных процессов, определяющих ход макроистории. В итоге XIX век рождает целый спектр «регулярностей», отражающих: этапы совершенствования разума и форм мышления (Сен-Симон, О. Конт); «ритмы» промышленных революций и последовательности общественно-экономических формаций (К. Маркс); моменты прогрессивного развития различных элементов культуры путем перехода от простого к сложному через ряд дифференцирований (Г. Спенсер); эволюционный процесс жизни различных народов, организмов культуры и цивилизаций (Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев) и другие.
В конце XIX - первые десятилетия XX века, в эпоху начавшегося кризиса западноевропейской культуры, одним из симптомов которого стал кризис классического знания, в определении стержневых процессов макроистории происходит частичный отказ от идеи прогресса. Под давлением кризисной реальности ученые были вынуждены фиксировать «регулярности», сочетающие в себе моменты прогрессивного роста с периодами упадков (Н.А. Бердяев) и даже допускающие апокалипсические сценарии истории (Е.Н. Трубецкой), либо вовсе отрицающие идею прогресса как такового (Ф. Ницше). Под давлением названных тенденций в макроисторических теориях сохранявших идеи прогресса акцент на совершенствование разума, науки и техники дополнился фиксациями «ритмов», лежащих в основе развития этического начала (А. Швейцер, С.Л. Франк). Кроме того, в исследованиях отмеченного периода происходит реанимация «регулярностей», основанных на природно-климатических (А.Л. Чижевский), биологических (О. Шпенглер) и экономических циклах (Н.Д. Кондратьев).
В период господства неклассичекой научной парадигмы (сер. XX - 70-е гг. XX в.), направленной на преодоление кризиса отраслевого знания, первостепенной задачей стал поиск законов, лежащих в основе функционирования «целостностей». На этом фоне в области макроисторической проблематики обозначилось стремление авторов к системному охвату предмета исследования с целью выявления четких алгоритмов, лежащих в основе культурно-исторического процесса. В результате мак-роисторические теории обогатились довольно сложными трактовками «регулярностей» истории, основанными на сочетаниях процессов различной природы и степени значимости. Наиболее яркими примерами отмеченных трактовок являются: представления Л. Февра о познании истории в ее социальном единстве; разработанный М. Блоком сравнительно-типологический метод изучения тотальной истории в контексте производственных, социальных, экономических, психологических и других структур; многомерное изучение глубинных тенденций истории, предпринятое Ф. Броделем; теория вариативной динамики суперсистем культуры П.А. Сорокина; концепция развития «культурных моделей» А. Кребера и многие другие. В данном контексте необходимо отметить, что «регулярности», созданные в предшествующие периоды развития науки, с переменным успехом сохраняют свое значение и в последующее время и вполне могут быть снова востребованы в случае соответствия основным тенденциям развития знания, например, как в случае с реанимацией циклических представлений об истории в контексте кризисов и упадков культуры.
В период доминанты постнеклассической научной парадигмы (70-е гг. XX - нач. XXI вв.), исследовательский акцент, направленный на выявление алгоритмов функционирования системных объектов, обогатился параметрами высокой степени их неравновесности и сложности, основанной на диалектике упорядоченных и хаотичных состояний. В контексте отмеченной парадигмы макроисторическая проблематика получила отражение в синергетических трактовках «регулярностей», лежащих в основе: процесса поочередного доминирования миросистем (И. Валлерстайн); развития культуры посредством эндо-экзоген-ных переходов (А.П. Назаретян); динамики культур, реализующих различные деятельностные основания (М.С. Каган); процесса появления и отмирания надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (В.С. Степин); поочередной иерар-хизации и деирархизации «идейного аттрактора» культуры (В.П. Бранский и С.Д. Пожарский); эволюции норм и стандартов
деятельности (А.Я. Флиер); борьбы Свободы против всех форм порабощения (К.М. Кантор) и так далее.
Таким образом, обозначенная парадигмальная модель развития научных представлений о базисных «регулярностях» макроистории позволяет отслеживать действие логики, отдельные аспекты которой были раскрыты в настоящей статье.
Подводя итог изложению материала, следует особо подчеркнуть, что рассмотренные выше ноогенетическе тенденции нуждаются в дальнейшем изучении и конкретизации, поскольку позволяют пролить свет на многие процессы, участвующие в формировании «целостных» макроисторических концепций.
Библиографический список
1. Капра, Ф. Паутина жизни. Новое научное понимание живых систем: пер. с англ. / под ред. В.Г. Трилиса. - М., 2002.
2. Поппер, К. Логика и рост научного знания. Избранные работы: пер. с англ. / сост., общ. ред. и вступ. статья В.Н. Садовского. -
М., 1983.
3. Кун, Т. Структура научных революций: пер. с англ. / сост. В.Ю. Кузнецов. - М., 2003.
4. Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы / под общ. ред. П.К. Гречко, Е.М. Курмелевой. - М., 2009.
Bibliography
1. Kapra, F. Pautina zhizni. Novoe nauchnoe ponimanie zhivihkh sistem: per. s angl. / pod red. V.G. Trilisa. - M., 2002.
2. Popper, K. Logika i rost nauchnogo znaniya. Izbrannihe rabotih: per. s angl. / sost., obth. red. i vstup. statjya V.N. Sadovskogo. - M., 1983.
3. Kun, T. Struktura nauchnihkh revolyuciyj: per. s angl. / sost. V.Yu. Kuznecov. - M., 2003.
4. Socialjnoe: istoki, strukturnihe profili, sovremennihe vihzovih / pod obth. red. P.K. Grechko, E.M. Kurmelevoyj. - M., 2009.
Статья поступила в редакцию 20.07.13
УДК 177.1
Geyko E. V. RELIGIOUS AND PHILOSOPHICAL NOTIONS OF HONOR. The article describes the spiritual component of the concept of «honor», identified its relationship with national character, considered the moral content of the military ideal, some views on the «resistance to evil by force», completed questionnaires to study the influence of belonging to the Church of the social daily life.
Key words: honor, spiritual autonomy, national character, resistance to evil by force, non-resistance to evil, socialization of the individual.
Е.В. Гейко, аспирантка АлтГПА, г. Барнаул, E-mail: [email protected]
РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ КОМПОНЕНТЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЧЕСТИ
В работе описана духовная составляющая понятия «честь», выявлены ее взаимосвязи с особенностями национального характера, рассмотрены нравственное содержание воинского идеала, некоторые точки зрения на «сопротивление злу силой», проведено анкетирование для исследования отражения принадлежности к церкви на социальную повседневную жизнь человека.
Ключевые слова: честь, духовная автономия, национальный характер, сопротивление злу силой, непротивление злу насилию, социализация личности.
В современных условиях всему многонациональному народу России нужна своя, прогрессивная, обеспечивающая высокую социальную и общественную активность, идеология. В её основе должны лежать ценности, проверенные тысячелетней историей развития государства Российского и его общества. Понятие «чести» является таковым.
Честь, как одна из доминант личности, в первую очередь, предопределена духовной составляющей. Это вечный и неизменный фактор жизни и развития человека и общества в целом. Именно духовная составляющая личности отражается на социальном поведении человека. О взаимоотношении нравственного и социального в жизни человека размышляли русские философы конца XIX - начало ХХ веков. «Нравственная жизнь переплетается с жизнью социальной, и нравственный опыт человека имеет социальное значение. Но нравственный первофено-мен совсем не социального происхождения. Нравственный акт есть, прежде всего, акт духовный и нравственный первофено-мен духовного происхождения» [1, с. 187].
И.А. Ильин пишет о нравственном стрежне человека, вводя термин «духовная автономия»: «В душе воина должны жить могучие, непреступные грани, отделяющие обязательное от запретного, и эти грани не могут поддерживаться одною механическою дисциплиною: здесь необходима духовная автономия, осмысливающая дисциплину началами веры, преданности, совести и чести, так чтобы воин понимал, почему врага в сражении и бунтовщика при восстании должно убить, а частное имущество его семьи оставить неприкосновенным, и почему искусная контрразведка во вражьем стане есть проявление доблести, а интрига в полку и в общественной жизни - проявление низости» [2, с. 255]. Итак, философ измеряет дисциплину категориями веры, преданности и чести. Воину, преданному сво-
ему Отечеству, приходилось преодолевать и компромисс, как поступить в условиях бедствия или войны, когда решение принималось быстро и было обязательно к исполнению. Доминирующими в этом вновь были религиозное чувство и духовное наполнение.
В России духовный поиск человека связан с особенностями национального характера. А.Н. Мельников приходит к выводу, что критический анализ отражения национальной жизни в религиозном сознании показывает, что религиозное сознание не в силах выразить стремление одного народа стать спасителем мира, также, как претензии одного государства на божественность и власть над другими народами и государствами. Пути национального самовыражения и религиозного сознания неизбежно расходятся, то национальное самосознание стремится подчинить себе религиозную веру или передать ей национальную ограниченность [3, с. 37]. Поэтому в жизни людей наряду с христианскими обычаями оставались и языческие обряды и, традиции, которые будучи прямо противоположными, должны были вытеснить друг друга, однако, тесно переплелись. С течением времени религиозный компонент стал явно преобладать над мифологическим, объяснить это можно соборностью, терпением, пассивной подчиненностью власти - национальными общими чертами русского народа.
Обратимся к работе Н.А. Бердяева: «В России в силу ее религиозного характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не может раскрыться в форме гуманизма, т.е. безрелигиозно» [4, с. 31]. Далее он продолжает свою мысль: «В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не от
