CC BY
6
Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023.
№ 75. С. 313-318.
Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2023. 75. pp. 313-318.
Научная статья УДК 167.7
doi: 10.17223/1998863Х/75/27
НЕКОНВЕНЦИОНАЛЬНОЕ СОГЛАСИЕ: КАК МЫ ВСЕ ЕЩЕ МЫСЛИМ ВМЕСТЕ
Тарас Александрович Вархотов
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва, Россия,
varkhotov@gmail. com
Аннотация. Концепции пост-нормальной науки и пост-истины рассматриваются как средства ассимиляции науки институтами либеральной демократии и, шире, как симптомы кризиса оснований общественного согласия. Отмечается, что одной из фактически действующих неконвенциональных предпосылок согласия выступает устройство воображения, наиболее ясно раскрывающееся в мысленных экспериментах. Предметом априорного согласия выступают предельные представления - предъявляемые в мысленных экспериментах и сходных с ними процедурах способы работы воображения, проводящие границу между представимым и непредставимым. В результате мысленные эксперименты оказываются средством исследования границ и предельных форм представимости, которые и служат основанием социального согласия в сфере знания.
Ключевые слова: методологи науки, мысленный эксперимент, пост-истина, постнормальная наука, социальное согласие
Благодарности: исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 23-28-00804, https://rscf.ru/project/23-28-00804/
Для цитирования: Вархотов Т.А. Неконвенциональное согласие: как мы все еще мыслим вместе // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023. № 75. С. 313-318. doi: 10.17223/1998863Х/75/27
Original article
NON-CONVENTIONAL CONSENT: HOW WE STILL KEEP THINKING TOGETHER
Taras A. Varkhotov
Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russian Federationa, varkhotov@gmail.com
Abstract. In the article, the concepts of post-normal science and post-truth are considered as a means of assimilation of science by the institutions of liberal democracy and, more broadly, as symptoms of a crisis in the foundations of social consensus. The author notes that the recognition of science as a construct based on political will and arbitrariness of expert consent makes inexplicable the reproduction of the integrity of scientific knowledge and its high practical efficiency, which presuppose the existence of factors acting regardless the political will and, thereby, forcing for consent. One of these non-conventional prerequisites for consent is the arrangement of imagination, which is most fully revealed in thought experiments. Since imagination is unobservable and representations generated by it go beyond the boundaries of perceptions, the surprising fact of the success of thought experiments, i.e., their clarity and evidence, testifies to the fundamental unity of the principles of imagination's work - consent in this case can only be a priori, i.e., to be a condition for recognition, not conditioned by it. The subject of a priori consent is ultimate
© Т.А. Вархотов, 2023
images - ways imagination is presented in thought experiments and similar procedures, drawing the line between the imaginable and the unimaginable. Thus, thought experiments turn out to be a means of exploring the boundaries and limiting forms of imaginability, which serve as the basis for social consensus in the field of knowledge. Keywords: methodology of science, thought experiment, post-truth, post-normal science, social consensus
Acknowledgements: The study is supported by the Russian Science Foundation, Project No. 23-28-00804, https://rscf.ru/project/23-28-00804/
For citation: Varkhotov T.A. (2023) Non-conventional consent: how we still keep thinking together. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 75. pp. 313-318. (In Russian). doi: 10.17223/1998863Х/75/27
Начиная примерно со второй половины 1960-х гг. классическое представление о науке как о репрезентативном знании, воспроизводимом квалифицированным и стремящимся к истине сообществом, оказалось дискредитировано. П. Фейерабенд весьма убедительно показал, «в какой мере теория может проникать в наше поведение так, чтобы мы могли «видеть» мир в ее терминах», и отметил, что «до сих пор предела такому проникновению не было найдено» [1. С. 446-447]. Различные варианты конструктивизма поставили под вопрос само различение «знания» и «реальности», указав, что последняя оказывается продуктом социально-технической инфраструктуры, в связи с чем различение между «находить» (открывать, познавать) и «создавать» (творить, конструировать) оказывается крайне неустойчивым или же просто иллюзорным.
Одновременно с эпистемологическими сомнениями в способности науки обеспечить репрезентативное знание о реальности росли подозрения морально-политического толка: не является ли научное сообщество просто еще одной элитой, защищающей с помощью сакрализации научной деятельности и ее результатов свои политические притязания? А если нет и ученые - просто люди, тогда не означает ли это, что, с одной стороны, их научные знания подвержены искажающему влиянию других социальных институтов и их моральные качества всегда (как и у всех) заслуживают подозрения, а с другой стороны, что обычные люди тоже вполне себе ученые и могут требовать себе таких же прав, какими обладает научное сообщество (например, добывать знание и определять его ценность)?
Эти вопросы - справедливости ради, едва ли имеющие однозначные ответы, - создали ужасающий беспорядок в современных дискуссиях о статусе науки и научного знания. Одними из ключевых тем этого беспорядка стали претендующие на диагностику «новой» современной ситуации концепты «пост-нормальной науки» и «пост-истины».
Первый концепт подчеркивает сочетание «фундаментальной неопределенности» реальности и социальной ангажированности науки, ставящее ученых в ситуацию неотвратимости политического участия и, соответственно, моральной ответственности за создаваемые ими «определенности» [2. С. 285]. В свою очередь, С.В. Тихонова в своей статье1 подчеркивает другой аспект «пост-нормальности» - размывание границ между профессиональной
1 Статья С.В. Тихоновой в этом номере журнала.
наукой и массовой аудиторией, которая в условиях изменяющегося способа воспроизводства науки получает ряд существенных для этого воспроизводства функций, некоторые из которых являются новыми - например, это касается краудсорсинговых проектов в духе «гражданской науки» [3]. Одновременно предпринимаются попытки вынести за пределы науки и вполне традиционные функции научного сообщества, такие как определение ценности, релевантности и достоверности результатов научной деятельности.
Сказанное выше подводит нас к ставшему невероятно модным в последние годы концепту «пост-истины», описывающему ситуацию, в которой истина невозможна, а притязание на истину есть политический жест - узурпация права устанавливать правила игры. С. Фуллер называет это «модальной властью» и, ссылаясь на Макиавелли, рисует картину диалектического противостояния «львов» и «лисиц» от института знания, первые из которых отстаивают ту или иную версию эпистемологии, а вторые отстаивают право не следовать ей. В этой ситуации истина невозможна, потому что подлинной целью борьбы являются не знания, а права - право диктовать и право не подчиняться диктату. Это политическая, а не познавательная цель - точнее, последняя полностью замещена первой и рассматривается как не существующая независимо от нее. «Нужно довериться способности людей самостоятельно принимать решения в вопросах истины, позволив им жить с последствиями своих решений даже тогда, когда их суждения оказались ошибочными...» [4. С. 17]
Масштабный вывод науки за пределы профессионального сообщества во второй половине XX в. был связан с растущей медиатизацией и развитием экспертного сообщества. Рост медийной инфраструктуры создал условия для замены реальности медийными репрезентациями и фактически неограниченной манипуляции представлениями массовой аудитории: «.речь идет не только о влиянии медиа на восприятие предмета, но и гораздо более глубокой трансформации: форматируется и восприятие, и сам предмет. Самое важное -существование ряда предметов вне форматирования становится проблематичным: во многих случаях тот смысл, за счет которого «существует» предмет, появляется именно за счет форматирования.» [5. С. 24]. В свою очередь, экспертное сообщество захватило функцию легитимации репрезентаций: эксперты олицетворяют авторитет знания, но решают не научные, а социально-политические задачи - те, которые С. Фуллер приписывает «львам» и «лисицам», меняющимся местами в зависимости от того, находится ли конкретная экспертная группа в локальном большинстве или меньшинстве [6. С. 303-304].
Развернувшаяся с 1990-х гг. (после знаменитого «доклада Бодмера») конвергенция профессиональной науки и неспециализированных аудиторий в рамках политики «общественного участия в науке» [7. Р. 41] способствовала стремительному утолщению прослойки медиатизации научного знания, содержащей различные конвенциональные факты, как правило, получившие удобную для восприятия форму - простые формулировки, количественные данные, визуализации и т.п. При этом инфраструктура, на которой воспроизводятся эти факты, - методы, инструменты, исходные данные и т.д. - отделяется и скрывается, поскольку сложна и непонятна для неспециалистов. Ее изъятие создает идеальные условия для диалектики «львов» и «лис»: с од-
ной стороны, факты выглядят простыми, понятными и универсальными, а с другой стороны, без необходимой им инфраструктуры они уязвимы и легко могут быть «разоблачены». Так воспроизводится миф о «неопределенности» реальности и об отсутствии альтернативы конвенционализму - факт есть то, с чем мы согласны, и мы вправе предоставить или отозвать свое согласие, поскольку фактичность создается согласием, а не наоборот. Как в этой ситуации достигается хоть какое-то согласие и сохранятся определенный уровень целостности знания?
Факты неясны и случайны, консенсус произволен, - до тех пор, пока мы не обращаем внимания на характер участия в воспроизводстве научных представлений воображения - «слепой» функции рассудка, работа которой обеспечивает мышлению предметность [8. С. 54-55]. Значимой в данном контексте является зависимость моделей и практики науки от некоторых специфических представлений, которые удобнее всего назвать предельными.
Дать явное определение предельному представлению затруднительно, однако можно воспользоваться примером: в наиболее доступной форме предельные представления раскрываются в мысленных экспериментах, где воображение замещает перцепцию и вместо факта как результата наблюдения появляется квази-наглядное событие - некоторое возможное представление [9]. Поскольку такое представление по определению является всего лишь возможным, оно приобретает ценность, только когда предъявляет некоторую границу воображения, разделяющую возможные (представимые) и невозможные (непредставимые) факты.
Важной особенностью мысленных экспериментов является их конвенци-ональность: они вскрывают необходимые условия представления тех или иных предметов [10]. Мысленный эксперимент, в отличие от лабораторного, попросту не мог бы стать предметом обсуждения, если бы не обладал ясностью и значимостью до того, как это обсуждение начнется - это согласие не как результат, а как предпосылка, т.е. перед нами основание социального согласия, которое обнаруживается в устройстве воображения, в предельных представлениях, маркирующих границы наших возможностей представлять, опредмечивать, т.е. понимать. Таким образом, мысленные эксперименты оказываются своего рода свидетельством в пользу наличия неконвенционального общественного согласия в сфере знания - они вскрывают универсальные способы представления, эффективные сценарии конструирования предметов.
С другой стороны, используемые в мысленных экспериментах предельные представления с необходимостью носят нереалистический, т.е. выходящий за границы перцептивно-практической действительности, характер. Например, Дж. Роуз в знаменитом мысленном эксперименте с «завесой неведения» предлагает нам выбрать принципы устройства общества, не имея возможности узнать, какое место мы в нем займем, а Р. Фогель построил модель развития экономики США, как если бы железнодорожная сеть в стране не была построена. В результате мысленные эксперименты оказываются не только основанием консолидации, но и средством фиксации разногласий. Выявляемые в мысленных экспериментах предельные представления предъявляют ресурсы воображения, разделяющие тех, кто их принимает, и тех, кто их отвергает: мы можем пойти за Роузом или Фогелем, воспользовавшись
найденными ими способами собирать предмет («справедливость», «экономический рост»), а можем указать на абсурдность их опорных представлений и на этом основании счесть предложенные ими формы работы воображения подозрительными.
Наконец, мысленные эксперименты оказываются мощным инструментом социальной практики, соединяя функции, названные С.В. Тихоновой «прак-сисом» и «дейксисом». Успешный, т.е. апеллирующий к предельным представлениям, мысленный эксперимент реализует мечту Р. Бойля о всеобщем свидетельстве - он доступен и убедителен (демонстративен) для неограниченного круга лиц, включая неспециалистов. Хотя эффект свидетельства создается здесь вокруг способа представления, а не самого образа (по поводу которого как раз типичны разногласия, отделяющие сторонников и противников данного способа представления), мысленный эксперимент сохраняет важную для обеспечения консенсуса связь с перцептивно-практической действительностью: он направлен на решение почерпнутой оттуда задачи и всегда содержит остаточные перцептивные элементы - воображение сохраняет связь с перцептивной действительностью и удерживает ее компоненты для обеспечения предметности представления, его возможности выступать представлением чего-то (например, справедливости в приведенном выше примере мысленного эксперимента Дж. Роуза). И несмотря на то, что профессиональный контекст и тонкости интерпретации предельного представления останутся достоянием внутрицехового знания, предъявленная в мысленном эксперименте возможность (или невозможность) легко превращается в общее место - в само собой разумеющейся способ представлять мир. Колоссальный манипулятивный потенциал мысленных экспериментов встречается здесь с важной продуктивной возможностью сделать основания знания ясными и отчетливыми для всякого счастливого обладателя воображения.
Список источников
1. Фейерабенд П. Ответ на критику // Структура и развитие науки. М. : Прогресс, 1978. С.419-470.
2. Шиповалова Л.В. Судьба визуализаций в публичной научной коммуникации: между действием и представлением // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2021. Вып. 4 (30). С. 273-292.
3. You don't have to be a scientist to do science. URL: http://boinc.bakerlab.org/rosetta/ (accessed: 10th June 2023)
4. Фуллер С. Постправда: знание как борьба за власть. М. : Изд. дом Высшей школы экономики, 2021. 368 с.
5. Артамонова Ю.Д., Володенков С.В. Медиатизация как исследовательский концепт: основные предпосылки, формирование и возможности дальнейшего развития // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2021. Вып. 2 (28). С. 9-27.
6. Кошовец О.Б. Образы экономической реальности в науке, политике и публичном пространстве: тенденции XXI века. М. : Ин-т экономики РАН, 2023. 376 с.
7. Short D.B. The public understanding of science: 30 years of the Bodmer report // The School Science Review. 2013. Vol. 95 (350). P. 39-44.
8. Вархотов Т.А. Роль воображения в системе конструирования предметностей научного знания у Г.Лейбница // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 2017. № 4. С. 53-68.
9. Sorensen, R. Thought experiment and imagination // The Routledge Handbook of Philosophy of Imagination / ed. A. Kind. Routledge, 2016. P. 420-436.
10. Вархотов Т.А. Воображение как граница понимания: о функции воображения в мысленных экспериментах // ПРАЕНМА. Проблемы визуальной семиотики. 2020. Вып. 2 (24). С. 199-224.
References
1. Feyerabend, P. (1978) Struktura i razvitie nauki [Structure and Development of Science]. Translated from English. Moscow: Progress. pp. 419-470.
2. Shipovalova, L.V. (2021) The destiny of visualizations in public science communication: Between action and representation. ПРЛЕНМЛ. Problemy vizual'noy semiotiki - ПРАЕНМА. Journal of Visual Semiotics. 4. pp. 273-292. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2021-4-273-292
3. Rosetta@home website. [Online] Available from: http://boinc.bakerlab.org/rosetta/ (Accessed: 10th June 2023).
4. Fuller, S. (2021) Postpravda: Znanie kak bor'ba za vlast' [Post-Truth. Knowledge as a Power Game]. Translated from English. Moscow: HSE.
5. Artamonova, Yu.D. & Volodenkov, S.V. (2021) Mediatization as a research concept: Main prerequisites of the formation and possibilities for further development. ПРЛЕНМЛ. Problemy vizual'noy semiotiki - ПРЛЕНМЛ. Journal of Visual Semiotics. 2(28). pp. 9-27. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2021-2-9-27
6. Koshovets, O.B. (2023) Obrazy ekonomicheskoy real'nosti v nauke, politike i publichnom pro-stranstve: tendentsii XXI veka [Images of economic reality in science, politics and public space: trends of the 21st century]. Moscow: RAS.
7. Short, D.B. (2013) The public understanding of science: 30 years of the Bodmer report. The School Science Review. 95(350). pp. 39-44.
8. Varkhotov, T.A. (2017) The role of imagination in G. Leibniz' system of constructing the subject-matters of scientific knowledge. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 7: Filosofiya -Moscow University Bulletin. Series 7. Philosophy. 4. pp. 53-68.
9. Sorensen, R. (2016) Thought Experiment and Imagination. In: Kind, A. (ed.) The Routledge Handbook of Philosophy of Imagination. Routledge. pp. 420-436.
10. Varkhotov, T.A. (2020) Imagination as a Borderline of Understanding: The Function of Imagination in Thought Experiments. ПРЛЕНМЛ. Problemy vizual'noy semiotiki - ПРЛЕНМЛ. Journal of Visual Semiotics. 2(24). pp. 199-224. (In Russian). DOI: 10.23951/2312-7899-2020-2-199-224
Сведения об авторе:
Вархотов Т.А. - кандидат философских наук, доцент, и.о. заведующего кафедрой философии и методологии науки философского факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова (Москва, Россия). E-mail: varkhotov@gmail.com
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Varkhotov T.A. - Cand. Sci. (Philosophy), docent, acting head of the Department of Philosophy and Methodology of Science, Faculty of Philosophy, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russian Federation). E-mail: varkhotov@gmail.com
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 02.07.2023; одобрена после рецензирования 09.09.2023; принята к публикации 07.10.2023
The article was submitted 02.07.2023; approved after reviewing 09.09.2023; accepted for publication 07.10.2023
