Научная статья на тему '«Не прожить без правды сущей. . . » (творчество А. Т. Твардовского в свете новых материалов)'

«Не прожить без правды сущей. . . » (творчество А. Т. Твардовского в свете новых материалов) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1706
58
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Туманова С. Р.

В статье даётся анализ новых материалов о жизни и творчестве А.Т. Твардовского. Раскрываются некоторые особенности его миросозерцания.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

"One Can't Live without Real Truth..." (the Creative Work of A. Tvardovsky in the Light of Some New Investigations)

The article deals with the analysis of some newly published materials about the life and creative work of A. Tvardovsky. Some peculiarities of his world outlook have been analyzed.

Текст научной работы на тему ««Не прожить без правды сущей. . . » (творчество А. Т. Твардовского в свете новых материалов)»

«НЕ ПРОЖИТЬ БЕЗ ПРАВДЫ СУЩЕЙ...» (ТВОРЧЕСТВО А.Т. ТВАРДОВСКОГО В СВЕТЕ НОВЫХ МАТЕРИАЛОВ)

С.Р. ТУМАНОВА

Кафедра русского языка медицинского факультета Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия

В статье даётся анализ новых материалов о жизни и творчестве А.Т. Твардовского. Раскрываются некоторые особенности его миросозерцания.

В последнее время наши издательства стали всё чаще обращаться к серьёзной литературе, и не только художественной. На полках книжных магазинов всё больше места занимают литературоведческие книги, анализирующие важнейшие явления и современного литературного процесса и литературы века прошлого, литературы, ставшей уже классикой и в то же время требующей нового прочтения, нового живого взгляда на известные явления XX века. Не ставя задачи полного анализа, рассмотрим несколько публикаций, посвящённых творчеству Александра Трифоновича Твардовского, который, по словам Фёдора Абрамова, наш «первый национальный поэт... наша национальная гордость. Человек величайшего нравственного и гражданского облика! Писатель - единственный в своём роде» [1, с. 3]. Твардовский не просто эпоха, или точнее, эпохи в истории литературы. Нет нужды перечислять все грандиозные события нашей истории, совпадающие с годами жизни великого поэта. Почти все 60 лет из прожитых Твардовским (а творить и тем более думать о своей судьбе и судьбе своей родины он начал очень рано) - это годы борений, годы исканий и заблуждений, годы счастливых находок и разочарований, годы взлётов и падений и всегда годы труда, каждодневного, творческого и кропотливого, редакторского. Огромная научная литература, кажется, выявила и объяснила все стороны творчества поэта и прозаика, редактора и критика. Но тем и отличается гениальный художник, что каждое новое поколение открывает в нём что-то своё, тем самым делая его бессмертным. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что исследователи отдают всю жизнь изучению такого явления и чем больше узнают, тем больше открываются им дали таланта, тем весомее оказывается слово поэта. Появление же новых материалов, будь то слово самого поэта или свидетельства и неизвестные размышления о его творчестве современников, всегда становятся праздником для души и основой для новых открытий.

В течение года, с весны 2005 года, мы получили несколько книг такого рода. Прежде всего, это завершившаяся публикация «Рабочих тетрадей» Твардовского в журнале «Знамя», журнале, сыгравшем огромную роль в творчестве поэта при его жизни (в «Знамени» публиковались стихи и поэма «Василий Тёркин» в годы войны) и продолжившем свою миссию в посмертной его судьбе, первым опубликовав его неизданную поэму «По праву памяти». Страницы многолетней публикации «Рабочих тетрадей» (первая была в 1989 г., вторая - с 2000 по 2005 год) ещё предстоит изучить и историкам и филологам. Но даже при самом беглом прочтении становится понятным, что высокое напряжение мысли

поэта, непростые жизненные коллизии, с жёсткой откровенностью раскрытые в этих записях для себя, движение мысли, перекличка с известными произведениями, история их создания, рождение будущих строчек стихотворений и поэм, неисполненные мечты о написании повести или романа об отце - всё это даёт нам сегодняшним высоконравственный урок жизни. А с другой стороны, мы получили богатейший материал для исследования творчества и мировоззрения Твардовского. Перед нами открывается возможность глубже проникнуть в творческую мастерскую Твардовского, выявить его философские взгляды, объяснить многие, до сих пор не понятые и не объяснённые проявления в его произведениях: жизнь, смерть и Т.Д.

Важнейшим событием для всех почитателей и исследователей творчества Твардовского стал выход многолетнего труда старейшего исследователя жизни и творчества Твардовского - Регины Максовны Романовой, которая отдала созданию научной биографии поэта почти 20 лет жизни. «Труды и дни» - это книга, в которой «на примере семьи поэта раскрывается более чем вековая история страны, начиная с1856 года» [1, с. 2]. Этот фундаментальный труд создаёт основу для будущих работ о Твардовском.

Ещё одна документальная книга «Я в свою ходил атаку» содержит богатые материалы, в которых сила мысли поэта и сила его духа выразились в строчках писем и документов военных лет, тем самым дополняя «Рабочие тетради».

Дневники и письма - это свидетельства борений Твардовского за главное детище его жизни, замешанное на той правде, которая была для него самым важным критерием и в жизни и в творчестве, «да была б она погуще, как бы ни была горька», за «Василия Тёркина». И это была борьба не только с теми, кто предъявлял ему различные претензии и ставил препоны на пути поэмы к читателю. Ещё сильнее звучит в письмах и дневниках мотив внутреннего недовольства и сопротивления тому, что приходилось делать поэту в каждодневной суете: «От меня хотят календарно-кампанейских всплесков поэзии» [2, с. 85] - с ненавистью отрицает он такое поверхностное восприятие роли поэзии на войне. Осознание своей высокой роли поэта всегда было присуще Твардовскому. Оно шло от желания служить своему народу. И он выражает это простыми, но ёмкими словами: «Так хочется, хоть не бог весть что, а просто человеческое что-то сделать» [2, с. 86]. Борьба за «Тёркина» становится сюжетной канвой писем и дневниковых записей.

Напряжённая внутренняя работа, свойственная Твардовскому с ранней юности, стремление добиться того, что он ощущал как своё призвание, в этих письмах и дневниках приобретает особое звучание на фоне тяжелейших условий войны. Поэтому слова, вынесенные в название книги «Я в свою ходил атаку», приобретают столь многозначное звучание.

Глубина понимания душевного состояния Александра Трифоновича на тот или иной момент его жизни, серьёзнейшая и тончайшая оценка его творчества, самоотверженная помощь в публикации в самых тяжёлых условиях военного времени, учитывая бесконечную войну с цензурой и т.п., - всё это стало удивительным примером дружбы-любви, которая так ярко проступает на страницах писем Александра Трифоновича и Марии Илларионовны друг к другу.

В книге «Голограммы поэта и историка» адресатом творчества Александра Трифоновича Твардовского становится не обычный читатель, но один из

известных мыслителей XX века, историк и философ Михаил Гефтер. Заявляя эту книгу как эксперимент, соединив в ней разные по жанрам свидетельства XX века, составитель Е. Высочина создала новое произведение - диалог двух людей, живших не просто в одно время, но и в одной тональности, на одном нерве, произведение, на новом уровне вызывающее читателя на открытия-откровения и в истории, и в поэзии, и в самой жизни.

Размышления Гефтера о роли Времени и Пространства (именно так - с заглавной буквы - писал он эти слова, важнейшие в поэтическом дискурсе Твардовского: пространство - дом и дорога, сопряжённые со временем - памятью, сроками и мгновеньями) применительно к осознанию жизни России, её истории и политики приводят его к мыслям о влиянии хронотопа на отношение к жизни и смерти: «Тревожное отношение к потоку времени, несопоставимому с краткостью человеческого существования и жажда охватить взором российские просторы, таящие в себе угрозу человеку, рождали общую тональность - и не только поэтического слова, но образности вообще, столь характерной для русского самосознания со времен Пушкина» [3, с. 22]. Именно таковым оказывается хронотоп творчества Твардовского с его постоянными образами дома, суживающимися до малой родины, избы, где он родился, и расширяющимися до простора всей страны, земли и далее - космоса, где летал аппарат, давший миру без перевода русское слово «спутник» и куда полетел Гагарин, так похожий на земных ребят, отдавших жизни за родину и во имя мира, и постоянно находящихся в пути, в дороге, и именно «тревожное» отношение к потоку времени, кратким срокам человеческой жизни и бесконечной человеческой памяти.

Задаваясь вопросами «С чего начал?» Твардовский, и даже «Какого века поэт?», Гефтер находит в истоках Твардовского и «общерусское прошлое» и «воспоминания о XIX веке» и в то же время видит у Твардовского «свой, от себя отсчёт - путь к Миру, в Мир. И сдвиг пластов, затрагивающий и живых отцов и мёртвых предков, историю и то, что было до неё и сверх неё» [3, с. 31]. А ведь у Твардовского есть прямой ответ на этот, казалось бы, странный вопрос: «Поэт - ровесник любому поколению», в котором и вбирание в себя всей истории, и продление вперёд, в будущее.

Тонко и точно улавливаются образы-мотивы в ранних произведениях Твардовского, те, которые станут основой его поздней философской лирики: «тайное ощущение рядом ходящей смерти. Не телесной даже. А не-бытия» [3, с. 31] и время, сбивающее с ног.

Анализируя «непоправимые 30-е», Гефтер, не упоминая Твардовского, говорит всё время о нём. Самое главное - это размышления о памяти, которую Сталин «вычёркивал», уничтожая «многих разных», ему «почти удалось создать людей, «потерявших ощущение себя». Двадцатилетний поэт тоже стремится вычеркнуть из своей памяти «берёзки, жёлтый песочек, маму и т.д.», уверяя себя в том, что это ему необходимо «в плане самоусовершенствования». Однако то, что декларировалось открыто, было лишь внешней оболочкой внутренней работы души, приведшей к необходимости памяти и обретению себя в мире и в поэзии. Так, двумя годами раньше этой записи в дневнике, Твардовский глубоко задумывается о смысле жизни в стихотворении «Перевозчик», не случайно считая его самым важным для себя в то время: «Тогда помянут ли добром,// Не говоря о лучшей славе», а позднее, в 1937 году, уже явственно заявит о необходимости памяти для настоящей поэзии и создаст один из своих ранних шедевров

медитативной лирики - стихотворение-воспоминание о матери: «И первый шум листвы ещё не полной...».

Исторические события 39-40-го «долгого года» Гефтер определяет как рубеж-развилку, самым главным в этот период считая «нечто, своей неумолимостью и непредусмотренностью заставившее Человека заново переопределить жизнь через смерть» [3, с. 104]. «Жизнь через смерть» осмысливается и Твардовским в записях о Финской войне «С Карельского перешейка», в которых «ожидание, настроение близящегося дела» [3, с. 108] сменяется страшными картинами замёрзших убитых бойцов, своих и чужих. Твардовского поражает мгновенный переход от жизни к смерти, и он передаёт это ощущение в стихотворении «Две строчки», вобравшем в себя многие мысли и чувства, волновавшие поэта на протяжении всей его жизни и творчества: жизнь и смерть, память и забвение, ощущение себя причастным к судьбам других людей.

Память, ставшая главным мотивом творчества Твардовского на многие годы, высоко оценивается Гефтером: «И ныне, особенно теперь, у грядущего в демиургах - память» [3, с. 153]. И так же, как Твардовский, он соединяет будущее с прошедшим, создавая своеобразную формулу «Будущее прошлого». Философия философа и философия поэта оказываются взаимопроникающими, взаимодополняющими в этом сложном переплетении. Особое отношение Геф-тера к памяти как «арене сражения, где схватываются забытьё и воспоминание» [3, с. 188], оказывается актуальным и для поэта. С первого же дня Финской войны он обращает внимание на то, что очень легко забываются люди на фоне больших событий. «А знаешь, друг мой, как тяжело хворать одному в пустынной гостинице, в незнакомом городе и в такое время, когда об отдельном человеке забывают!..» [3, с. 109], - пишет он в дневнике в первый день войны 30 ноября 1939 года. И позднее, после увиденного страшного лица войны он ужасается именно тому, что «в такой суровой войне необыкновенно легко забывается отдельный человек. Убит и всё» [3, с. 117]. Приравнивая память к совести, которая «угрызает», Гефтер-философ перекликается с поэтом, которого также угрызает память и который умирает каждый раз со своими героями, так как понимает «невозможность забвенья, неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе» [3, с. 193].

«Василий Тёркин» - главный «перелом» в творчестве поэта. И в этом главном переломе «солнечное сплетение поэмы» [3, с. 221] - глава «Смерть и воин». По дневникам и письмам нам теперь известно отношение самого Твардовского к этой главе. В уже упоминавшейся книге «Я в свою ходил атаку» в письмах самого поэта и его жены и помощницы Марии Илларионовны раскрывается кропотливая работа поэта над ней. По воспоминаниям Марии Илларионовны Твардовской, в годы войны «изымалось всякое упоминание о гибели и смерти» [2, с. 246]. Она же указывает на значение мотива смерти для творчества Твардовского: «Теперь у тебя есть «Смерть и воин», - пишет она в письме, - где ты выложил, отпел за раз все эти волновавшие тебя в своё время мотивы» [2, с. 245]. Вечный мотив смерти в поэме Твардовского многогранен. Гефтер видит его роль и в жизни поэта, и в поэме: «Но смерть, смерть... Рядом, вблизи, внутри. Уяснение = открытие жизни (и смысла, и красоты, и трагичности её) через смерть, что равно превозмоганию смерти - таков нерв высокой поэзии» [3, с. 217]. Называя поэму «Дом у дороги» величайшим произведением, Гефтер выявляет в ней главное: «Лирическая хроника явила мне, читателю, такую мощь ав-

торского духа, такую силу и глубину, что оказалась способной прочно войти в меня, стать частью моего духовного бытия» [3, с. 335-336]. Сравнивая поэму с Восьмой симфонией Шостаковича, именно с точки зрения «ассиметрии ко всем оглушавшим фанфарам того времени» Гефтер находит то общее, что делает их величайшими произведениями: «тема неуходящей горечи. Тоски, что не избыть», и то, что «мучившее автора чувство, обретая выход в слове сострадания и слившись со всечеловеческой мукой, производит освобождающее и утишающее боль действие» [3, с. 337].

Подводя итог и далеко не исчерпав всех тем, вырастающих из новых книг о поэте, скажем, что эти книги, дополняя друг друга, вызывают нас на активное осознание огромного отрезка в жизни нашей страны «с его словами, звучащими и как итог, и как наказ, и как единственное достойное человека утешение: «Но ещё не бездействен ропот \\ Огорчённой твоей души.\\ Приобщая к опыту опыт, \\ Час мой, дело своё верши» (3, с. 484).

ЛИТЕРАТУРА

1. Романова P.M. Александр Твардовский. Труды и дни. - М.: Водолей Publishers, 2006.

2. Александр Твардовский «Я в свою ходил атаку...». Дневники. Письма. 1941-1945. - М.: Вагриус, 2005.

3. А.Твардовский, М. Гефтер. XX век. Голограммы поэта и историка. - М.: Новый хронограф,2005.

“ONE CAN’T LIVE WITHOUT REAL TRUTH...” (THE CREATIVE WORK OF A. TVARDOVSKY IN THE LIGHT OF SOME NEW INVESTIGATIONS)

S.R. TUMANOVA

The Department of Russian Language of Medical Faculty Peoples’ Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., б, 117198 Moscow, Russia

The article deals with the analysis of some newly published materials about the life and creative work of A. Tvardovsky. Some peculiarities of his world outlook have been analyzed.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.