CC BY
44
3. Кочеков, В.Ф. Девятый наш уральский фестиваль // Народник. - 2002. - № 4.
4. Кочеков, В.Ф. Трио гитаристов Урала // Гитарист. - 2005. - № 2.
5. Кочеков, В.Ф. Уральский гитарный юбилей // Гитарист. - 2006. - № 2.
Статья поступила в редакцию 7.02.10
УДК 821.161.1
О.А. Федорова, аспирант НОУВПО «ОмГА», г. Омск, E-mail: oksanf979@yndex.ru НАТУРФИЛОСОФСКИЕ МОТИВЫ В ЛИРИКЕ СП. ШЕВЫРЕВА 1820 - 1830 ГГ.
В статье рассматривается актуальная литературоведческая проблема, связанная с изучением пейзажной лирики и натурфилософских взглядов С. П. Шевырева. В работе раскрываются магистральные для поэта и любомудров мотивы и образы, являющиеся ключом к пониманию их эстетических и натурфилософских взглядов. Научный интерес представляют образные представления русского романтика о мире и месте человека в ней. Статья освещает эстетические, жанровые искания любомудров, внесших значительный вклад в развитие философской прозы и поэзии.
Ключевые слова: романтизм, эстетика, русская культура, образ, пейзаж, мироздание, природа.
Кружок любомудров, в который входили Д.В. Веневитинов, С.П. Шевырев, В.Ф. Одоевский, А.И. Кошелев, Н.М. Ро-жалин и др., сыграл важную роль в развитии русской эстетической мысли, а также способствовал развитию и становлению в России философской поэзии и прозы. В соединении философского знания, религиозной веры и творческого вдохновения любомудры видели основную цель художника. Поэтическое творчество С.П. Шевырева 1820 - 1830-х гг. фокусирует идейно-эстетические и религиозные искания любомудров. Шевырев вошел в русскую культуру как выдающийся ученый, критик, переводчик и поэт. Его первый литературный опыт сразу же обратил на себя внимание А. С. Пушкина. В советском литературоведении изучением творческого наследия поэта занимались М. Аронсон, Е.А. Маймин, А.И. Абрамов, И. Сергиевский, Л.Я. Гинзбург. На современном этапе развития литературоведческой науки исследованию творчества Шевырева посвящены работы А.Э. Еремеева, Г.В. Косякова, О. Бознак, Ф.А. Петрова и др. Поэтическое наследие автора не изучено должным образом.
Творческое наследие Шевырева многомерно и является ключом к пониманию русского философского романтизма. Так, говоря о философичности лирики любомудра Е.А. Маймин подчеркивает: «Стихи Шевырева и были философскими не по естественному ходу поэтической мысли, а больше всего по авторскому заданию» [1, с. 88].
В лирике Шевырева важное место занимает послание «К непригожей матери» (1829), в котором возникает персонифицированный образ России. Метафорическое сближение России, родной земли и матери укоренено в русской культуре. Принцип композиционной и образной антитезы сближает послание любомудра с произведением М.В. Ломоносова «Разговор с Анакреоном» (между 1756 и 1761):
Изобрази Россию мне,
Изобрази ей возраст зрелой И вид в довольствии веселой,
Отрады ясность по челу ...[2, с. 273].
Послание Шевырева также имеет четко выраженную полемическую направленность. Поэтом отражено восприятие России теми, кто видит в ней лишь неприглядную действительность:
Пусть говорят, что ты дурна,
Охрип от стужи звучный голос,
Как лист сосновый, жесток волос И грудь тесна и холодна...[3, с. 139].
Пейзажные и портретные детали создают образ суровой красоты России, отражают ее величие, субстанциональную силу и особенность: «пламенная важность», «спокойствие чела», «гордая отважность», «великость духа». В послании лесной пейзаж метафорически раскрывает колыбель русской культуры. Поэт создает не столько пространственный образ России, сколько многогранный пейзаж ее души. Духовная красота и сила Родины подчеркивается, во-первых, ее победой над судьбы «неправыми ошибками», во-вторых, образным рядом «дщерей славных». В послании Шевырева мы видим, как аллегория трансформируется в развернутую метафору [4, с. 37], приобретая индивидуальное образное воплощение.
Во второй части послания выстраивается образ чувственной, земной красоты, который создается благодаря портретным и пейзажным деталям, художественным определениям, эпитетам: «жгущий», «сладострастный», «полуизмученно-прелестный». В образе южной красавицы доминирует мотив страстного огня: «сожженной», «жаркою рукой», «черный зной», «любови огневой». Изначально в образе «красавицы давно известной» проявлена печать болезненности. В послании возникает традиционный для флористики русских романтических элегий и идиллий южный пейзаж:
И кипарис и апельсин В ее власах благоухали;
Венки цветов и злак долин Одежды легкие стрясали [5, с. 140].
Диалог позволяет автору создать более индивидуализированный образ южной красоты, привнести в лирический текст драматизм. В послании мы видим прямые указания на впечатления поэта, полученные от итальянской природы («я прославленную видел»). В пейзажной образности возникает историософская направленности: если с Италией соотнесены скорбь по великому прошлому, неустроенность в настоящем, в связи с чем возникает образ «гробов», то с Россией - пророческая устремленность в будущее, вера в ее великое предназначение. Такое восприятие России перекликается с авторской позицией Хомякова [6, с. 257], с формирующейся идеологией раннего славянофильства. В третьей части послания возникает образность, характерная для од Шевырева. Данная образность приобретает религиозную направленность: «обетованием горят», «пророчит», «невспыхнувшей души». Образность финала послания соотносится с христианскими добродетелями веры, надежды и любви. С чувственным огнем южной красавицы контрастирует образный ряд духовного света. Через сравнение («как в небе метеоры») в образность финальной части вводится небесный пейзаж. В финале послания образ «дурной красоты» России предстает в двух измерениях: реальном и субстанциональном, метафизическом. Шевырев, как и Хомяков, Гоголь, Тютчев, видит в русской истории и в русском национальном характере основу великого предназначения. Персонифицированный образ России в финале послания представлен в единстве прошлого, настоящего и предвосхищаемого великого будущего, залогом которого является духовная чистота (неистощенные лета», «жизни девственная радость»).
В пейзажной лирике Шевырева значимое место занимают образы, связанные с морем и рекой: «Петроград» (1829), «Тибр» (1829), «Две реки» (1830). Баллада Шевырева «Петроград» (1829) начинается со сцены спора между морской стихией и Петром I. Пейзажные детали вводятся в этой балладе различными средствами: через прямую речь морской стихии, при помощи ее олицетворенного портрета, посредством оценок Петра I, а в дальнейшем через образный ряд наводнения. Смысловой доминантой морской стихии в балладе выступает ее ярость, враждебность:
Море злилось и шумело,
По синеющим устам Пена белая кипела [5, с. 143].
В балладе Шевырева акцентированы смысловые грани водной символики [7, с. 586], связанные со стихией поглощения, разрушения. Образность баллады Шевырева («шведский гром», «град же наречен», «шпиц, прорезав недра туч») предвосхищает магистральные образы поэмы Пушкина «Медный всадник», где, по замечанию А.О. Панича, «основание Петром города как бы «воспроизводит» ситуацию первых трех дней творения...» [8, с. 11]. Теургическая сила и воля Петра I в балладе Шевырева также воплощена в Слове, которое побеждает стихию: «Речь Петра гремит в ответ.». Ситуация спора стихии и человека приводит к тому, морская стихия персонифицируется, а образ Петра I гиперболизируется. Петр I в балладе русского романтика не только бросает вызов стихии, но и создает город, олицетворяющий силу разума, просвещения: «Просвещенья будет оком». Просвещение России метафорически соотносится поэтом с пробуждением, рассветом. Создаваемый «чудо-град» контрастен пустынному и безжизненному пейзажу «неплодных топей». Строящийся город, устремленный к небу, оформляет, преображает хаос в космос.
В хронотопе и в композиции баллады ситуация спора из прошлого переносится в настоящее, что также сближает балладу Шевырева с поэмой Пушкина «Медный всадник». Русский романтик через образные детали подчеркивает, что величественный и прекрасный Петербург воплощает в себе личностные черты его основателя: «Исполин - гранит упорный...»; «Или луч Петровой славы.». В финале баллады вновь акцентирована антитеза враждебной морской стихии и человека, города, культуры:
Помнит древнюю вражду,
Помнит мстительное море,
И да мщенья примет мзду,
Шлет на град потоп и горе [3, с. 145].
В финале баллады возникает образ памятника Фальконе: «На коне взлетел строитель.». Образы морской стихии и памятника строятся на основе олицетворений. Для автора баллады сам памятник - это свидетельство покорения человеком стихии. Ведущей деталью скульптурного воплощения Петра I в финале баллады выступает его взгляд: «острый взор», «зоркий страж», «взором сдерживает море». Образный ряд «взора» создает представление о том, что Петр I становится «гением», хранителем столицы империи. Поединок стихии и человека перетекает в историософскую плоскость. Финальный вопрос, обращенный к морской стихии, замыкает в образное и тематическое кольцо весь текст.
В аллегорической элегии Шевырева «Две реки» образы, соотнесенные с водной стихией, развиваются в традиционном для любовной лирики эмоциональном и поэтическом ключе. Образные детали подчеркивают гармоничность, плавность: «кристальные потока», «тихоструйно», «струи голубые», «ток мой ясен». Напевность элегии создается благодаря звукописи: «белокрылые ладьи», «неизменною волной», «любовного слиянья». В элегии много и колористических образов: «сребром
Библиографический список
трепещут», «блещут», «златится», «светлый день», «волны голубые». Глагольные формы придают пейзажу динамичность. Рассматриваемая элегия Шевырева, с точки зрения композиции, образности, характерна для школы гармонической точности, инерцию которой хотел преодолеть поэт. Образность данной аллегорической элегии созвучна элегии Веневитинова «Веточка». Как и Веневитинов, Шевырев при помощи образов рек раскрывает духовные интенции, драматизм человеческой жизни. Исповедальность, психологизм придает элегии диалог рек, любящих душ. Пейзаж приобретает идиллические черты: «розы», «лавры», виноград».
Несмотря на то, что в элегии проявлена характерная для романтизма антитеза человеческой души и враждебного рока, мотивы одиночества и неразделенной любви предельно смягчены. В лирическом зачине произведения постулируется мысль о едином истоке рек, об их метафизическом родстве, а в финале возникает образ «беспредельного океана» как духовного универсума. Данные метафизические образы замыкают в кольцо «земную» историю героев.
В пейзажной лирике Шевырева проявляется тенденция и к конкретизации образного языка, к отходу от аллегорической условности и отвлеченности, примером чего является стихотворение «Широкко» (1830), где природный мир Италии изображен «оцепеневшим» от летней жары. В образности этого произведения проявляется инерция поэтического стиля: «Зефир листьев не колышет...». Вместе с тем в стихотворении мы видим стремление автора не только объективно раскрыть состояние природного мира, но и передать впечатления человека, утомленного, как и природа, жарой: «Надоела саранча...». В пейзажных деталях подчеркивается статичность: «скован теплотой», «не колышет», «чуть движется», «мир уснул». В финале образный ряд желанного дождя создает антитезу зною.
Итак, в лирике Шевырева 1820 - 1830-х гг. пейзаж, с одной стороны, строится по сложившемуся канону элегической и аллегорической поэзии, с другой, - приобретает философскую направленность, раскрывая предстояние человека мирозданию, вечности, Богу. В лирике русского романтика природные образы отражают духовные состояния человека, его самопознание. В сферу пейзажа души переносятся природные состояния: Шевырев стремится раскрыть единство человека и природного мира. В натурфилософской поэзии любомудра поднимаются проблемы гносеологии, онтологии, антропологии и историософии.
В аллегорических пейзажах Шевырева преобладает тяготение к образному пластицизму и к динамике. Аллегорические пейзажи оформляют разнообразные тематические комплексы: размышления о великом назначении России, любовные переживания, противопоставление стихии и человеческой культуры. В лирике Шевырева нач. 1830-х гг. пейзаж преодолевает аллегорические рамки и отражает конкретные состояния природы и воспринимающего их человека.
1. Маймин, Е.А. Русская философская ноэзия: Поэты-любомудры, А.С. Пушкин, Ф.И. Тютчев. - М.: Наука, 1976.
2. Ломоносов, М.В. Избранные произведения. - Л.: Советский писатель, 1986.
3. Веневитинов, Д., Шевырев, С., Хомяков, А. Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1937.
4. Томашевский, Б.В. Теория литературы. Поэтика. - М.-Л., 1931.
5. Веневитинов, Д., Шевырев, С., Хомяков, А. Стихотворения. - Л.: Советский писатель, 1937.
6. Пыпин, А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. - СПб.: Типография М. Стасюлевича, 1873.
7. Топоров, В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Издательская группа «Прогресс» -«Культура», 1995.
8. Панич, А.О. «Медный всадник» А.С. Пушкина: от мифа к вымыслу. - Донецк: ДонГИ, 1998.
Статья поступила в редакцию 17.G1.1G
УДК 811
И.А. Кулигина, канд. филол. наук, доц. ААЭП, г. Барнаул, E-mail: ira55515@yandex.ru СООТНОШЕНИЕ СЕМАНТИЧЕСКИХ ТИПОВ ПРЕДЛОЖЕНИЙ С СЕМАНТИЧЕСКИМИ ТИПАМИ ПРЕДИКАТОВ
В данной статье рассматриваются вопросы соотношения поверхностных и глубинных структур предложения. При этом акцент делается на семантику предложения и его семантический центр - предикат. На основе сравнительного анализа различных школ, занимающихся разработ-
