CC BY
14УДК 821.512.31
НАЦИОНАЛЬНАЯ КАРТИНА МИРА В РАССКАЗАХ С. Д. ДОРЖИЕВА
(О РОЛИ ШАМАНИСТСКИХ ВОЗЗРЕНИЙ В ПОСТРОЕНИИ ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННОГО КОНТИНУУМА) © Данчинова Мария Даниловна
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Бурятского государственного университета Россия, 670000, Улан-Удэ, Ранжурова, 6 E-mail [email protected]
В статье рассматривается своеобразие рассказов С. Д. Доржиева, раскрываются особенности пространственно-временной картины изображенного мира. В произведениях писателя отражены все еще сохраняющиеся в сознании современных бурят параметры особого - шаманистского отношения ко всему живому и одновременно присутствие эсхатологического чувства в связи с нарушением духовного баланса как в мире людей, так и в самом природном пространстве. Писателю важно обнаружить в сознании современного человека такое единство материального и духовного, когда осуществляется его способность преодолеть границы видимого мира и приблизиться к ирреальному, как в шаманском трансе. В такой способности писателем видится преодоление драматизма существования героев, тонко чувствующих свою связь с природной жизнью, ощущающих себя нераздельной частью всего мироздания. С. Д. Доржиев исследует движение сознания своего героя к гармоничности благодаря духовного суду над самим собой, за которым может последовать выход за пределы физического пространства и времени. Этот выход в иные сферы, иную пространственно-временную плоскость, зарождение в человеке новой духовной связи с собой и миром и составляет интерес писателя.
Ключевые слова: художественная картина мира, шаманизм, шаманский политеизм, пространственно-временной континуум, культурно-генетический код, единство реальности и духовного.
NATIONAL WORLDVIEW IN S. D. DORZHIEV'S SHORT STORIES
(ON THE ROLE OF SHAMANISM IN SPATIO-TEMPORAL CONTINUUM FORMATION) Mariya D. Danchinova
PhD, A/Professor, senior research fellow, Department of Russian and foreign literature, Buryat State University 6 Ranzhurova Str., Ulan-Ude, 670000 Russia
The article reviews artistic originality of S. D. Dorzhiev's short stories, shows peculiarities of spatiotemporal worldview of the depicted world. Dorzhiev's short stories reflect parameters of the special, still retained in the consciousness of modern Buryats - shamanistic attitude to all living creatures and at the same time presence of eschatological feeling related to breach of spiritual balance in the people's world and in the whole nature. It is important for the writer to find in modern human consciousness the unity of real and spiritual, which helps to go beyond the borders of visible world and to come closer to unreal, like in shaman's trance. The writer sees an overcoming of dramatic nature of heroes' existence in such ability. S. D. Dorzhiev examines the movement of hero's consciousness to harmony due to spiritual experience which helps to go beyond physical space and time. This escape to another worlds, the birth of new spiritual relationship between a man and a world is the main writer's interest.
Keywords: artistic worldview, shamanism, shamanic polytheism, spatio-temporal continuum, cultural genetic code, unity of real and spiritual.
В творчестве каждого бурятского писателя обязательно находит свое выражение традиционное мировоззрение народа, основу которого составляет особое понимание пространственно-временных координат в жизни человека. Проза С. Д. Доржиева (род. в 1956 г.) представляет собой образец отражения идущих из глубин веков генетического, культурного понимания народом своего пространственно-временного континуума, которое не трансформируется и не модифицируется под давлением изменяющихся условий жизни, иных социальных, культурных напластований. Пространство и время - универсальные, фундаментальные категории, моделирующие в художественном сознании образ мира. В художественном сознании «перцептуальные и концептуальные моменты органично сплавлены с ценностными идейно-эмоциональными моментами» [5, с. 10]. Рассмотрим рассказы С. Д. Доржиева, написанные в разные годы и собранные в сборнике «Звезда наша путеводная» (2014), с целью представить именно тот образ мировосприятия, который сохраняется в менталитете бурят независи-
мо от внешних воздействий и в котором почитание природных основ, признание стихийных сил природы основополагающими в человеческой жизни являлось испокон веков приоритетным.
Художественные истоки творческого дарования бурятского писателя можно сравнить с тем импульсом, который был задан в произведениях В. Астафьева, прежде всего в романе «Царь-рыба», в прозе и публицистике В. Распутина и В. Белова, с раздумьями о соотношении природы и человека у других русских писателей. Однако прозу С. Доржиева отличает особое отношение к природе - ее одухотворенность. В этом отличие восточного менталитета от европейского - «я» человека включено в единое животворящее начало и тем самым порождается гармоничная целостность всего мироздания. В основе подобного образа мировидения видится и влияние шаманизма, которое находит свое выражение в рассказах С. Доржиева.
Художественная картина мира в рассказах писателя пронизана глубоком познанием шаманского политеизма, который и является основой гармоничного равновесия между природными силами и собственно человеком. Такое познание актуально для нашего времени, требующего от человека способность выстроить по-новому свои взаимоотношения с природным пространством. С точки зрения исследователя, именно шаманский политеизм выполняет одну из сложных задач по урегулированию взаимоотношений человека с различными силами природы: ради благополучной жизни он должен всегда «договариваться» с божествами, которых было неисчислимое множество, начиная от верховного Хухэ Мунхэ тэнгри (у западных бурят Эсэгэ Малаан тэнгри), заканчивая многочисленными земными божествами и духами - бурханами, хатами, онгонами, эжинами, заянами [4, с. 9]. В противном случае не почитающего никаких божеств человека ожидали не только мелкие неприятности и беды, но и более крупные невзгоды и даже горе.
Уже в первом рассказе «На льдине» автор обращает внимание читателя на нарушенность такого гармоничного единства между природным пространством и человеком. Рядом с образом главного героя Айдаем Зелениным, охотоведом, человеком, не только по службе уважающим природу, но и искренно любящим ее, выведены образы двух других охотников - толстяка Багли и полукровку Черного Васю. Эти герои изображены писателем как давно потерявшие присущее каждому охотнику чувство меры. Они придерживаются ими же придуманного правила жизни, согласно которому природа восстанавливает в срок свои силы, значит, с ней не надо «церемониться». Оттого ради личной выгоды эти охотники подвергают риску не только жизнь свою, но и других людей, когда обманным путем вместо одной нерпы, согласно лицензии, они добыли десятки туш. Зато жизненная позиция Айдая опирается на многовековой опыт бурятского народа по отношению к природе.
Речь героя пересыпана понятиями, выражающими народную мудрость, которую он стремится донести до сознания горе-спутников: «Багли, я никогда не думал, что ты до такой степени наглый и столь беспредельно жадный. Так вести себя в тайге и на море - большой грех» [3, с. 13]. Главный герой живет с глубоким убеждением, что природа «не прощает неуважения к себе и бесшабашного поведения» [3, с. 11]. Если Багли и Черный Вася нисколько не осознают причин бедственного положения во время свирепого шторма на Байкале и тем более не задумываются над последствиями своей «удачной охоты», то Айдай верит в одухотворенность окружающего природного мира и, убежденный в высшей правоте шаманских заповедей, осознанно обращается к Великому Синему Небу с просьбой даровать жизнь, облегчить участь им, оказавшимся среди бушующего шторма: «О, боже! Как же дома беспокоятся сейчас! Быстрей, мой снегоход! Помоги, Отец мой небесный!» [3, с. 16]. Герой стремится не нарушать единства природного и человеческого начал, по-настоящему чувствует духовную связь с Байкалом. Оттого без устали, смиренно просит природу утихомирить свою стихийную силу: «Дуй, баргузин, отправь домой! Отец небесный! Большой баабай Ольхон! Помогите нам!» [3, с. 26].
Силы природы подвергают героев жестоким испытаниям, в которых кристаллизуется понятие человечности. Сначала поднявшийся шторм на Байкале, затем оторвавшаяся льдина заставляют мужественного Айдая, его юного сына Баира не просто пережить тяжелые минуты, но и подумать о неправедных поступках людей, дать им и собственным поступкам нелегкую оценку, призвать себя к ответу, подвергнуть внутреннему суду личные суждения и помыслы, наконец, испытать на твердость понятие ответственности по отношению к близким и в целом к миру.
Так, отец не позволяет сыну осудить Багли и Черного Васю, бросивших их на льдине, приводя такой довод: «У каждого своя жизнь. Кто знает, может, их жадность имеет вескую причину» [3, с. 28]. В размышления героя автор вкладывает понятие одного из главных законов шаманизма - «сээр» или «сээртэй» (по-русски - грех). Многие стороны в жизни бурят, прежде всего бытовая, хозяйственная и духовная, регулировались данным законом. Этот же закон жизни - «сээр» заставляет Баира остановиться в порыве убить оказавшуюся на льдине собаку, чтобы утолить голод. Герои осознают времен-
ность человеческих ухищрений утвердиться в жизни, подняться над людьми за счет чужих, присвоенных заслуг. Поэтому не случайна авторская мысль, звучащая в рассказе: «Душа во сто крат тяжелее тела... В мире все подчинено состоянию души» [3, с. 34].
Как восстановление попранного человеком природного спокойствия Айдай заставляет сына поклониться земле, Байкалу, небу, поблагодарить всех духов за спасение их жизней: «Баир, встань, -сказал отец. - Поблагодарим землю-матушку, море Байкал, богов небесных и хозяев земных <...> И льдину нашу надо поблагодарить, - сказал Айдай. <...> Айдай развернул ладони вверх и прижал к животу, закрыл глаза и зашевелил засохшими губами» [3, с. 36]. Автор представляет здесь яркий пример именно шаманистского поклонения природным стихиям, в котором на первом месте проявляется культовое отношение человека к земле, небу, воде, обнаруживается особая квинтэссенция пространственно-временного континуума, наполненного неиссякающей духовностью.
В рассказе «Дочь Байкала» автор снова испытывает главного героя данного сборника. Уже сам Айдай совершает грех, ополчаясь на природу за ее немилость. Начавшийся шторм на Байкале оторвал лодку с семьей Айдая и унес от берега в свое свирепое пространство. Побежавший за мотором Айдай обнаружил на берегу лишь след от лодки и там, в пучине волн, успел заметить что-то белое. В порыве ярости и бессилия он мечется по берегу, выкрикивая свои проклятия разбушевавшейся стихии: «Какой ты гад, ветер! Ненавижу тебя, ненавижу!... Эй, ты, море! Ты что это, а? Ты почему забрал мою жену и детей, а?! Что я тебе сделал?! Я к тебе, что, плохо, относился?! Жадничал я?! Осквернил твои воды и берега?! Если так, почему меня самого не забрал?! Меня! Это я! Я грешный!... Дай мне их! Верни мне! Если не дашь, я. я.» [3, с. 45]. Этот эпизод глубоко символичен: герой мечется по берегу и его состояние заставляет задуматься о природе совершаемого человеком греха, о возможности дать ему какое-либо измерение.
Художественный замысел автора - подвергнуть каждого человека, независимо от того, совершает ли он грешные поступки или нет, определенному духовному суду. Ведь каждый человек, по мысли автора, в определенный момент своей жизни обязан пройти через своего рода «горнило» духового очищения. О таком внутреннем процессе в сознании человека пишет Б. Д. Базаров, когда высказывается о шаманизме как об особой «духовной практике», сформировавшейся в недрах «универсальной эзотерической философии» [1, с. 57]. Движение сознания личности в сторону целостности, гармоничности не может обойтись без определенной ступени - духовного суда над самим собой, за которым наступает ментальный выход за пределы физического пространства и времени. Тогда оказывается возможным вступление человека в иные сферы, в иную пространственно-временную плоскость и зарождение в нем соответствующей новой духовной связи. Так, Айдая, потерявшего сознание от бессилия и борьбы со стихией, находят на берегу его друзья. Они же заботятся о нем во время неутихающего шторма. А он мечется в болезненном бреду, то ли вспоминая картины прошлого - время первых встреч с женой, первых лет совместной жизни, то ли зримо представляя маленькую лодку в волнах свирепого Байкала. При этом писатель художественно не отделяет одну картину от другой, так что читателю приходится самому разбираться, где заканчивается реальность и начинается другое ее измерение: «Айдай вдруг перестал бороться, тяжело и часто дышал, не открывая глаз. Вдруг он сказал голосом человека, четко контролирующего себя:
- Цырен, я пойду к своим.
- Пойдем вдвоем, Айдай, вдвоем пойдем.
- Меня не дави. Идти надо прямо сейчас. Медлить нельзя. Даша меня позвала.
- Позвала? Хорошо, очень хорошо. Пусть только наступит утро!
- Ты зачем поддерживаешь его бредовые идеи? - шепотом упрекнула Цырена Сэсэг» [3, с. 68].
Реальности-миры не взаимозаменяются в этом эпизоде, а напластовываются одно на другое, образуя единое пространство. Поэтому герою становится доступным видеть свою возлюбленную с детьми, разговаривать с нею. В шаманизме это состояние называется переходом посвященного (шамана) в иную пространственно-временную плоскость - в тонкий мир духовного и энергетического существования. Именно в таком состоянии оказывается возможным разрешить любую возникшую в реальном мире сложность.
Человек словно раздваивается и появляются две оболочки - физическая и ментальная, одна находится в поле обозрения всех как реально существующая, другая - принадлежит только тому человеку, который впал в состояние транса. Именно в этой позиции человек начинает наблюдать за собой, за окружающим так, словно все видимое происходит как на экране. Подобное состояние держит человека в своеобразном плену, даже несмотря на то, что он может периодически совершать переходы из реального мира в ирреальный, и наоборот. Герой, находясь в болезненном состоянии, путает вос-
поминания с явью: «Айдай снова увидел себя со стороны, словно в зеркале... А его Даша... В той же полевой зеленой форме, с измученным изможденным лицом, тянула к нему обе руки и звала его тихим голосом. Раз тянулась и звала, значит, борется. А моя Даша всегда выходит победителем. Я помогу тебе, родная моя, помогу отсюда, из нашего дома. Держи лодку, главное, держи носом к волне и вычерпывай воду. У тебя есть помощник, наш Баир, он у нас уже большой и сильный. Я направляю к тебе и отдаю всю свою силу, весь свой опыт. всего себя, чтоб укрепить тебя. Продержись до утра, и я приду за вами.» [3, с. 69].
Находясь в полуобморочном состоянии, в состоянии между явью и сном, герой оказывается способным установить невидимую тонкую духовную связь между собой и женой. Он словно воочию видит свою старую лодчонку, перекидываемую волнами Байкала. Вырываясь из рук друзей, которые укладывают его, мятущегося в бреду, обратно в постель, герой изо всех сил чувствует собственные могучие силы, которыми он удерживает на плаву лодку с родными людьми.
Тайна такого восприятия мира, родственного шаманскому, раскрывается С. Доржиевым в поведении других героев, например, Цырена, который воспринимает болезненное поведение Айдая как вполне нормальное, адекватное здоровому человеку состояние. Это раскрывается в ссоре Цырена с врачом, который требует немедленной отправки Айдая в больницу. Цырен поясняет затем пришедшему в себя другу: «Жар у тебя спал. Что-то с твоими легкими может быть, говорит доктор, послушал через свою трубу. Хотел тебя утартать в больницу. Я не разрешил. С ним мы со вчерашнего вечера в ссоре . на языке у него только больница да больница. Убился ему объяснять, что когда человек дома, душа его на месте, он спокоен, тем более в такой ситуации ему, то есть тебе, надо быть дома, потому что сам тянешь, фу ты, он тянет своих к домашнему очагу. «У меня высшее образование, я, я.». Твое высшее образование есть приобретенный ум, сказал ему я, а вот природного ума у тебя тю-тю, так прямо и сказал. Ух, как психанул и дернул отсюда» [3, с. 70]. В непринужденных словах героя проступает именно шаманистское видение мира. Поэтому автор не случайно вкладывает в уста героя слова «душа», «дом», «природный ум». А в значении глагола «тянешь» заключено связующее звено между границами реальности и ирреальности. Границы эти не закрывают единство пространственно-временного континуума, отсюда гармоничность существования людей, тонко чувствующих, ощущающих себя нераздельной частью целостности, какой и является окружающий мир.
Именно о такой целостности ведет речь в своих рассказах С. Доржиев. Как справедливо пишет критик, автор «нигде открыто не поучает, но дает возможность проследить саму историю внутреннего становления человека в различных жизненных перипетиях, сам процесс его исканий и открытия «вечных» законов жизни» [2, с. 214]. Таким образом, художественная картина мира в рассказах С. Доржиева не случайно пронизана элементами, чертами шаманисткого видения мира. Именно в них проявляется та особенность культурно-генетического кода, который отличает мировоззрение бурят. Именно они подчеркивают национальное видение писателя, своеобразие его художественного мира.
Литература
1. Базаров Б. Д. Таинства и практика шаманизма. Кн. 3: Человек во времени и пространстве. - Улан-Удэ, 2009. - 209 с.
2. Булгутова И. В. Свет путеводной звезды: рецензия // Доржиев С. Д. Звезда наша путеводная: сб. рассказов. - Улан-Удэ, 2014. - С. 214-217.
3. Доржиев С. Д. Звезда наша путеводная: сб. рассказов. - Улан-Удэ, 2014. - 220 с.
4. Михайлов Т. М. Из истории бурятского шаманизма (с древнейших времен по XVIII в.). - Новосибирск, 1980. - 320 с.
5. Осипов А. И. Пространство и время как категории мировоззрения и регуляторы практической деятельности. - Минск, 1989. - 220 с.
References
1. Bazarov B. D. Tainstva i praktika shamanizma. Kn. 3: Chelovek vo vremeni i prostranstve [The sacraments and the practice of shamanism. Bk. 3: A man in time and space.]. Ulan-Ude, 2009. 209 p.
2. Bulgutova I. V. Svet putevodnoj zvezdy: retsenziya [Light of guiding star: review]. Dorzhiev S. D. Zvezda nasha putevodnaya: sb. rasskazov - Our a guiding star: a collection of short stories. Ulan-Ude, 2014. Pp. 214-217.
3. Dorzhiev S. D. Zvezda nasha putevodnaya: sbornik rasskazov [Our a guiding star: a collection of short stories]. Ulan-Ude, 2014. 220 p.
4. Mihajlov T. M. Iz istorii buryatskogo shamanizma (s drevnejshikh vremen po XVIII v.) [History of Buryat shamanism (from ancient times to the 18th century)]. Novosibirsk, 1980. 320 p.
5. Osipov A. I. Prostranstvo i vremya kak kategorii mirovozzreniya i regulyatory prakticheskoj deyatel'nosti [Space and time as categories of outlook and practice regulators]. Minsk, 1989. 220 p.
