CC BY-NC
28Исторический журнал: научные исследования
Правильная ссылка на статью:
Селунская Н.Б. — «Народное представительство» Российской империи начала ХХ в. в памяти и судьбах «думцев» // Исторический журнал: научные исследования. - 2021. - № 4. DOI: 10.7256/2454-0609.2021.4.36186 URL: https://nbpublish.com'llbrary_read_article.php?id=36186
«Народное представительство» Российской империи начала ХХ в. в памяти и судьбах «думцев»
Селунская Наталья Борисовна
доктор исторических наук
профессор, кафедра источниковедения, Московский государственный университет имени М.В.
Ломоносова
119991, Россия, г. Мзсква, ул. Ломонсовкий Проспект, 27 к.4, ауд. Е445
И osp-1@ya.ru
Статья из рубрики "Историческая память"
DOI:
10.7256/2454-0609.2021.4.36186
Дата направления статьи в редакцию:
30-07-2021
Аннотация: Для отечественной истории начала ХХ века весьма значимым и знаковым событием было открытие деятельности Государственной думы, явившее собой «народное представительство» в системе правления Российской империи, означавшее становление парламентаризма в России. Методология «memory studies» позволяет обогатить объяснение драматической истории Государственной думы включением в сферу внимания историка моделей поведения депутатов, мотиваций их поступков и деяний, предлагает историку новую оптику видения этого института власти как образа, запечатленного в памяти депутатов: в их дневниковых записях, составленных во время заседаний думы, и в мемуарах, написанных за границей. На первый план для историков, работающих в жанре «memory studies», выступает «образ эпохи»: исторические события в восприятии их современников, участников, очевидцев, а также индивидуальный опыт, рациональные оценки и эмоциональные переживания, запечатленные в дневниках, переписке, мемуарах, то есть, в текстах, представляющих одну из категорий источников изучения исторической памяти. В этих текстах прослеживается зависимость жизненного пути депутатов, представителей политической элиты России , их персональных историй от судьбы Российской империи. Эта «зависимость пути» проявляется в связке «память-идентичность-травма», которая находится в центре внимания такой области как "memory studies".
Ключевые слова: народное представительство, Государственная дума, депутаты,
воспоминания, дневники, исследования памяти, идентичность, образ,травма памяти, источниковедение
Но в памяти такая скрыта мощь, Что возвращает образы и множит...
Давид Самойлов
Современное мировое историческое сообщество отвечает на вызовы, связанные с «мемориальным бумом», развитием исследований памяти и успешно реализует стремление историков «историзировать историю», в том числе, фокусируя внимание на персональных историях людей, их судьбах, тех «временах», которые не выбирают, а в которых живут и умирают, и впечатления о которых хранятся в «личных архивных фондах» памяти. Несомненно, что на первый план для историков, работающих в жанре «memory studies», выступает «образ эпохи»: исторические события в восприятии их современников, участников, очевидцев, а также индивидуальный опыт, рациональные оценки и эмоциональные переживания, запечатленные в дневниках, переписке, мемуарах, то есть, в текстах, представляющих одну из категорий источников изучения исторической памяти Ü^I.
Для отечественной истории начала ХХ в. весьма значимым и знаковым событием было открытие деятельности Государственной думы, явившее собой «народное представительство» в системе правления Российской империи, означавшее становление парламентаризма в России. Понятно, что история Государственной думы привлекает интерес как российских, так и зарубежных историков, о чем свидетельствует и посвященная ей богатая историографическая традиция, и повестки регулярно проходящих специальных конференций и форумов. В плане долговременного увлечения проблематикой, связанной с историей российского парламента, не является
исключением и автор статьи 17]. Однако, современные тенденции развития новых исследовательских подходов, таких как «memory studies» и дискурсивный анализ, а также значимость трансформаций, происходящих в традиционных областях, например, таких как политическая история, актуализируют обращение к российскому историческому опыту «народного представительства» в контексте «новой политической истории». Особенности подхода, характерного для «новой политической истории», достаточно определенно сформулированы, как мне представляется, польским историком и методологом школы Е. Топольского Войцехом Вжосеком, который указывает на необходимость обогатить анализ политической действительности «общественно-культурными/историческими контекстами». То есть, по его мнению, «академичная историческая интерпретация политики прошлого» должна быть дополнена «историко-культурологической интерпретацией выросшего вокруг нее публичного и политического
дискурса» ———Выделяя эти названные измерения историко-политического исследования, В. Вжосек определяет «обязанность новой политической истории», прежде всего, как истолкование того, «откуда берутся именно такие историко-политические и stricte политические дискурсы о прошлом» [2, с- 71].
Именно реконструкции интерпретаций народного представительства в Российской империи начала ХХ в., то есть Государственной думы, запечатленных в коллективной памяти, в мемуарах и дневниках ее современников и участников и посвящена статья.
Коллективная память «перводумцев», законодательной элиты Российской империи, была
«расколотой», так как вмещала весьма различные восприятия-интерпретации общего опыта участия в первом российском парламенте людей с контрастными политическими предпочтениями и персональными историями. Вот почему справедливо говорить об особых типах памяти «думцев», для каждого из которых характерна особая «своя» групповая социокультурная и политическая идентичность. Так, среди депутатов Государственной думы первого созыва выделяется группа весьма активно действовавших и явно заявлявших свою позицию представителей образованного общества. Речь пойдет об интеллектуалах, сформировавшихся как личности в университетской среде, в том числе, о выпускниках Московского университета, людей либеральных взглядов и наивной веры в демократизацию политической системы Российской империи, покинувших Россию после ее крушения и создававших свои мемуары на основе памяти об общем прошлом в эмиграции, за рубежом. Это, прежде всего, память об их участии в политическом процессе, разворачивавшемся в Императорской России начала ХХ в., связанного со вступлением в партию «Народной свободы» и деятельностью в качестве депутатов Государственной думы, членов фракции «кадетов», конституционных демократов.
Прекрасно выражены настроения «народного представительства» одним из депутатов Государственной думы Михаилом Михайловичем Могилянским (1873-1942), адвокатом, публицистом, постоянным сотрудником газеты «Речь». Он в своем «думском дневнике», рожденном «под шум и говор голосов», писал в кулуарах думы и в читальне клуба партии Народной свободы: «... наши думские наблюдения и заметки... случайны, коротки и мимолетны. Но все они объединены одним чувством, одним общим настроением, которое не только у нас лично, но и у всего народа в его целом - было, изжито и не повторится, как не повторяется обаяние первой любви. Первая Государственная дума
была утром народного представительства в России.» [7, с 23]. Очевидно, что М.М. Могилянский представлял ту самую группу интеллектуалов-либералов, которые были наиболее влиятельной и представительной частью депутатского корпуса Государственной думы первого созыва.
Уже в начале процесса изучения материалов по истории первого народного представительства в России мне, вместе с моими учениками удалось обосновать вывод о том, что «работа Думы продемонстрировала высокое значение университетской интеллигенции в России». В частности, проведенный статистический анализ списков ораторов и стенограмм дебатов в Государственной думе убеждает в значимости «активного ядра», во многом определявшего ход обсуждения и итоги голосования по законопроектам. Результаты подсчетов частот встречаемости имен депутатов, участвовавших в дебатах, говорят о том, что из 499 депутатов палаты активно участвовало в законотворческой деятельности только около 15% политиков, а для остальных депутатов работа сводилась к участию в процедуре голосования. Стенограммы дебатов свидетельствуют о складывании узкого круга политической элиты в Думе, которая заявляла о себе уже с первых дней работы народного представительства. Так, например, при обсуждении первого проекта «Об обеспечении действительной неприкосновенности личности», в котором приняли участие 37 человек и которое зафиксировано на 46 страницах стенографических отчетов активных дискутантов с развернутыми выступлениями оказалось всего шесть человек. Еще более контрастная картина активности депутатов характерна для обсуждений законов «О гражданском равенстве» и «О свободе собраний». Очевидно, что элитарная группа состояла из университетской профессуры, специалистов в области права, которые наиболее активно выступали в дебатах ———172-174]. Среди них особое место занимали опальный профессор Московского университета, уволенный в 1887 году из-за критики
самодержавного правления и вернувшийся в начале ХХ в., основатель Русской высшей школы в Париже М.М. Ковалевский (1851-1916), профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов, Л.И. Петражицкий (1867-1931), профессор Московского университета С.А. Котляревский (1873-1939).
Справедливости ради нельзя не отметить и роль левых депутатов - ораторов в Государственной думе. Так, например, по воспоминаниям В.П. Обнинского, талантливого кадетского публициста, члена Государственной думы первого созыва, самым дерзким и активным оратором был крестьянин по сословию, представитель Симбирской губернии
трудовик А.Ф. Аладьин, которым даже группа трудовиков тяготилась-8———3241 Примечательно, что А.Ф. Аладьин учился в Казанском университете, хотя и достаточно «условно», так как до выборов находился в «политической ссылке» в Англии, где занимался переводами на русский язык текстов авторов социалистических взглядов.
В целом же особая роль интеллектуальной элиты в Государственной думе была очевидна для современников, о чем свидетельствуют запечатленные ими в «текстах памяти» оценки, впечатления и размышления. Так, например, П.Г. Мижуев, один из первых российских теоретиков и популяризаторов парламентаризма, высказывал опасения по поводу того, что «представителей от изуродованного сословного самоуправления», университетов и академий так немного, что «их голоса совершенно затеряются в стройности и массивном бюрократическом хоре». Он считал, что «народные представители, являясь более авторитетными и более правильными, чем кто-либо другой, выразителями народных нужд и желаний», «могут с наибольшим основанием претендовать на выбор тех лиц, которым поручается непосредственное управление государством» и что «от них же естественнее всего ожидать бдительного контроля над действиями министров, почему и желательно предоставить им возможность лишать власти министров, как только они, т.е. министры, окажутся не на высоте своих трудных и
высоких обязанностей» -6, с- 30-35"1.
Идея связи депутатского корпуса думы с народом весьма неоднозначно транслируется представителями того сегмента либералов-интеллектуалов, который назван «университетской интеллигенцией». Так, уверенность в успешном осуществлении нужд и интересов народа присутствует в воспоминаниях перводумцев, в частности, в их описаниях настроений в Петербурге 27 апреля 1906 г., в день открытия первой Государственной думы. Эта уверенность проистекала из веры в свои возможности, которая оценивалась позже депутатами как «детская, неповторимая вера в себя, в будущее, в Россию». По воспоминаниям А.В. Тырковой-Вильямс (1869-1962), члена ЦК кадетской партии, писательницы и журналистки, чье наследие опубликовано недавно
--15", день открытия Государственной думы «был общенародным праздником». Настроения депутатов описаны весьма эмоционально и характеризуются как «твердое, искреннее желание первых избранников не обмануть народных надежд». Однако, наряду с оценкой факта открытия думы как всенародного праздника, следует обратить внимание на ассоциации, которые вызывала атмосфера открытия думы у либералов-интеллектуалов, в которых явно проявляются рефлексии представителей высшего сословия. Так, в тех же воспоминаниях обращает на себя внимание такая характеристика Думы, через которую транслируются ностальгические настроения автора и эмоциональные восприятия «народного представительства». Так, например, автору представлялось, «точно Дума собралась не в столице, а в старинной усадьбе». Объяснение этой метафоре, по мнению А.В. Тырковой-Вильямс, в том, что «большинство депутатов выросло в таких дворянских гнездах», что и определило такое субъективное, идеализированное и иллюзорное
представление, как то, что «Первая Дума если не количественно, то качественно была
дворянской Думой, и это подчеркивало ее нарядность» [14, с- 398"". Образ «дворянской Думы» никак не соответствует реалиям, количественно характеризующим ее социальный состав и дающим основание для определения первого российского парламента как
«крестьянской Думы» в отличии от европейских парламентов того времени Ш-"— Характеристика в воспоминаниях депутата думы как «качественно дворянской» связана с восприятием, сохранившемся в их памяти той роли, которую играли активно действовавшие депутаты, обладавшие той же социокультурной идентичностью, что и автор воспоминаний. Эта идентичность и определяла оптику видения Думы «нарядной» в родном образе «дворянской усадьбы»,
Особая роль в реконструкции образа Думы по воспоминаниям, сохраненным в памяти ее либеральных депутатов-интеллектуалов, отводилась, несомненно, ее председателю С.А. Муромцеву (1850-1910). Именно через свои оценки и характеристики персоналии председателя Думы эмоционально и содержательно депутаты транслировали свои восприятия первого российского парламента. «На председательском месте сидел С.А. Муромцев. Не сидел - восседал, всем своим обликом, каждым движением, каждым словом воплощая величавую значительность высокого учреждения. Голос у него был
ровный, глубокий, внушительный. Он не говорил, а изрекал» [14, с- 398"".
Эти восторженные впечатления перводумцев разделял и известный российский историк, депутат Думы второго созыва, член ЦК конституционно-демократической партии, высланный в 1922 г. за границу А.А. Кизеветтер (1866-1933), который в своих воспоминаниях анализировал личность председателя Думы и пришел к выводу , что «для Муромцева Государственная дума была на самом деле святым местом, где люди должны трудиться на благо своего народа и где все поэтому должны быть серьезны и строги к себе. Он никому никогда не мешал свободно высказывать свои мысли в Думе. Но он решительно не допускал никаких грубых выражений, брани, насмешек», так как считал, что «все депутаты должны уважать друг друга, все депутаты должны уважать саму Думу, в которую они посланы народом и потому должны держать себя там вежливо, чинно и
благоговейно, как в церкви» [5, с 13]. В цитированном тексте хочется обратить внимание на особую роль нравственных аспектов взаимоотношений между депутатами и пониманием их долга и ответственности перед обществом, значение которых депутатом, интеллектуалом и профессиональным историком оценивалось весьма высоко, а сам институт народного представительства воспринимался как храм, святыня. Несомненно, подобное восприятие Думы скорее говорит о проявлении религиозной ментальности историка, чем о профессиональной интерпретации этого института власти. В плане исторической оценки Думы надо сказать о том, что А.А. Кизеветтер, как и многие депутаты-думцы либерального толка из университетской интеллектуальной элиты, в своих воспоминаниях придавал особое значение роли личности, фокусируя свое внимание на тех качествах характера, которыми обладал С.А. Муромцев: «Строгий, суровый, торжественный стоял он на своем месте и вел заседание твердо, в полном сознании правоты своих действий. Но несмотря на его суровость, все члены Первой Думы не только слушали его, но и сердечно любили его. Они все чувствовали, что Муромцеву Дума была дорога, потому что ему дорога была родина, для блага которой он
пошел в Думу» [5, с—i31. И когда для членов Первой Думы настали дни тяжелых испытаний, Муромцев доказал, что он считал себя неразрывно, всей душой связанным со своими товарищами по Думе. «Вместе с ними после роспуска первой Думы поехал он в Выборг, вместе с ними с гордо поднятой головой, как всегда спокойный и величественный, вошел в тюрьму и отбыл тюремное заключение» [5, с- 14"".
Реконструкция восприятия депутатами Думы ее председателя представляется важной не только для понимания исторического опыта становления института представительной власти в России, но и для осмысления устойчивости традиции в российской истории, связанной с особенностями российской ментальности, которая проявляется в отождествлении личности лидера, персонифицирующего институт власти, с самим институтом, что ,несомненно, влияет и на общую оценку этого института, власти, в целом.
Кроме того, очевидно, что в памяти депутатов Думы, представляющих ее «активное ядро», запечатлелись большие ожидания и иллюзорная вера в «величавую значительность высокого учреждения», «народного представительства», особую роль ее лидера, олицетворяющего высокий долг служения родине и своего участия в работе думы во благо общества. Вот почему таким драматичным было «столкновение» высоких ожиданий и печального опыта прозрения думцев, отраженного в их, увы, таких похожих персональных историях участников деятельности думы, свидетелейее разгона, переживших разочарование во власти и испытавших ощущение кризиса Российской империи, горечь неприятия народом их как «народных представителей, изгнанников из России, хранивших память о ней в долгой жизни в эмиграции.
В своей брошюре «Судьба первых депутатов» писатель и журналист, соредактор «Русской газеты» В.В. Брусянин (1867-1919) писал, что «в начале деятельности Думы, когда народные представители поддерживались в своих запросах населением, в придворных сферах и в среде камарильи наблюдалась растерянность» и что «в этот момент политического разъединения впервые поколебались народные иллюзии, окрыленные бессознательным стремлением к царю» [1, с—54]. Это была поддержка населением тех надежд, которые декларировались депутатами при открытии думы. В.В. Брусянин в своей брошюре припоминает слова депутата, одного из основателей кадетской партии, выпускника Санкт-Петербургского университета Ф.И. Родичева (18541933), который «первым после «торжественного» обнародования горемыкинской декларации сказал: «мы явились сюда в первый день, выражая готовность верить, выражая готовность работать на обновление страны, мы ждали, что власть выйдет к нам навстречу, мы готовы были забыть прошлую деятельность людей, в руках которых была власть. Мы готовы были не вспоминать о том, что на пороге обновленной России власть находится в руках лиц, работающих над угнетением страны. Сегодня наши надежды рушились...». Так случилось, что 7 июля 1906 г. депутаты первого российского парламента вышли из зала Таврического дворца «неприкосновенными личностями» в последний раз: через двадцать четыре часа слепая фортуна сравняла их с обыкновенными «прикосновенными» обывателями. С сожалением, как свидетельствуют современники, «и в период неприкосновенности» депутаты «оппозиционных взглядов» не были «в чести» у служителей власти и закона различных рангов и могли подвергаться физическим и словесным угрозам и унижениям. Так, например, «депутат от Оренбургской губернии Т.И. Седельников был избит на улице городовыми и дворниками, а один из генералов, посетивший Таврический дворец по долгу службы, высказал предположение, что если бы депутата Аладьина повесить на люстре над депутатскими
скамьями, то "этот депутат был бы прекрасным украшением парламента"» [1, с' 54].
Как известно, «разочарование во власти» перводумцев, с одной стороны, и агрессивное неприятие этой властью «народного представительства», с другой, проявилось в том, что значительная часть членов Первой Государственной думы собралась в Выборге, на территории Великого княжества Финляндского и приняла воззвание (т.н. «Выборгское воззвание»), в котором призвала население к пассивному сопротивлению властям, к уклонению от призыва в армию, к неуплате прямых налогов. Вопреки ожиданиям
авторов «Выборгского воззвания» роспуск Думы не вызвал политического кризиса, но последовали административно-политические меры против думцев, подписавших «Выборгское воззвание». Так, по свидетельствам современников, вскоре после поездки бывших «лучших людей» в Выборг в правящих сферах приступили к обсуждению «крамольного» поведения «врагов отечества», лишенных с роспуском думы мирных средств обновления России». Тогда «слежение» за бывшими депутатами началось
повсеместное и выдающееся по своей бесцеремонности» которое закончилось, как известно, тем, что 167 человек, в том числе бывший председатель Думы С.А. Муромцев, были приговорены к трехмесячному тюремному заключению и лишению избирательных прав.
Однако, если со стороны властей репрессии и агрессивное неприятие Государственной думы было в какой-то степени ожидаемо или, во всяком случае, объяснимо для депутатов по прошествии времени, то неприятие народом «народных представителей» было для них болезненным и обернулось «травмой памяти».
Анализируя причины разгона Думы в своих воспоминаниях А.В. Тыркова-Вильямс писала о том, что «народные представители, увлеченные борьбой,. опьяненные политическими возгласами, обличениями, требованиями, не сумели сразу приняться за то, ради чего Дума была созвана, чего они сами добивались с такой бурной энергией, - за законодательство», так как «слишком еще кипели в них страсти, слишком обуревала их неудержимая потребность на всю страну выкрикнуть то, о чем раньше говорилось только шепотом.» Ошибочность поведения депутатов в своих воспоминаниях эта мудрая женщина видела в том, что «перед открытием Государственной думы между правительством и народными представителями не произошло никакого общения, никаких не только сговоров, но даже переговоров» и поэтому когда думцы и министры, впервые встретившись в Таврическом дворце, «притащили с собой тяжкий груз и путы враждебности, недоверия, нежелания подойти друг к другу ближе, найти почву для сотрудничества». Более того, раскрывая эмоциональный фон взаимоотношений депутатов думы с министрами, А.В. Тыркова-Вильямс характеризует настроения «двух сторон» следующим образом: «власть с неостывшей обидой побежденного, и народные представители с злорадным торжеством победителей помнили, что Дума пришла не сверху, а была навязана снизу», то есть «явилась в результате широкого самочинного
освободительного движения, которое многие просто называли революцией» [14, с- 3991. В этой ситуации, по здравому размышлению «инсайдера», участника деятельности Думы первого созыва, власть, по логике вещей, просто обязана была бороться с этой революцией любыми силами и средствами. С подобным же объяснением соглашались и другие современники- думцы, которые также отмечали, что «первая Государственная дума не сумела встать на путь соглашения и сотрудничества с еще сильной центральной властью, она приняла вызывающий тон, не использовала представлявшихся ей возможностей и проиграла в безнадежной борьбе, отрезав тем самым и себе самой, и
своим наследницам путь к участию во власти, в управлении страной» [10, с 13]. Таким образом, приобретенный неудачный опыт взаимодействия, культурная практика «общения» между представителями «нового» института, Думы, и органами и персоналиями из «старой», традиционной, верховной исполнительной власти императорской России признавался самими думцами весомой причиной стремительного драматичного конца первого российского парламента.
В публичной сфере российского общества звучали весьма эмоциональные оценки роспуска Думы как «национального несчастья», чреватого, быть может, «тяжкими потрясениями, о которых страшно подумать и которых можно было избежать» [7, с 20]. Во
многих современных этому событию периодических изданиях известие о роспуске Думы назвалось «грустным» и призналось, что «перед Россией открывается тяжелый период»
Однако, наиболее болезненной была встреча думцев с народом, то есть с теми, кто посылал в Думу своих избранников, чтобы они добыли «землю и волю», что и было зафиксировано в наказах, письмах и телеграммах, которыми «сносилось» население в продолжение 72 дней со своими избранниками. Народные избранники, вернувшиеся по домам преждевременно, естественно, должны были рассчитывать и на особенную встречу со стороны населения. Нетрудно было предсказать характер этой встречи: население обратилось к своим избранникам с требованием отчета в действиях, в силу чего бывшим депутатам поневоле приходилось беседовать с населением. Интересны сообщения о газетных публикациях того времени, содержащиеся в брошюрах, написанных современниками, в которых, в частности, говорится о характере подобных встреч и бесед депутатов с населением. Так, например, описание одной из таких встреч содержит сведения о том, что «неоднократно местные крестьяне обращались с вопросами о роспуске думы к бывшему депутату Думы Стефанюку; но последний упорно молчал, отговариваясь незнанием. Ни угрозы, ни ругательств крестьян настойчиво не помогли. Наконец, на днях, когда толпа крестьян настойчиво приступила к Стефанюку с расспросами о думе, а последний отнекивался и не хотел отвечать, на него набросился с бранью отставной фельдфебель и закричал: «Что ж ты, собачий сын, мы тебя выбрали, на наши гроши ты поехал, привез себе оттуда казны, а теперь молчишь! Мы тебе отобьем бока и покажем, как отвиливать с ответами перед громадой»!.. С этими словами он бросился на Стефанюка и избил его палкой. Сотские еле отстояли депутата от
раздраженной толпы» [1, с 54]. Это один из множества подобных случаев, в которых депутатам при встречах с народом грозила расплата и поэтому, как свидетельствуют современники, депутатам по возвращению приходилось уезжать, так как были даже случаи, когда их дом мог быть сожжен односельчанами; или когда «крестьяне разгромили фруктовый сад»; или, как у бывшего депутата М.И. Герасимова, «изъяли все
его имущество и даже отобрали книги, газеты, письма и записную книжку» [1, с 54]. Автор книги «Судьбы перводумцев» В.В. Брусянин отмечает, что во многих подобного рода проявлениях негативного отношения крестьян к своим выборным депутатам была виновата «черная сотня», представители которой весьма активно провоцировали население на подобные действия, а «местные черносотенные организации с особенными старанием помогали полиции в деле преследования депутатов». Из этого перечня «случаев с депутатами» становиться понятной интуитивная обеспокоенность думцев возможной утратой их неприкосновенности, о чем свидетельствует, например, известный факт, когда депутат Т.И. Седельников, давая объяснение Думе по поводу избиения его петербургской полицией, просил парламент позаботиться о неприкосновенности личности вообще и тем как бы предсказывал судьбу депутатов, когда они станут только «бывшими», а, стало быть, и прикосновенными. К сожалению, эти опасения подтвердились фактами расправ, которым подвергались уже бывшие депутаты Государственной думы, многие из которых «были убиенными», многим по воле случая удалось скрыться от преследований, а некоторых просто-напросто местная администрация как «провинившихся» и «крамольных» народных представителей от занимаемых ими должностей освобождала.
Тем не менее, бывшие депутаты Думы, несмотря на испытанную травму памяти, связанную с драматическим финалом этой институции, в своих записях и мемуарах транслировали весьма интересные, несомненно, субъективные, но аутентичные оценки
Государственной думы.
Так, например, Н.Ф. Езерский (1870-1938), депутат Государственной думы первого созыва от Пензенской губернии, выпускник юридического факультета Московского университета, член конституционно-демократической партии, глава пензенской группы партии кадетов, значение Думы видел в формировании общественного мнения, которое всколыхнуло не только столичные города, образованные кругиРоссийской империи. Он писал, что «под взволнованной поверхностью общественного моря шла работа в глубоких слоях народа. Чуждый политике, косный обыватель начал втягиваться в нее, деревня, взбудораженная аграрным движением, зашевелилась. Забастовки, погромы, новые мысли и речи, какие несли с собой городские люди и столичные газеты, пробуждали умственную деятельность, безотрадное положение деревни становилось
яснее ей самой» [3, с- 39].
Иначе оценивал значение Государственной Думы, выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, первый председатель партии октябристов , член Государственного совета Д.Н. Шипов (1851-1920), который верил в то, «государственная власть признает нужным установить свое единение с населением», ибо «согласие и единение царей с народом во времена Земских соборов обуславливались не противопоставлением прав государя и прав народа, а сознанием обеими сторонами лежащего на них равно нравственного долга - содействовать общими усилиями возможному осуществлению в государственной жизни требований высшей правды» [16, с-ЗЗИ. Задачи Государственной думы были иные. Однако, по мнению автора воспоминаний, император этого не учел в полной мере: «положив, в основу своего взаимодействия с народным представительством правовую идею, государственная власть разрешала вытекавший отсюда практический вопрос не согласно с требованиями справедливости, а в ущерб прав народного представительства и в целях поддержания своего самовластия»
ii^i. Такое разрешение вопроса не могло, по мнению Д.Н. Шипова не вызвать справедливого неудовольствия в широких кругах населения.
В воспоминаниях другого октябриста, депутата Государственной думы третьего и четвертого созывов, выпускника физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, Н.В. Савича (1869-1942) можно встретить другое характерное для современников восприятие института народного представительства. В своих воспоминаниях он писал, что «за двести лет, протекших после упразднения при Петре Великом последних остатков участия общественных представителей в управлении государством русское общество отвыкло от ответственного участия в распоряжении
судьбами страны» [10, с 14]. Возрождение ответственности народа - вот, пожалуй, по мнению Н.В. Савича, главное назначение Государственной думы.
Какие же основные выводы можно сделать на основе реконструкции восприятия современниками Государственной думы как института народного представительства в контексте «memory studies»? Прежде всего, названный ракурс предполагает не изучение реальных фактов, относящихся к составу Думы и ее функционированию, а реконструкцию образа Думы через восприятие института народного представительства «активным ядром» депутатского корпуса думы, ее участниками. Процедура реконструкции образа Думы, сохраненного в памяти современников, требует обращения к текстам их воспоминаний, написанных, в основном в эмиграции бывшими депутатами Думы, а в ту пору уже «изгнанниками». С точки зрения авторства, привлеченные мемуары являются достаточно представительным комплексом, транслирующим групповое восприятие рождения и гибели, значения и слабости Думы интеллектуалами-либералами,
с их общим восприятием прошлого, составившим основу их групповой идентичности. Активность этих депутатов Государственной думы, определявшая во многом ее облик, дала повод для суждения о феномене «политической диктатуры» университетской профессуры в правовой жизни Думы, как о факте, во многом обусловленном отсутствием идеологически сильного и политически самостоятельного буржуазного представительства. Для них, как следует из прочтения «запечатленной памяти» в их мемуарах, характерной была эйфория высоких ожиданий от народного представительства, Государственной думы, и короткий, но драматический опыт их пребывания в качестве депутатов, вызвавший травму памяти, связанную с разгоном Думы и преследованиями властей, с попыткой сопротивления, реализованной в подписании Выборгского воззвания и с непризнанием их, «народных представителей», народом, который встретил жестокостью и агрессией вернувшихся «домой» народных посланцев. Последующие драматические события политического процесса в России начала ХХ в. определили выбор, персональные судьбы бывших депутатов Думы -бегство, изгнание, жизнь на чужбине.
Очевидно, что в групповой памяти депутатов, обладавших общими социокультурными характеристиками, при всей индивидуальности восприятия, можно обнаружить единое очертание образа первого российского парламента в памяти о народном представительстве, запечатленной и в дневниковых записях, составленных во время деятельности Думы, и в мемуарах, написанных за границей. В этих текстах прослеживается зависимость жизненного пути депутатов, их персональных судеб от судьбы Российской империи, от тех трансформаций политической системы правления империи, внутри которой они были акторами. А их опыт участия в парламенте как представителей политической элиты России явился важным эпизодом в судьбе Российской империи. Таким образом, несомненным является факт присутствия в судьбах этих депутатов связки «память-идентичность-травма», которая находится в центре внимания такой области как «memory studies»
Методология «memory studies» предлагает историку новую оптику видения института народного представительства как исторического факта эпохи позднего имперского периода российской истории «через личность», и позволяет обогатить объяснение драматической истории Государственной думы включением в сферу внимания историка моделей поведения депутатов думы, мотиваций их поступков и деяний. Изучение памяти требует и новых подходов к источникам, прежде всего, к так называемым эго-источникам, которые обладают необходимым информативным потенциалом и «чувствительностью» для исследований памяти о прошлом, ибо именно в памяти отчетливо сохраняются «отголоски пережитых впечатлений» и «пока жив человек и еще не потускнел окончательно его мозг», давно прошедшее, «столь же живо, а то и живее
вчерашнего» [4, с- 463]. Библиография
1. Брусянин В.В. Судьба первых депутатов. СПб.: Современник, 1906. 82 с.
2. Вжосек В. О необходимости культурологической перспективы в исторических исследованиях // Историческое познание и историографическая ситуация на рубеже ХХ-ХХ1 вв. М.: Институт всеобщей истории РАН, 2012. С.61-75.
3. Езерский Н.Ф. Государственная дума первого созыва. Пенза: типо-лит. Е.М. Грушецкой, 1907. 203 с.
4. Зайцев Б.К. Голубая звезда: Повести и рассказы; Из воспоминаний / Сост., предисл., коммент. А. Романенко. М.: Моск. рабочий, 1989. 575 с.
5. Кизеветтер A.A. Сергей Aндреевич Муромцев Председатель Первой Государственной Думы. 2-е изд. М.: Задруга, 1918. 16 с.
6. Мижуев П.Г. Парламентаризм и представительная форма правления в главных странах современной Европы. СПб.: Г.Ф. Львович, 1906. 165 с.
7. Могилянский М. Первая Государственная Дума. СПб.: Изд. М.В. Пирожкова, 1906. 200 с.
8. Обнинский В.П. Последний самодержец: Очерк жизни и царствования императора России Николая II I Послесл. С.С. Волка. М.: Республика, 1992. 287 с.
9. Прошлое для настоящего: История-память и нарративы национальной идентичности: коллективная монография I под общ. ред. Л.П. Репиной. М.: Aквилон, 2020. 464 с.
10. Савич Н.В. Воспоминания. СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993. 490 с.
11. Селунская Н., Тоштендаль Р. Зарождение демократической культуры: Россия в начале ХХ века. М. РОССПЭН, 2005. 335 с.
12. Селунская Н.Б. Образ своего!иного культурно-исторического пространства в беллетризованных мемуарных текстах A^. Куприна II Исторический журнал: научные исследования. 2019. № 6. С. 144-150.
13. Селунская Н.Б., Бородкин Л.И., Григорьева Ю.Г., Петров A.K Становление российского парламентаризма начала ХХ века I под ред. Н.Б. Селунской. М.: Мосгорархив, 1996. 282 с.
14. Тыркова-Вильямс A^. Воспоминания. То, чего больше не будет М.: Слово, 1998. 560 с.
15. Тыркова-Вильямс A^. Наследие Aриадны Владимировны Тырковой: дневники, письма I сост., авт. предисл., введ. и коммент. Н.И. Канищева М.: РОССПЭН, 2012. 1110 с.
16. Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1918. 592 с.
17. Selunskaia N.B., Torstendahl R. The Birth of Democratic Culture in Late Imperial Russia: Reforms and Elections to the First Two National Legislatures, 1905-1907. Englewood: Altus History, LLC. 2012. 391 c.
Результаты процедуры рецензирования статьи
В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.
«Народное представительство» Российской империи начала ХХ в. в памяти и судьбах «думцев» II Исторический журнал: научные исследования
Aвтор обращается к одному из самых значительных явлений начала ХХ в., свидетельствующему о коренных преобразованиях и настроениях россиян: созданию первого парламента - Государственной думы. В статье четко прослеживается два направления. Одно касается собственно истории первой Государственной думы. История Думы изложена кратко и емко. Своеобразным обращением к некогда известным сюжетам стала, например, информация о политических репрессиях по отношению к депутатам первой думы, доказанная мемуарами.
Но автор выбрал иное главное направление - исследование коллективной памяти. По его мнению, современное мировое историческое сообщество стремится «историзировать историю», фокусируя внимание на персональных историях людей и их судьбах.
Российских читателей, конечно, тронет цитата о «временах, которые не выбирают, а в которых живут и умирают», но при этом автор подчеркивает, что многие личные впечатления хранятся в «личных архивных фондах» памяти. Эти впечатления формируют в мемуарах «образ эпохи». Образ эпохи автор характеризует через индивидуальный опыт, рациональные оценки и эмоциональные переживания, запечатленные в дневниках, переписке, мемуарах. Статья как раз и посвящена реконструкции интерпретаций народного представительства в России в начале ХХ в., то есть Государственной думы, запечатленных в коллективной памяти, в мемуарах и дневниках современников. Блестяще и оригинально поданная и решенная проблема сохранения коллективной памяти показана автором на примере «людей либеральных взглядов и наивной веры в демократизацию политической системы Российской империи, покинувших Россию». Тем не менее, автор справедливо считает, что наблюдалась «расколотость коллективной памяти «перводумцев». Это, по мнению автора, предопределяло групповую социокультурную и политическую идентичность. За основу исследования взяты мемуары выпускников Московского университета к тому же членов фракции кадетов как особой интеллектуальной группы. Эта группа мемуаристов оценивала первую Государственную думу как «утро народного представительства в России». Автор выделяет несколько специфических черт депутатов из университетской элиты. Одной из них, по его мнению, является «идея связи депутатского корпуса думы с народом», но в то же время автор признает, что в воспоминаниях «проявляются рефлексии представителей высшего сословия». Придерживаясь мнения, что первая дума была дворянской, автор использует важный прием -привлечение статистических подсчетов о количестве думцев, приверженных тем или иным взглядам. Другой отличительной особенностью текста является обращение к собственному опыту автора, который не стесняется вкрапливать в содержание вклад своей научной школы в изучение научной проблемы.
Автор подчеркивает, что историк А.А. Кизеветтер высказал высокое понимание думцами долга и ответственности перед обществом и оценивал институт народного представительства как храм, святыню. Очень современно звучит мысль, что «реконструкция восприятия депутатами Думы ее председателя [Муромцева] представляется важной [...] для осмысления устойчивости традиции в российской истории, связанной с особенностями российской ментальности, которая проявляется в отождествлении личности лидера, персонифицирующего институт власти, с самим институтом, что, несомненно, влияет и на общую оценку этого института, власти, в целом».
В российской научной литературе в последние десятилетия почти не поднимают методологическую проблему о роли личности в историческом процессе. Автор статьи пишет, что депутаты-думцы либерального толка из университетской интеллектуальной элиты придавали особое значение роли личности. Ближе к концу статьи автор подчеркивает, что реконструкция восприятия Думы современниками как института народного представительства предполагает не только изучение реальных фактов, относящихся к составу Думы и ее функционированию, а реконструкцию образа Думы через восприятие института народного представительства «активным ядром» депутатского корпуса думы.
Таким образом, с точки зрения автора, привлеченные мемуары являются достаточно представительным комплексом, транслирующим групповое восприятие Думы интеллектуалами-либералами, с их общим восприятием прошлого, составившим основу их групповой идентичности. В групповой памяти депутатов, обладавших общими социокультурными характеристиками, при всей индивидуальности восприятия, можно обнаружить единое очертание образа первого российского парламента в памяти о
народном представительстве, запечатленной и в дневниковых записях, составленных во время деятельности Думы, и в мемуарах, написанных за границей.
Автор приходит к выводу, что «Методология «memory studies» предлагает историку новую оптику видения института народного представительства как исторического факта эпохи позднего имперского периода российской истории «через личность», и позволяет обогатить объяснение драматической истории Государственной думы включением в сферу внимания историка моделей поведения депутатов думы, мотиваций их поступков и деяний. Изучение памяти требует и новых подходов к источникам, прежде всего, к так называемым эго-источникам, которые обладают необходимым информативным потенциалом и «чувствительностью» для исследований памяти о прошлом, ибо именно в памяти отчетливо сохраняются «отголоски пережитых впечатлений» и «пока жив человек и еще не потускнел окончательно его мозг», давно прошедшее, «столь же живо, а то и живее вчерашнего».
Отличительной особенностью статьи является опора не только на официальные документы и мемуары, но и на брошюры начала ХХ в., которые живо и образно показывают события первой Государственной думы. Библиографический список содержит, как современные научные труды, так и современные публикации воспоминаний первых думцев, снабженные хорошими комментариями.
Рецензируемая статья содержит интересные методологические наблюдения, актуальна и нова по подаче материала и его трактовке. Для раскрытия темы привлечены интересные источники, прежде всего воспоминания. Статья имеет четкую структуру, привлечет внимание и вызовет интерес читательской аудитории. Статью рекомендую опубликовать.
