CC BY
215
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 821.112.2
А. Е. Крашенинников
МОТИВ АПОКАЛИПСИСА В ЭКСПРЕССИОНИСТСКОЙ ЛИРИКЕ
На примере творчества поэтов-экспрессионистов Г. Гейма, Я. ван Годдиса, Г. Бенна, Й. Р. Бехера, Г. Тракля рассматривается один из основных мотивов экспрессионистской лирики - мотив Апокалипсиса. Также ставится вопрос о новаторском характере развития данного мотива, сквозь призму которого анализируется образ падшей женщины.
Ключевые слова: экспрессионистская лирика, новаторство, мотив апокалипсиса, образ падшей женщины, архетип.
A. E. Krasheninnikov
Apocalypse motive in expressionistic lyrics
On the example of creation of the poets-expressionists G. Heym, J. van Hoddis, G. Benn, J. R. Becher, G. Trakl one of the general motives of expressionistic lyrics - Apocalypse motive, through the prism of which the fallen woman character is analyzed.
Key words: expressionistic lyrics, Apocalypse motive, the fallen woman character, archetype.
На рубеже XIX и XX веков в европейском искусстве происходят по сути революционные изменения, выразившиеся, прежде всего, в пересмотре классических традиций. В рамках авангардизма и модернизма возникают и энергично развиваются импрессионизм, фовизм, кубизм, футуризм, дадаизм, сюрреализм и т. д. Наш же интерес в изучении проблематики авангардизма и модернизма сосредоточен на лирике немецкого/немецкоязычного экспрессионизма.
Мотив «конца света», мировой катастрофы считается одним из важнейших элементов метафизики экспрессионистов. Конечно, апокалиптические мотивы находили своё отражение на протяжении всей истории немецкой литературы. Достаточно вспомнить строки, написанные ещё Гансом Саксом (Hans Sachs, 1494-1576), в которых идёт речь об Апокалипсисе и Вавилоне, Городе грехов:
КРАШЕНИННИКОВ Андрей Евгеньевич - к. филол.н., доцент кафедры иностранных языков Северо-Восточного государственного университета (г. Магадан)
E-mail: kroschke@yandex.ru
Apocalypsis stet es hel, am achtzehenden capitel schreit der engel mit lautem schallen zweimal: Babylon ist gefallen, ein behausung der teufel woren...
(„Die wittembergisch nachtigal, die man iez horet uberal“) [1]
(Апокалипсис светел,/ в восемнадцатом разделе/ возвещает ангел громким голосом/ дважды: Вавилон пал,/ который приютом дьявола был...)
При этом нужно заметить, что тема «конца света» была важной ещё в дохристианский период у древних германцев и отразилась в мифе о Рагнарёке (Рагнарёк (Ragnarok) - о гибели богов (судьбе богов) и всего мира, следующей за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами).
Однако именно с конца XIX века, после оперы Рихарда Вагнера «Gotterdammerung» («Сумерки богов»), завершающей тетралогию «Der Ring des Nibelungen» («Кольцо Нибелунга») и развивающей дохристианские мифологические мотивы, и, в особенности, под влиянием философии Фридриха Ницше, который утверждал, что «Бог мёртв», и написал о «сумерках идолов» («Gotzen-Dammerung»),
апокалиптическое мировосприятие стало не только для экспрессионистов одним из ключевых переживаний (примечательно, что и первая антология лирики немецкого экспрессионизма, вышедшая в свет в 1919 году, получила название, также связанное с «сумерками» - «Menschheitsdammerung» («Сумерки человечества»)). «Резко отторгая отживший мир и поколение «отцов», они, вместе с тем, чувствовали внутреннюю несовместимость с темпами технической модернизации, изменением стиля и образа жизни. Создавался своего рода замкнутый круг: «старый мир» отвергался как
бесплодный; с другой стороны, то, что приходило на смену отжившему - технические новшества, машины, «мир чертёжных досок», мегаполисы с их социальными пороками и угнетением человека, - также вызывало резкое отторжение» [2, с. 257].
Об этом же говорит и Д. Гофман, когда размышляет об общем мировосприятии у различных направлений модернизма: «Многие стилевые
наименования современного искусства - кубизм, примитивизм, конструктивизм, супрематизм, экспрессионизм, футуризм, дадаизм, сюрреализм и т. д. -не могут скрыть от нас то, что все эти формы выражения возникли под давлением огромной угрозы духа. Их совместный страх заключается в том, что человек подавлен бесцеремонным техническим оптимизмом, другими людьми, аппаратом современной супербюрократии, армией и бездумной псевдоцивилизацией» [3, S. 46].
Поэтому неслучайно, что мотив Апокалипсиса развивается в экспрессионистской лирике и через синонимичные образы «Weltstadt» («Мировой город», «Глобальный город») и «Grofistadt» («Большой город»), своеобразный апокалиптический Вавилон нового времени, прообразом которого для многих экспрессионистов был Берлин того времени.
Так, например, у Георга Гейма (Georg Heym, 1887-1912) есть ряд стихотворений, посвящённых Берлину («Berlin I», «Berlin II», «Berlin III»); эту же тему он развивает и в стихотворениях «Die Stadt» («Город»), «Die Damonen der Stadte» («Демоны городов»), «Der Gott der Stadt» («Бог города») и др. Процитируем первую и последнюю строфу стихотворения «Die Stadt der Qual» («Город мук»):
Ich bin in Wusten eine groBe Stadt Hinter der Nacht und toten Meeren weit.
In meinen Gassen herrscht stets wilder Zank Geraufter Barte. Ewig Dunkelheit.
(Я среди пустынь великий город/ Позади ночи и мёртвых морей далеко./ В моих улицах господствует постоянно дикая брань/ Рваных бород. Вечная тьма.)
Ich bin der Leib voll ausgehohlter Qual.
In meinen Achseln rotes Feuer hangt.
Ich baume mich, und schreie manchmal laut,
In schwarzer Himmel Grabe ausgerenkt [4, с. 201-203].
( Я тело полное выедающих мук./ В моих плечах красный огонь висит./ Я противлюсь, и кричу иногда громко,/ В чёрном небе растянута могила.)
На наш взгляд, в некоторых стихотворениях экспрессионистов, посвящённых апокалиптической теме, образ Большого, Мирового города можно трактовать как архетипический в рамках понимания архетипа К. Г. Юнгом [5]. За примером обратимся снова к Гейму и его стихотворению «Berlin III»:
Schornsteine stehn in groBem Zwischenraum Im Wintertag, und tragen seine Last,
Des schwarzen Himmels dunkelnden Palast.
Wie goldne Stufe brennt sein niedrer Saum.
Fern zwischen kahlen Baumen, manchem Haus,
Zaunen und Schuppen, wo die Weltstadt ebbt,
Und auf vereisten Schienen muhsam schleppt Ein langer Guterzug sich schwer hinaus.
Ein Armenkirchhof ragt, schwarz, Stein an Stein,
Die Toten schaun den roten Untergang
Aus ihrem Loch. Er schmeckt wie starker Wein.
Sie sitzen strickend an der Wand entlang,
Mutzen aus RuB dem nackten Schlafenbein,
Zur Marseillaise, dem alten Sturmgesang [6, с. 40].
(Дымовые трубы стоят в большом пространстве/ Зимним днём, и несут свой груз,/ Чёрного неба темнеющий дворец./ Как золотая ступень горит его нижний край./ Вдали между голыми деревьями, многими домами,/ Заборами и сараями, где Мировой Город отступает,/ И по обледеневшим рельсам с трудом тащится/ Длинный товарный поезд тяжело./ Кладбище для бедняков возвышается, чёрное, камень за камнем,/ Мертвецы смотрят на красный закат/ Из своей дыры. Он на вкус как крепкое вино./ Они сидят и вяжут вдоль стены,/ Шапки (колпаки) из сажи для голой височной кости (черепа),/ Для Марсельезы, старой штурмовой (битвенной) песни.)
Город предстаёт перед поэтом в этом и других стихотворениях не как родной дом, где в тяжёлых ситуациях можно почувствовать себя хоть и в мнимой, но безопасности, в котором можно укрыться, получить поддержку. Он не просто чужой; трагедия в том, что он именно родной, но при этом не принимающий тебя, отталкивающий, то есть чужой в худшем проявлении для человека.
Поэт соотносит Город с адом, наделяет его инфернальными чертами. В стихотворениях много-
кратно упоминаются фабрики с их дымовыми трубами, битком набитые омнибусы, грязные воды реки, давка и шум на улицах, выползающий из подвалов нищий люд, вонь и смрад. Всё это подчёркивается чёрным цветом (Himmel (небо), Armenkirchhof (погост для бедных) - schwarz), дымом (Rauch), копотью (RuB, ruBig). Красный же цвет поэт использует при описании заката над городом (Untergang, des Abends Bahn), но в контексте стихотворений он представляется символом крови, к тому же слово Untergang может прочитываться не только как закат, но и как гибель, разрушение.
За таким восприятием поэтом своего родного города также скрывается, на наш взгляд, архетип «Мать/Великая Мать». Об архетипе «Мать/Великая Мать» Юнг, в частности писал: «Например, родина -это мать. Эта аллегория обладает большой побудительной силой, которая исходит из символического значения идеи отечества. Исходный же архетип связан с мистической причастностью примитивного человека к тому месту, где он обитает. Это место несет в себе лишь близкое ей по духу» [7, с. 59]. При этом отмечается, что влияние этого архетипа может быть не только положительным, помогающим, но и негативным, мешающим.
Хрестоматийным в представлении темы Апокалипсиса считается стихотворение Якоба ван Годдиса (Jacob van Hoddis, 1887-1942) «Weltende» («Конец света»):
Dem Burger flieht vom spitzen Kopf der Hut,
In alien Luften hallt es wie Geschrei.
Dachdecker sturzen ab und gehen entzwei,
Und an den Kusten - liest man - steigt die Flut.
Der Sturm ist da, die wilden Meere hupfen An Land, um dicke Damme zu zerdrucken.
Die meisten Menschen haben einen Schnupfen.
Die Eisenbahnen fallen von den Brucken [8, S. 11].
(У обывателя слетает с острой головы шляпа,/ Во всех ветрах звучит как крик./ Кровельщики падают и разбиваются,/ И у берегов - читают - начинается наводнение./ Буря уже здесь, дикие моря наскакивают/ На землю, чтобы толстые дамбы раздавить./ У многих людей насморк./ железные дороги (локомотивы) падают с мостов.)
Как отмечает А. Гугнин, в этом стихотворении сконцентрирована общая проблематика экспрессионизма. «Здесь отчётливо прочитывается неприятие буржуазного мира, нескрываемая насмешка над ним... «Светопреставление», о котором идёт речь в стихотворении, подаётся в двойном освещении: с точки зрения бюргера, неожиданно выбитого из накатанной жизненной колеи и пытающегося спрятаться от непонятной ему опасности за
привычными штампами («В газетах пишут:
«Вздыбилась вода»» - «Und an den Kusten - liest man - steigt die Flut»), и с точки зрения безымянного
наблюдателя событий (поэта), который, иронизи-
руя над растревоженным людским муравейником, пытается в монтаже случайно подмеченных фактов раскрыть истинную суть разворачивающегося
духовного действа: космические силы с неизбежностью сметают погрязшую в бездуховности и оттого ставшую беспомощной человеческую (буржуазную) цивилизацию» [9, с. 608].
Образ «Weltstadt» («Мировой город», «Гло-
бальный город») и, в частности, образ Берлина в экспрессионистском мотиве Апокалипсиса напрямую связан с апокалиптическим образом
Вавилонской блудницы («Hure Babylon», «Babels
Hure», более точный перевод: «Вавилонская шлюха»), становящимся метафорой Берлина. Это отмечает А. Лейдингер: «Символизация больших городов,
как «вместилище пороков» является общим топосом города, который в Веймарской республике соотно-
сился в острой и кумулированной форме с современным мировым городом Берлином» [10, S. 351].
Примечательно, что образ Вавилонской блудницы выступает не только как метафора Берлина, но и становится синонимом падшей женщины. В стихотворении Йоганнеса Роберта Бехера (Johannes Robert Becher, 1891-1958) «Mensch stehe auf» («Восстань, человече») «Babels Hure» («Вавилонская шлюха») стоит в одном ряду с другими именами, называющими падение и деградацию человека:
Sage mir, o Bruder Mensch, wer bist du!?
Wuter. Wurger. Schuft und Scherge.
Lauer-Blick am gilben Knochen deines Nachsten.
Konig Kaiser General.
Gold-FraB. Babels Hure und Verfall.
HaBgrohlender Rachen. Praller Beutel und Diplomat.
Oder oder
Gottes Kind!!?? [11, с. 300]
(Скажи мне, о брат человек, кто ты есть!?/ Злодей. Душитель. Подлец и палач./ Взгляд проныры на желтеющих костях твоего ближнего./ Король император генерал./ Пожиратель злата. Вавилонская шлюха и разложение./ Ненависть горланящая глотка. Тугой кошелёк и дипломат./ Или или/ Божье дитя!!??)
Образ падшей женщины как одна из иллюстраций предчувствия конца света присутствует и в его стихотворении «Berlin», рисующем мировой город как скопище грехов:
Wir wohnen mit dem Monde in verlassener Klause,
Der wandelt nieder auf der Firste schmalem Joche.
Der Tage graue Gischt zu sternenen Kusten brauset.
Auf Winkeltreppe ward ein Madchen wust zerstochen
(Мы живём с луной в покинутой келье,/ Которая опускается на вершины узким ярмом./ Дней серая пена мчится к звёздным берегам./ На угловой лестнице заколота девушка распутная.)
И далее:
Die alten Huren mit den ausgefransten Fressen,
Sie schleichen in den bleichen Morgen, den zerrauften...
[11, с. 55]
(Старые шлюхи с обтрёпанными рожами,/ Они вползают в бледное утро, растрёпанное...)
Намного жёстче прорисовывает образ падшей женщины Готфрид Бенн (Gottfried Benn, 1886-1956) в первой строке стихотворения «Ball» («Бал»):
Ball. Hurenkreuzzug. Syphilisquadrille. [12, S. 366]
(Бал. Шлюх крестовый поход. Сифилитическая кадриль.)
С. Гренц и М. Люке считают, что у экспрессионистов, в том числе и у Бенна, тело шлюхи представляет собой метафору социальной и моральной катастрофы. Более того, они отмечают, что отрицательный образ шлюхи становится у Бенна практически синонимом образа женщины [13, S. 227], и приводят в качестве примера стихотворение «Cafe des Westens» («Кафе Запада»):
Ein Mann tritt mit einem Madchen in Verhandlung:
Deine Stimme, Augenausdruck, Ohrlappchen
Sind mir ganz piepe.
Ich will dir in die Schultern stoBen.
Ich will mich uber dir ausbreiten.
Ich will ein ausgeschlenkertes Meer sein, du Affe!
[14, S. 339]
(Мужчина вступает с девушкой в переговоры:/ Твои голос, выражение глаз, мочка уха/ Мне на них наплевать./ Я хочу тебе сдавить плечи./ Я хочу на тебе расстилаться./ Я хочу быть бушующим морем. ты обезьяна (сука)!)
Однако отношение к падшей женщине у Бенна не так однозначно, как представляют нам С. Гренц и М. Люке. Рассмотрим стихотворение «Einer sang.» из цикла «Alaska»:
коричневая. Да, как будто из челнов/ Солнце долгое. Её походка пронзает сквозь мою кровь./ Она бездна диких, тёмных цветов./ Никакой ангел не может быть таким чистым. С материнским взглядом./ Я люблю шлюху, её зовут То.)
М. Траверс видит в этом стихотворении следующее: «Женская фигура в стихотворении колеблется между стереотипами шлюхи, ангела и матери. Она
- предмет инверсии и несовместимых друг с другом определений, часть провокационного семантического процесса, который вынуждает читателя (мужского пола), привыкшего воспринимать их в рамках взаимоисключения этих ролей, перепроверить унаследованные способы гендерного представления» [15, р. 58]. Об эстетической силе снятия семантических барьеров между этими образами говорит и У Кирхдёрфер-Босман: «Проститутке приписываются чистота ангела и инстинкт материнства. Очевидно, это несовместимое в традиционном понимании триединство её женственности наполнено большой притягательной силой» [16, 8. 129].
К развитию мотива понимания и сострадания к падшей женщине наиболее глубоко подошёл, на наш взгляд, Георг Тракль. И в основании этого лежит влияние философии и творчества Достоевского на философию и поэзию Тракля.
Как свидетельствуют современники Тракля, ему было чуждо социальное высокомерие и он с пониманием и дружелюбием относился к простолюдинам. Траклю не случайно был близок Достоевский, произведения которого он, по воспоминаниям друга его юности Э. Бушбека, «очень рано начал читать и, не щадя сил, одолел всего»: его роднило с ним отношение к окружающему миру. Бушбек вспоминает, что «часто возникали дискуссии по Достоевскому», революционная антибуржуазность которого, окрашенная глубокой религиозностью, мистикой и национальными настроениями, производила неизгладимое впечатление на Тракля [17, с. 71].
Ярчайший след Достоевского в творчестве Тракля
- стихотворение «8оща» («Соня»; имя выбрано Траклем по прямой ассоциации с Соней Мармеладо-вой). Это стихотворение посвящено обитательницам публичного дома в Зальцбурге, который посещал Тракль. Приведём стихотворение вместе с довольно адекватным переводом А. Прокопьева:
Einer sang:
Ich liebe eine Hure, sie heiBt To.
Sie ist das Braunlichste. Ja, wie aus Kahnen Der Sommer lang. Ihr Gang sticht durch mein Blut.
Sie ist ein Abgrund wilder, dunkler Blumen.
Kein Engel ist so rein. Mit Mutteraugen.
Ich liebe eine Hure. Sie heiBt To [14, S. 341].
(Один пел:/ Я люблю шлюху, её зовут То./ Она самая
Abend kehrt in alten Garten; Sonjas Leben, blaue Stille.
Wilder Vogel Wanderfahrten; Kahler Baum in Herbst und Stille.
Sonnenblume, sanftgeneigte Uber Sonjas weiBes Leben. Wunde, rote, niegezeigte
Вечер в сад забрёл, плутая; Соня ходит в синей дрёме. Проплывает птичья стая; Лысый дуб в осенней дрёме.
Дал подсолнух слишком рано Кров для белой жизни Сони. Алая велела рана
?с
LaBt in dunklen Zimmern leben,
Wo die blauen Glocken lauten; Sonjas Schritt und sanfte Stille. Sterbend Tier gruBt im Entgleiten, Kahler Baum in Herbst und Stille.
Sonne alter Tage leuchtet Uber Sonjas weiBe Brauen, Schnee, der ihre Wangen feuchtet, Und die Wildnis ihrer Brauen.
[1S, с. 204]
Жить затворницею Соне -
Там, где благовесты сини: Ходит, ходит, словно в дрёме. Мёртвой птицы - тени линий, Лысый дуб в осенней дрёме.
Солнце древнее кружится, Соне выбелило брови,
Снег на лоб её ложится, Влажен дикий абрис брови. [18, с. 577]
Образ Сони мы находим ещё в одном стихотворении Тракля «Die Verfluchten» («Проклятые»), и именно этим образом Тракль завершает лирический текст:
Die Nacht ist schwarz. Gespenstisch blaht der Fohn Des wandelnden Knaben weiBes Schlafgewand Und leise greift in seinen Mund die Hand Der Toten. Sonja lachelt sanft und schon. [1S, с. 200]
(Ночь черна. Призрачно надувает фён/ Бродящего мальчика белое одеяние/ И тихо касается его рта рука/ Покойника. Соня улыбается нежно и прекрасно.)
Тракль верит в чистоту души падшей женщины и в смерть, которая прекратит её мучения и даст ей упокоение. Этот мотив, важный для понимания поэтики и метафизики Тракля, представлен в его наследии и ещё одним образом падшей женщины -Афры в стихотворении «Afra» (2-я редакция). Афра Аугсбургская (Afra von Augsburg), святая Римско-католической церкви, мученица, по одному из преданий была рабыней при языческом храме и торговала своим телом. Обратившись в христианство, она перестала принимать участие в традиционных языческих обрядах, за что была заживо сожжена. Понимание Траклем сложности такой женской натуры прочитывается и в этом стихотворении:
Ein Kind mit braunem Haar. Gebet und Amen Verdunkeln still die abendliche Kuhle Und Afras Lacheln rot in gelbem Rahmen Von Sonnenblumen, Angst und grauer Schwule [1S, с. 210].
(Дитя с коричневыми волосами. Молитва и Аминь/ Затемняют тихо вечернюю прохладу/ И Афры улыбка красная в жёлтой раме/ подсолнухов, страха и серой духоты (томления, похоти).)
Изученный поэтический материал позволяет говорить о новаторских чертах в развитии мотива Апокалипсиса у экспрессионистов. Если в классической традиции этот мотив развивается в рамках христианских представлений и, соответственно, образ
Бога и Провидения если и не присутствует в конкретном произведении, то в любом случае активен в читательском представлении. В экспрессионистской лирике «старый Бог умер» и тогда Конец Света уже не становится необходимым очищением.
Из приведённых примеров мы также видим, что неоднозначный образ падшей женщины представляется значительным не только в развитии мотива Апокалипсиса, но и играет самостоятельную роль в поэтике экспрессионизма. Более того, изучение этого образа позволяет глубже проникнуть в метафизические основы экспрессионизма как одного их значительнейших феноменов европейской культуры.
Л и т е р а т у р а
1. Deutsche Lyrik. Von Luther bis Rilke [Электронный ресурс] // Deutsche Lyrik. Von Luther bis Rilke ^D-ROM]. - Direktmedia Publishing GmBH, 2005. - (16 MB RAM; SVGA; Windows 95/9S/ME/NT/XP/2000).
2. Энциклопедический словарь экспрессионизма. - М.: ИМЛИ РАН, 200S. - 736 с.
3. Hoffmann D. Цит. по: Krusche D. Mit der Zeit: Geschichte in ihren Epochen. Teil II. - Bonn: Inter Nationes, 1992. - 124 S.
4. Гейм Г. Небесная трагедия: Стихотворения. -
СПб.: Азбука-классика, 2004. - 44S с.
5. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. - М.: Флинта: МПСИ: Прогресс, 2006. - 336 с.
6. Гейм Г. Небесная трагедия: Стихотворения. -
СПб.: Азбука-классика, 2004. - 44S с.
7. Юнг К. Г. Проблемы души нашего времени. -
М.: Флинта: МПСИ: Прогресс, 2006. - 336 с.
S. Hoddis J. v. Weltende. - Zurich: Die Arche, 2001. - 112 S.
9. Энциклопедический словарь экспрессионизма. -
М.: ИМЛИ РАН, 200S. - 736 с.
10. Leidinger A. Hure Babylon: Grossstadtsymphonie
oder Angriff auf die Landschaft?: Alfred Doblins Roman Berlin Alexanderplatz und die Grossstadt Berlin: eine
Annaherung aus kulturgeschichtlicher Perspektive. -Wurzburg: Konigshausen&Neumann, 2010. - 401 S.
11. Menschheitsdammerung. Ein Dokument des Expressionis-mus/ Hrsg. von Kurt Pinthus. - Koln: Anakonda, 200S. - 476 S.
12. Benn G. Samtliche Gedichte. - Stuttgart: Klett-Cotta Verlag, 2011. - 544 S.
13. Grenz S., Lucke M. Verhandlungen im Zwielicht: Momente der Prostitution in Geschichte und Gegenwart. -Bierefeld: transcript Verlag, 2006. - 347 S.
14. Benn G. Samtliche Gedichte. - Stuttgart: Klett-Cotta Verlag, 2011. - 544 S.
15. Travers M. The poetry of Gottfried Benn: text and selfhood. - Oxford, Bern, Berlin, Bruxelles, Frankfurt am Main, New York, Wien: P. Lang, 2007. - 42S p.
16. Kirchdorfer-BoBmann U. Eine Pranke in den Nacken
der Erkenntnis: Zur Beziehung von Dichtung und 17. Базиль О. Георг Тракль. - Челябинск: «Урал
Naturwissenschaft im Fruhwerk Gottfried Benns. - LTD», 2000. - 393 с.
Morlenbach: Rohrig Universitatsverlag, 2003. - 341 S. 18. Тракль Г. Стихотворения. Проза. Письма. - СПб.:
Symposium, 1996. - 640 с.
УДК 811.133.1’367.332.7
О. А. Махинова
ОЦЕНОЧНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ФРАНЦУЗСКИХ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ
Анализируется оценочный потенциал прилагательных, употребленных во французских двусоставных признаковых предложениях. Рассматриваются лексико-семантические свойства оценочных прилагательных, которые классифицируются с точки зрения содержания и характера обозначаемой ими оценки.
Ключевые слова: оценка, структура оценки, оценочные прилагательные, лексико-семантические свойства, признак, двусоставные признаковые предложения.
O. A. Makhinova
The evaluative potential of French adjectives
The evaluative potential of adjectives used in French two-member attributive sentences is analyzed. Lexical-semantic qualities of evaluative adjectives classified from the point of view of the content and the character of the designated valuation are considered.
Key words: valuation, valuation structure, evaluative adjectives, lexical-semantic qualities, attribute, two-member attributive sentences.
Внимание исследователей человеческого общения издавна привлекало понятие оценки, которое представляет собой сложное и многоаспектное явление. Определения понятия оценки чрезвычайно разнообразны в философском, логическом, психологическом и лингвистическом планах.
В философии понятие оценки определяется как «акт выявления и обоснования моральной ценности тех или иных феноменов (поступков, намерений и пр.), из которых складывается сознательная человеческая деятельность» [1, с. 78]. В философии утверждается, что в любом оценочном суждении обозначен объект оценки и выражено позитивное или негативное отношение к этому объекту. Что касается специфичности объекта оценки, то большинство представителей аналитической философии сходятся в том, что в этой роли могут выступать лишь социально значимые душевные качества и поступки разумных, вменяемых
МАХИНОВА Ольга Андреевна - аспирант Воронежского государственного университета.
E-mail: olgamakhinova@yahoo.com
личностей, другие же реалии индивидуальной и общественной жизни, как и явления природы, не подлежат оценке. Нередко философы называют дополнительные признаки, позволяющие уточнить и ограничить потенциальное поле оценки: например, наличие ситуации, когда интересы субъекта, намерения или поступки которого оцениваются, сталкиваются с интересами других людей, вовлеченных в данную ситуацию. Чаще философы выясняют специфику не объекта оценки вообще, а объекта позитивной (и, соответственно, негативной) оценки, то есть устанавливают критерий, позволяющий отличить «морально одобряемые» предметы от «морально осуждаемых», разграничить (по содержанию) понятия морального добра и зла, дать определение этих понятий.
В логике исследуются, главным образом, вопросы ценности и ценностных ориентаций, и под оценкой понимают суждение о ценностях.
В психологии с понятием оценки связывают психический процесс отражения объект-объектных, субъект-объектных и субъект-субъектных отношений превосходства и предпочтения [1].
