Морфология политической и социальной дивергенции и конвергенции Текст научной статьи по специальности «История и археология»

М.В. Ильин

МОРФОЛОГИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ДИВЕРГЕНЦИИ И КОНВЕРГЕНЦИИ1

Статья по итогам презентации доклада на XVIIIАпрельской международной научной конференции по проблемам развития экономики

и общества в НИУ ВШЭ

Использование общеморфологических категорий внутренней и внешней формы, а также дивергенции и конвергенции открывает новые возможности для понимания и анализа политического и социального развития. Впрочем, их практическое внедрение в практику эмпирических исследований социальной динамики обусловлено выполнением по крайней мере двух масштабных требований.

Первое связано с критической переоценкой методологических установок и исследовательских возможностей ныне существующих научных подходов и традиций, включая исторический институционализм (Телен, Пирсон, Стейнмо и др.), историческую социологию (Махони, Лахман и др.), эволюционную экономику (Ходжсон, Нельсон и др.). Этот момент будет только косвенно затронут в заключительных разделах статьи. Он требует отдельного и более детального рассмотрения. Следует признать, что фактически назрела необходимость в широкой научной дискуссии на эту тему.

Второе требование заключается в одновременном усвоении общих морфологических способов анализа и представления знаний как альтернативы россыпи разрозненных неоинституционалистских методик, исследовательских техник и отдельных приемов. Морфологические принципы, способы анализа и представления знаний обладают системной последовательностью и внутренней целостностью. Они связаны с изучением сходств, вызванных как общим происхождением, родством, так и функциональным сродством, которое проявляется в структурных схемах устойчивого воспроизводства явлений самой различной природы.

Морфологический способ анализа высвечивает в изучаемых явлениях формы, точнее, различные виды и конфигурации сходств и различий. В морфологии они трактуются достаточно строго как аналогии, гомоло-

1 Выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 17-18-01536).

277

гии, гомеологии, гомодинамии, гомономии, гетерологии и т.п. Или, пользуясь сходными по смыслу, но иначе звучащими терминами, можно говорить о конгруэнтности, изоморфизме, аффинности, гетероморфности и прочих свойствах жизненных явлений [Патцельт, 2012; Патцельт, 2014].

Крайне важно, что сходства и различия, а также их разновидности выявляются и осмысляются через уровни и степени подобия - причем всегда подобия чего-то конкретного, зримого, осязаемого, доступного нашему восприятию. Это большее или меньшее подобие целостных форм, обликов, конфигураций, чувственных проявлений внешнего мира. Для такого познания форм вполне органично и естественно название морфология, введенное, как считается, И.В. Гёте в его «Опыте объяснения метаморфоза растений» [Goethe, 1790; Гёте, 1957].

Характер морфологического знания

Означает ли это, что до Гёте никакого морфологического анализа не было? Разумеется, нет. Достаточно вспомнить о давней традиции анализа форм правления. Обычно историки политической мысли возводят ее к Аристотелю, хотя учение о правильных и неправильных формах правления было уже у Платона и, вероятно, имеет еще более древние истоки. Это позволяет уверенно признать, что морфология политики существует уже свыше 2000 лет.

Стагирту также принадлежит довольно тщательная разработка самой категории формы (цорфй). Он обращал внимание на ее одновременное проявление и как облика (s?5o^), и как сущности (ouoía), а также на слитность материи (ü^n) и формы, названную впоследствии гилеморфизмом или гиломорфизмом (hylomorphisn, Сйоцорфшц0д). В ходе превращений или метаморфоз форма способна очищаться и возвышаться к чистой сущности, впрочем, как и насыщаться конкретным обликом и чувственностью.

Не менее древней является морфология языка. Она была вполне системно описана примерно в IV в. до н.э. древнеиндийским грамматиком Панини. В своей «Аштадхьяи» («Восьмикнижии») он не только создал нормативную грамматику санскрита, но и ввел морфологические категории корня, суффикса, частей речи и даже морфемы и фонемы.

Не будет преувеличением сказать, что уже в течение многих веков и даже двух с лишним тысячелетий многие поколения ученых - едва ли не сотня - использовали морфологические способы анализа и представления знаний, в частности оперировали не только аналогиями, но и более строгими по критериям сходствами, а также обращались к изучению парадигматических рядов разного рода и их конфигураций.

Морфологический анализ затрагивал преимущественно области, где наглядность и пластичность форм была наиболее зрима и ощутима, - от биологии и медицины до эстетики и от риторики до юриспруденции. При

278

этом морфологическое знание было столь тесно переплетено со своей предметностью, что зачастую оказывалось скрытым, тайным. Эта особенность столь укоренена, что мощно сказывается по сей день.

В настоящее время морфологический комплекс наук существует как сильно фрагментированное созвездие вполне самостоятельных дисциплин. Это, например, биологическая морфология, несколько медицинских мор-фологий, геоморфология, лингвистическая морфология, в свою очередь высоко фрагментированная по предметам - отдельным языкам. Рядом с этими «звездами первой величины» роятся чуть менее консолидированные и самостоятельные дисциплины, включая морфологию искусства и целый ряд субдисциплин, от морфологии сказки до морфологии наноструктур.

В созвездии морфологий есть звезды разной величины, которые пытаются мигать чужим, неморфологическим светом. Это те дисциплины, которые рано и успешно мимикрировали под некое сугубо специальное знание. Это юридическая морфология, маскирующаяся под конституционализм. Это политическая морфология, встроенная в становящийся почти безбрежным институционализм, исторически вырастающий из учений о формах правления [см., напр.: Ильин, 2014].

В политической науке налицо множество не слишком совершенных, а то и вовсе несовершенных «морфологий». Это традиционные нормативные типы институционального анализа и их более гибкие и современные модификации, включая разного рода проекты изучения трансформации достойного правления (good governance), эффективности (efficiency) и порядков разного рода (regimes). Это опыты систематической компаративистики, и в первую очередь изучение конфигураций-паттернов (Лейпхарт и др.). Это также разновидности неоинституционального анализа, включая исторический институционализм.

На этом фоне весьма оправданной выглядит методологическая инициатива Вернера Патцельта и его коллег, поставивших вопрос о том, что в политической науке назрел переход от исторического институционализма к эволюционному институционализму, а в перспективе - к эволюционной морфологии политики [Patzelt, 2007; Патцельт, 2012; Патцельт, 2014].

Развитие морфологического типа научного познания

Развитие морфологии как особого типа научного познания охватывает всего лишь около двух столетий. Начало ему положил И.В. Гёте, который, как уже отмечалось, в 1790 г. предложил абстрактную модель растения как биологического явления, используя понятия метаморфоза и морфологии. Гёте продемонстрировал, например, что отдельные органы растений являются лишь превращенными формами или метаморфозами листа. Создание формальной модели растения «прямо вело к следующему важнейшему обобщению: систематическое выявление гомологических

279

сходств любых типов явлений позволяет находить их прафеномен (Urphänomen) или обобщенный морфологический аналог и своего рода порождающую модель» [Ильин, 2016]. Данная модель была, выражаясь современным языком Матураны и Варелы, автопоэтической или самотворящей. Она из себя самой порождала явления.

Выработанные Гёте понятия прафеномен, как и ботаническое прара-стение, заключали в себе мощный потенциал динамического, а в перспективе - эволюционного рассмотрения жизненных форм. Однако во времена Гёте современные эволюционные представления еще только зарождались, например в трудах Ж.-Л. Бюфона и Ж.Б. Ламарка. Несмотря на значение новых эволюционных идей, в научном мейнстриме продолжала господствовать статичная систематика. Неудивительно, что морфологические построения еще долгое время оставались статичными или несли отпечаток статичности.

Вильгельм фон Гумбольдт расширил трактовку прафеномена, включив в него также и практическое осуществление задаваемых их алгоритмов самотворения. Совокупный эффект и логику их действия он назвал внутренней формой. Особое внимание Гумбольдт сфокусировал на внутренней форме языка и придавал ей общеморфологическую значимость порождающей силы не только языка, но и всего образа жизни людей.

Гумбольдтовскпе идеи были и по сей день остаются крайне эври-стичными. Однако более простые, быстрые и эффективные для частных, сфокусированных на конкретных вопросах исследований давали редуцированные методики порождения форм, выстроенные, например, по иерархической логике лествицы жизни (scala naturae). Таким путем пошел создатель лингвистической морфологии Август Шлейхер [Schleicher, 1859], который вместе с целой плеядой первого поколения индоевропеистов разработал теоретико-методологическую концепцию родословного древа языков (Stammbaumtheorie) [Schleicher, 1861]. Она предполагала, что все языковые формы логически, по строгим законам порождаются из ранних форм путем дивергенции. Она позволила, к примеру, осуществить великолепные реконструкции исчезнувших языков или несохранившихся языковых форм исходя из внутренней логики формообразования.

Однако все эти замечательные результаты были очень методологически однобокими и имели существенный изъян. Внешние воздействия либо вообще исключались, либо трактовались как чисто случайные помехи, которые могли, впрочем, дать неожиданные и порой важные, но системно необъяснимые и необъясняемые результаты.

Прямо противоположный поход был предложен наиболее неортодо-кальными индоевроепеистами следующего поколения Иоганнесом Шмидтом и Гуго Шухартом. В основу предлагалось положить внешние воздействия и влияния, которые как раз и порождали новые формы или модифицировали старые. Была выработана волновая теория (Wellentheorie) [Schmidt, 1872]. Движущей силой образования форм становится конвергенция. Формы пере-

280

даются от одного языка или диалекта к другому, распространяются из центра инновации к периферии, постепенно затухая и образуя своего рода волны. Тем самым семейному родству через порождение (descent) противопоставляется семейное же свойство через брак (affinity).

Следующий шаг был сделан биологами в рамках морфологии растений. Великий датский ботаник Эугениус Варминг выдвинул новаторскую концепцию жизненной формы (livsform) растений или биоморфы в дополнение к категориям вида и особи, отдельного организма. Одни и те же наблюдаемые феномены, оставаясь и уникальными организмами, и типичными представителями вида, можно очень эффективно и эвристично объяснить как формы включения в среду [Warming, 1895].

Один из его учеников - Вильгельм Людвиг Иогансен - сделал следующий шаг и выделил генотип и фенотип [Johannsen, 1905]. Дальше категория формы жизни была использована политологом Рудольфом Челле-ном. Он рассматривал государства как формы жизни, обусловленные взаимодействием со своими средами - природной, хозяйственной, международной и т.п. [Kjellen, 1916; Челлен, 2008].

Таким образом сначала лингвисты, а затем и биологи открыли на своем предметном материале алгоритмы порождения специфичных для данных дисциплин явлений в виде внутренней формы и генотипа, а также алгоритмы трансформационной вариации и «породнения» явлений в виде волновых воздействий, жизненной формы и фенотипа. Данные открытия казались чисто специфическими для языка и биологии. Им не придавалось общенаучного морфологического значения. Только в науке нынешней поры начинаются попытки выявить общеметодологический потенциал и тем самым развить данные открытия, например в рамках общей семиотики и морфологии, биосемиотики и т.п. Данная статья является попыткой внести вклад в эти усилия.

Дивергенция и конвергенция политических форм

Уже в рамках языкознания и биологической науки было установлено, что внутренняя форма и генотип через процессы порождения задают логику дивергенции, возникновения различий между прародителями и потомками, а внешняя форма в ходе процессов взаимодействия и смешения -логику конвергенции, т. е. возникновения сходств между явлениями разного происхождения. Однако данная связь крайне трудно и далеко не всегда последовательно проводилась даже в дисциплинах-лидерах: лингвистике и биологии. За их пределами соответствующая проблематика осваивалась весьма случайным и произвольным образом. Например, в социальных науках, включая политическую, до сих пор распространены и господствуют трактовки конвергенции как смешения и гибридизации. Исследователи фактически отказываются от выработки даже узкоспецифического мето-

281

дологического инструментария, ограничиваясь, по сути дела, использованием расплывчатых метафорических конструкций, навязывающих логику механики (смешение) или биологии (гибридизация) социальным явлениям. Конечно, подобного рода метафорические ходы характерны для начальных этапов развития исследовательских традиций и методологий, однако в случае социальных наук данный этап «молодости» и даже скорее «детства» себя давно уже исчерпал.

Что же дает или может дать различение внешней и внутренней форм для развития методологии социальных наук? Как его использовать в политической науке? Что оно вносит, например, в сравнительное изучение государств? Что, в частности, данное различение добавляет к нашему пониманию сетевой структуры ячеистого слоя мировой политики в логике «Политического атласа современности» [Политический атлас современности, 2007; Political atlas of the modern world, 2010]? Прежде всего трактовку происходящих процессов как дивергентных и конвергентных, а дивергенции и конвергенции - как основ формообразования. Это не только позволит перейти от шатких метафорических построений типа смешения и гибридизации к более строгому использованию общенаучного аппарата, но также даст основания трактовать сложившиеся и относительно устойчивые формы удобно и эвристично с точки зрения баланса конвергенции и дивергенции.

К сожалению, в политической и остальных социальных науках внутренняя форма с принципами воспроизводства, конвергенции и аномальных метаморфозов остается логической и методологической основой исследований. Разумеется, диффузии и контаминации изучаются все шире и основательней, но по большей части связываются с разного рода девиациями и «сбоями» в трансформациях и трансплантациях институтов. Данная традиция воспроизводит знаменитую проблему Гэлтона, считающуюся неразрешимой. Профессор НИУ ВШЭ Андрей Коротаев вместе со своим американским коллегой Виктором де Мунком предложили коренным образом пересмотреть «проблему Гэлтона», превратить ее в «актив Гэлтона» (Galton's Asset). Они использовали сетевую автокорреляцию, чтобы поставить в центр сравнительного исследования так называемые гэлтоновские эффекты, т.е. проявления диффузий, контаминаций и конвергентности, словом, внешних форм [Korotayev, de Munck, 2003].

Различение внешней и внутренней форм позволяет трактовать политические преобразования как одновременно дивергентные и конвергентные, а дивергенцию и конвергенцию - как основу формообразования. Сложившиеся и относительно устойчивые формы удобно и эвристично трактовать с точки зрения баланса конвергенции и дивергенции. Систематическое внедрение только одной лишь данной возможности морфологического анализа способно существенно поднять методологическую культуру политической науки и повысить эффективность эмпирических исследований политики.

282

Нынешний статус и возможности морфологии

Не будет преувеличением констатировать, что в политической и других социальных науках широчайшее распространение получили высо-коспециализированые способы изучения форм и трансформаций общественных и политических явлений. Тем самым фактически осуществляются морфологические исследования, правда в весьма узком и специальном их приложении. В качестве примеров уже приводились опыты изучения разного рода трансформаций, паттернов и, шире, конфигурационного анализа. Помимо достижений неоинституционалистов, включая исторический ин-ституционализм, следует отметить появление специфических морфологических методологий, например в виде качественного сравнительного анализа (QCA). Однако все эти исследования проводятся на базе суженных и лишь фрагментарно проработанных методологий. Главная же проблема -что этот сущнественнейший недостаток не сознается, равно как не сознается общая морфологическая рамка. Более того, соответствующие исследовательские усилия проводятся под методологическими «псевдонимами». Используются любые самоназвания, кроме терминов, связанных с общей морфологией.

Обновление методологической базы политической и других социальных наук позволит получить относительно быстрый и мощный прирост результативности и качественности исследований, по меньшей мере за счет придания накопленным в последние десятилетия и еще ведущимся разработкам большей теоретико-методологической основательности, а значит, фундируемости и верифицируемости полученных результатов. Еще больший эффект, пожалуй, может быть получен за счет обновления исследовательского инструментария.

Примером открывающихся возможностей могло бы стать дальнейшее переосмысление и развитие научных результатов проекта «Политический атлас современности» [Политический атлас современности, 2007; Political atlas of the modern world, 2010], в частности рассмотрение координатной сети ячеистого слоя современных государств как совокупного результата взаимных процессов конвергенции и дивергенции [Ильин, 2016]. Такая трактовка открывает доступ к открытости и в этом смысле неокончательности всей этой системы. Ее свойства становятся доступны для изучения. Появляется возможность пойти дальше простого вычленения как будто бы закрытых фрагментов системы и формально моделировать их в терминах зависимых и независимых переменных, векторных, однонаправленных связей между причинами и следствиями. С точки зрения общих методологических принципов моделирование можно начинать в любой интересующей нас точке, например в состоянии ячейки на определенный момент, а затем развертывать в любых направлениях пространства и времени, точнее пространства-времени.

283

Соединение подобного подхода с новейшими достижениями сетевого анализа [Алескеров и др., 2016; Aleskerov et al., 2016] позволяет осуществлять анализ процессов дивергенции и конвергенции в рамках координатной сети ячеистого слоя современных государств с использованием методов оценки степени центральности элементов в сетях с учетом интенсивности ближних и дальних взаимодействий элементов, методов агрегирования предпочтений и многокритериального агрегирования, методов факторного анализа для снижения размерности пространства целевых параметров и выявления латентных признаков, а также различных способов анализа морфологических паттернов сходств и различий изучаемых государств.

Разумеется, решение подобных задач потребует в ближайшие годы не только крайне масштабной и трудоемкой эмпирической работы, включая отработку нового инструментария, а также переоценку и ре-концептуализацию имеющихся баз данных и создание новых данных. Еще более важным аспектом продвижения веред станет выработка новой методологической рамки и ее увязка со становлением общей морфологии.

Список литературы

Алескеров Ф. Т. Значимость основных российских и международных экономических журналов: Сетевой анализ // Журнал новой экономической ассоциации. - 2016. - Т. 2. - № 30. -С. 193-207.

Гёте И.В. Опыт объяснения метаморфоза растений // Гёте И.В. Избранные сочинения по

естествознанию. - М.: Изд-во АН СССР, 1957. - С. 100-103. Ильин М.В. Морфологический анализ от реконструкции прафеноменов и праформ до мор-фогенетики и эволюционной морфологии // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. - М., 2016. - Вып. 6: Способы представления знаний. - С. 138-151. Политический атлас современности: Опыт многомерного статистического анализа политических систем современных государств / А.Ю. Мельвиль, М.В. Ильин, Е.Ю. Мелешкина, М.Г. Миронюк, Ю.А. Полунин, Н.И. Тимофеев. - М.: Изд-во «МГИМО-Университет», 2007. - 272 с.

Патцельт В. Исследуя историю: очерк эволюционной морфологии // Политическая наука. -

М., 2012. - № 4. - С. 50-70. Патцельт В. Прочтение истории: Очерк эволюционной морфологии // МЕТОД: Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН. -М., 2014. - Вып. 4: Поверх методологических границ. - С. 228-260. Челлен Р. Государство как форма жизни. - М.: РОССПЭН, 2008. - 319 с. Goethe J.W. Versuch die Metamorphose der Pflanzen zu erklären. - Gotha, 1790. - 86 S. Aleskerov F. Network Analysis of International Migration // International Conference on Network

Analysis. - Springer, Cham, 2016. - С. 177-185. Johannsen W.L. Arvelighedsl®rens elementer. - Copenhagen, 1905. - 134 S. Kjellen R. Staten som livsform. - Stockholm: Hugo Gebers, 1916. - 249 S.

284

Political atlas of the modern world: An experiment in multidimensional statistical analysis of the political systems of modern states / A. Melville, Y. Polunin, M. Ilyin, M. Mironyuk, I. Timofeev, E. Meleshkina, Y. Vaslavskiy. - Chichester; Malden: Wiley-Blackwell, 2010. - 246 p.

Schleicher A. Compendium der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen. -Weimar, 1861. - Bd I. - 283 S.

Schleicher A. Zur Morphologie der Sprache. - St. Petersburg: Eggers und Comp, 1859. - 38 S. -(Mémoires de Académie Impériale des Siences; T. 1, N 7).

WarmingE. Plantesamfund - Grundtrœk af den 0kologiske Plantegeografi. - Kjebenhavn: P.G. Philipsens Forlag, 1895. - 335 p.

285