CC BY
158
В.Н. Рябцев
Моделирование геополитических процессов в мировых регионах в условиях глокализации и его структурные уровни
Не секрет, что сегодня геополитические процессы разворачиваются в новом и вполне определенном контексте, имя которому «глокализация». Этим понятием характеризуется своеобразное «эхо» глобализации, или «отраженная» глобализация. Поскольку последняя как процесс, по сути, уперлась в границы Ойкумены и ей больше некуда развиваться в пространственном отношении, то она теперь в большей мере начинает проецироваться на внутренние среды (национальные и/или региональные, иногда даже локальные). В.А. Авксентьев и А.В. Дмитриев замечают по этому поводу: «Понятие "глокальность" вошло в научный оборот для обозначения всего комплекса взаимодействия факторов и событий различного уровня, которые в реальности переплетены и проявляются, казалось бы, в частных случаях» [1]. Им вторит известный российский политолог А.С. Макарычев, подчеркивающий тот факт, что процессы глокализации «усиливают важность концепций, которые объединяют различные факторы пространственной динамики. Локальные пространства все чаще анализируются в контексте глобальных тенденций» [2].
Это значит, что в условиях плотной взаимозависимости стран и народов глобальные факторы непосредственно отражаются на любой «площадке» таксоном ниже глобального, особенно на тех из них, где у акторов, действующих на глобальном уровне, есть прямые интересы. Возможно, именно этим обстоятельством и объясняется интенсивное формирование в условиях постбиполярного мира особых геополитических и/или геоэкономических регионов. Некоторые авторы связывают назревшую перестановку акцентов в «науке о геополитическом» (геополитологии) с необходимостью вообще выделения в ней новых структурных блоков. Э.Г. Соловьев, например, предлагает называть этот уровень изучения геополитических явлений и процессов построением теорий «среднего уровня» (по аналогии с такого же рода теориями, которые некогда выделялись в советской социологии) [см.: 3].
Отрадно, что с этими соображениями солидарны другие исследователи, причем некоторые из них мыслили в вышеуказанном русле уже достаточно давно. Так, в одной из своих работ конца 1990-х гг. известный политгеограф Р.Ф. Туровский отмечал, что для современной геополитологии характерно постоянное повышение внимания к «малым»
территориям. Увлечение глобализмом, одно время даже принявшее характер интеллектуально-политической моды, оказалось преходящим, подчеркивал он. Прежние модели мира были слишком схематичными, а уровень обобщения - чрезмерным. Поэтому великому Х. Маккиндеру, скажем, удалось представить наш многоцветный и разнообразный мир в виде лишь трех геополитических зон. Работы же чуть менее известного (но тоже классика науки) американца С. Коэна приблизили геополитическую науку к действительности, поскольку показали дробность мирового пространства и стали учитывать более мелкие единицы и даже самые маленькие государства как субъекты мирового политического процесса.
Но то были робкие попытки преодолеть излишний универсализм и абстрактность нарождавшейся геополитической науки. Позднее новым направлением изысканий в области геополитологии стали макрорегиональные (или просто региональные) исследования, которые фокусировались не на глобальной системе, а на устойчивых блоках и группировках государств, формирующихся в различных частях земного шара. И если говорить о том, что конкретно стимулировало развитие этих исследований, то это не в последнюю очередь процессы межгосударственной интеграции [см.: 4]. И это действительно так. Однако в последнее время на разворот геополитологии к изучению региональной проблематики стали заметно влиять резко усилившиеся кризисные явления и тугие «узлы противоречий», все чаще возникающие в мировой системе, а также наметившаяся практика «управляемых» кризисов и конфликтов, затрагивающая и внутригосударственный уровень.
Вот в каком ключе следует сегодня рассматривать и проблематику геополитических регионов. Тот же Э.Г. Соловьев рассматривает регион как оптимальную единицу пространственно-территориального анализа, демонстрирующую при этом динамический момент в такого рода анализе (трансграничный характер, изменчивость пространственных контуров, смена доминантных региональных держав, культурные, этнические и демографические трансформации - вплоть до полного исчезновения тех или иных геополитических регионов, как это произошло с таким феноменом начала и середины ХХ в., как Mitteleuropa) [см.: 5].
В этой связи возникает нериторический вопрос: как можно (и нужно) изучать геополитические явления и процессы, происходящие на уровне отдельно взятого мирового региона или субрегиона? Более того, как это делать в условиях усиливающейся глокализации? В первом приближении
ответ на эти вопросы мог бы звучать так: надо просто применить к интересующим нас явлениям и процессам адекватные их природе методы/методики. И если надо, то следует обязательно взять на вооружение нетрадиционные методы/методики, какими бы непривычными они ни казались тем исследователям, которые предпочитают мыслить в привычном режиме, «по старинке», инерционно. Заметим, однако: то, что для одних научных дисциплин может считаться вполне традиционным инструментарием исследовательской работы, для других - таких, например, как интересующая нас геополитология, все еще далекая от состояния подлинной научности, - невозделанной целиной, «полем» новых возможностей. И это надо хорошо понимать. Такова, с нашей точки зрения, ситуация с широко известным в научной среде (особенно у естественников и представителей технических наук) моделированием.
О применимости этого метода к современной геополитологии в аспекте изучения отдельно взятых мировых регионов/субрегионов, а также о структурных уровнях моделирования в региональной геополитологии и пойдет речь в данной статье. В силу известной новизны темы ограничимся рассмотрением лишь самых общих моментов.
ф ф ф
Итак, если говорить о тех инструментах, которые есть в руках у геополитолога, то их, в принципе, не так много, а именно: географическая карта, письменный текст (комментирующий ее), концептуальнографические модели, простейшим аналогом которых являются хорошо известные структурно-логические схемы, которые зачастую становятся хорошим подспорьем в работе исследователя. В дело идут также и количественные данные, т.е. те или иные числовые параметры и числовые соотношения. Базовым из этих инструментов является карта или, точнее говоря, снабженная текстом карта (карта с пояснениями). Поэтому именно работа с картой, т.е. картирование, было едва ли не основным компонентом арсенала представителей традиционной (классической) геополитологии. Но в то же время это был тот «потолок», выше которого она не поднималась. В лучшем случае они могли прибегать к «услугам» геокартоидов - чертежей, изображающих ту или иную реальную или вымышленную территорию, но изображающих ее упрощенно, без обязательного соблюдения всех правил классической картографии [см.: 6]. И понятно почему: манипулируя образом обычной географической карты, традиционная (классическая) геополитология была буквально «прижата» к географически
зафиксированной территории и на этой основе путем дедукции обосновывала большинство своих понятий и постулатов. В этом, кстати, по мнению Д.Н. Замятина, состоял еще один недостаток работы ученых-«классиков», а именно - «практическое отсутствие концептуальной (когнитивной) дистанции между ключевыми географическими понятиями-образами и соответствующими им геополитическими построениями» [7].
Очень точно резюмирует эту познавательную ситуацию Д.Н. Замятин (и мы с ним полностью согласны): «Классическая геополитика, в трудах Мэхэна, Маккиндера, Челлена, Хаусхофера, использует языковые стратегии, связанные с артикулированием и интерпретацией элементов географической карты. Последняя выступает как язык геополитики, и любая геополитическая концепция складывается из карты как фундамента и письменного текста, как бы накладывающегося на картографические изображения и составляющего специфическую оболочку карты. Геополитические образы (конкретной страны или конкретного региона. -В. Р.) формируются в данном случае в смысловом поле, созданном взаимодействием картографических изображений и их текстовых интерпретаций» [8].
Но, как говорится, все течет... И если мы сегодня говорим о необходимости восхождения геополитологии на новый уровень развития (а это, хотя и с трудом, все же происходит), то инструментарий исследователя должен меняться, как равно должны меняться и методы/методики исследовательской работы. И они не могут не меняться, тем более в свете происходящих в мире кардинальных геополитических, а заодно с ними геоэкономических, геоцивилизационных и иных сдвигов. В этом плане встает вопрос о новых, более эффективных методах/методиках исследовательской работы, предполагающих, в частности, необходимость отрыва от процедур, делающих упор на оперирование географическими картами и/или их дериватами. Хотя и такая работа сама по себе важна, а продукты ее не прочь востребовать практики, занимающиеся вопросами геополитики (и геостратегии) государств и их политикой в области безопасности. В работе ученых начинает главенствовать манипулирование геополитическими концептами, напрямую «не завязанными на интерпретацию географической карты» (по выражению Д.Н. Замятина), или, как говорит этот же автор в другом месте своей монографии, начинается работа с «виртуальными геополитическими ансамблями (образами), рассматриваемыми как поля действия определенных политических сил. В контексте подобных геополитических ансамблей может продолжаться виртуальное бытие классических геополитических
паттернов («хартленд», «римленд» и т.п.), а также происходить их политическая актуализация (например возрождение образа «Евро-Африки»). При этом происходят явные изменения в их содержании и расширение спектра возможных значений. Глобальные классические геополитические образы - такие, как «номос Суши» и «номос Океана» К. Шмитта - также виртуализуются и подвергаются семиотической "возгонке"» [9]. Попутно заметим, что и географическая наука сегодня не стоит на месте - она также совершенствует свой инструментарий (например на пути все более активного использования технологий геоинформационных систем, или ГИС-технологий).
Что все это значит в нашем случае? Полагаем, что при сохранении таких базовых компонентов, как карта и текст, здесь происходит дальнейшее насыщение арсенала геополитологического исследования, которое выглядит как «надстраивание» над обычной географией ряда этажей. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле налицо погружение в объект исследования, в процессе которого возрастают степень сложности обсуждаемых вопросов и значимость получаемых в результате такой интеллектуальной работы результатов. Одновременно с этим (по идее) увеличивается организационная сложность такого рода «предприятия», а вместе с ней возрастает значимость технического обеспечения работы и, следовательно, и объем финансовых затрат на нее, расширяется круг привлекаемых к работе специалистов. По сути дела, речь идет об организации исследовательской работы по методике форсайта (особенно комплексного форсайта) - весьма популярной ныне в научном и экспертном сообществе Запада, но в последнее время привлекающей внимание и отечественных специалистов [см.: 10].
Но остаются открытыми вопросы: что же в конечном счете организует весь этот геополитологический инструментарий? Что конкретно (в качестве своеобразной «структурной рамки») придает ему стройный и системный вид? В рамках какого метода/методики все это может и должно эффективно работать? Наш ответ: таким эффективным способом познания
геополитических явлений и процессов на уровне отдельно взятого мирового региона/субрегиона является работа с моделями разной степени сложности и разной масштабности, или, иначе говоря, метод геополитического моделирования. Именно он сегодня востребован жизнью и положением дел в самой науке, именно он в нынешних условиях может быть адекватным способом проникновения в сложные (нелинейные) системы и те процессы, которые отличаются многофакторной
комбинаторикой в условиях нарастающей нестабильности и турбулентности в международных отношениях.
Мы не будем подробно останавливаться на преимуществах метода моделирования в об^еполитологическом плане. Для серьезных специалистов возможности моделирования как своего рода интегратора в наборе методологических средств системного анализа очевидны. К тому же этот вопрос достаточно хорошо освещен в литературе [см.: 11]. Не будем мы и «агитировать» читателя за то, чтобы он «проголосовал» за плюсы моделирования геополитологического... В отечественной литературе уже давно устоялось мнение, согласно которому: «Без условных конструкций, выступающих как аналог объекта исследования, становится все труднее учитывать всю гамму составляющих факторов внешнеполитического процесса, сформировать четкое представление о предмете и прогнозировать его развитие. Социально-политические и международные системы сегодня настолько сложны, обладают таким количеством взаимосвязей и петель обратной связи, что спрогнозировать их развитие на основе только интуиции и опыта становится все труднее» [12; см. также: 13].
Оговорим здесь один важный момент, а именно: с нашей точки зрения, заниматься моделированием геополитических явлений и процессов на региональном/субрегиональном уровне возможно исходя из трех подходов к работе, - подходов, ориентированных на разную степень сложности. Соответственно этому работу профессионального геополитолога-«региональщика» мы могли бы представить в виде трех структурных уровней исследования. Если говорить кратко, то их можно охарактеризовать следующим образом.
Первый уровень - базовый. На этом уровне безраздельно доминирует подход, который условно можно назвать описательным (или историкоописательным). Он связан с проведением преимущественно качественного анализа международных и региональных геополитических ситуаций. Так, например, проводится традиционный ситуационный анализ (СА). Поэтому режим исследовательской работы на этом уровне с поправкой на изучение геополитической проблематики мы могли бы назвать модификацией СА. Если использовать особый термин, то речь идет о простом (обычном) геополитическом моделировании (ПГМ).
Напомним в этой связи, что СА давно и успешно используется специалистами в режиме коллективного и организованного «мысле-действия» при рассмотрении актуальных международных и региональных проблем с целью поиска выхода из тех ситуаций, которые угрожают миру и безопасности. При этом ситуацию мы понимаем как целостную, достаточно
динамичную и относительно самостоятельную подсистему международных отношений, а сам СА или его модификация в виде ПГМ - как особый вид публично осуществляемой экспертизы. В качестве своеобразного эталона такой работы выделим ситуационные анализы, проведенные в период с 2002 по 2004 г. в МГИМО (У) МИД РФ под руководством академика Е.М. Примакова [см.: 14], концептуальное обоснование и описание методики которых он дал два года спустя [см.: 15], Во временном отношении ПГМ не ограничен, но он не может и не должен быть рассчитан на длительную временную перспективу, скажем, на несколько лет. Как правило, это ситуация, длящаяся относительно короткий отрезок времени (в пределах нескольких месяцев, может быть, года, максимум полутора -двух лет). СА вообще и ПГМ в частности чем-то похожи на «мгновенный анализ» - максимально быстрое, обычно в течение 24 часов экспертное реагирование на важнейшие события международной жизни, которые попадают в поле зрения лиц, принимающих важные политические решения (им широко пользуются специалисты-международники). Но путать его с первыми все же не следует [см.: 16].
И еще один важный момент. Осуществляемый в индивидуальном порядке (что бывает достаточно редко) или в ходе коллективного творчества (что практикуется значительно чаще), этот способ исследовательской работы предполагает минимальное использование рисунков, графиков, таблиц и цифр. Математическая точность здесь -вообще не самое главное, хотя, естественно, никому не возбраняется использовать математику или, скажем, ту же многомерную статистику на уровне ПГМ. В самом деле: почему бы ее не использовать, например, анализируя потенциал геополитических игроков как исходный этап СА или, если говорить шире, - их совокупную силу в мировых делах [см., например: 17]. Главными инструментами проникновения в суть геополитических процессов здесь являются опыт исследователя и его интуиция, степень ее глубины. Одновременно с этим упор делается на обычный, или повествовательный геополитический дискурс. Здесь также используются традиционные географические карты, которые помогают исследователям сориентироваться на конкретной «площадке». Преобладает работа, объясняющая сложившуюся ситуацию, и прорабатываются самые общие варианты ее исхода. Причем делается это, как правило, на принятом в кругу специалистов научном языке, т.е. максимально широко используется обычный текст. Точнее говоря, тексты, которыми эти специалисты обмениваются как своими интерпретациями анализируемых ими геополитических явлений и процессов. Если исследовательская работа
строится в режиме коллективного творчества, то, как правило, на этом уровне она осуществляется в режиме «мозговой атаки» или строится в соответствии с «дельфийской моделью», что предполагает тщательный отбор экспертов (особенно это требуется для работы по методу Дельф) и выделение в качестве организующего звена в ходе их общения такой фигуры, как модератор.
На втором уровне главенствует подход, который мы бы назвали формализованным. Это, конечно, не означает, что качественный анализ вообще исчезает из поля внимания исследователей. Вовсе нет. Просто возрастает степень точности проделываемого анализа. Справедливо заметил по этому поводу Ю.В. Тихонравов: «Применение количественных методов далеко не всегда повышает значимость результатов, напротив, "качественный" геополитический анализ в духе французской школы может быть гораздо богаче идеями, чем итоги громоздких расчетов». Говоря о значимости «качественной» методологии и отмечая новые возможности, которые открываются для исследователей при использовании так называемой игры проекциями, этот же автор подчеркивает и такой важный момент: «В последнее время, с появлением многочисленных программ построения анаморфированных изображений, возникло особое направление - геополитическое картирование, цель которого - найти адекватные пути отражения на карте мирового геополитического пространства» [18].
Мы солидарны с Ю.В. Тихонравовым в том, что касается важности использования в геополитологическом исследовании прежде всего «качественной» методологии, в том числе при изучении соответствующих явлений и процессов на региональном уровне. Мы могли бы сказать даже так: методика геополитического моделирования (речь, повторяем, идет о ПГМ) представляет собой концентрированное выражение всех тех преимуществ, которые имеет «качественный» анализ. Однако приходится констатировать, что на сегодняшний день в отечественной литературе отсутствуют прецеденты целенаправленного и развернутого применения ПГМ. По крайней мере, в каком-либо целостном и развернутом виде мы до сих пор их не встречали. Если и можно говорить о каких-то «заделах» в этой области, то все они носят, по преимуществу, постановочный характер, не выходят за рамки общих рассуждений о важности такого рода методологии, в лучшем случае, демонстрируют фрагменты такого рода моделирования. Исключение составляют, пожалуй, два интересных геополитических опыта. Один принадлежит Л.Г. Казаряну (1994, совместно с С.В. Лурье) [см.: 19], который попытался произвести ПГМ при изучении так называемого Восточного вопроса, второй - Д.Н. Замятину (1998),
который попытался разработать модель геополитической ситуации, взяв в качестве эмпирической базы своего исследования проблематику Центральной Азии во второй половине XIX в., в эпоху ее освоения/покорения царской Россией [см.: 20]. Однако, как мы видим, эти попытки носят характер исторической реконструкции, а не анализа современных ситуаций (чем, собственно, и должна заниматься «наука о геополитическом»), что, естественно, говорит не в пользу вышеуказанных авторов.
С нашей точки зрения, на втором уровне геополитического моделирования главным все же становится использование точных методов познания, предполагающих составление карт-схем, диаграмм, таблиц, выстраивание определенной архитектуры («кристаллических решеток») конкретных сегментов геополитического пространства. Последние при этом как бы пронизываются соответствующими осями взаимодействия конкретных акторов (осями двух типов: конфронтации / конфликтности или партнерства / союзничества), обнаруживают точки сгущения такого рода взаимодействий, но самое главное, это позволяет понять международную систему или какую-либо из ее подсистем как многоярусную (когда взаимодействия организованы по принципу пирамиды) и многосферную (когда они рассматриваются как система концентрических окружностей с неким ядром по середине). Если в этом случае и можно говорить о картировании, то, разумеется, о весьма условном. Ведь здесь исследователь практически перестает работать с территорией как таковой, его интерес смещается в сторону изучения конфигурации того или иного сегмента мирового геополитического пространства и его (пространства) смысловой наполненности.
В этом, кстати сказать, еще одно указание на исчерпанность работы в режиме старой (классической) геополитологии. Хотя, с нашей точки зрения, это тоже картирование, только специфическое, с использованием другого геополитического языка - не письменного текста (в качестве комментария к традиционной географической карте), а языка структурнологических схем. Иначе говоря, на этом уровне должен быть совершен переход от всего описательного, т. е. собственно географического, к работе с пространством в его абстрактно-геометрической чистоте (если угодно, к условным картам). Это ситуация, когда, например, территория государства, рассматриваемая без внутренних географических различий, превращается в точку (разного размера, сообразно весу конкретного геополитического актора на международной арене и его положению в общемировой таксономии); когда границы между государствами превращаются в
связующие эти точки линии; когда отношение одного государства к другому государству или иному актору, являющееся по сути направленным контактом, превращается в вектор различной толщины (плотным или тонким геополитическим «лучом) и разной наполненности (многоканальным или моноканальным воздействием); и т.д. Если к этому добавить еще возможности, которые сегодня дают исследователю компьютерные технологии - и в плане использования цветовой гаммы, и собственно графики, и выстраивания самых разных конфигураций «проигрываемых» геополитических ситуаций, - то можно сказать, что находящийся в распоряжении геополитолога инструментарий чрезвычайно широк. Как мы видим, важнейшим элементом его работы становится язык, отличный от того, которым обычно пользуются ученые, работающие в рамках историко-описательного подхода.
В свете получившей широкое развитие на Западе когнитологии -междисциплинарной области знания, зародившейся еще в 1960 г. (пионером здесь стал Гарвардский университет) и непосредственно ориентированной на процесс принятия решений и прогнозирование сложных ситуаций, - это означает перевод исследовательской работы в полностью формализованный план. Со времени Р. Аксельрода (1976) это стало называться когнитивным моделированием. Развитие же его идей в конце 1980-х гг. в виде нечетких когнитивных карт, изобретенных Б. Коско (последнее удалось ему сделать путем слияния так называемой нечеткой логики и метода системной динамики), позволило сделать еще один шаг вперед - создало базу для современных систем динамического моделирования в области финансов, политики и бизнеса. Имеется в виду метод, позволяющий исследовать эволюцию той или иной ситуации, включающей в себя такие составляющие, как саморазвитие, расчет внешних воздействий на объект с градацией таковых, моделирование целенаправленного развития ситуации (трансформации ее в нужное русло) и т.д. [см.: 21]. Основным же инструментом становятся когнитивные и (как частный момент) ментальные карты, являющиеся ничем иным, как способом представления и связывания мыслей, «образом» окружающей обстановки и своего места в ней, который имеется в голове Политика (а до этого, естественно, и Аналитика) [см.: 22]. Другой вопрос, что «образ» этот специфический - он соткан из схем и рисунков.
Работа с такого рода «образами» далеко не нова. Как указывается в литературе: «Идея использования схем и рисунков для лучшего изложения знаний не нова, но только сравнительно недавно ее стали изучать и развивать как особый метод мышления. На Западе это течение получило
название "concept mapping". <...> Зарождение и базовые правила Concept Maps разработал в 60-е гг. ХХ в. профессор Джозеф Новак из Корнуэлльского университета (США), который, в свою очередь, исходил из теории Дэвида Озубэла, показавшего важность предшествующего опыта для формирования новых концепций. А современную реализацию связывают с методиками известного английского психолога Т. Бузана, признанного лидера в этой области (последний автор считается создателем картографии как инструмента размышления и разработчиком «интеллект-карт» - удобной техники для представления процесса мышления или структурирования информации в визуальной форме. - В.Р.)» [23].
Не оспаривая терминов «когнитивный», «когнитивное картирование» и т.д., и вполне терпимо относясь к этой популярной ныне области научного знания - когнитологии (с нашей точки зрения, здесь без моды тоже не обошлось!), терминологически мы все же предпочитаем говорить о концептуально-графическом моделировании (КГМ). Хотя и в том, и в другом случае речь идет об одном и том же - о возможности графического выражения отношений между понятиями, характеризующими те или иные феномены (в нашем случае - геополитические) [см.: 24]. По сути, об этом же говорил в свое время выдающийся отечественный ученый-историк и психолог Б.Ф. Поршнев, только называл он данные «вещи» топографическими графами в социологии международных отношений [см.: 25; см. также: 26]. Поэтому, кстати сказать, когнитивную карту можно считать знаково ориентированным графом.
При таком подходе любую геополитическую ситуацию можно изобразить в виде нечеткого (все-таки геополитология - это не физика или математика, не такая точная наука, поскольку она имеет дело с объектами повышенной сложности, с большим количеством и разнообразием «переменных»!) графа с обратной связью, состоящего из узлов и взвешенных взаимосвязей (линий или дуг соединения этих узлов). Как отмечают знающие дело специалисты: «Узлы графа представляют собой понятия (концепты), которые используются для описания главных поведенческих характеристик (выделено нами. - В.Р.) системы. Узлы связаны между собой взвешенными дугами, представляющими причинные отношения, которые существуют между понятиями (концептами). Таким образом, можно графически представить отношения между понятиями, их взаимосвязи и степень такого влияния. Граф позволяет легко добавлять либо удалять или понятия (концепты), или взаимосвязи» [27]. В нашем случае это означает, что структура графа (повторяем: пусть и недостаточно
четкого) позволяет нам систематизировать представление об изучаемом геополитическом явлении или процессе на региональном уровне, и прежде всего систематизировать наше представление о причинных связях образующих систему акторов, и уже на этой основе отслеживать развитие того или иного геополитического региона/субрегиона, его кратко- или долгосрочные тенденции.
Переход на третий уровень мы связываем с выдвижением на первый план подхода, который может быть назван квантификационным. Соответственно, у исследователей происходит смена познавательных ориентиров, когда главной становится максима великого А.Л. Чижевского, который говорил: «Наука есть знание об "измеримом"!». В последнем случае мы, собственно говоря, и выводим геополитологию на уровень настоящей (точной) науки. Это предполагает использование всего положительного, что накоплено к настоящему времени. И не только в плане формализации, но и квантификации геополитических явлений и процессов. Ведь известно, что в геополитологии уже давно используются методы многомерной статистики, помогающие исследователям при проведении межстрановых сопоставлений, в различного рода попытках районирования мира, в анализе разнообразных и сопоставимых сведений по всем странам и регионам, при определении показателей мощи государств и т. д. Еще одна сравнительно новая область приложения количественных методов - поиск закономерных соотношений между потоками в пространстве (прежде всего потоками внешней торговли) и политической связностью региональных группировок стран, внешнеполитическими и стратегическими проблемами. Хотя, как мы полагаем, в данной области знания эти методологические «новации» имеют ограниченные возможности для применения. Одним словом, речь идет о работе с геополитическими моделями, выраженными символически, т.е. о варианте математического моделирования.
Конечно, не стоит забывать другую максиму, сформулированную некогда Л.Н. Гумилевым: «Слишком большое стремление к точности не полезно, а часто бывает помехой в процессе исследования. Ведь рассматривать Гималаи в микроскоп бессмысленно» [28]. Это тем более верно, если мы имеем дело с геополитологией, в которой существуют серьезные ограничители в применении точных методов (сродни естественно-научным). Все-таки это не математика, не физика и даже не биология, а дисциплина, «прописанная» по ведомству социальногуманитарных дисциплин. И тут уж никуда не деться - такова специфика изучаемых ею феноменов, что заставляет специалистов разрабатывать и
использовать все более совершенные методологические процедуры, в частности на путях моделирования. Поэтому, моделируя сложные системы (а интересующие нас объекты именно таковы!), мы можем столкнуться с реальными трудностями, которые связаны с представлением тех или иных факторов в числовой форме. Некоторые из них по определению не поддаются такого рода «оцифровке». Скажем: как можно отразить математически проблематику, охватываемую тем, что определяется в качестве второго ракурса геополитологии (особенно в рамках такого рода блока проблем, которые В.Л. Цымбурский, в отличие от геостратегии, называл геополитической имагинацией)? Ведь здесь, как мы знаем, рассматриваются такие тончайшие материи, как трансформация «образов мира/региона/страны», «ценностей» и «ресурсов» в «интересы» и «возможности государства», а из сочетания последних рождаются конкретные политические «цели»; анализируется то, как по запросу со стороны блока уже намеченных «целей» из блока «возможности государства» и еще более раннего блока - «поведенческих схем» создаются «сценарии действий» на конкретных площадках мирового геопространства [см.: 29]. И в самом деле: как?
Одним словом, здесь важна исходная база, моменты, касающиеся содержания, сути дела. Как писал в свое время Ф.А. Шродт: «Всегда важно помнить, что математика эффективна только как средство получения логических выводов из исходных допущений, а отсюда и валидность модели зависит не от математического аппарата, а от самих этих допущений. Бывают случаи, когда для успешного применения той ли иной мощной методики необходимо упростить исходные допущения, но даже подобное упрощение должно проходить проверку практикой и здравым смыслом» [30]. Иначе говоря, важно учитывать, кто и как этим занимается, т.е. важен потенциал самого исследователя, наличие у него необходимой для работы проверенной и точной информации. Как указывает Э.Н. Ожиганов: «Оценка значений показателей или факторов, выбранных для характеристики элементов, входящих в систему, является делом экспертов, суждения которых могут быть формализованы с помощью и в пределах определенных шкал». Поэтому, полагает он, «приемы формализации и математический аппарат, сколь сложными они ни были, не помогут аналитику, если он не обладает соответствующей подготовкой в предметных областях науки и не ощущает своей принадлежности к определенной научной традиции» [31].
Это с одной стороны. С другой - нельзя не признать, что в области социально-гуманитарных наук давно существует потребность в
использовании математических методов и процедур в чистом в виде или, по крайней мере, в каком-то упорядочении этих дисциплин, придании им стройности и точности. Как выразился однажды один из корифеев отечественной международно-политической науки, разработчик оригинальной методики матричного анализа международных ситуаций проф. М.А. Хрусталев, смысл в том, «чтобы сделать общественные науки, если и не адекватными естественным, то хотя бы более строгими» [32]. Поэтому все, что можно посчитать, должно быть посчитано, и там, где необходимы точные корреляции между собранными и количественно выраженными фактами, следует прибегнуть к квантификации. Исходя из этих соображений, можно говорить о возможности/целесообразности использования в региональной геополитологии математических моделей.
На этой основе следует всерьез заняться проигрыванием самых разных (из числа возможных) геополитических ситуаций, т.е. прибегнуть к имитационному моделированию, без которого очень трудно работать в режиме прогностики. Данный момент чрезвычайно важен, поскольку моделирование позволяет (пользуясь специальным способом компактной подачи информации) не только отображать всю совокупность элементов и связей игроков, вовлеченных в ту или иную геополитическую или - шире -международную ситуацию, но и «проигрывать» различные варианты ее исхода, по возможности «взвешивая» их вероятность. Если же к этому добавляются методы формализации и особенно квантификации, то шансы на успех у исследователя резко увеличиваются. Верно замечено И.Г. Тюлиным и А.С. Кожемяковым: «Такие системные модели (речь идет о математических методах. - В.Р.) являются перспективными средствами решения наиболее сложных прогностических задач в области международных отношений. Они открывают путь к методам имитации, т.е. процедурам, посредством которых человек оценивает результаты решения, изменяет входные данные параметры модели, иначе говоря, перебирает варианты и альтернативы» [33].
Все сказанное выше - это, скорее, желаемое, нежели действительное; это такое положение дел, каким оно видится нам в идеале. По крайней мере, для нас вполне очевидно, что активное внедрение в практику исследований геополитических явлений и процессов такого рода методик/методов, и, соответственно, форсированная разработка методологических оснований этой работы становится одним из путей повышения наукоемкости самой геополитологической науки, одной из тех реальных возможностей, которые позволят ей в обозримом будущем преодолеть затянувшийся процесс оформления в полноценную научную
дисциплину. У нас есть уверенность в том, что это достаточно серьезный инструментарий для анализа геополитической динамики, на каком бы уровне мировой системы он ни производился: субрегиональном,
собственно региональном, макрорегиональном или просто ситуативном. Более того, с рядом уточнений и спецификаций он может быть применен и к анализу внутригосударственных процессов, но лишь в том случае, если мы рассматриваем их в аспекте так называемой внутренней геополитики в духе И. Лакоста (редактора известного французского журнала «Геродот»).
Увы, пока реальность суть такова, что многие построения современных специалистов, работающих в области геополитологии, расходятся с реальностью. Иные из них вообще отличаются крайней эклектичностью и размытостью, склонностью к абсолютизации влияния какого-либо одного фактора (или группы таковых) на внешнюю политику государств, сводятся к упрощению ситуаций, стремятся заимствовать из смежных наук новомодные теории и концепции. Здесь уместно вспомнить, каким было положение дел в данной науке на рубеже 70-80-х гг. прошлого века, когда очень популярными были «гуманистические», бихевиористские и экзистенциональные трактовки, основывавшиеся на объяснении внешней политики государств и - шире - ведения международных дел другими акторами мировой политической сцены с географической средой через призму того, как их воспринимают конкретные политические деятели с их жизненным опытом, особенностями мироощущения, психологическим складом и т.д. [см.: 34]. Но при этом надо исходить и из того, что методы геополитологического освоения действительности и применяемые для этого методики чрезвычайно разнообразны в принципе.
Учитывая то обстоятельство, что геополитология (в отличие, например, от истории) имеет дело с длящимися процессами, которые часто меняют свою направленность и усилиями политических игроков на сравнительно неизменных географических «площадках» создают порой сложные комбинации, ее важной задачей становится повышение операциональности, т.е. умение быстро и точно анализировать конкретные ситуации, складывающиеся в данный момент времени, для нужд политической практики и на этой основе прогнозировать дальнейшее развитие событий. Это актуализирует вопрос о разработке применительно к анализу геополитических явлений и процессов на региональном уровне арсенала всех трех методик: описания, формализации и квантификации.
Однако здесь есть один нюанс: если работа на первом уровне геополитологического исследования серьезным специалистам в общем-то хорошо известна и не составляет для них особого труда, то о работе на
третьем уровне пока этого не скажешь. До создания прецедентов с использованием математических моделей геополитических процессов еще далеко. И будут они вообще созданы - это вопрос... Но вот что касается второго уровня исследовательской работы - использования возможностей КГМ, то полагаем, что здесь есть все предпосылки для ее скорейшего развертывания. Вещь эта важная и чрезвычайно нужная для практиков -всех тех, кто занимается внешнеполитическими вопросами и политикой безопасности.
Здесь возникает один далеко нериторический вопрос: как же конкретно следует применять метод концептуально-графического (или когнитивного) моделирования? Ведь мировое геополитическое пространство было и остается весьма неоднородным, более того, в условиях усиливающейся глокализации эта неоднородность только возрастает. Поэтому одно дело изучать геополитические регионы, отличающиеся более или менее стабильным состоянием и позитивной динамикой, беря на вооружение структурную рамку «устойчивого развития»; другое дело, когда мы сталкиваемся с их противоположностью - с такими сегментами мирового геополитического пространства, которые далеки от состояния динамического равновесия, являя собой абсолютно нестабильные среды и которые поэтому могут/должны рассматриваться в конфликтологической парадигме, а то и шире - в аспекте проблемы миро-системного регулирования. При этом ясно, что работа с концептуально-графическими (когнитивными) моделями в режиме конфликтологической парадигмы много сложнее, чем выполнение первой задачи.
Так или иначе, но ответ на эти вопросы мы не получим, пока не разберемся в том, какие вообще бывают геополитические регионы, т.е. не проведем их типологизацию. Однако эта задача уже выходит за рамки данной статьи.
Литература:
1. Авксентьев В.А.., Дмитриев А.В. Конфликтология: базовые концепты и региональные модели. - М., 2009. - С. 31-32.
2. Макарычев А.С. Глобальное и локальное: меняющаяся роль государства в управлении пространственным развитием // Политическая наука / ИНИОН РАН. -2003. - № 3. - С. 22-23.
3. Соловьев Э.Г. Геополитический анализ международных проблем современности: pro et contra // ПОЛИС. - 2001. - № 6. - С. 124, 128.
4. Туровский Р.Ф. Политическая география: Учебное пособие. - М.; Смоленск, 1999. - С. 62.
5. Соловьев Э.Г. Указ. раб. - С. 124, 128.
6. Родоман Б.Б. Научные географические картоиды [Электронный ресурс]. -Режим доступа: http://www.geo-vestnik.psu.ru/files/vest/203 rodoman.pdf
7. Замятин Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. -М., 2004. - С. 76.
8. Там же. - С. 94.
9. Там же. - С. 77.
10. Переслегин С.Б. Новые карты будущего, или Анти-Рэнд. - М.; СПб., 2009. -
С. 27-28.
11. Шабров О.Ф. Системный подход и компьютерное моделирование в
политологическом исследовании // Общественные науки и современность. - 1996. -№ 2; Плотинский Ю.М. Моделирование социальных процессов. - М., 2001;
Боришполец К.П. Методы политических исследований: Учебное пособие. - М., 2005; Ожиганов Э.Н. Моделирование и анализ политических процессов. - М., 2009.
12. Тюлин И.Г., Кожемяков А.С. Некоторые вопросы методологии научного прогнозирования внешней политики и международных отношений // Аналитические методы в исследовании международных отношений: сборник научных трудов / под ред. И.Г. Тюлина, А.С. Кожемякова, М.А. Хрусталева. - М., 1982. - С. 20-21.
13. Хрусталев М.А. Системное моделирование международных отношений. - М., 1987; Системный подход: анализ и прогнозирование международных отношений / под ред. И.Г. Тюлина. - М., 1991; Тихомиров В.Б., Тихомирова И.В. Политическая обстановка в стране и вокруг нее. - М., 1992; Боришполец К. Методы, методики и процедуры прикладного анализа международных отношений // Международные отношения: социологические подходы / под ред. П.А. Цыганкова. - М., 1998.
14. Ближний Восток: принуждение к миру. Урегулирование невозможно без давления извне // Россия в глобальной политике. - 2002 (нояб. - дек.). - Т. 1. - № 1; Иран: что дальше? Ситуационный анализ (руководитель Евгений Примаков) // Россия в глобальной политике. - 2003 (апр. - июнь). - Т. 1. - № 2. - 2003; Ядерная программа Северной Кореи: перспективы развития // Россия в глобальной политике. - 2004 (янв. -февр.). - Т. 2. № 1; Иракский кризис и перспективы урегулирования. Ситуационный анализ (руководитель Евгений Примаков) // Россия в глобальной политике. - 2004 (май - июнь). - Т. 2. - № 3.
15. Примаков Е.М., Хрусталев М.А. Ситуационные анализы. Методика проведения. Очерки текущей политики. Вып. 1. - М., 2006; Примаков Е.М. Методика и результаты ситуационных анализов: мастер-класс по программе «Мировая политика» / МГИМО МИД РФ. - М., 2006.
16. Колобов О.А., Корнилов А.А., Макарычев А.С., Сергунин А.А. Процесс принятия внешнеполитических решений: исторический опыт США, государства Израиль и стран Западной Европы. - Нижний Новгород, 1992. - С. 142.
17. Полунин Ю.А., Тимофеев И.Н. Классификация стран мира с использованием методов многомерного статистического анализа // Политическая наука / ИНИОН РАН. -2007. - № 3.
18. Тихонравов Ю.В. Геополитика. - М., 1998. - С. 32, 33.
19. Лурье С.В., Казарян Л.Г. Принципы организации геополитического пространства (введение в проблему на примере Восточного вопроса) // Общественные науки и современность. - 1994. - № 4.
20. Замятин Д.Н. Моделирование геополитических ситуаций (на примере Центральной Азии во второй половине XIX века) // ПОЛИС. - 1998. - № 2, 3.
21. Горелова Г.В., Захарова Е.Н., Гинис Л.А.Когнитивный анализ и моделирование устойчивого развития социально-экономических систем. - Ростов н/Д, 2005. - С. 77-78.
22. Axelrod R. The Structure of Decision: Cognitive Maps of Political Elites. -Princeton, 1976; Maps in Mind: Reflections on Cognitive Mapping / Ed. by R.M. Down and
D. Stea. - N.Y., 1977; Gould P., White R. Mental Maps. 2nd ed. - Boston, 1986.
23. Горелова Г.В., Захарова Е.Н., Гинис Л.А. Указ. соч. - С. 81.
24. Мехряков В.Д., Пух В.И. Творческое наследие А.А. Богданова: формирование языка концептуально-графического моделирования механизмов динамики глобальных и локальных социальных систем и процессов // Тектологический альманах. Вып. 1: Труды Международной научной конференции «Тектология в XXI веке». - М., 2000.
25. Поршнев Б.Ф. Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII века. - М., 1970. - С. 36 - 42.
26. Емеличев В.А., Мельников О.И., Сорванов В.И., Тышкевич Р.И. Лекции по теории графов. - М., 1990.
27. Г орелова Г.В., Захарова Е.Н., Г инис Л.А. Указ. соч. - С. 244.
28. Гумилев Л.Н. Конец и вновь начало: Популярные лекции по народоведению. -М., 2001. - С. 41.
29. Цымбурский В.Л. Введение. Speak, Memory! // В его кн.: Конъюнктуры Земли и Времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования. -М., 2011. - С. 24.
30. Шродт Ф.А. Математическое моделирование // Дж.Б. Мангейм, Р.К. Рич. Политология. Методы исследования / пер. с англ. - М., 1997. - С. 497.
31. Ожиганов Э.Н. Моделирование и анализ политических процессов. - М., 2009. - С. 42, 22.
32. Две ветви теории международных отношений в России (беседа А.Д. Богатурова с М.А. Хрусталевым). 20 июня 2006 г. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.intertrends.ru/010.htm
33. Тюлин И.Г., Кожемяков А.С. Указ. раб. - С. 23.
34. Тихонравов Ю.В. Указ. соч. - С. 32, 33.
