CC BY
31
^У/ СИХАИЛ ЛИФШИЦ О КЛАССИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ
И «КОНСЕРВАТИВНЫХ РЕВОЛЮЦИЯХ»
УДК 1(091)
https://doi.org/10.24412/1997-0803-2021-5103-35-45 Р. Р. Вахитов
Башкирский государственный университет, Уфа, Республика Башкортостан, Российская Федерация, e-mail: Rust_R_Vahitov@mail.ru
Аннотация: В статье охарактеризована позиция философа Мих. Лифшица, согласно которой классика возникает в «исторических щелях» между общественными формациями. При этом материальной базой классического духовного производства является расцвет деятельности «мастеров» как самостоятельных работников (К. Маркс). Автор показывает, опираясь на работы Лифшица, что каждому периоду классики в духовной культуре предшествует революция (реформы Солона в Афинах, «коммунальные войны» в Средние века, реформы Петра Великого в России), что указывает на связь между революциями и классикой в культуре. В этом контексте анализируется «загадка Ленина», выражающая консервативные эстетические взгляды у социальных и политических революционеров. Такой внешний парадокс объясняется тем, что социальная революция предполагает стремление к идеалу справедливости, который в силу всеединства бытия оказывается органично связан с классическими идеалами красоты и истины. Причём в своём истоке это единство представлено уже в народной культуре.
Ключевые слова: классика, классическая философия, классическое искусство, модерн, авангард, революция, справедливость, красота, истина, всеединство, народ.
Для цитирования: Вахитов Р. Р. Михаил Лифшиц о классической культуре и «консервативных революциях» // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2021. № 5 (103). С. 35-45. https://doi.Org/:10.24412/1997-0803-2021-5103-35-45
MIKHAIL LIFSHITS ON CLASSICAL CULTURE AND "CONSERVATIVE REVOLUTIONS"
Rustem R. Vakhitov
Bashkir State University, Ufa, the Republic of Bashkortostan, Russian Federation, e-mail: Rust_R_Vahitov@mail.ru
Abstract: The article characterizes the position of the philosopher Mikh. Lifshits, according to which the classics arise in the "historical gaps" between social formations. At the same time, the material basis of classical spiritual production is the flourishing of the activity of "masters" as independent workers (K. Marx). The author shows, based on the work of Lifshits, that each period of the classics in spiritual culture is preceded by a revolution (the reforms of Solon in Athens, "communal wars" in the Middle
ВАХИТОВ РУСТЕМ РИНАТОВИЧ - кандидат философских наук, доцент кафедры философии и политологии факультета философии и социологии Башкирского государственного университета
VAKHITOV RUSTEM RINATOVICH - PhD in Philosophy, Associate Professor at the Department of Philosophy and Political Science, the Faculty of Philosophy and Sociology, the Bashkir State University
© Вахитов Р. Р., 2021
Ages, the reforms of Peter the Great in Russia), which indicates the connection between revolutions and classics in culture. In this context, the "mystery of Lenin" is analyzed, which expresses the conservative aesthetic views of social and political revolutionaries. Such an external paradox is explained by the fact that the social revolution presupposes the striving for the ideal of justice, which, due to the unity of being, is organically connected with the classical ideals of beauty and truth. Moreover, in its source, this unity is already represented in folk culture.
Keywords: classics, classical philosophy, classical art, modern, avant-garde, revolution, justice, beauty, truth, unity, people.
For citation: Vakhitov R. R. Mikhail Lifshits on classical culture and "conservative revolutions". The Bulletin of Moscow State University of Culture and Arts (Vestnik MGUKI). 2021, no. 5 (103), pp. 35-45. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/1997-0803-2021-5103-35-45
Выдающийся советский философ Михаил Лифшиц разработал концепцию «Великих Консерваторов человечества», объясняющую парадокс консервативности в эстетике великих социальных революционеров. В этой статье мы попытаемся, опираясь на некоторые его идеи, рассмотреть феномен классики, его философские основания и его связи с таким феноменом социальной реальности, как революция.
Что такое классика?
Сказать, что классика - это произведения Пушкина, Шекспира и Толстого, это всё равно, что на вопрос: «Что такое дом?», ответить - это деревенские избы, нью-йоркские небоскрёбы и чукотские чумы. От нас требуется не перечисление представителей классики, а выяснение её сути.
Обычно говорят: классика - это произведения культуры, которые признаются большинством как образцы, высшие шедевры в этой области. Классической философией мы именуем философию Платона и Аристотеля или И. Канта и Г.-В.-Ф. Гегеля, классической русской литературой -поэзию А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, Ф. И. Тютчева, прозу Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого. В общем виде это верно. Очевидно также, что, говоря о классике, мы име-
ем в виду не только масштаб дарований, но и качество того, что они создали. Причём качество не в смысле мастеровитости, а в смысле художественного или философского содержания. Скажем, М. Хайдеггера вполне можно поставить в один ряд с Гегелем по силе философского таланта, но Хай-деггер относится к неклассической философии, а Гегель - к классической.
У Хорхе Луиса Борхеса есть эссе «По поводу классиков». В нём Борхес даёт определение классики, которое, как нам кажется, является ключом к её пониманию, хотя и оно нуждается в корректировке. Борхес пишет: «Классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на её страницах всё было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования» [2]. Борхес, правда, был постмодернистом, то есть не верил в Истину с большой буквы ни в философии, ни в искусстве. Потому классика у него - не то, что реально существует, а то, что лишь кажется представителям того или иного народа, той или иной национальной культуры. Но для других национальных культур это вовсе не обязательно так: «Для немцев и австрийцев "Фауст" -творение гениальное; для других - он одно из самых знаменитых воплощений скуки,
вроде второго "Рая" Мильтона или произведения Рабле. Таким книгам, как "Книга Иова", "Божественная комедия", "Макбет" (а для меня ещё некоторые северные саги), вероятно, назначено долгое бессмертие. Однако о будущем мы ничего не знаем, кроме того, что оно будет отличаться от настоящего. Всякое предпочтение вполне может оказаться предрассудком» [2].
Автор этих строк придерживается другого мнения - что Истина с большой буквы существует, она - одна, хотя может раскрываться в истории посредством множества разных форм. И то, что для познающего разума открывается как философская и научная истина, для искусства открывается как красота, а для нашего нравственного чувства и воли - как добро и справедливость. Залогом этого триединства является наличие всеединства бытия.
Термин «всеединство» был предложен московским идеалистом XIX века В. С. Соловьёвым. Но надо думать, что ценившие философскую классику Э. В. Ильенков, и Мих. Лифшиц писали о чём-то схожем. В статье «Что там, в Зазеркалье» Ильенков замечал: «Истина, добро и красота - это лишь три разных способа выражения одного и того же. Одно и то же, выраженное тремя разными способами. Пусть решение это ныне кажется слишком простым, прямолинейным и наивно абстрактным, но другого общего решения нет» [5, с. 57]. В дневниковых записях Лифшица есть слова: «Пересмотр ... элементарного материализма. - Верите ли Вы в Бога? - Я верю в максимум всех вещей» [7, с. 57]. Не будем утверждать, что этот лифшецианский максимум или ильенковское единство истины, добра и красоты и есть псевдоним Бога - это было бы нелепо! Мы говорим о другом: любая диалектическая философия - идеали-
стическая или материалистическая - неизбежно приходит к тому, что объективная реальность бесконечна и в то же время - едина или, что точнее, - она одна. И эти minimum и maximum совпадают, так что один присутствует в другом, в наименьшем элементе бесконечности, есть уже вся бесконечность, то есть наибольшее, и всё находится во всём. Это и есть гармонический синтез всего, а на языке философии -всеединство бытия.
Понятно, что у марксиста Лифшица речь шла о бесконечном всеедином бытии -Природе, и человек есть «мозг» такой Природы. У марксиста Ильенкова основание общественного бытия - труд как единство человека и природы в практике. А у идеалистов Владимира Соловьёва и Алексея Лосева - это Бог в совокупности с миром, а связующее звено между ними - София. Но в нашем конкретном случае - это различие не суть важно, поскольку речь идёт о самом принципе - единстве бытия.
Итак, классика - отражение всеединства объективной реальности,человека, общества, истории и культуры. Это отражение, которое является в истории не часто и которое требует уникальных условий, но всё же навсегда отпечатывается в памяти человечества. Причём эти отражения высшего всеединства и сами являются всеедин-ствами, но уже в своих областях, например, в искусстве и философии. А потому творчество Платона или Пушкина - своеобразные «площадки» сборки соответствующих сфер культур народов и даже цивилизаций (в случае Платона - европейской цивилизации, а в случае Пушкина - русской культуры, которая, охватывая собой множество народов России, также вполне может именоваться цивилизацией). А. Н. Уайтхед однажды отметил, что вся западная философия -
комментарии к диалогам Платона. Что касается Пушкина, то множество русских критиков, литературоведов и философов также отмечали нечто подобное: в поэзии и прозе Пушкина можно найти зародыши, из которых потом вырастает стилистика и неподражаемая эстетика Гоголя и Достоевского, Толстого и Набокова, Некрасова и Фета. Платон - микрокосм западной философии, а Пушкин - микрокосм русской литературы. И Борхес был прав в главном: их можно толковать и развивать вечно. Именно такая сверхполнота и делает их классиками.
«Исторические щели»
Всеединство бытия, однако, проявляется в мире (имеется в виду эмпирическая природа, культура и история) не тотально, а локально, лишь в отдельных «местах». Есть, например, особо прекрасные места в природе, где красота этого мира ощущается наиболее остро, и места эти даже становятся объектами паломничества. Люди приезжают издалека, чтоб посмотреть на водопад или на приморское побережье, прикоснуться к этой гармонии, ощутить душой её сладость, дарующую покой от терзающих нас страхов и страстей. Есть в человеческой жизни также периоды, когда наиболее ярко и полно раскрывается внутренний потенциал человеческой личности, заложенные в ней дарования, склонности. Причём проявляются они в разной мере в разные периоды жизни. И не обязательно их апофеоз приходится на юность, когда человек полон сил, здоровья, надежд. Великий Кант, например, стал тем, кем мы его знаем, то есть собственно, «великим Кантом», уже после 40 лет.
Наконец, даже в теле человека есть органы, без которых он в принципе может существовать, хотя и станет калекой, как, на-
пример, нога, а есть такие органы, без которых существование невозможно, как, скажем, голова. Таким образом, голова являет собой средоточие всеединства человеческого организма. Не случайно ведь голова включает в себя лицо, которая для нас -и высшее проявление, откровение, «икона личности», гораздо более тонкое, точное и выразительное, чем та же рука (хотя кое-что о человеке и его образе жизни можно сказать, посмотрев и на его руки). Вспомним, что и Платон в «Тимее» утверждает, что человек - образ божественного космоса, а поскольку космос шарообразен, то и главнейшую, наиболее существенную часть человека составляет голова. Собственно, мы, по Платону, и есть головы, снабжённые руками и ногами для передвижения и питания: «Итак, боги, подражая очертаниям Вселенной, со всех сторон округлой, включили оба божественных круговращения в сферовидное тело, то самое, которое мы ныне именуем головой и которое являет собою божественней-шую нашу часть, владычествующую над остальными частями» («Тимей» 44ё). Голова, говоря другими словами, раскрывает идею всеединства человека так же, как иной пейзаж - красоту природы (которая вообще-то прекрасна далеко не во всех своих проявлениях).
В истории человечества есть такие периоды, в которых в силу удачно сложившихся обстоятельств раскрывается высший смысл истории и человек обретает возможность на короткий срок насладиться подлинным бытием, будто и нет на свете зла, давящей несправедливости и мучительных страданий. Лифшиц называл такие исторические периоды «щелями» и именно в них (в классической Греции, в Высоком Средневековье, в Италии Возрождения, в России
пушкинской эпохи) и возникает классика1. А ещё точнее, на наш взгляд, здесь следует говорить не просто о «щелях», а о проявлении таких образом в истории полноты бытия, которую религиозно-идеалистическая традиция относит к началу времён, к Эдему2, а традиция марксистская - к далёкому будущему - к коммунизму.
Полнота бытия предполагает и единство духа и материи. Недаром Лифшиц, вслед за Марксом, писал о самостоятельных свободных работниках - мастерах как о главных героях экономики «щелей», чьей надстройкой является свободное же духовное производство. Лосев в «Добавлениях к "Диалектике мифа"» тоже характеризовал «высокое средневековье» - апогей мировой истории в его историософской концепции - как эпоху, когда в сфере материального производства господствует ремесленник-мастер, который производит не ради рыночной прибыли, а ради творчества, выражения своей личности.
А ведь и действительно, античный полис - это не только город философов и поэтов, но это и город мастеров, и то же можно сказать про Средневековые и ренессанс-ные города-республики. Только в России пушкинской эпохи всё обстояло иначе, поскольку в России после Иоанна Грозного города были не самоуправляющимися коммунами, а центрами авторитарной власти. Но историки русского народного хозяйства отмечают, что в XIX веке наблюдается расцвет ремёсел и промыслов в российских де-
1 Изложение лифшециановской концепции «щелей» см. в работе крупнейшего современного исследователя и популяризатора творчества Лифши-ца А. Г. Арсланова «К читателю этой книги» [8, с. 22].
2 О таких же, только не временных, а о пространственных «щелях» - проявлении красоты
и гармонии в природе, мы тоже говорим в восторге: «это же настоящий рай на земле!».
ревнях. Появляются такие промыслы, как гжель, палех, вологодские кружева, каслинское литье. Наряду с расцветом литературы и философии в городах, в деревнях мы видим расцвет народного ремесла, также поднимающегося до уровня искусства. Это и есть классическая культура.
Мих. Лифшиц
о «консервативных революциях»
В начале статьи мы поставили вопрос: «Почему величайшие в истории революционеры были приверженцами классической культуры?» Значит, второй ключевой для нас термин - революция, под которой в широком смысле понимают переворот, произведённый в какой-либо области человеческой деятельности (так как само слово «революция» означает в переводе с латыни «переворот» или «вращение»). В этом смысле говорят о революциях в науке («ньютоновская революция»), в технике («промышленная революция») и т.д. В узком смысле под революциями имеют в виду насильственные, часто сопровождаемые репрессиями и террором перевороты в политике и социальной сфере, ведущие к смене правящего слоя, политического и социально-экономического устройства общества3. Иногда они носят поверхностный характер и меняется только политическое устройство («политические революции»), а экономический уклад и социальные структуры остаются прежними. Иногда переворот затрагивает экономику - и возникает новый
3 См. определение революции в «Большой Российской энциклопедии»: «совр. смысл обрело после событий во Франции кон. 18 в., названных тогда же их участниками и свидетелями Р. С этого времени все действия, направленные на свержение существующего строя с целью введения новых порядков, стали называть Р. не только применительно к современности, но и к историч. прошлому» [1].
хозяйственный уклад, и социальную сферу, когда упраздняются старые социальные группы, а на их место приходят новые. Тогда это «социальные революции», или «Великие революции», как Французская революция июля 1789 года или Русская революция октября 1917-го.
Революции не обязательно носят низовой характер, они бывают и революциями сверху, как «реформы» Петра Первого, Мей-дзи или Ататюрка, которые могут быть названы реформами лишь очень условно - настолько существенны и глубоки их последствия. Причём некоторые революции сверху могут быть не менее народными, чем низовые, демократические революции - если их цели отвечают чаяниям достаточно широких социальных слоёв (как, например, всё те же «революция Мейдзи» или Ататюрка1).
Но вернёмся к вопросу о взаимосвязи «исторических щелей» и феномена классики. Ещё один парадокс состоит в том, что общества, существующие в таких щелях и порождающие великие феномены классики, появляются ... в результате революций! Обратимся к Афинскому полису эпохи классики. Первоначально в Афинах была царская власть, затем царей (басилевсов) свергли тираны, самым известным из которых был Писистрат. Затем, наконец, законодатель Солон произвёл реформы, которые, по сути, были демократической революцией (победой демоса над аристократией), поскольку реформы предоставили право на участие в Народном собрании - высшем законодательном органе Афин - всем свободным гражданам.
1 Историческое значение Петра Первого до сих пор - предмет дискуссий, но изображать его как «злого гения» русского народа, опиравшегося лишь на тонкий слой дворянства, как рисовали его славянофилы, думается, преувеличение.
В эпоху Средневековья и Ренессанса расцвету вольных городов-республик предшествовала их борьба против своих сеньоров-феодалов, вошедшая в историю как «коммунальные войны». Наконец, «золотому веку» русской литературы и философии, начавшемуся в первое десятилетие XIX века и продолжавшемуся до реформ Александра Второго, предшествовали реформы Петра Великого. Без петровских преобразований не было бы ни Пушкина, ни Достоевского, хотя бы потому, что не было бы ни Петербурга, ни современного русского языка, ни Лицея и университета, ни пришедших из Европы таких литературных форм, как роман, повесть, новелла, ни светской русской живописи и русской симфонической музыки. Между тем Пушкин верно характеризовал Петра Первого как революционера, одновременно и Робеспьера, и Наполеона. Реформы Петра Первого были настоящей «революцией сверху», причём не менее кровавой, чем Английская или Французская революции. Петровская революция была вполне сравнима и с русской революцией 1917 года, и на это указывали самые прозорливые русские поэты. Вспомним слова Максимилиана Волошина из поэмы «Россия» (1924):
Великий Пётр был первый большевик, Замысливший Россию перебросить, Склонениям и нравам вопреки, За сотни лет, к её грядущим далям. Он, как и мы, не знал иных путей, Опричь указа, казни и застенка, К осуществленью правды на земле.
Итак, оказывается, что существует связь не только между мировоззрением великих революционеров человечества (вроде Солона, Робеспьера, Петра, Ататюрка, Ленина) и классической культурой, но и меж-
ду самой глубинной социальной революцией и классикой. Но как это объяснить?
Революция делается людьми, у которых всегда есть мотивы. Основным движущим мотивом революционных масс и их предводителей часто считают месть, зависть, желание насытиться кровью, страданиями других людей. Понятно, что среди революционеров были, есть и будут не только идеалисты и романтики, но и негодяи, которые пристают к ней, как тина к корпусу морского лайнера. Но считать, что все участники революций движимы грязными и подлыми страстями - это значит полагать, что именно зло является движущей силой исторического процесса, что странно и даже нелепо. Ещё создатель первой христианской историософской системы Августин Аврелий учил, что зло не может быть силой, соразмерной добру и тем более превышающей по силе добро. «Что же иное называется злом, как не недостаток добра?» - вопрошает Августин в «Эхиридионе Лаврентию». И, собственно, эта концепция проистекает из традиции античной классической философии, традиции Сократа, Платона и Аристотеля, согласно которой человек всегда стремится к благу, даже когда по неведению или испорченности творит зло, ибо стремиться к злу нельзя - его нет в качестве субстанции.
Французские санкюлоты конца XVIII века сожгли Бастилию и отправили на гильотины своих аристократов не потому, что были аморальными по своей природе, а потому что считали несправедливым, что третье сословие своим тяжким трудом должно обеспечивать роскошную жизнь аристократии, которая погрязла в безделье. Русские крестьяне сжигали имения своих помещиков в 1917 году не потому, что они были особо жестоки, а потому, что они
тоже были возмущены тем, что на одного крестьянина в Российской империи приходилось 3-4 десятины земли (хотя чтобы не голодать, нужно было иметь 10-15 десятин), а 700 семей крупнейших землевладельцев-помещиков владели 21 миллионом десятин, то есть по 30 тысяч десятин на человека, что в 10 000 раз больше, чем средний крестьянин.
Аристотель говорил, что справедливость - воздаяние каждому должного. Революция, таким образом, есть стремление добиться справедливости при помощи силы. Вспомним ещё раз строки из поэмы Волошина об осуществлении правды на земле через указ, казни и застенки. Можно осуждать методы революционеров, но нельзя не признавать за революциями определённой моральной силы и истины. Революция, собственно, и начинается тогда, когда государство настолько закостеневает, а высшие слои настолько наглеют от безнаказанности, что добиться справедливости законными методам не представляется возможным критической массе людей.
Вот и выходит, с позиций диалектики, что нельзя стремиться к справедливости, то есть к добру в его социальной ипостаси, без стремления к истине и красоте. От того политики, которые стремятся к высшей справедливости в истории, не могут не быть защитниками классического искусства и философии. А те революционеры, что увлечены «эстетикой безобразного» и субъективизмом и релятивизмом в философии, вряд ли могут быть последовательными революционерами. Их революционность, скорее, поза, а не жертвенная страсть. Они любят себя в революции, а не революцию в себе (здесь во многом разница между Лениным и Львом Троцким).
Быть на стороне безобразия - это быть на стороне лжи. Ещё великий А. Блок, отвернувшийся от былых друзей-декадентов и услышав музыку истории, говорил художнику:
Сотри случайные черты
и ты увидишь, мир прекрасен!
А Блок заглядывал в такие бездны метафизического зла, что упрекать его в наивности не приходится...
«Загадка Ленина»
Революция - всегда эпоха максимализма, даже нигилизма. Русская революция 1917 года не была исключением. Среди русских революционеров немало было тех, кто считал: старое, классическое искусство и культуру нужно отбросить. Новый строй, социализм, путь к которому открыл революционный переворот в России, требует новой культуры и нового искусства, либо авангардного, как считали футуристы, либо пролетарского, как утверждали адепты Пролеткульта. Таков был, например, А. В. Луначарский, который увлекался идеями богостроительства, симпатизировал футуристам и пролеткультовцам, мечтал о переводе русского языка на латинский алфавит, о новом, коммунистическом календаре. А ведь в глазах радикальной молодёжи 1920-х Луначарский был ещё приверженцем «старых ценностей», он ещё не отказался от Пушкина и Толстого ради «самовитого слова». Радикальная молодёжь с восторгом повторяла эпатажные слова из манифеста «Пощечина общественному вкусу»: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности».
Тем неожиданней для левацкой молодёжи тех лет оказалась принципиальная позиция вождя этой революции - В. И. Ленина.
Он последовательно отстаивал ценности классического искусства. До нас дошло содержание его разговора с Кларой Цеткин в первые революционные годы. И здесь важно понять логику и аргументацию Ленина в этом вопросе: «Почему нам нужно отворачиваться от истинно прекрасного, отказываться от него, как от исходного пункта для дальнейшего развития, только на том основании, что оно "старо"? - говорит Ленин. - Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться только потому, что "это ново"? Бессмыслица, сплошная бессмыслица!» И затем он прямо признаётся в приверженности к классическому наследию и в критическом отношении к «революционному» авангарду: «Здесь много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе ... мы чувствуем себя почему-то обязанными доказать, что мы тоже стоим "на высоте современной культуры". Я же имею смелость заявить себя "варваром". Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих "измов" высшим проявлением художественного гения» [6, с. 298-299].
И это были не только слова. Ленин много сделал для того, чтобы именно художественная классика стала основой советского искусства, чтобы на классике была построена система образования в Советской России. В 1919 году Ленин потребовал от Нар-компросса покрыть страну сетью общедоступных библиотек, чтоб приобщить народ к «классике мировой литературы». По его инициативе были открыты музей Тютчева в Муранове и Толстого - в Ясной Поляне, начато издание собрания сочинений Пушкина (под руководством В. Я. Брюсова) и других русских поэтов и писателей. Ленин предложил украсить советские города па-
мятниками Пушкину, Тургеневу, Толстому, Достоевскому, Врубелю, Иванову. Причём он собственноручно внёс в этот список имена авторов романа «Бесы» и картины «Явление Христа народу». Примечательно, что первым в Москве был сооружён именно памятник Достоевскому1.
Многие считают, что причина этого - консервативные вкусы Ленина. Действительно, он был выходец из традиционной интеллигентско-демократической российской семьи XIX века. С детства он рос на стихах Пушкина и Некрасова, прозе Чернышевского и Толстого, он любил музыку Бетховена и Чайковского. То есть по своим вкусам он был почитателем классики в литературе и музыке. Но в том-то и дело, что связь между классикой и социалистической революцией носит вовсе не случайный характер. Во-первых, Ленин не воспринимал это лишь как свои субъективные склонности, иначе бы он, используя авторитет главы государства, не настаивал бы на выпуске книг русских и мировых классиков, увековечивании их памяти в советской республике. И во-вторых, то же можно сказать и об основоположниках марксизма. Известно, что Карл Маркс выше всего ставил поэзию Эсхила, Данте и Шекспира, а вовсе не модных в то время в кругах политэмигрантов «певцов революции»2.
Высокая классика и народная культура
Любопытно, что революционеры, которым дороги классические ценности, как у Ленина, сходятся в этом со стихийными
1 Подробнее смотри статью нашу статью «Ленин - русский национальный герой» [3].
2 На консервативные эстетические вкусы Маркса и Энгельс указывает, например, А. Д. Май-данский в лекции «Эстетика Михаила Лифшица и современность» [9].
устремлениями, идущими из гущи народа. Так, Владимир Соловьёв писал по данному поводу в «Чтениях о Богочеловечестве»: «органическое мышление, постигающее или схватывающее цельную идею предмета, сводится к ... умственному, или идеальному созерцанию ... Если это созерцание соединено с ясным сознанием и сопровождается рефлексией ... мы имеем то умозрительное мышление, которым обусловливается собственно философское творчество; если же умственное созерцание остаётся в своей непосредственности ... оно является тем живым мышлением, которое свойственно людям, ещё не вышедшим из непосредственной жизни в общем родовом или народном единстве» [10, с. 114-115]. То есть народ обладает некоей интуицией, позволяющей мысленно схватывать предметы, проникать в их суть, без работы рассудка. Возможно, это свойство больше проявляется у человека, который не получил образования, развивающего комбинаторную, логическую сторону ума - у представителей простонародья и у детей. Соловьёв продолжает: «такое мышление выражает то, что называется народным духом, проявляясь в народном творчестве, религиозном и художественном ... Таким образом, органическое мышление вообще в двух своих видах принадлежит, с одной стороны, истинным философам, с другой - народным массам. Что касается до стоящих между теми и другими, то есть до большинства так называемых образованных или просвещённых людей, отделившихся вследствие большого формального развития умственной деятельности от непосредственного народного мировоззрения, но не достигших цельного философского сознания, то им приходится ограничиваться ... отвлечённым механическим мышлением....» [10, с. 114-115].
Итак, народные массы - хранители и носители особой народной мудрости, выражающей стихийную, интуитивную диалектику. И малограмотные люди из народа зачастую мыслят глубже и парадоксальнее «учёных посредственностей». Собственно, отсюда понятно, почему Ленин, любивший беседовать с людьми из народа1, отстаивал в споре с А. Богдановым «органическое», то есть диалектическое мышление, которое перекликается с наивной протофило-софской мудростью народа. Речь идёт о философской классике как подлинно народной философии не в узком, а в буквальном смысле слова «народная».
Но исходя из соловьёвского тезиса о единстве истины икрасоты, эту же логику можно распространить и на искусство. Есть наивное, народное искусство, связанное с фольклором, мифологией, бытом низших классов, тружеников. Оно содержит в себе зёрна классического искусства, подобно тому, как эти же мифы, сказки, поговорки содержат в себе зёрна классической национальной философии. Народ неосознанно выступает носителем этой традиции, классических ценностей, сплава мудрости, нравственности и художественной выразительности. И в ней черпают вдохновение представители высокого искусства, осмысляя её в эстетических произведениях. Как хорошо сказал об этом Гильберт Честертон: «Поэты чувствуют, как люди, но выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и сложность. Поэты облекают в плоть и кровь несмелую утончённость толпы. Простой человек выразит сложнейшее чувство восклицанием: «А ничего паренёк!», Виктор Гюго напишет «L'art d'etre grand-pere» («Искусство быть дедом»).
1 Об этом писал Горький, живо изображавший общение Ленина с рыбаками на Капри.
Маклер лаконично заметит: «Темнеть раньше стало...», Йейтс напишет «В сумерках» [11, с. 122-123]. И потому настоящий художник всегда с народом, а настоящий народный трибун - всегда за классическое искусство и классическую философию.
***
Итак, добро, истина и красота - лишь три разные стороны одного и того же единства бытия, и такое утверждение можно найти и у Платона и Плотина, и у Г.-В.-Ф. Гегеля, и у В. С. Соловьёва, и у Э. В. Ильенкова и М. А. Лифшица2. Возьмём, например, Гегеля. «Нравственность должна выступать в роли красоты. Нравственность -это разум воли» [4, с. 360]. Эту же мысль можно переформулировать: всё справедливое - прекрасно. Классическое искусство демонстрирует наиболее совершенный синтез идеи и материи, а стремление к совершенству предполагает и желание утвердить социальный идеал.
Между тем всякая диалектическая философия говорит нам, что нельзя стремиться к справедливости, то есть добру в его социальной ипостаси, и не стремиться к истине и красоте. Таким образом, идея всеединства продуктивна не только по отношению к традиции, идущей от В. С. Соловьёва. К ней примыкает, в том числе, учение марксиста Мих. Лифшица, его понимание классической культуры, её роли в истории человечества, а также его ответ на «загадку Ленина», обнаружившуюся в первые годы Советской власти. Таково наше объяснение парадокса, обозначенного в статье как «загадка Ленина». Разумеется, оно требует дальнейших разъяснений. Но как гласит латинская поговорка: «я сделал всё, что смог, пусть другие сделают лучше».
2 Хотя, конечно, это «одно и то же» у разных философов понимается по-разному
Si
^ Теория и история культуры bill! I!) 1
Список литературы
1. Большая российская энциклопедия [Электронный ресурс]. URL: https://bigenc.ru/world_history/
text/3502144
2. БорхесХ.-Л. По поводу классиков [Электронный ресурс]. URL: https://libking.ru/books/prose-/prose-
contemporary/98828-horhe-borhes-po-povodu-klassikov.html
3. Вахитов Р. Р. Ленин - русский национальный герой [Электронный ресурс] // Русский Лад : [веб-
сайт] . URL: https://rus-lad.ru/news/r-vakhitov-lenin-russkiy-natsionalnyy-geroy/
4. Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика : в 4 томах : [перевод] / [под ред. с предисл. М. Лифшица, с. I-XVI]. Москва :
Искусство, 1968-1973. Том 4. 1973. 675 с.
5. Ильенков Э. В. Об эстетической природе фантазии. Что там, в Зазеркалье? Москва : Книжный дом
«Либроком», 2014. 128 с.
6. Ленин о культуре и искусстве : сборник статей и отрывков / сост. М. Лифшиц. Москва : Изогиз,
1938. 324 с.
7. Лифшиц М. А. Varia. Москва : Издательство Грюндриссе, 2010. 172 с.
8. Лифшиц М. А. Что такое классика? : онтогносеология, смысл мира, «истинная середина». Москва :
Искусство XXI век, 2004. 495 с.
9. Майданский А. Д. Эстетика Михаила Лифшица и современность [Электронный ресурс] : Лекция
для Aleksanteri Institute Cultural Forum (University of Helsinki, 2010). URL: http://caute.ru/am/text/ lifsovr.html
10. Соловьёв В. С. Спор о справедливости. Москва : ЭКСМО-пресс ; Харьков : Фолио, 1999. 860 с.
(Антология мысли).
11. Честертон Г. Эссе, статьи и «Чарльз Диккенс». Москва : Бук Чембэр Интернэшнл, 1995. 366 с.
References
1. Great Russian Encyclopedia. Available at: https://bigenc.ru/world_history/text/3502144 (In Russ.)
2. Borges H.-L. About the classics. Available at: https://libking.ru/books/prose-/prose-contemporary/98828-
horhe-borhes-po-povodu-klassikov.html (In Russ.)
3. Vakhitov R. R. Lenin - Russian national hero. Available at: https://rus-lad.ru/news/r-vakhitov-lenin-
russkiy-natsionalnyy-geroy/ (In Russ.)
4. Hegel G. W. F. Aesthetics. In 4 volumes, volume 4. Moscow, Publishing House "Art", 1973. 675 p. (In Russ.)
5. Ilyenkov E. V. On the aesthetic nature of fantasy. What's in the Looking Glass? Moscow, Publishing House
"Librokom", 2014. 128 p. (In Russ.)
6. Lifshits M. A., comp. Lenin on culture and art: a collection of articles and excerpts. Moscow, 1938. 324 p.
(In Russ.)
7. Lifshits M. A. Varia. Moscow, Grundrisse Publishing House, 2010. 172 p. (In Russ.)
8. Lifshits M. A. What is a classic?: ontognoseology, meaning of the world, "true middle". Moscow, Art - XXI
Publishing House, 2004. 495 p. (In Russ.)
9. Maidanskiy A. D. Aesthetics of Mikhail Lifshitz and modernity: Lecture for the Aleksanteri Institute Cultural
Forum (University of Helsinki, 2010). Available at: http://caute.ru/am/text/lifsovr.html (In Russ.)
10. Solovev V. S. The dispute about justice. Moscow, Publishing House "EKSMO-press", Kharkov, Publishing
House "Folio", 1999. 860 p. (In Russ.)
11. Chesterton G. Essays, articles and "Charles Dickens". Moscow, Publishing House "Book Chamber
International", 1995. 366 p. (In Russ.)
*
