CC BY
30
вснников, demoiselles de compagnie и тому подобное../' („компаньонки") ;
2) актуализация значения или оттенка значения: „...по приказу Комитета общественного спокойствия (Comité de salut public)", „...в древнем нашем дворянстве не существовало понятия о чести (point d'honneur)", „...так называемых общественных лиц (hommes publics)";
3) уточнение явлений и предметов, имеющих некоторые лексические экви-
валенты в русском языке: „...которая [женщина! жеманится, притворяется больной, une petite santé", „...приятель мой был un homme tout rond, человек соврешенно круглый, как говорят французы... по-нашему очень хороший
человек";
Таким образом, французские фразеологические варваризмы представляют собой немаловажный компонент языковой палитры Пушкина.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бабкин А. М., Шендецов В. В. Словарь иноязычных выражений и слов: В 2 кн. Л.: Наука. Лснингр. отд-ние, 1987.
2. Словарь иностранных слов / Под ред.
Поступила IS.08.98.
И. В. Лсхина, Ф. Н. Петрова. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1955. 856 с.
3. Словарь языка Пушкина: В 4 т. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. слов., 1956.
К 105-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ M. М. БАХТИНА
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОЛОЖЕНИЯ М. М. БАХТИНА И ИЗУЧЕНИЕ РУССКО-МОРДОВСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ДИАЛОГА
Г. В. КАРПУНОВ, кандидат филологических наук
На протяжении своей многовековой истории мордовский народ соседствовал с русским. Давние контакты двух этносов не могли не привести к взаимодействию и взаимопроникновению культур, к контактам в словесном творчестве — фольклоре и литературе.
Многие исследователи, как мордовские (В. В. Горбунов, Б. Е. Кирюшкин, А. И. Маскаев, Н. И. Черапкин и другие), так и русские (П. И. Мельников-Печерский, И. Н. Смирнов, А. А. Шахматов) внесли ценный вклад в изучение связей двух народов. Однако развитие культурологии и литературоведения диктует необходимость поиска новых методов изучения сложных и многообразных по своим конкретным
проявлениям процессов взаимосвязей национальных культур народов, населяющих такую полиэтническую страну, как Россия.
Широко употреблявшиеся ранее термины „взаимосвязи", „заимствования", „взаимопроникновение", „литературный обмен" перестают удовлетворять исследователей. „Не вполне отвечающими своему назначению" называет подобные терминологические построения известный литературовед
П. Н. Берков [4, с. 57].
Другой исследователь, В. Л. Мах-лин, утверждает, что научное сознание нашего времени переживает самый
сильный после 1910 — 1920-х годов кризис речевого мышления, чем, по
© Г В. Карпунов, 2000
его мнению, и вызвана научная экспансия идей М. М. Бахтина, предложенных им новых принципов изучения культуры и литературы [101.
В трудах крупнейшего литературоведа и мыслителя XX века М. М. Бахтина предложен целый ряд новых методологических положений для изучения взаимоотношений национальных культур. Важнейшее место в них занимает выдвижение на первый план такого понятия, как „диалог", и рассмотрение с разных сторон проблем диалогизма. По словам бахтинове-да В. С. Библера, „все размышления Михаила Михайловича Бахтина о
культуре имеют единыи смысл (идею). Этот смысл — диалог. Все размышления Бахтина о диалоге имеют один смысл (идею). Этот смысл — культура. Это диалогизм в контексте культуры" [5, с. 21 ].
Цель нашей работы — применить некоторые методологические принципы Бахтина при анализе русско-мордовских диалогических отношений в культуре и литературе.
Одним из основных положений в методологии Бахтина является идея о диалогической встрече двух культур, при которой „каждая сохраняет свое единство и открытую целостность, но они взаимно обогащаются41 |3, с. 354]. Само слово „диалог" означает по-гречески „разговор" Согласно Бахтину, диалог культур предполагает вопрошание чужой культуры и получение от нее ответов, позволяющих вы-
явить как в чужой культуре, так и в своей новые смысловые глубины, раскрытие которых необходимо для дальнейшего культурного развития. В диалоге культур формируются жанры словесного творчества, создаются художественные образы, эстетические и этические ценности.
Рассматривая диалогические процессы в культуре и литературе, Бахтин предлагает для их углубленного анализа целый ряд положений и отражающих их терминов. По его мнению, „ли-
тература
неотрывная часть целост-
ности культуры, ее нельзя изучать вне
целостного контекста культуры
а
[3,
с. 363]. Обращаясь к русско-мордовским культурным и литературным связям, мы видим, что культурные контакты в широком смысле предшествовали контактам в словесном творчестве и сопровождали их затем до нашего времени, переплетаясь с ними в сложном единстве. По данным А. В. Цир-кина, „первые признаки, указывающие на связь русских с мордвой, относятся к VI — VII вв. н. э." [11, с. 211]. В. К. Абрамов, Н. М. Арсентьев, Н. И. Бояркин, А. С. Лузгин, Н. Ф. Мокшин, И. Н. Смирнов, К. А. Смирнов и другие исследователи отмечали давние исторические связи двух народов и многие примеры контактов в прикладном искусстве, костюме, архитектуре, музыке.
Интересен термин „подразумеваемый текст", используемый Бахтиным в работе „Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках" „Если понимать текст широко, — пишет ученый, — как всякий связный знаковый комплекс, то и искусствоведение (музыковедение, теория и история изобразительных искусств) имеет дело с текстами (произведениями искусства)" [3, с. 297]. В качестве такого „подразумеваемого текста" можно рассматривать, например, мордовский национальный костюм. Исследователи мордовского костюма (Т. П. Девяткина, Т. П. Прокина, М. И. Сурина) рассматривают его как сложный знаковый комплекс. Этот элемент национального искусства часто изображался русскими писателями. В „Семейной хронике" С. Т. Аксакова, в повести Ал. Алтаева „В дебрях мордвы", в рассказе И. А. Бунина „Мордовский сарафан", в романах В. И. Костылева „Жрецы" и „Иван Грозный", в романе И. И. Лажечникова „Ледяной дом", в поэме К. К. Случевского „В снегах", в стихотворении А. Ширяевца „Мордовка" его описание сопровождается эмоциональными комментариями авторов-повествователей или героев произведения, дающих ему свою оценку, стремящихся проникнуть в суть выражаемого костюмом национального миро-
ощущения. Эти эмоциональные реакции весьма различны — от восторга в романе Костылева „Иван Грозный" до ужаса в рассказе Бунина „Мордовский сарафан", что связано с особенностями мировоззрения писателей и ролью изображения костюма в контексте произведения.
Как „подразумеваемый текст" можно рассмотривать и скульптуры С. Д. Эрьзи. Так, у него есть портрет Льва Толстого, возникший под впечатлением от его личности и творчества, который можно читать, как текст. Академик Д. С. Лихачев пишет о нем: „Скульптор Эрьзя изобразил Толстого в вихре его закрутившейся бороды... Это символ движения его пламенной совести, его совести, которая не мирилась ни с какими остановками и окостенением" [9, с. 321 ]. Есть у Эрьзи и другие скульптуры, навеянные рус-ким фольклором и литературой („Колобок", „Портрет русской женщины", „Баба Яга", „Волжский разбойник").
Другим важным понятием в бахтин-ской методологии является понятие „большого времени". Бахтин отмечал, что „произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, то есть в большом времени, притом часто... более интенсивной и полной
с
жизнью, чем в своей современности. Но произведение не может жить в будущих веках, если оно не вобрало в себя как-то и прошлых веков" [3, с. 350]. Понятие „большого времени" связывается Бахтиным с другим важным понятием — „далеких контекстов" Он отмечает, что существует „проблема далеких контекстов. Нескончаемое обновление смыслов во всех новых контекстах. М а-лое время (современность, ближайшее прошлое и предвидимое (желаемое) будущее) и большое время — бесконечный и незавершаемый диалог, в котором ни один смысл не умирает"
[3, с. 392].
Так, согласно Бахтину, „в жанрах... на протяжении веков их жизни накопляются формы видения и осмысления определенных сторон мира" [3, с. 351 ]. Мордовский народ, создавая письмен-
ную литературу, обратился к опыту, накопленному в жанровой системе русской литературы. Об изучении ее творческого опыта говорят многие мордовские писатели и поэты (А. В. Дуняшин, А. И. Завалишин, П. С. Кириллов, И. Н. Кудашкин, П. И. Левчаев). Отталкиваясь от художественных открытий русской литературы и творчески преломляя их, мордовские писатели в течение нескольких десятилетий создают национальный роман, повесть, рассказ, поэму.
Русские писатели в свою очередь обращаются к наследию мордовского фольклора, уходящему в глубину веков, и по-своему преломляют его. Так, приведенные в романах Костылева „Жрецы" и „Иван Грозный" отрывки из мордовской свадебной поэзии соответствуют текстам из работы M. Е. Ев-севьева „Мордовская свадьба", но они в тексте соотнесены с образами их героев. Героиня романа „Иван Грозный" Охима почти дословно передает отрывки из сделанных Евсевьевым переводов песни свахи и песни молодушки; в уста героя романа „Жрецы" Ивана Рогожи вложена песня горных, а в уста другого героя того же романа Туру-стана — строки из песни свахи [6,
с. 105, 313, 296, 267; 7, с. 158; 8, с. 27, 398].
Можно отметить, что русские писатели улавливали очень тонкие оттенки мордовского менталитета, отразившиеся в фольклоре. Как отмечали исследователи устного поэтического творчества мордвы Т. П. Девяткина, Л. С. Кавтаськин, Н. Ф. Мокшин, в мордовской мифологии преобладают женские божества, для национального фольклора характерно изображение сильных, умных, владеющих магическими силами женщин, превосходящих своей силой мужчин. Образы женщин-мордовок в произведениях русских писателей согласуются с этой традицией. Таковы Лиза и Иваниха в рассказах А. М. Горького „Мордовка" и „Знахарка", Мотя в романе Костылева „Жрецы", уже упоминавшаяся Охима, мордовские девушки, изображенные в стихотворениях А. Ширяевца. Они выде-
ляются своей физической и духовной силой, умом, предприимчивостью и часто превосходят по этим качествам героев-мужчин. Переходя в русскую литературу, элементы мордовского фольклора вливаются в русло диалога национальных культур, идущего в „большом времени"
Еще одно важное понятие бахтин-ской методологии изучения диалога в словесном творчестве выражено в терминах „свое" и „чужое" слово. По мнению Бахтина, в процессе усвоения „чужого" слова оно должно превратиться в „свое-чужое". „Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами, — пишет он. — ...Текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом)" [3,
с. 369, 384 ].
Формы превращения „чужого" слова в „свое-чужое" могут быть самыми разнообразными. Так, во многих произведениях мордовских писателей, как прозаиков, так и поэтов, присутствует слово русских писателей в виде цитат, эпиграфов, реминисценций. Оно по-разному входит в художественную ткань произведений, соотносясь с чувствами и мыслями созданных автором героев. В романе К. Г. Абрамова „Найман" цитата из стихотворения А. С. Пушкина „Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты..." вложена в уста героя произведения Захара Гарузова. Как замечает автор, „стихотворение Пушкина выражало чувство Захара к Тане, тщательно им скрываемое" [1, с. 163]. В романе И. П. Кишнякова „Исса течет в Волгу" отрывок из пейзажной лирики Н. С. Никитина введен в контекст разговора Туганова и Нины Васильевны и поэтичного описания рассвета на берегу Иссы, перекликающегося со строками стихов. В историческом романе М. Т. Петрова „Боярин Российского флота" стихи Н. М. Карамзина о царе Александре I введены в контекст размышлений героя романа адмирала Ушакова. М. А. Бебан в одном из своих стихотворений полемизирует с С. А. Есениным, вводя его строки в контекст своего произведения: „Затеря-
лась Русь в Мордве и Чуди? Нет, окрепла Чудью и Мордвой" [2, с. 68 ]. А. Моро приводит в качестве эпиграфа к своему стихотворению „Я не покинул бы своей отчизны" строки И. Северянина и вступает с русским поэтом в диалог, в чем-то соглашаясь с ним, в чем-то полемизируя.
Подобных примеров можно привести много. В произведениях русских писателей отрывки из мордовского фольклора, песни, предания, поверья вложены в уста созданных авторами персонажей. Мордовская обрядовая песня в исполнении Охимы передает чувства молодой, сильной и красивой девушки. В романе Костылева „Жрецы" мордовские свадебные песни — часть обряда. В повести В. П. Макари-хина „Дикое поле" рассказ героя-отшельника о мордовских поверьях проникнут его чувствами по поводу монголо-татарского нашествия. В романе Б. В. Дедюхина „В братстве без обиды" мордовское предание о Дятловых горах мысленно воспроизводит герой произведения князь Борис Константинович, думая о своих делах. Во всех этих произведениях „чужое" слово органически входит в новый контекст, связывается с реализацией авторского замысла и становится, таким образом, „своим-чу-жим" словом.
Бахтин неоднократно подчеркивал незавершимость диалога в культуре и литературе: „Нет ни первого, ни последнего слова и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и в безграничное будущее)" [3, с. 3931. Русско-мордов-
ские диалогические взаимосвязи в культуре, фольклоре, литературе уходят в глубину прошедших веков своими истоками и в то же время они постоянно развиваются, двигаясь в будущее, углубляясь и расширяясь, — от первых произведений, в которых отразилось взаимное узнавание двух народов, к глубоким и многообразным контактам во всех жанрах словесного творчества.
Именно бахтинская методология изучения диалога национальных культур, разработанная им система понятий и выражающих их терминов, таких,
ражают сущность этого процесса и дают возможность изучать его во всей его сложности и многогранности.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Абрамов К. Г. Наймам: Роман. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1960. 387 с.
2. Антология мордовской поэзии. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1987. 496 с.
3. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. 445 с.
4. Берков П. Н. Проблемы исторического развития литератур. Л.: Худож. лит., 1981. 496 с.
5. Библер В. С. Диалог. Сознание. Культура: Идея культуры в работах М. М. Бахтина // Одиссей: Человек в истории: Сб. М;, 1989. С. 21 —
59.
6. Евссвьев М. Е. Мордовская свадьба // Избр. тр.: В 5 т. Саранск, 1966. Т. 5. С. 7 — 341.
Поступила 17.05.2000.
7. К осты лев В. И. Жрецы: Роман. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1986. 304 с.
8. Костылев В. И. Иван Грозный: Роман-трилогия: В 3 кн. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1987. Кн. 1. 423 с.
9. Лихачев Д. С. Лев Толстой и традиции древней русской литературы // Избр. работы: В
3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 298 — 321.
10. Махлим В. Л. „Диалогизм" М. М. Бахтина как проблема гуманитарной культуры XX века // Бахтинский сборник. М., 1990. Вып. 1. С. 107 — 129.
11. Циркин А. В. Экономические и культурные связи мордвы со славянскими племенами в VII — XII вв. // Этногенез мордовского народа. Саранск, 1965. С. 211 — 220.
СОВРЕМЕННАЯ МОРДОВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА: НАЦИОНАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ
В. И. ДЕМИН, доктор филологических наук
В конце прошлого года мне пришлось побывать в Чебоксарах на Международной научно-практической конференции, посвященной 100-летию со дня рождения великого сына чувашского народа поэта Михаила Сеспеля. Это был Человек, который своим творчеством, как набатом, звал соплеменников сбросить оковы „тихости и смиренности", явить миру дерзость своего ума и таланта, всемерно возвышать чувашский язык, поскольку глубоко осознавал, что только через великую любовь к родному языку можно достичь высот человеческого совершенства, сохраниться и развиться как самобытный этнос. На конференции с удовлетворением было отмечено, что многое из того, за что ратовал в своих произведениях М. Сеспель (а было это еще в начале 20-х годов XX века), стало реально-
стью, чего, к сожалению, не скажешь о судьбах эрзян и мокшан — одних из немногих сегодня в России народов, которым грозит исчезновение. В республике происходит интенсивная русификация во всех сферах жизни — в дошкольных и школьных учреждениях, высших учебных заведениях, в печати, на радио и телевидении; не стала Мордовия колыбелью и для 800-тысячной диаспоры, разбросанной в силу различных исторических обстоятельств по городам и весям ближнего и дальнего зарубежья и не ведающей, что значит книга или газета на родном языке, — отсюда как раз то, что миллионный народ, который дал для процветания России десятки талантливых людей, из года в год интенсивно сокращается.
Все это не могло не сказаться на изменении содержания творчества мор-
© В. И. Демин, 2000
