CC BY
27
Литература
1. Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопросы языкознания. - 2000.
- № 4.
2. Виноградов В.В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. - М., 1976.
3. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. - М., 1991.
4. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М., 1981.
5. Дымарский М.Я. Проблемы текстообразования и художественный текст (на материале русской прозы XIX - XX вв.). - М., 2001.
6. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М., 1998.
7. Золян С.Т. О принципах композиционной организации поэтического текста // Проблемы структурной лингвистики. 1983. - М., 1986.
8. Ильенко С.Г. Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц // Текстовый аспект в изучении синтаксических единиц. - Л., 1990.
9. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - Текст - Семиосфера - История
- М., 1996.
10. Лотман Ю.М. Структура художественного текста // Лотман Ю.М. Об искусстве. -СПб., 2000.
11. Максимова Н.В. «Чужая речь» как коммуникативная стратегия. - М., 2005.
12. Милевская Т.В. Связность как категория дискурса и текста. - Ростов-на-Дону, 2003.
13. Мурзин Л.Н. Язык, текст и культура // Человек - текст - культура. - Екатеринбург, 1994.
14. Сыров И.А. Способы реализации категории связности в художественном тексте. -М., 2005.
15. Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта // Текст: аспекты изучения семантики, прагматики и поэтики. - М., 2001.
16. Шмид В. Проза как поэзия: Пушкин, Достоевский, Чехов, авангард. - СПб., 1998.
17. Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии. -Л., 1986.
МЕТАЯЗЫКОВОЕ И СОБСТВЕННОЯЗЫКОВОЕ В ЮРИДИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ
К.И Бринев
Центральная проблема, поднимаемая в последних публикациях по юридической лингвистике, - это проблема статуса естественного языка в современном правовом пространстве. Основная концептуальная тенденция, развивающаяся в работах, выполненных в русле названного направления, заключается в признании структурообразующей роли языка по отношению к правовой материи, в связи с этим разрабатываются концепции «правовой коммуникации» [Голев 2006] и права как вида
герменевтической деятельности [Овчинников 2004]. В гносеологическом аспекте данные концепции являются результатом методологической коммуникации между двумя отраслями знания - лингвистикой и юриспруденцией, при этом лингвистика выступает в качестве адресанта, а юриспруденция - адресата. В настоящее время актуальна гипотеза о том, что право относится к типу систем, устроенных по тем же принципам, что и естественный язык. С этой точки зрения в сферу лингвистики вовлекается новый эмпирический объект исследования (при этом право -это один из вариантов естественного языка), а перед юриспруденцией открывается возможность в изучении нового аспекта (стороны) предмета своего исследования.
Настоящая статья посвящена обсуждению первой линии развития обозначенной проблематики. Эмпирические факты позволяют утверждать, что право, являясь одним из вариантов естественно-семиотических систем, обнаруживает в себе черты, присущие этим системам: в нем (как в семиотическом образовании) неизбежно присутствуют антиномии формы и содержания, синхронно-функционального и генетического, метаязыкового и собственно языкового. Дать полное антиномическое описание права как лингво-семиотического феномена в настоящее время не представляется возможным, думается, что такое описание -перспектива лингвистики и юрислингвистики. В настоящей статье мы остановимся на одной из антиномий, определяющей устройство и функционирование юридического языка (шире - современного права), -антиномии метаязыкового и собственно языкового уровней в юридическом языке.
Как известно, данная антиномия вырастает из оппозиции, основными противочленами которой являются «знания о языке» и «знание языка». Второй член оппозиции определяется практическим владением языком, фактическим использованием его в коммуникативных целях, тогда как первый член оппозиции содержательно базируется на теоретических (от научной до «наивной» теории языка) представлениях о языке, сложившихся в той или иной отрасли знания. Скажем, метаязыковые представления о русском роде качественно отличаются от его коммуникативного (собственно языкового) содержания, с точки зрения первого аспекта род стремится слиться с полом, тогда как в коммуникативном плане остается согласовательной синтаксически сильной и номинативно слабой грамматической категорией [Голев 1998].
Относительно юридического языка принцип асимметрии метаязыкового и языкового не утрачивает своего значения. Метаязыковое сознание в этом плане имеет свою идеологию. Основные постулаты
«лингвоюридического» метаязыкового сознания можно сформулировать в следующих тезисах:
1. юридический язык - это рукотворный феномен;
2. юридический язык - это искусственное образование;
3. юридический язык - это язык, в котором должно быть гармоничное соответствие между формой и содержанием.
Первый из названных тезисов является вариацией на тему рукотворности русского языка и представляет собой продолжение метаязыковых представлений рядовых носителей языка, которые сформированы орфографическим типом языкового сознания. Орфографоцентризм обыденного языкового сознания достаточно детально описан Н.Д. Голевым [Голев 1997]. Следствием данного свойства языкового сознания является представление о языке как о рукотворном феномене, который подчиняется воле абстрактного кодификатора, а в итоге - воле говорящего. В этом плане метасемиотика, отражающая юридический язык, продолжает естественно языковую метасемиотику.
Носителем таких преставлений является как юридическое, так и лингвистическое метасознание. Юридическое метаязыковое сознание, являясь органичным продолжением обыденного метаязыкового сознания, неизбежно «впитывает» в себя языковую идеологию последнего: научные тексты по юридической технике дают основание утверждать, что юридический язык в сознании юриста - объект рационально-кодификаторской деятельности, это то, что можно подправить, усовершенствовать1. Нужно отметить, что юридическая техника - это совокупность правил, основная функция которых - состоит в обеспечении эффективности законодательства, поэтому в юридических исследованиях доминирует предписательная модальность, перечисляются параметры, которые определяют, каким должен быть юридический язык: «Принцип определенности, точности, однозначности правовой нормы является гарантией прочного правопорядка - ведь если каждому члену общества ясны его права и обязанности, он имеет известную свободу действий и решений в рамках правового пространства» [Губаева, Шакирова 2001], см. также [Пиголкин 1990]. Однако относительно фактической реализации этих требований отмечается неудовлетворительное состояние лингво-правовой сферы в технико-юридическом аспекте. Ср.: «Прежде всего, ему (юридическому языку - К.Б) свойственны точность, ясность,
1 Примечателен тот факт, что юридический язык - это нечто постоянно нуждающееся в доработке, судя по всему, юристы не обращают на этот факт особого внимания. Свойство постоянства наводит на мысль о сущностной природе описываемых явлений, а не об их фоновой, помехообразующей природе.
использование слов и терминов в строго определенном смысле. Тем самым правовой язык резко отличается, например, от языка художественных литературных произведений, где «размытость» слов и определений - одно из допустимых средств художественной выразительности.
Юридическому языку свойственны простота и надежность грамматических конструкций, исключающие двусмысленность. Это свойство связано с тем, что правовая норма по своей природе - команда. Совершенно очевидно, что команда, если она выражена неточным и двусмысленным языком, не будет понята и выполнена так, как этого хочет законодатель» [Исаков 2000, с. 65].
«К сожалению, можно указать немало примеров того, когда законодатель вольно или невольно нарушает правила юридической техники, нормы и требования правового языка»1 [ Исаков 2000, с. 66].
«Приведенные примеры говорят о том, что законодатель нередко сам отступает от норм и требований юридического языка, которые считает обязательными. Почему это происходит?
Главная причина "размывания" юридического языка - пока еще низкий уровень культуры самих законодателей, непонимание ими ценности юридического языка, неумение использовать все его "регистры"» [Исаков 2000, с. 70].
Лингвисты, по нашему мнению, также склонны видеть прежде всего рационально-логический, а не стихийно-языковой полюс детерминации в устройстве и функционировании юридического языка, что также поддерживает представление о юридическом языке, как рукотворном. Думается, что ведущие детерминанты, обусловливающие такие представления, здесь несколько другие: лингвисты, видимо, склонны вводить юридический язык в разряд искусственных языков, специально созданных для обслуживания отдельной специфичной области социального взаимодействия. Поэтому в лингвистике также остается «востребованной» мысль о точности выражения воли законодателя, необходимым атрибутом которой (точности) является непременное соответствие формы содержанию, генетического и синхронно-функционального, стихийного и рационального и др. При этом оказывается явно недооцененным факт, что состояние равновесия, частным проявлением которого является симметрия, означает окончание
1 Далее автор перечисляет конкретные примеры, которые иллюстрируют нарушения норм юридического языка. К таковым относятся придание одному понятию различных смыслов, определение одних и тех же понятий различными способами, технические ошибки (ошибки и опечатки).
развития любой системы, а по существу, ее вырождение. В юридическом языке, так же как и в естественном, отношения между названными планами асимметричны, и отсутствие асимметрии между языковым и метаязыковым подтверждает выдвинутую гипотезу.
Проиллюстрируем тезис о «рукотворности» юридического языка в сознании профессионального лингвиста:
«Несмотря на существование всех вышеизложенных требований, в текстах нормативно-правовых документов встречается множество законотворческих ошибок... Во избежание таких ошибок одним из важнейших компонентов методологии законотворчества должны выступать нормы и требования современного русского языка, его разделов, например, лексикологии, грамматики1» [Маланина 2006, с. 20]. Обращает на себя внимание прежде всего соотношение модальностей долженствования и существования в приведенном тексте: текст должен быть исправлен, несмотря на то, что при существовании приведенных правил, регламентирующих составление текста нормативно-правового акта, ошибки все-таки существуют. Несомненно знаковым здесь является употребление и слова «ошибка», которое маркирует «орфографический» подход к проблеме: именно в орфографии принято говорить об ошибках, а не о вариантах нормы [Голев 1997].
Метаязыковая идеология проникает и в лингвистическую экспертизу. Так возник спор по договору страхования между физическим лицом и страховой компанией. В данном договоре был неоднозначно определен статус бортпроводника. От такого статуса зависела выплата страховки: если бортпроводник является членом экипажа, то страховка должна быть выплачена, если нет, то страхового случая не возникает. Перед лингвистом был поставлен следующий вопрос2: «Имел ли возможность Страховщик и должен ли был более определенно при составлении данных документов обозначить бортпроводника как субъекта Договора страхования ? »
1 Предлогу «несмотря на» в тексте работы предшествует изложение элементов законодательной техники, к которым относятся: а) познавательный элемент, заключающийся в выработке концепции закона и подборе понятийного аппарата, адекватно отражающего эту концепцию; б) нормативный элемент, связанный с четкой структурацией текста закона (выработкой четкой композиции, его составных частей и т.п.); в) логический элемент; г) элемент внешнего документального оформления (юридический язык) и др. Добавим, что при этом цитируется одна из работ по юридической технике [Маланина 2006, с. 19].
2 Насколько нам известно, сами лингвисты принимали участие в формулировании этих вопросов, что тоже указывает на их метаотношение к описываемой проблематике.
В результате исследования лингвисты пришли к следующим выводам1:
«В тексте юридического документа должна употребляться юридическая терминология. К числу важнейших требований юридической техники относится определенность понятийного аппарата. К примеру, в Воздушном кодексе Российской Федерации такие понятия, как экипаж воздушного судна, летный экипаж (командир, другие лица летного состава), кабинный экипаж (бортоператоры и бортпроводники), пассажиры и др. Если договор содержит нормы, касающиеся какой-либо категории указанных лиц, то эта категория должна быть четко, в соответствии с терминологией, принятой в законодательстве Российской Федерации, указана в договоре. В исследуемом договоре используются такие термины, обозначающие участников полета, как пилот, пассажир. Категории бортоператоров, бортпроводников и некоторых других лиц, составляющих экипаж воздушного судна, в договоре не называются. Таким образом, в договоре имеются нарушения требований техники юридического письма, повлекшие пробел в установлении норм, касающихся некоторых категорий лиц, в том числе бортпроводников...
...При составлении договора ипотечного страхования Страховщик имел возможность употреблять адекватные для выражения своей воли языковые средства. Возможности русского языка позволяют более определенно обозначить при составлении текста договора любых субъектов, в том числе категорию бортпроводников, при этом сам жанр юридического документа обязывает Страховщика ясно, точно и однозначно выражать смысл нормы, устанавливаемой в договоре.
О необходимости употребления терминов в тексте юридического документа см. ответ на вопрос 1».
Комментируя данный ответ, нужно отметить, что словосочетание «имел возможность» в экспертном исследовании относится к конкретному случаю, но все-таки в принципе возможности русского языка настолько же позволяют, насколько и не позволяют употреблять адекватные для выражения своей воли средства. Данный пример в представленной экспертной логике поднимает вопрос о естественно-языковом праве, вытекающем из текста. Например, в рамках экспертной логики уместен вопрос о том, читал ли подписывающий договор текст договора (напомним, что договор - это двусторонний жанр) и если читал, то имел
1 В данном случае эксперты отвечали на вопрос со ссылкой на ранее исследованные вопросы, поэтому мы позволили себе содержательно объединить два фрагмента экспертного заключения.
ли возможность настоять на ликвидации неоднозначности по отношению к бортпроводнику? Положительный ответ (а для такого ответа в представленной логике есть все основания) уравнивает стороны в правах, вытекающих из текста договора. Отрицательный ответ (для такого ответа есть естественно языковые обоснования - принципиальная возможность омонимичных единиц) переводит ситуацию в режим с отсутствием «виновных». С юридической точки зрения обе ситуации решаются на семиотических основаниях - с применением аналогии закона или права1.
Второй идеологический слой образует метамиф о необходимости гармоничного соответствия формы и содержания в юридическом языке. Этот миф уже не просто «наивная теория» юридического языка какой-либо социальной группы, но компонент законотворческой и правоприменительной деятельности. Данный миф организует юридическую деятельность, которая в том числе заключается и в «совершенствовании» законодательства, условно назовем такую деятельность «переписывание закона». Развитие юридического языка неизбежно детерминируется теми денотативными ситуациями, которые этот язык призван описывать: естественно, что данные денотативные ситуации бесконечны. Это образует антиномию между тем, что подлежит выражению и средствами выражения (между формой и содержанием). Естественный язык выработал механизмы сопротивления бесконечности, в частности, он обладает «эмическим» уровнем структуры (фонема призвана не только различать звуковые оболочки слов и морфем, но и служить механизмом, способным конечными средствами снять бесконечную позиционную и индивидуальную вариативность звукового пространства речи). Частным случаем установления динамического соответствия между формой и содержанием является и закон асимметрического дуализма языкового знака. В результате развития язык способен образовывать новые дискретные единицы, которые никогда не
1 Ср. «Презумпция толкования всех неустранимых противоречий и неясностей в действующем трудовом законодательстве, трудовых и коллективных договорах и соглашениях в пользу работника. К сожалению, в ТК РФ названная презумпция не признана законодателем, хотя активно используется в судебной практике. На наш взгляд, целесообразно закрепить в ТК РФ названную презумпцию. Все неустранимые сомнения, противоречия и неясности актов законодательства о труде, коллективных договоров и соглашений, индивидуальных трудовых договоров толкуются в пользу работника. При этом под неустранимыми сомнениями, противоречиями и неясностями необходимо понимать лишь такие, которые не устраняются путем применения методов адекватной интерпретации и сравнительно-правового анализа данной нормы с другими отраслевыми нормами (аналогия закона), а равно путем непосредственного применения принципов трудового права (аналогия права)» [Лушникова 2006, с. 17].
смешиваются говорящим, слушающий же решает проблемы семантизации конкретной единицы на фоне всего контекста.
В метасознании рядового носителя юридического языка свойство асимметрии между формой и содержанием попросту отрицается. Отсюда и требования к ясности и точности языка закона, которые, по сути, отождествляются с требованием гармоничного соответствия формы и содержания, отсюда и «переписывание», а не «перетолкование» закона.
Приведем конкретный пример из законодательства о рекламе.
В Законе о рекламе 1995 года [О рекламе 1995] существовала норма о скрытой рекламе, содержание которой заключалось в следующем: «использование в радио-, теле-, видео-, аудио- и кинопродукции, а также в иной продукции и распространение иными способами скрытой рекламы, то есть рекламы, которая оказывает не осознаваемое потребителем воздействие на его восприятие, в том числе путем использования специальных видеовставок (двойной звукозаписи) и иными способами, не допускаются» [О рекламе 1995]. Очевидно, что генетический смысл нормы (отождествляемый нами, в частности, с «волей законодателя») «настаивал» на обязательности «неосознанного воздействия» и наличии технических средств при производстве и функционировании скрытой рекламы (двойная звукозапись, двадцать пятый кадр). В результате правоприменения данные признаки редуцировались, а ядерными синхронно-функциональными признаками стали возможность квалификации того или иного текста как рекламного текста и запрет на производство рекламных текстов относительно отдельных категорий товаров:
«Из материалов дела видно, что в течение ноября и декабря 2003 года предприятие разместило в городе Казани на рекламоносителях форматом 6 на 3 метра наружную рекламу. В центральной части рекламного щита указано наименование предприятия - "Татспиртпром", над которым изображен его товарный знак; непосредственно под наименованием предприятия расположено словосочетание "Это Ваш Выбор". В нижней части щита фраза: "Отличная компания - Отличное качество".
Из наружной рекламы видно, что в словосочетании "Это Ваш Выбор" начальные буквы в словах "ваш" и "выбор" заглавные, так же как и на этикетке водки "Ваш Выбор", производимой предприятием. Элементы изобразительного и графического оформления наружной рекламы совпадают с аналогичными элементами этикетки водки "Ваш Выбор", что вызывает интерес потребителей к этой водке и заставляет воспринимать информацию, содержащуюся на щите рекламоносителя, как рекламу водки, а не предприятия» [Постановление 2005].
Вполне понятно, что носители языка могли осознано отождествлять эту рекламу с рекламой водки, поэтому признак «неосознанность» вряд ли был важен при квалификации данной рекламы как скрытой, основанием же для положительного решения в данном случае послужили запрет на рекламу алкогольной продукции и наличие дискретного самостоятельного смысла у рекламного слогана1. Таким образом, в правоприменении под действие данной нормы попадали рекламные тексты, содержащие так называемый «зонтичный бренд», бренд, раскрученной марки, как правило, алкогольной продукции (которую запрещено рекламировать), «рекламирующий» другой товар (конфеты, минеральную воду, овощи), а по сути продвигающий все ту же алкогольную продукцию. Одновременно под действие данной нормы попадала реклама, органично встроенная в фильмы (вспомним популярный сериал о няне Вике), в развлекательные программы (вспомним, что на тренировочном льду программы «Звезды на льду» рядом со спортсменами «катается» сок) и т.п.
В новом законе о рекламе [О рекламе 2006] законодатель «посчитал необходимым» явно сформулировать норму о зонтичных брендах: «недобросовестной признается реклама, которая... представляет собой
1 Те же принципы «выделимость» и «запрет» лежат в основе квалификации рекламы как скрытой в комментарии Закона о рекламе: «Классический пример скрытой рекламы приведен одним из разработчиков Закона "О рекламе" профессором А. Пузановских в интервью "Российской газете", опубликованном 30 июня 1995 г. На вопрос корреспондента, что такое скрытая реклама, он ответил: "На наших телеэкранах популярным жанром становятся передачи типа "Лицом к лицу". Это интервью в прямом эфире с известными людьми. И уважаемый артист, писатель, спортсмен вдруг красиво закуривает, ставит пачку определенных сигарет на стол перед собой либо демонстрирует определенную зажигалку и т.д. Что это, как не своеобразно поданная реклама? Новелла закона о скрытой рекламе такое акцентированное внимание слушателя, превращающегося в потребителя продемонстрированной продукции, квалифицирует как скрытую рекламу. Если ты рекламируешь товар, то будь добр плати соответствующий налог". А вот более свежий пример скрытой рекламы. 1 мая 1996 г. в телевизионной передаче "Аншлаг", в которой речь шла о творчестве артиста Михаила Евдокимова, участники передачи пили и расхваливали "Кремлевскую водку". Кстати, спонсором программы была организация, выпускающая эту водку, которая указанным выше образом обошла запрет рекламы алкогольных напитков по телевидению» [Вольдман]. Очевидно, что критерий осознанности / неосознанности в данном случае может иметь место, но он явно вторичен.
Прямо же смысл этой нормы иллюстрируется в том же комментарии достаточно общо и неопределенно: «Скрытой рекламой, которая оказывает не осознаваемое потребителем воздействие на его восприятие путем использования специальных видеовставок и иными способами, является реклама, влияющая на подсознание человека путем использования "25 -го кадра". В кинофильм к двадцати четырем кадрам, проходящим в секунду, добавляют еще один с конкретной рекламой. Человеческий глаз не улавливает лишний кадр, но подсознание срабатывает, и посетители кинотеатров бросаются покупать тот или иной товар» [Вольдман].
рекламу товара, реклама которого запрещена данным способом, в данное время или в данном месте, если она осуществляется под видом рекламы другого товара, товарный знак или знак обслуживания которого тождествен или сходен до степени смешения с товарным знаком или знаком обслуживания товара, в отношении рекламы которого установлены соответствующие требования и ограничения, а также под видом рекламы изготовителя или продавца такого товара» [О рекламе 2006]. Более того, в новом законе присутствует положение о том, что «настоящий Федеральный закон не распространяется на... упоминания о товаре, средствах его индивидуализации, об изготовителе или о продавце товара, которые органично интегрированы в произведения науки, литературы или искусства и сами по себе не являются сведениями рекламного характера» [О рекламе 2006]. При этом норма о скрытой рекламе остается и в новом законе. Таким образом, законодатель от установившегося соотношения формы и содержания (напомним, что такое соотношение к моменту принятия нового закона вполне успешно функционировало) пришел к новой форме, неизбежно порождающей новое содержание. Во-первых, бывшая ранее «скрытой», реклама, содержащая зонтичный бренд, стала «недобросовестной», во-вторых, интегрированная в произведения искусства реклама остается в новом законе, по-видимому, «скрытой». Однако условие о том, что упоминание о товаре а) органично интегрировано в произведения науки, литературы или искусства и б) само по себе не является сведением рекламного характера, исключает квалификацию сведений о товаре как рекламных сведений и не ведет к применению норм действующего рекламного законодательства. Наличие оценочных в юридическом смысле понятий («органично» и «сама по себе») неизбежно приводит правоприменительную практику к терминологизации данных понятий: через конкуренцию толкований к поиску способов легитимизации этих толкований (Как определить, органично или неорганично интегрировано упоминание о товаре в произведение науки?). По нашему мнению, в данном случае уместен вопрос: так ли уж оправдана представленная идеология, а по существу, что дешевле (в моральном и, в конце концов, материальном плане): принятие нового закона, который призван «выровнять» (гармонизировать) отношения между формой и содержанием, или легитимизация установившегося в ходе юридической деятельности нового соотношения между формой и содержанием? Или в другом аспекте: соответствуют ли усилия по выработке новых принципов функционирования данных норм желанию привести форму и содержание во взаимнооднозначное соответствие?
В заключение отметим, что естественно-семиотическое описание юридического языка пока только начато. Выполнение программы собственно лингвистического описания юридического языка требует проведения теоретических и экспериментальных исследований, направленных на выявление и описание антиномической природы юридического языка и правовой коммуникации.
Литература
1. Вольдман Ю.А. Комментарий закона российской федерации «О рекламе» // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.
2. Голев Н.Д. Антиномии русской орфографии. - Барнаул, 1997.
3. Голев Н.Д. Внутренняя форма как универсальный принцип языка и речевой деятельности: на примере графики, орфографии, морфологии и лексики русского языка // Актуальные проблемы мотивологии, дериватологии, лексикографии. -Томск, 1998.
4. Голев Н.Д. От редактора: Правовая коммуникация в зеркале естественного языка // Юрислингвистика 7: язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006.
5. Губаева Т.В., Шакирова Д.И. Принцип определенности правовой нормы и лингвистическая экспертиза законопроектов // Юрислингвистика-3: проблемы юрислингвистической экспертизы. - Барнаул, 2001.
6. Исаков В.Б. Язык права // Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии. - Барнаул, 2000.
7. О рекламе: Федеральный закон от 18 июля 1995 года N 108 - ФЗ // Собрание законодательства РФ. - 1995.- N 30.
8. О рекламе: Федеральный закон от 13 марта 2006 года N 38 - ФЗ // Собрание законодательства РФ. - 2006. - N 12.
9. Лушникова М. Публично-правовые и частно-правовые презумпции в трудовом праве // Вопросы трудового права. - 2006. - .№3.
10. Маланина Н.В. Тексты нормативно-правовых документов в аспекте языковой личности законодателя (на материале нормативно-правовых актов Алтайского края): Дисс. ... канд. филол. наук. - Барнаул, 2006.
11. Овчинников А.И. Юридическая герменевтика как правопонимание // Правоведение. - 2004 .- .№4.
12. Пиголкин А.С. Язык закона. - М., 1990.
13. Постановление Президиума Высшего арбитражного Суда Российской Федерации от 26 апреля 2005 г. N 14319/04 // Справочно-правовая система КонсультантПлюс.
