CC BY
15
УДК 82.09:113/. 119
Н.В. Владимирова N.V. Vladimirova
Омский государственный технический университет, г. Омск, Россия Omsk State Technical University, Omsk, Russia
МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ В ПОЭЗИИ А. КУТИЛОВА
METAPHYSICAL POETRY A. KUTILOVA
Статья посвящена соотношению проблем культуры и цивилизации, природы, человека и общества, быта и бытия в поэзии А. Кутилова. В работе подчёркивается невозможность нахождения компромисса между природно-культурной активностью человека и сложившимися ценностями системы общества как основание творчества и жизни поэта. Выявленные темы, мотивы, образы являются составной частью общей смысловой парадигмы творчества поэтов-шестидесятников.
The article is devoted to the correlation of the problems of culture and civilization, nature, man and society, of life and existence in the poetry of A. Kutilova. The report demonstrates the impossibility of finding a compromise between natural and cultural activity of the person and the current values system of the society as the basis of life and creativity of the poet. The identified themes, motifs, images are part of a common semantic paradigm of creativity of poets of the sixties.
Ключевые слова: природа, бытие, культура, цивилизация, ирония, параллелизм
Key words: nature, Genesis, culture, civilization, irony, parallelism
В одном из интервью парижскому еженедельнику «Фигаро-мэгэзин» в октябре 1986 года известный кинорежиссёр А. Тарковский указал: «Каждый художник во время своего пребывания на земле находит и оставляет после себя какую-то частицу правды о цивилизации, о человечестве. Сама идея искания, поиска для художника оскорбительна. Она похожа на сбор грибов в лесу. Их, может быть, находят, а может быть, нет. Пикассо даже говорил: «Я не ищу, я нахожу». На мой взгляд, художник поступает вовсе не как искатель, он никоим образом не действует эмпирически («попробую сделать это, попытаюсь то»). Художник свидетельствует об истине, о своей правде мира» [1].
«Книга Жизни» А. Кутилова - это умение одно-временно видеть, слышать, чувствовать, созерцать, быть в разных точках зрения: «В тёмных чащах - таинственный фет, /на озёрах - кувшин-ки-бианки... // Белый дым, голубой березняк / Да подсолнухи ростом до крыши./ Иван-чай, паустовский да мак. /Подорожник, ромашка да пришвин... » («Книга Жизни - мой цвет-первоцвет!..») [2, 21]. Ясно и точно, мягко и непринуждённо, повествовательно-напевно, живописно Кутилов воссоздаёт изначальную простоту базовых ценностей человеческого благоустройства. Локально-точечно («в тёмных чащах», «на озёрах», «голубой березняк») поэт встраивает различные модели миропонимания (А. Фета, В. Бианки, К. Паустовского, М. Пришвина) в общую структуру миропорядка. Здесь всё уравнено («паустовский», «ромашка», пришвин»), человек вписан в общий сценарий Бытия, и неотделимо его мировоззрение от целостности естественной распределённости.
Природа, зеркализируя сущностные качества человека, позволяет автору подмечать духотон-ную неуловимость жизни: «Околица-частоколица, / за околицей - озерцо... / Рыбак на кувшинку молится, / а может, на своё лицо». («Деревня - родина в сто домов») [2, 21]. Используя лексические и фонетические повторы («околица»-«частоколица», «молится»-«может<...>лицо») при создании простоты бытового повествования (околица, озерцо, рыбак, молитва), Кутилов демонстрирует целостность человека и природы в единстве звука. В стихотворении «Гроза» это достигает космологического размаха органной музыкальной панорамности: «Гроза. Пускай меня не ищут. /Гроза.Какой уж тут покос! / Я на горе... Моя горища!.. / Я здесь встречал немало гроз.// Ковыль, ковыль - седая грива, / стога и копны на лугу./Гроза подходит торопливо. /Не бойся, я не убегу!...//Моя судьба тебе знакома,/я человек, я сын земли. /Не обнеси ж ударом грома / и пару молний расколи!...» [2, с. 23]. Открытая симфоническая оркестровка, где каждая клеточка человека, словно струна, дышит ритмами прелюдий и тем природы. Принадлежность и неотделимость («я человек, я сын земли»), открытость стихийности («вот так, под грохот жить бы вечно»), воля («Чтобмолния - на плечи, /а ты её - в бараний рог!»), мощность и сила процесса («Бок тучи молнией распорот, / и льётся небо через брешь») утверждают идею человека-строителя Бытия.
«Художник творит инстинктивно, - отмечал А. Тарковский, - он не знает, почему именно в данный момент он делает то или другое, пишет именно об этом, рисует именно это. Только потом он начинает <...> находить объяснения, <...>ь и приходит к ответам, не имеющим ничего общего <...> с инстинктивной потребностью создавать, творить, выражать себя»[1]. Сопричастность ритмам природы, законам космоса, позволяла Кутилову видеть бытие как единый живой организм: «Планета в пространстве / тихонько летела, /деревня в тумане /устало спала... » («Раннее утро в деревне») [2, 26]. Явный параллелелизм форм («планета» - «деревня») создаёт синхронность движения в пространстве, представленная локальная точечность населённого пункта доводится поэтом до вселенских масштабов. Космос становится вещественным, проникается бытом. Кутилов уводит нас не в мистичность вселенной, а наоборот, наглядным образом вскрывает изнанку реалий действительности. Именно это позволяет ему говорить об одновременности жизни и смерти в природе и в человеке, а ещё шире - в России. Поэту важно остановить мгновение мысли там, где бытийная рутинность уже внесла тяжесть человеческого существования («Труд Россия оправдала, / боль Россия оправдала... /
Это - /оправдать бы!»). Искромётно, живо, горечно-любовно художник описывает сенокос как фрагмент танца, женского рукоделия. Он создаёт ситуацию дистанцирования для того, чтобы увидеть процесс в панорамности движения: «Глянь с холма - / не поле боя, - /вышивка рязанская!» («Русь покосная») [2, 25].
В кутиловской мысли сочленены в единовременности боль и радость, миг и вечность, быт и искусство, человек и Россия. Скороговорочная музыкальность («Травы, бабы.. Рады бабы! /Бабы чутки к горестям. / Что ж вы, бабы, смерти рады, / подступающей к оградам, / к праздничным околицам») [2, с. 25] звукописью усиливает восприятие поэтом Руси как танца, музыки, картины, ритуала-обряда в онтологичности жизни-смерти. В его художественном сознании картины жизни и природы духотонно персонифицированы. Кутиловская точка зрения - слышать глубинным горнилом нутра в полифонии органа и трубы, где никто и ничто не украшено и предстаёт в единстве своего многообразия. И эта позиция распространяется на все моменты жизни. Всё до боли живо и просто: «Я живу в двух верстах от Нью-Йорка, - / это рядом с ларьком «Овощторг». / За ларьком - березняк-тараторка: / вечно в лепет, пьян от восторга / (в том году здесь селилась тетёрка). /Ну а дальше -просматривай зорко: / Будет камень, брусничная горка... / Вот за ней - муравейник «Нью-Йорк»!» («Я живу в двух верстах от Нью-Йорка..»)[2,с.28] (Или: «Омут - чёрные круги... / Сыч в дупле заухал. / На березё - пауки / четвертуют муху.» («Казнь») [2, с. 29]).
В стихотворении «Лесной базар» при явном намёке на различные голоса птиц («чик-чик, я стар / Украли, каррр! / Не воровать! / Кровать купить / Вить-вить-вить, /вить как тут быть?» [2, 30]) меркантильность и материальность уровня сознания общества транслируются открыто и иронично: «Якаждый день /хожу сюда - / купить четверостишье» [2, 30]. Голосовая оркестровка птиц для Кутилова становятся демонстрацией мозаики мировоззренческих включений, а также констатацией мировой кокофонии, утверждающей постепенность деградации человека: «Кричат эпохи - / разно всякий раз: / одна, как сыч, / другая - криком зайца. //Их голоса / несутся мимо нас, / но не услышишь, / как ни напрягайся... // Но часто мы / замрём среди толпы / в чужом экстазе - / пламенном и диком... // Звук пионерской / бронзовой трубы / на миг сольётся /с мамонтовым криком» («Время») [2, 170].
Ирония позволяла Кутилову дистанцироваться от скупой неизбежности, ненужности вещного мира, быта, но также остро переворачивала, меняла местами вещи, людей, природу, оставляя за человеком, мужчиной, право Творца от Адама: «Ялюблю, я люблю, /и любовь моя вещая /опьяняет меня / диким запахом трав!.. //Я творю, как гончар, и является Женщина! /и рождается Мать /с целым кодексом прав...» («Голубая звезда») [2, с. 61]. В той же одновременности вслед за образами Адама и Евы появляется лик Мадонны: «Ялюблю в тебе не тебя, /Я другое в тебе люблю.// Ты - успехов моих друзей, / Ты - в меня из меня окно. /Для тебя я бросал друзей, / И родных разлюбил давно. // Свою меру добра и зла /Ты сплела из моих систем. <...> // Ты - тропинка в моих снегах, /Ты - письмо из Москвы в Сибирь, - /Ты в долгах - голубых шелках, /Ты - в силках у меня снегирь» («Я гляжу на тебя, любя... »)[2, с. 62]. Здесь Ты - женщина-природа-мать-стихия.
Природа - книга Бытия поэта-философа А. Кутилова - давала возможность обращать внимание на тонкости человеческих судеб, не нашедших, как и он, компромисса с законами общественной морали. По-кутиловски хлёстко и бережно, с проникновенной глубиной переживания судьбы, сострадая и одновременно детально, поэт аналитически показывает сущностные перипетии пути человека, судьбы женщины: «Ты брошена, разбита, искорёжена, /Над письмами закончился твой пост. / Душа твоя в конвертики уложена / И злобой перетянута в захлёст. <...> //Ты брошена, судьба -сплошыне дыры, И голос недоверием изрыт. <... >// Ты брошена, как камушек со скал./ Ты брошена и сплетней припорошена... » («Ты брошена, разбита, искорёжена») [2, 88]. Кутилов проницательно и пронизывающе вскрывает раны человеческой души, подчёркивает разрушения древних устоев дома-храма. Так, в стихотворении «Этажи» качество безысходности, всё же не потеряно: «Ты лучше тонкую свечу /поставь на первом этаже, - / там кто-то мечется уже» [2, 88-89].
Именно природная чуткость позволяла поэту показывать возможности и необходимости пути человечества. Живописуя иллюстрации иллюзий человеческой благоустроенности («Вандал не привык удивляться чему-то. /Ему что мадонна, что просто паскуда... /Уходят вандалы, приходят вандалы./ В истории этих явлений немало. <... >// приходят вандалы и чинят скандала, / и разным дерьмом затыкают фонтаны» («Вандал не привык удивляться чему-то..») [2, 190-191]) ярко и неприкрыто, рельефно и безапелляционно, Кутилов как зодчий и живописец глубинно обнажает смрадность реалий действительности. Постоянно двигаясь в контрастах между тем, что есть всегда - жи-
вое, природное, культурное, мировое, вневременное, вечное, и есть сейчас - дребезжащее, крепостное, ограниченное, сиюминутное и мертвенное, пустотное и исчезающее, Кутилов устанавливает свой стиль философа жизни, чья горечь изнанки становилась поэзией и прозой бытия, тем глотком свежего воздуха, что давал силы постоянно преодолевать изъяны эпохи: «Природа слушает шаги, -/с добром иль злом я к ней являюсь. / Я НЕ ЛЮБЛЮ, взводя курки, / и НЕ ЛЮБЛЮ, когда стреляю. // И не люблю, как стонет зверь, / и не люблю, как плачет птица... / Природа ЛЮБИТ нас, поверь! / иначе нам бы не родиться...» [2, 44].
В поэзии, как и в прозе, А. Кутилов открыто и бескомпромиссно демонстрировал силу при-родно-культурной закономерности и слабость иллюзорности порядков системы, цивилизации.
Библиографический список
1. Андрей Тарковский о киноискусстве. Последнее интервью [Электронный ресурс].- Режим доступа: http://www.tarkovsky.su/. (дата обращения: 16.02.2011).
2. Кутилов, А.П. Скелет звезды / А. П. Кутилов. - Омск, 1998. (далее все тексты цитируются по этому изданию)
