CC BY
104
Т. А. Чеботникова
МАСКА КАК МОДЕЛЬ ПОВЕДЕНИЯ И РИТОРИЧЕСКИЙ ПРИЕМ
Статья посвящена описанию особенностей речевого поведения в социокультурном контексте. На основе анализа взаимодействия индивидов выявляется речеповеденческая модель, получившая наименование роли-маски, которая отражает не сущностные характеристики личности, а ее дискурсивные проявления.
Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин.
Ф. де Ларошфуко
Человек - непрестанно лицедействующее социальное животное.
Н. Н. Евреинов
Возникнув на основе материальной деятельности, общение превратилось в особую социальную форму активности, особую деятельность, предметом которой являются отношения между индивидами. Общение является основой социализации, в процессе которой биологический человек получает информацию об окружающем мире, включается в общественные отношения, познает их природу и сущность, усваивает нормы и ценности, характерные для определенного коллектива, и в результате становится личностью. Традиционно под личностью понимается человек, взятый в системе таких его психологических характеристик, которые социально обусловлены, проявляются в общественных связях и отношениях, являются устойчивыми, определяют нравственные поступки, имеющие значение для него самого и окружающих1.
В условиях общения осуществляется познание не только другого, но и собственного «Я». С развитием самосознания происходит оценка имеющихся в наличии качеств и свойств, и нередко при этом у индивида возникает потребность внести коррективы в образ собственного «Я» и предъявить желаемые или требуемые качества и свойства.
Исследователи разных областей знания отмечают, что общество не ожидает от своих членов усвоения всей совокупности норм и культуры. Оно «делает заказ» на частичную личность, способную исполнять в различных условиях ограниченное количество функций, обычно именуемых социальными ролями. Термин «роль» активно используется социологами и социопсихологами. По определению Л. П. Крысина, роль - это форма общественного поведения человека, обусловленная его положением в некоторой социальной группе и в некоторой ситуации общения2.
Набор ролей, свойственных личности и освоенных ею в процессе социализации, «набор исполнительских красок», а также комплекс убеждений и интересов определяют ее индивидуальность и неповторимость. В психологии совокупность свойственных, усвоенных и присвоенных индивидом ролей называется ролевым веером. В каждый отдельно взятый момент полностью оказываются развернутыми только некоторые звенья этого веера, другие же в это
время едва виднеются, выступая один из-за другого, а третьи скрыты совсем. Те части веера, которые видны сиюминутно, представляют собой актуальную роль. Таким образом, актуальная роль - это то, каким человек выглядит или позволяет себе выглядеть в данный момент. Как правило, она представлена не единственной ролью, а некой совокупностью одновременно исполняемых ролей, одна из которых оказывается доминирующей. М. Апинян вслед за Н. Н. Евреиновым пишет, что «каждый человек дает ежедневный сеанс одновременной игры, всю жизнь играя роли, добровольные или вынужденно взятые им на себя»3.
Каждая социальная роль подобна айсбергу. Она состоит из двух частей: первая - основная или базовая - представляет собой некий инвариант роли, а вторая - факультативная, обычно скрытая, актуализирующаяся при малейшем изменении ситуации или тональности общения. Интересный пример этому мы находим у В. Леви, который в структуре социальной роли учителя выявляет неограниченное количество вспомогательных, скрытых, неявных ролей, границы которых колеблются от «кумира» до «тирана», от «просветителя» до «шута», от «судьи» до «воспитателя», от «врача» до «дрессировщика», от «проповедника» до «эксперта», от «ученого» до «консультанта». В качестве промежуточных называются такие роли, как «оратор», «наблюдатель», «товарищ», «нянька», «советник», «организатор», «контролер» и т. д.4 Каждая разновидность
доминантной роли учителя исполняется с использованием средств различных функциональных стилей - научного (его учебного подстиля - по терминологии
A. К. Михальской) - при объяснении урока; публицистического - при
выступлении на школьном собрании; обиходно-бытового - при разговоре с учащимся не на учебные темы; реже официально-делового - при общении с администрацией, отдельными учащимися и их родителями.
Однако во всех случаях говорящий не выходит (точнее, не должен выходить) за рамки социальной роли «учителя», оставаясь «в образе» на всем протяжении ее исполнения. В противном случае возможны коммуникативные сбои такой силы, которые способны привести к созданию острейших конфликтных ситуаций, вплоть до разрушения отношений между индивидами.
Представление о типичном и нормативном исполнении той или иной роли в сознании членов общества складывается в стереотипы, отмечают исследователи, и поэтому, если индивид хочет, чтобы его воспринимали соответствующим образом, он должен так или иначе обозначить себя, предъявив опознавательные атрибуты, и тем самым дать сигнал к определенному типу общения. Наблюдения, сделанные рядом таких ученых, как И. А. Бодуэн де Куртене, Е. Д. Поливанов, Л. В. Щерба, Ю. Е. Прохоров, И. А. Стернин, Е. Ф. Тарасов, Л. С. Школьник,
B. Карасик, Л. П. Крысин и др., свидетельствуют, что обществом выработаны общепринятые вербальные и невербальные способы, посредством которых личность способна сигнализировать о своей отнесенности к той или иной социальной, группе, так называемые средства социального символизма.
Для каждой роли, пишет Л. П. Крысин, выработана специальная речь, своего рода диалект, которым пользуются говорящие. В силу этого каждый индивид обречен быть диглоссным. Диглоссией называется внутриязыковое явление, суть которого заключается в том, что члены одного и того же сообщества владеют различными коммуникативными подсистемами (кодами, языками, диалектами, стилями) и пользуются ими в зависимости от социальных функций общения5. Говорящие оказываются способными сделать правильный выбор и адекватно оформить свое коммуникативное поведение только при наличии у них
знаний и сведений о средствах и способах общения в конкретных ситуациях, т. е. при сформированной языковой, коммуникативной и прагматической
компетенции, - по терминологии Н. И. Формановской6. Языковая компетенция представляет собою знания о том, какими языковыми средствами следует оформлять то или иное высказывание, т. е. знание и владение лексическими, грамматическими, фонетическими законами языковой системы. Коммуникативная компетенция - это владение нормами словоупотребления и грамматики, правилами стилистического выбора для построения адекватной ситуации высказывания. Прагматическая компетенция - это знание законов общения, принципов и правил коммуникативного взаимодействия, стратегий и тактик ведения разговора. Прагматические знания обеспечивают понимание отношений коммуникантов в процессе общения, их статус и социально-ролевые функции.
В процессе коммуникации в ряде случаев у индивида возникает желание, потребность или необходимость, обусловленная различными причинами и целями, не просто максимально точно и чисто исполнить роль, принадлежащую ему по праву, но присвоить себе чужую роль, продемонстрировать себя в новом качестве, создать, по терминологии М. М. Бахтина, «образ для другого», оформив себя «не изнутри, а извне», т. е. сыграть роль-маску7.
Под ролью-маской мы понимаем поведение, которое не отражает, а изображает внутреннее состояние или положение вещей. Моделирование маски осуществляется с ориентацией на зрителя, который воспринимается ею как мишень воздействия на определенные типологические признаки, свойства, качества, формы поведения стереотипного характера, в данном случае принимаемые за основу. Роль-маска актуализируется в ситуациях, когда говорящий сознательно создает свой образ, отвечающий требованиям и представлениям социальной среды, нивелируя при этом свои истинные качества и свойства. Выбирая и исполняя роль-маску, индивид просчитывает реакцию мишени своего воздействия, ориентируясь в его нормативной системе и общества в целом, и соответственно имитирует и варьирует свое внешнее состояние, внося по ходу необходимые коррективы. При оформлении роли-маски особую значимость имеет референтная группа или личность, ставшая образцом для подражания, источником ценностных норм, правил поведения, суждений, поступков. Мотивом выбора маски может служить желание приспособиться к среде, вписаться в культуру, стать своим или чужим, восхищать, вызывать зависть, злить, эпатировать. Мотивом может быть также самореализация и даваемые ею настроения, «освобождение от тягот реальной жизни, обстоятельств и забот»8.
Человек, не имеющий мотивов создавать роль-маску и исполнять ее, при построении своего собственного «Я», безусловно, может убрать то лишнее, что неблагоприятно, не в лучшем виде представляет его в глазах общества или социальной группы, к которой он принадлежит. Однако при моделировании роли-маски отсекается не лишнее, а главное, сущностное, и окружающим предъявляется рафинированный образ, содержащий такие характеристики, которые воспринимаются «зрителями» как приемлемые и неприемлемые.
Яркий пример роли-маски находим в новелле Д. Голсуорси «Рваный башмак», в которой автор, мастер художественного слова, удивительно точно фиксирует момент «натягивания маски» - момент перехода от истинного внутреннего состояния униженного одиночества и горьких размышлений над
собственной жизнью к демонстрации мнимой самодостаточности преуспевающего популярного актера под воздействием внимания узнавших его зрителей: «Кейстер остался один. Опершись подбородком на руку, он невидящим взглядом смотрел через монокль в пустую чашку. Один со своим сердцем, своими башмаками, своей жизнью и будущим... “В каких ролях Вы выступали в
последнее время, мистер Кейстер?” “Я не так много играл. То есть я хочу сказать, что роли были самые разнообразные.” “Понятно. Оставьте ваш адрес, сейчас не могу обещать вам ничего определенного. ” “Я бы мог э-э... почитать вам что-нибудь. Может, послушаете?” “Нет, благодарю, это
преждевременно.” “Нет? Ну что ж, надеюсь, я пригожусь вам позднее.”
Кейстер ясно представлял себе, как он смотрит при этом на антрепренера. Боже, какой взгляд! “Великолепная жизнь!” Собачья жизнь! Все время ищешь, ищешь, выпрашиваешь работу. Жизнь, полная бесплодных ожиданий, старательно скрываемой нищеты, тяжкого уныния и голода.
Официант, неслышно скользя на носках, подлетел к столу: видно хотел убрать посуду. Надо было уходить. Вошли две молодые женщины и сели за столик у двери. До слуха донесся шепот. Кейстер заметил, что они посмотрели на него, до его обостренного слуха донесся их шепот:
- Конечно... это он, - шептали они, - в последнем акте... Разве не видишь meche blanche (седая прядь)?
- Ах, да! Это он. В самом деле он...
Кейстер выпрямился, поправил монокль, на его губах заиграла улыбка. Они узнали в нем доктора Доминика!
- Разрешите убрать, сэр?
- Разумеется, я ухожу.
Кейстер поднялся. Молодые женщины все еще смотрели на него. Элегантный, слегка улыбаясь, он прошел мимо, как можно ближе, чтобы они не увидели его рваный башмак»9.
Суть исполняемой Кейстером роли-маски - быть одним, а казаться другим, чувствовать одно, а изображать другое, выдать себя за того, кем на самом деле не является. Мотивом выбора и исполнения такой роли-маски является презентация того, чего нет, что отсутствует в реальности, и одновременно сокрытие имеющегося.
Маска как культурный и социальный феномен, мотивы ее формирования и способы исполнения привлекали внимание специалистов разных областей знания: психологов, философов, этнографов, театроведов, литературоведов, лингвистов. Теоретическую основу для описания этого широко распространенного явления составляют работы Ю. М. Лотмана, М. М. Бахтина, Н. Н. Евреинова, М. А. Волошина. По мысли Лотмана, маска, являясь своеобразным культурным феноменом, представляет собою поведенческую эксплуатацию того или иного образа с определенной целью. Лотман считает маску вполне осознанным способом существования индивида в обществе, его одновременную соотнесенность с другими - ориентированность на присутствие зрителя и дистанцированность от них. Маска - это «знак», который личность предлагает вместо себя обществу, момент неполного «я», когда часть выдается за целое. Таким образом, маска представляет собою сокрытие, обусловленное стремлением приспособиться к окружающей среде, а приспособившись, повлиять на нее10. По мнению М. Волошина, создание маски является «глубоким моментом» в формировании человеческой личности. Она составляет «средство самозащиты»: «Маска - это
священное завоевание человеческого духа, это <...> право неприкосновенности своего интимного чувства, скрытого за общепринятой формулой»11. Процесс образования маски он объясняет следующим образом: ребенок имеет наивное и правдивое лицо, но, как только начинается процесс самопознания, наивность и непосредственность исчезают. Лицо растет и углубляется, пережитое накладывает свой отпечаток. Когда человек осознает себя индивидуальностью, замечает свою непохожесть на других, он инстинктивно старается остаться внешне похожим на всех, скрывая свои чувства за маской: «Лицо начинает лгать только потому, что оно вдруг осознало свою способность раскрывать правду более глубокую, которую опасно раскрывать перед всеми»12. Волошин объясняет формирование маски чувством самосохранения личности.
Известный театральный деятель Н. Н. Евреинов пишет, что в человеческой природе, наряду с инстинктом самосохранения, заложен инстинкт театральности, инстинкт преображения, позволяющий посредством внешних изменений повлиять на окружающих, внушить им нечто, что отсутствует в реалии. Он замечает присутствие театральности в разных областях человеческой жизни: «Театральная начинка просачивается в самые отдаленные уголки жизненного пирога. И перестаешь отличать фарш от теста». Этот инстинкт проявляется в борьбе за существование как в природе, так и в обществе, только в природе он проявляется как бессознательная мимикрия, а в обществе как сознательное лицедейство, способное принести плоды в виде определенных искомых благ: «Наше актерство в жизни всегда оплачивается, и даже очень щедро порою. Разве, обретая уважение, любовь, симпатию к изображаемому нами лицу (допустим, что сами мы, в нашем животном эгоизме, не способны внушить такое отношение), разве мы в таком случае остаемся без гонорара, а все те выгоды, которые можно извлечь из уважения к нам, любви, симпатии, - разве они не приводят иногда к настоящему богатству. <...> Кроме материальной выгоды, быть может, нам не нужной, всегда при удачной игре мы обретаем духовную выгоду. Я имею в виду обретение через игру, через акт самопреображения, нового мира, нового ощущения, нового бытия, где я “Федот, да не тот”, а нечто получше, повыше, поинтереснее». Вторя Шекспиру, Евреинов пишет: «Наша каждая минута -театр. и вся наша жизнь проходит под режиссерской ферулой, каждый моделирует свой образ, и актерство, игра становятся образом жизни. Каждый человек дает каждодневный сеанс одновременной игры, всю жизнь играя роли. В борьбе за существование театральность, как имитационная, так и инновационная, сыграла громадную роль: лишенные таланта разыгрывают роли, сочиненные другими, одаренные же им воплощают в жизнь плоды своей фантазии. Театральность - могучий метод борьбы в природе, приводящий к отбору наисмышленнейших лицедеев в жизни»13.
В различные исторические периоды развития общества театральность то усиливается, то ослабляется, и в различных слоях общества театральность реализуется по-разному. Каждое время создает конгломерат социальных и ценностных ориентиров, и в зависимости от сословной принадлежности, имущественного и социального положения, от реальной среды обитания, образа мыслей, воспитания, образования, нравственных императивов личность отдает предпочтение тем или иным характерологическим признакам. Поэтому роль-маска имеет хронологические границы, и в различные исторические периоды актуализируются различные ее типы. Так, например, в двадцатом столетии, ставшем периодом революционных изменений и реформ, вызвавших
колоссальные социально-экономические сдвиги и смену этических и ценностных установок общественного поведения, актуализировалась маска «свой - чужой». Эта актуализация была мотивирована необходимостью приспособиться к окружающей действительности, занять место в обществе и, может быть, просто выжить.
Так, в послереволюционный период нормативным образцом, под которым мы понимаем объект притязаний, образ, жизненный идеал, был человек из народа, коммунист, и каждый, желающий «вписаться» в установленную систему, должен был по мере возможности продемонстрировать тем или иным способом свою лояльность и уровень владения новыми поведенческими нормами. Часто представителям иной среды и носителям другой культуры приходилось скрывать то, что было их сущностью, и исполнять требуемое. Это явление описано в романе Т. Головкиной «Побежденные», герои которого по-разному демонстрируют причастность к новой системе. С одной стороны, девушке-дворянке советуют «изменить, если не душу, то хотя бы манеру держаться, перекрасить шкурку в защитный цвет.», т. к. «недостаточно солгать в анкете (если можно солгать), надо суметь перед окружающими поставить себя так, чтобы никто на службе или в учебном заведении не смог заподозрить в тебе дворянку». А с другой стороны, недавняя сельская жительница, приобретая поверхностный налет городского лоска и модности, с легкостью замещала свою убогость хамоватым и хозяйским тоном, а «если разговор заходил о политике или бытовых трудностях, она тотчас с запальчивостью выступала на защиту существующего строя и при этом, как исправный патефон, высыпала на слушателей целый арсенал газетных фраз и цитат из популярных брошюр»14. В романе М. Демина «Блатной» мы наблюдаем подобную картину, только здесь свою мнимую причастность к социально доминирующей группе демонстрирует представитель воровской среды: «.рассуждения о партийной совести являлись его постоянной излюбленной темой. <...> - Мы коммунисты, доносилось из-за стенки - а это не фунт изюму. Чем коммунист отличается от нормального человека? Тем, что у него особая совесть, а не мещанская! А это значит что? А это значит, что для нас самое главное - идея. Мы все борцы за идею, солдаты партии... <...>. И почти каждая тирада заканчивалась стереотипной фразой: “Мы коммунисты!”»15
В представленных примерах мы встречаемся с явлением речеповеденческой маски, служащей для социальной мимикрии, поскольку подобная игра приравнивается к способности выжить, освоив новую систему ценностей.
Роли-маски могут лечь в основу поведения не только одного человека, но и целой группы или сообщества людей. Например, «примитивные мужички», смотрящие со страниц русской классики, которым удобно прикидываться таковыми перед любым барином. Их полуактерская игра в «неотесанного хама» была не чем иным, как риторическим трюком, а иногда и своеобразной жизненной философией.
Примером последней может служить поведенческая и речевая манера группы художников и писателей, получивших наименование «Митьки»: «Под Митька почти невозможно подделаться, не являясь им; внешняя атрибутика почти отсутствует - Митьки одеваются во что попало. На лице Митька чередуются два аффектированно поданных выражения: граничащая с идиотизмом ласковость и сентиментальное уныние. <.> Двое Митьков могут сколь угодно долгое время переговариваться:
- Дык!
- Ну елы-палы...
- Дык!
- Ну елы-палы...
Такой разговор может обозначать многое. Например, он может означать, что первый Митёк осведомился у второго - сколько времени? Второй отвечает, что больше девяти и в магазин бежать поздно, на что первый предлагает бежать в ресторан, а второй сетует на нехватку денег. Однако чаще такой разговор не выражает ничего, а просто является заполнением времени и самоутверждением Митьков. <.> Для Митька характерно использование длинных цитат из многосерийных телефильмов; предпочитаются цитаты, имеющие жалостливый или ласковый характер. Например: «Ваш благородие! А, ваш благородие! При мальчонке! При мальчонке-то! Ваш благородие!». Особенно глубокое переживание Митек выражает употреблением цитаты: «Митька... брат... помирает... Ухи просит...» Если Митёк не ведет разговор сам, он сопровождает каждую фразу рассказчика заливистым смехом, ударами по коленям, или по ляжкам, или выкриками: «Улет! Обсад!»; или же, напротив, горестными восклицаниями: «Дык! Как же так?!», причем выбор одной из этих двух реакций не мотивирован услышанным Митьком.»16
Столь своеобразная манера общения напоминает собою ритуал, поскольку из череды реплик невозможно уловить истинного содержания разговора. Владение этим эзотерическим языком является опознавательным знаком принадлежности к сообществу.
Как видим, ту или иную маску, с одной стороны, заставляет принять общество, а с другой стороны, желание - нежелание выявить себя, заострить свою индивидуальность.
Таким образом, в процессе формирования роли-маски актуализируются социально ориентированные функции коммуникации - самопрезентации и театрализации, сущность которых состоит в том, что говорящий осознано создает свой новый образ, проявляя, скрывая или избыточно подчеркивая необходимые качества, свойства, характеристики. Поэтому роль-маска, представляя собой речеповеденческий акт, включенный одновременно и в контекст речи, и в контекст жизни, становится объектом как истинностной, так и нравственной оценок.
Примечания
1 См.: Немов, Р. С. Психология : в 3 т. / Р. С. Немов. - Т. 1. Общие основы психологии. - М. : Владос, 1999. - С. 336.
См.: Крысин, Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка / Л. П. Крысин. - М. : Наука, 1989. - С. 136.
3 Апинян, Т. А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие / Т. А. Апинян. - СПб. : Санкт-Петерб. ун-т, 2003. - С. 185.
4 См.: Леви, В. Л. Искусство быть другим / В. Л. Леви. - М. : Знание, 1991. -С. 32-36.
5 См.: Крысин, Л. П. Владение разными подсистемами языка как явление диглоссии / Л. П. Крысин // Социально-лингвистические исследования. - М. : Наука, 1976. - С. 62.
6 Формановская, Н. И. Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения / Н. И. Кормановская. - М. : Икар, 1998. - С. 80-81.
См.: Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества. - М. : Искусство, 1973. -
С. 319.
8 Апинян, Т. А. Указ. соч. С. 119.
9 Голсуорси, Д. Рваный башмак / Д. Голсуорси // Собр. соч. : в 16 т. - Т. 13. - М. : Огонек, 1962. - С. 139-140.
10 См.: Лотман, Ю. М. Поэтика бытового поведения в культуре XVIII в. / Ю. М. Лотман // Лотман, Ю. М. История и типология русской культуры. - СПб. : Искусство - СПБ, 2002. - С. 233-254; Лотман, Ю. М. Избранные статьи : в 3 т. / Ю. М. Лотман. - Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. - Таллин, 1992.
11 Волошин, М. А. Лики творчества / М. А. Волошин. - Л. : Наука, 1988. - С. 122.
12 Там же. С. 404.
13 Евреинов, Н. Н. Театр для себя. - М., 1923.
14 Головкина, И. (Римская-Корсакова) Побежденные / И. Головкина // Роман-газета. - 1993. - № 21-24. - С. 30.
15 Демин, М. Блатной / М. Демин. - М. : Панорама, 1991. - С. 94-95.
16 Шинкарев, В. Митьки / В. Шинкарев. - М. : ИМА-пресс, 1990. - С. 7-13.
