CC BY
45
УДК 32:1 1(091)
И. В. Борисов **
MAGNA CARTA КАК ДОКТРИНАЛЬНЫЙ ИСТОЧНИК ЛИБЕРАЛЬНЫХ ИДЕОЛОГИЙ **
В статье рассматривается место Великой хартии вольностей в современных либеральных идеологиях. Автор диагностирует место памяти об истории либеральных свобод в современном мире и, в частности, в России.
Ключевые слова: Великая хартия вольностей, либеральная идеология, идеология и социальный конфликт.
I. V. Borisov
Magna Carta as a doctrinal source for the liberal ideologies
The article discusses the place of the Magna Carta in modern liberal ideology. Author diagnoses the location of the memory about history of liberal freedoms in the modern world and, in particular, in Russia.
Keywords: Magna Carta, the liberal ideology, ideology and social conflict.
Пафос данной статьи является реакцией на известную практику рассмотрения идеологического значения Великой хартии вольностей (и многих других идеологических документов) в терминах «ценностей». Что есть для нас в таком случае рассматриваемый документ? — Первая яркая манифестация ценностей свободы и прав личности, просиявшая во мраке Средневековья, на основе которой строятся в дальнейшем все программы развития свободного общества.
Проблема в том, что такая трактовка идеологического содержания оставляет в стороне реальные механизмы и действительную природу идеологических отношений. Можно даже сказать, что такой подход вовсе «снимает» саму
* Борисов Игорь Владимирович — кандидат философских наук, доцент Новосибирского государственного университета, [email protected]
** Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 15-33-11190 «Роль политических идеологий в истории России и проблема национально-государственной безопасности».
216
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2016. Том 17. Выпуск 2
возможность предметного рассмотрения идеологической сферы в силу, так сказать, конститутивной отвлеченности «ценностного» языка, при использовании которого идеология становится трудно различима с мировоззрением, мировоззрение сливается с философскими концепциями, а все вместе они тонут в очень аморфно трактуемой «культуре».
В оппозиции к такому ценностно-ориентированному подходу как бы я предложил рассматривать феномен идеологии?
В общем виде я бы предложил понимать под идеологией всякого рода регулятивные идеи и программы, характеризующие общественное устройство — от организационных программ и механизмов до артикуляции ценностей (включая подобные тем, которые можно связать с текстом Великой хартии).
В узком же и существенном смысле под идеологией я бы имел в виду, прежде всего, позиции и отношения особых групповых коллективных субъектов, конституирующихся вокруг определенных конфликтов. Коротко говоря, я бы определил идеологию как видение конфликта и своего участия в нем со стороны групп (классов), разделенных данным конфликтом.
В рамках такой трактовки какие характеристики представляют для нас наибольший интерес?
Во-первых, идеология всегда имеет оппозиционный характер, выражает и реализует позицию группы в конфликте с другими группами. И, во-вторых, по своей «функциональной» природе идеология есть способ интеллектуальной организации коллективной силы.
В соответствии с этим — при характеристике основных структурных аспектов идеологии — я бы выдвинул на первое место идеологический аппарат — совокупность механизмов организации, норм и целеполаганий коллективных субъектов; и на второе место поставил бы доктринальные источники, реализованные в разнообразных видах гуманитарной мысли, ценностных регулятивов и т. п. и доводящие идеологию до индивидов и сообщающие ей, так сказать, характер культурного движения (или того, что Грамши обозначал термином «гегемония»).
Существенным моментом является то обстоятельство, что для сил, системно связанных с наличной формой общественного режима, аппаратом выступают элементы самой общественной надстройки. И соответственно, при оценке как организационных, так и доктринальных моментов идеологий важным является, каковы наличные организационные структуры политического и гражданского общества и в каком соотношении с ними находятся те или иные общественные силы.
С учетом сказанного, каково может быть место и значение либеральных принципов, заявленных Великой хартией, в современном идеологическом процессе?
Если говорить о возможном идеологическом статусе положений Великой хартии — организационном (нормативно-правовом и т. п.) или доктринальном (концептуальном, ценностном), — то можно установить известную корреляцию: чем более эти положения и принципы выступают в качестве организационных и нормативных регулятивов, тем более они далеки от тех идеологических систем, которые мы связываем с понятием либерализма. (В организационном плане они нацелены на кодификацию феодальных отношений, в доктриналь-
ном — утверждают «свободы» сословного человека.) И чем более они интерпретируются в либеральном духе, тем меньше их нормативное и организационное содержание [1; 2]. Отметим, что и доктринальное содержание их вряд ли имеет самостоятельное значение, скорее, оно сообщено им через призму новых. более аутентичных историческому моменту документов (таких, как Habeas Corpus Act 1679 г., английский Билль о правах 1689 г., американский Билль о правах 1791 г. и др.). Можно сказать, что значение этих положений (причем речь идет фактически всего о нескольких статьях Хартии, касающихся защиты прав и неприкосновенности личности, таких как статьи 39, 40 и 42) чем дальше, тем больше ограничивается ролью духовного символа, придающего традиции либерализма историческую глубину и значительность.
С какого рода современными либеральными идеологиями и в каких общественно-политических обстоятельствах может быть связан либеральный «правозащитный» комплекс идей, восходящий к положениям Великой Хартии?
I. Наиболее очевидна его связь с неолиберальной идеологией. Сила и значение данной разновидности либерализма обусловлены тем, что это в первую очередь «экономический либерализм», во многом определяющий сегодня базис общественной жизни. Неолиберализм выражает интересы финансового капитала наиболее развитых капиталистических стран, является в определенной степени альтернативой «социальному государству» и нацеливает на экспансию «свободно-рыночных» отношений как в экстенсивном плане (путем «открытия» и подчинения мировой экономики), так и в интенсивном — путем распространения рыночных правил на области, до сих пор регулировавшихся иным образом. Нормативно-организационно данная идеология запечатлена в таких учреждениях и соглашениях, как Всемирный банк, ВТО, МВФ, «Вашингтонский консенсус» и т. п., и, соответственно, может одновременно считаться идеологическим обеспечением движения глобализации. Важной особенностью неолиберализма является то, что он нацелен на активную приватизацию государственных и общественных учреждений и использование последних для соответствующей институциональной экспансии. Можно сказать, что свод свобод и прав личности, отсылающий нас к Magna Carta, имеет в данном случае лишь внешнее отношение к экономическому и организационному ядру неолиберальной идеологии, но он важен для индоктринации и подготовки массового сознания, необходимого для указанной институциональной экспансии.
Безусловно, указанный комплекс идей может более органичным образом характеризовать либеральные устремления отдельных общественных групп. (См., например, статью с симптоматичным подзаголовком «Великая хартия вольности для общества знания», одним из авторов которой является Олвин Тоффлер и которая обосновывает либертарианскую «калифорнийскую идеологию», условно говоря, мира «Силиконовой долины» [3].) Но следует отметить, что эмансипация этих общественных секторов требует нормативной и ценностной проработки в первую очередь позитивных «свобод для», а не негативных «свобод от», и содержательно отсылает не столько к Великой хартии, сколько к другим либеральным «текстам» — А. Токвилю, «Федералисту» и т. п.
II. Ко второй группе стран можно отнести капиталистические страны, являющиеся зоной непосредственной экспансии ведущих экономик мира
(Латинская Америка, Восточная Европа). Они характеризуются зависимым экономическим статусом, социально-классовой поляризацией общества, слабостью гражданских структур, но при этом — наличием местной буржуазии и квазибуржуазии, «бюргерской» традиции и групп традиционной интеллигенции. Указанные принципы индивидуальной свободы и гражданских прав здесь выражают преимущественно устремления данных буржуазных групп, с одной стороны, выступающих против авторитаристских тенденций, с другой — противостоящих попыткам построения (сохранения) социального государства (и соответственно, продолжающих на местной почве неолиберальную политику). Особое значение символика европейских либеральных свобод имеет в восточноевропейских странах, поскольку обозначает в данном случае возвращение их к старым европейским корням и расставание с «советами». (Идеологическая символика Великой хартии здесь тем более значима, что в некоторых регионах — Польша, Прибалтика, Украина, Белоруссия — она дополняется и усиливается их причастностью к исторической традиции Маг-дебургского права.)
III. К третьей категории можно отнести страны, в силу различных — экономических, цивилизационных, исторических — причин сохраняющие особый, относительно независимый статус и характеризуемые значительно более сложным, неоднозначным восприятием европейских либеральных принципов. К числу этих стран относится Россия. Ее характеризует весьма противоречивое сочетание обстоятельств и факторов. Экономическая слабость и зависимость (сырьевой характер экономики) делают ее открытой для указанной институциональной экспансии. Вместе с тем социально-структурная бедность, разрушение публичной сферы и слабость гражданского общества имеют следствием объективно имитационный характер заимствуемых политико-общественных институтов и правил. Наконец, отсутствует как нормальная буржуазная среда, так и мало-мальская «бюргерская» культура. В результате чего корпус либеральных принципов и соответствующих исторических символов имеет доктринальное значение в отношении очень узкой прослойки, которая противостоит «путинскому режиму», но организация, целевая активность и видение которой лишены перспективы. Принципы эти лишены экономического, политического (демократического) и гражданского смысла. Они дают картину достойной жизни «как в Европе», но не становятся достоянием российской действительности.
ЛИТЕРАТУРА
1. Есаян Э. С. Великая хартия вольностей и ее место в истории английского права. — Ереван, 1986.
2. Романовская В. В. Magna Carta Libertatum в контексте современной проблемы прав личности // Вестник нижегородского университета — 2009. — № 5. — С. 258-261.
3. Dyson E., Gilder G., Keyworth G., Toffler A. Cyberspace and the American Dream: A Magna Carta for the Knowledge Age. — URL: http://www.pff.org/issues-pubs/futureinsights/ fi1.2magnacarta.html (дата обращения: 05.02.2016).
