CC BY
81
ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
В.Б. Трофимова
ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ М.О. МЕНЬШИКОВА
Аннотация
Творчество писателя и публициста М.О. Меньшикова (1859-1918), расстрелянного большевиками, ныне почти забыто. В статье рассмотрены литературно-критические работы Меньшикова, в которых он выходил за пределы изучения особенностей стиля писателей, связывая развитие литературы с историей общественной мысли и политикой.
Ключевые слова: русская литературная критика, публицистика, эстетические взгляды, журналистика, литературный процесс.
Trofimova V.B. The peculiar features of literary and critical views of M.O. Menshikov
Summary. The critical legacy of the Russian writer and publicist M.O. Menshikov (1859-1918) killed by the Bolshevists now has been nearly forgotten. In the article devoted to his works on literature is argued that Menshikov connected the development of literature with the polics and the history of public thought.
В ряду ярких, непохожих друг на друга по творческим методам и стилю критиков и публицистов рубежа XIX-XX вв. особое место принадлежало русскому политическому писателю и литературному критику Михаилу Осиповичу Меньшикову (1856-1918). Меньшиков получил известность как самобытный публицист и литературный критик уже в 1890-е годы, а с начала XX в. на его долю выпадает поистине всероссийская слава ведущего политического писателя и публициста газеты «Новое время» А. С. Суворина.
В этот период русская критика и публицистика проходят очередной этап своего развития, характерной чертой которого являлось сочетание различных методов литературно-критического
анализа. Методы и инструментарий русские критики заимствовали из литературной критики Западной Европы (от использования позитивистской методологии О. Конта, И. Тэна, Э. Геннекена до эстетической идеалистической концепции Ф. Брюнетьера и романтической критики Ш.О. Сен-Бёва, а также эстетических взглядов идеолога философии пессимизма Н. Гартмана).
М.О. Меньшиков родился 23 сентября (05 октября) 1859 г. в г. Новоржев Псковской губернии. В 1878 г. будущий писатель окончил Кронштадтское морское техническое училище, получив должность кондуктора корпуса флотских штурманов. После окончания училища Меньшиков участвует в ряде морских кругосветных экспедиций. С конца 1870-х годов Меньшиков начинает заниматься журналистикой, печатаясь в газетах «Кронштадтский вестник», «Санкт-Петербургские ведомости», «Голос», «Русь». В 1880-1884 гг. в свободные от службы часы слушает лекции в Санкт-Петербургском университете, в том числе у Вл.С. Соловьёва. В этот период Меньшиков знакомится с тогда уже знаменитым поэтом С.Я. Надсоном. По рекомендации С.Я. Надсона главный редактор газеты «Неделя» П. А. Гайдебуров пригласил Меньшикова сотрудничать в газете, где тот сначала публиковал судебные очерки.
В 1892 г. Меньшиков выходит в отставку в чине штабс-капитана и целиком посвящает себя журналистике и литературной деятельности, все более укореняется в русском литературном сообществе, знакомясь с А.П. Чеховым, Н.С. Лесковым, Л.Н. Толстым, Н.Н. Страховым, Я.П. Полонским. Все перечисленные писатели благожелательно и с сочувствием отнеслись к начинающему литератору, отмечая его большой талант.
Разделяя взгляды народников, Меньшиков в 1890-е годы причислял себя к толстовцам; в дальнейшем, когда воззрения Л. Н. Толстого изменились в сторону противостояния с государством, церковью и армией, Меньшиков вел острую полемику с писателем и его последователями. С середины 1890-х годов Меньшиков уже являлся ведущим критиком и публицистом газеты поздних народников «Неделя» и ее журнального литературно-критического приложения - «Книжек "Недели"». В дальнейшем писатель исполнял обязанность фактического заведующего редакцией «Недели».
В период работы в газете «Неделя» и «Книжках "Недели"» Меньшиков опубликовал труды, во многом определившие характер его дальнейшего публицистического творчества в «Новом времени»: статью «Совесть и знание» («Русская мысль», 1895), книгу этической эссеистики «Думы о счастье» (СПб., 1894), сборник литературно-критических статей «О писательстве» (СПб., 1898), книгу-исследование «О любви» (1899), сборник литературно-критических статей «Критические очерки» (СПб., 1899-1902), книгу нравственно-философских эссе «Начала жизни» (СПб., 1901), книгу очерков «Народные заступники» (СПб., 1900).
В 1901 г. газета «Неделя» потерпела финансовый крах. М. О. Меньшиков перешел в «Новое время», где приобрел всероссийскую славу как яркий публицист; с этим изданием связан последний, главный этап жизни писателя. Весной 1917 г. Михаил Осипович был фактически отстранен от работы в «Новом времени». Сыновья и наследники А. С. Суворина срочно переориентировали направление газеты, устраняя правых публицистов от работы. Зиму 1917-1918 гг. Меньшиков с семьей провел в г. Валдай Новгородской губернии, где у него была дача.
20 сентября 1918 г. Меньшиков был расстрелян прибывшей из Петрограда выездной карательной спецгруппой на берегу Валдайского озера, у стен знаменитого Иверского монастыря. Меньшикову поставили в вину «неподчинение» Советской власти. В 1993 г. писателя реабилитировали. Заключительные строки на мемориальной доске, установленной на валдайском доме Меньшикова, гласят: «Расстрелян за убеждения».
Остановимся подробнее на работах М.О. Меньшикова рубежа Х1Х-ХХ вв., показывающих специфику его литературно-критических взглядов. В течение 1890-х годов Меньшиков публиковал на страницах «Книжек "Недели"» статьи по теории литературы и журналистики, статьи-этюды о творчестве русских и зарубежных писателей. Позднее статьи по теории литературы Михаил Осипович собрал в книгу «О писательстве» (1898), а статьи о творчестве отдельных писателей - в сборник «Критические очерки» (18991902). В книге «О писательстве» Меньшиков размышлял о писательстве и чтении, назначении и пределах литературы, литературе будущего, роли литературной критики в литературном процессе и миссии журналистики; в «Критических очерках» он анализировал
творчество отдельных писателей, подводя итоги не только литературы, но и всей европейской цивилизации XIX в. В литературно-критических статьях Меньшиков выходил за пределы рассмотрения собственно литературных вопросов, изучения особенностей стиля писателей, связывая развитие литературного процесса и особенности литературных произведений с историей общественной мысли и политикой. Поэтому размышления Меньшикова о литературе нельзя отделить от его мыслей об обществе, цивилизации, прогрессе, человеке, Боге.
Среди перечисленных работ заслуживает особого внимания статья «О критике» (1894). Михаил Осипович принял участие в дискуссии конца XIX в. о назначении критики, развернувшейся в русской печати. В статье «О критике» Меньшиков подвел итог развития русской критики XIX в., определил ее значения для писательского творчества и место в литературном процессе. Писатель считал, что критика является необходимым слагаемым писательского творчества. Талантливая критика, по мнению писателя, становится искусством и оказывает большое влияние на литературное творчество: «Оговорюсь: под словом "критика", как и под словом "искусство", я разумею талантливую критику и талантливое искусство; то, что не носит на себе печати дарования, в обеих областях я считаю одинаково ненужным, именно тем, что "могло бы не быть". Речь может идти только о явлениях типических и сильных, о настоящей критике и настоящем искусстве. При этом необходимом ограничении, мне кажется, критика имеет самостоятельное и важное значение в литературе. Она способна не только заимствовать у искусства идеи, но и сообщать ему свои собственные. Она "может не быть" в той же мере, как может не быть и художественная литература; но раз последняя явилась, с нею неизбежно является и критика как органическая принадлежность искусства. Критика есть самый разум того прекрасного, живого и чувствующего тела, которое зовется литературой: говорить о служебной роли критики можно с тем же правом, как и о служебной роли разума вообще. Критика не только не есть нечто постороннее искусству, но входит в самый процесс творчества на всем его протяжении. Ведь первый и самый строгий, неумолимый критик - это художник. "Творческая способность", "образное миросозерцание" состоят именно в умении выбрать из многих сходных образов самый жиз-
ненный и яркий, а выбор предполагает суждение. Лишенный критической способности художник тотчас же превращается в помешанного, у которого разрушены координирующие центры. Через его сознание мчатся вихрем образы и картины, создаваемые воображением, но он не в силах ни на одной остановиться и распределить их: он галлюцинирует, бредит, а не творит»1.
В статье «О литературе и писателях» (1891) Меньшиков строго осуждал натурализм за его чрезмерное приближение к толпе, копирование жизни; литература, по его мнению, потеряла свою власть над людьми, становясь все более демократической («человеческой»), и утратила «божественные свойства»: «Да, литература с каждым днем теряет свое правящее значение, ее облагораживающая сила падает, из хозяина литература делается слугою и даже, как это ни позорно, часто лакеем публики. Не говорите о чрезвычайном развитии журналистики в культурных странах - это-то и есть конец собственно литературе. <...> Литература слилась с журналистикой, сделалась в тысячу раз доступнее, чем прежде; она вошла в ежедневную потребность, как табак, как музыка»2.
По мнению Меньшикова, современная ему литературная школа - натурализм - самая «жизненная» из всех других школ, но в то же время и самая «загрязненная». Именно в натурализме художественность сведена до репортерства. Меньшиков упрекал даже корифеев натурализма - Золя и Мопассана - в отсутствии высокой цели в их творчестве. Михаил Осипович был убежден, что именно литература должна возрождать идеалы в обществе, а современный ему натурализм и другие течения не могли претендовать на эту роль.
Требовательно подходя к литературе, Меньшиков критически оценивал достижения русской литературы XIX в., полагая, что как великие русские писатели-«консерваторы» (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский), так и писатели-демократы (Некрасов, Григорович, Салтыков-Щедрин, Г. Успенский) не смогли оказать достаточного благотворного влияния на общество. Меньшиков обвинял в этом литературу: «Да, виновна. Она виновна, как разум, который не только должен все предвидеть и от всякой опасности предостеречь, но и обязан быть достаточно сильным, чтобы заставить волю повиноваться себе. Литература
виновна в недостижении своих хороших целей уже тем, что их не
3
достигла» .
Особенно «строг» был Михаил Осипович к Пушкину и Лермонтову, которые хотя и были истинными пророками, «но, к несчастью для общества, они пророчествовали не в меру долга». Меньшиков поставил под сомнение нравственную составляющую творчества Пушкина и Лермонтова: характерными чертами их поэзии не были ни «пробуждение добрых чувств» (если не соединять доброе и красивое), ни прославление свободы, ни милосердие к падшим. По мнению писателя, значительно больше сделали для идейного совершенствования общества другие поэты - Жуковский, Кольцов, Никитин, Некрасов, которых Меньшиков относил ко второстепенным. С пророческой ролью писателя более справились знаменитые прозаики - Тургенев, Гончаров, Толстой, Достоевский. Но и они, по мнению Меньшикова, имели на общество недостаточное влияние, не соответствовавшее мере их дарования. Рассудочность, отсутствие нравственного вдохновения в реалистическом романе не позволяли этим писателям раскрыть свое дарование, нравственно воздействовать на общество. Потому что стихией реального романа являлось знание, а не вера.
Вместе с общим упадком культуры в конце XIX в. наметился кризис литературных форм и методов. Меньшиков предупреждал об опасности изображать в реалистических романах только отрицательные персонажи. По словам Меньшикова, «давящую материальность» ощущали многие великие реалисты - Гоголь, Достоевский, Гончаров, Толстой. В стремлении преодолеть это давление Достоевский вводил в свои романы отдельные трактаты и поэмы, а Толстой - целые исторические и философские отступления. Невозможностью возвыситься до художественной проповеди - высшего назначения писательства, - тщетными попытками создать образы положительных героев, носителей нравственного идеала, объяснил Меньшиков душевные драмы и мировоззренческий переворот Гоголя и Достоевского. В направлении художественной проповеди Меньшиков ожидал эволюции творчества Л. Толстого. В этом ракурсе творчество Л.Н. Толстого рассмотрено в статьях Меньшикова «Работа совести» (1893) и «Сбились с дороги» (рассказ Л.Н. Толстого «Хозяин и работник»)» (1895), вошедших в книгу «Критические очерки» (1899-1902).
В статье «Пределы литературы» (1893) Меньшиков продолжает исследование проблемы новых литературных форм, зависимости литературы от общих изменений национальной культуры. Меньшиков определил литературу как одно из главных искусств, даже больше чем искусство: «В ряду других искусств художественная литература, бесспорно, самое могучее средство выражения культуры. Она до такой степени всесильна, что ее не хочется даже и называть искусством: она - нечто особое и высшее, нечто самостоятельное, вроде науки или философии. Я в известных отношениях ставлю литературу даже выше философии и науки, как единственного явления, где все мертвые стихии духа - искусства и науки -сливаются в живой организованный состав. Литературу можно назвать изящною наукой или философским искусством»4.
В этой статье Меньшиков высказал оригинальную идею: литература способна оказывать влияние и на науку. «В художественном слове одинаково приобретают полноту жизни обе правды, свойственные каждой вещи: то, что есть, и то, что должно быть, истина бытия (идея) и истина идеала (красота). Художественность -в ее высшем творчестве, поэзия, - есть оживление бытия, освобождение духа, как бы заключенного в каждой вещи. Все науки выработались из искусств; литература как бы занимает пограничную линию этого процесса. В то время как низшие искусства дают представления, литература, кроме них, дает понятия, т.е. то, что служит предметом науки»5. Будущее литературы Меньшиков видел в развитии ее нравственной, просветительной функции, тесном слиянии ее с просвещенным обществом.
Таким образом, Меньшиков ставил знак равенства между литературой и просвещением общества. «Если когда-нибудь сбудется мечта пророков, если настанет вечный мир и "народы, распри позабыв, в великую семью соединятся", то в этом идеальном будущем литература соберет в себе всю нравственную власть общества. Она будет школою общества, судом его, законодательством. Охватив собою "общество мыслящих", беспрерывно растущее, она явится как бы духовною государственностью, не менее повелительно, чем, например, современная государственность на Западе, где власть уже принадлежит общественному мнению»6.
Меньшиков изучал развитие русской литературы в зависимости от нравственного роста русского общества. Писатель был
уверен, что для развития литературы (даже появления лирической поэзии) была необходима достаточная свобода и зарождение самобытной национальной культуры. Поэтому в XVIII в. русская литература не могла сформироваться, а появилась лишь под «освободительным влиянием Запада» в начале XIX в.; расцвет же русской литературы в наивысшем ее проявлении - поэзии - совпал с формированием «более мягкой, гуманной цивилизации».
По мнению Меньшикова, литература должна была содействовать всестороннему развитию общества, но в условиях общеевропейского кризиса культуры литература не смогла выполнить свое предназначение. В статье «Литературное бессилие» (1892) Меньшиков высказывал идеи о формировании, развитии и старении культуры, созвучные взглядам О. Шпенглера. Основным условием расцвета творчества «высокой интеллигенции» Меньшиков считал «напряженное сосредоточение народного духа и веяние новой чужой культуры». Заметным веянием стало влияние на русскую культуру культуры западноевропейской. Но в конце XIX в. и сама культура Европы - источник идейного расцвета и упадка русской культуры - переживала изнеможение, упадок. По мнению критика, упадок европейской культуры стал следствием «великой духовной катастрофы, разгрома культур, системы и миросозерца-ний». Создалась цивилизация без культуры. Литературное оскудение было лишь следствием общемирового культурного оскудения, пределы которого были огромны. «Потеря общей цели, анархия направлений духа - вот опасность, преодолеть которую представляет величайшую задачу и для современного общества, и для литературы. <...> Современный прогресс имеет слишком стихийные свойства; он оказался в крайнем своем развитии силою столь же губительною, как и застой, силою, несовместимою с естественною жизнью человеческого духа»7.
Выходом из общеевропейского кризиса культуры Меньшиков считал возвращение к природе, естественной жизни, к вечным идеалам мудрости, неизменным во все века. По мысли Михаила Осиповича, литература должна была способствовать формированию великой культуры, а на основе этой культуры и литература снова могла стать великой. Следовательно, необходимость смены литературных направлений, форм писатель связывал с общим поиском новых форм культуры, которые бы содействовали пре-
одолению общеевропейского кризиса культуры. Новые формы обязательно должны быть связаны с духовными исканиями, с «культом», религиозным началом. «То нравственное изнеможение, тот всеобщий упадок духа, на который всюду жалуются, - продукт философского внушения человеку, что он - вещь. Великая ложь материализма - в убеждении, что царство человека - исключительно от мира сего, что сущность человеческой жизни - в ее внешности, что радость ее - вне человека, а не в нем самом»8.
В двухтомнике литературно-критических статей Меньшикова «Критические очерки» (1899-1902) писатель на материале русской и зарубежной литератур подводил своеобразный итог идейным движениям XIX в., выявлял идеологические устремления нового, ХХ в., анализировал творчество своих современников (Л.Н. Толстого, Я.П. Полонского, Н.С. Лескова, С.Я. Надсона, А. П. Чехова). Среди своих современников писатель также не мог обойти вниманием творчество очень популярного своего младшего современника - А.М. Горького, посвятив его творчеству статьи «Красивый цинизм» и «Вожди народные». Кроме того, Меньшиков представил свою трактовку пьесы «Горе от ума», а также очень необычную интерпретацию творчества писателя, поэта и драматурга графа А.К. Толстого. Меньшиковская трактовка творчества А. К. Толстого в дальнейшем укоренилась в литературоведении. В статье «Клевета обожания» Михаил Осипович дал свою оценку восприятию творчества А. С. Пушкина популярными на рубеже XIX-XX вв. критиками-декадентами, прежде всего его идеологическим противником, влиятельным символистским критиком Акимом Волынским (Флексером). Меньшиков обратился к творчеству французского писателя-натуралиста Э. Золя в связи с развитием современного ему литературного процесса и литературной критики и кризисом натурализма.
В обобщающей статье книги «Критические очерки» «Кончина века» (1900) Меньшиков подвел итог всему XIX в.: «Искусства в этом веке пережили свое второе Возрождение, и если некоторые старые мастера не превзойдут в их индивидуальном стиле, то ряд новых мастеров развил не менее высокую индивидуальность. <...> Девятнадцатый век обнаружил страшное напряжение человеческой мысли, доведя последнюю до ясновидения. Никогда не было такого обилия великих ученых, философов, поэтов,
никогда литература не разрасталась столь роскошно, не выдвигала столь мощных и оригинальных талантов. Что касается России, девятнадцатый век был первым и единственным веком ее просвещения, золотым (курсив Меньшикова. - В. Т.) веком нашей литературы. Но и в Европе это чудесное столетие было если не единственным, то самым ярким в смысле умственной жизни. Начавшись Байроном, Пушкиным, Гёте, Гюго - оно засияло великими талантами прозы, из которых один или два дошли до конца века: Лев Толстой - как Гибралтар Европу - достойно оканчивает собою это богатырское поколение»9.
Одной из самых значимых фигур в русской литературе второй половины XIX в. Меньшиков считал Н.С. Лескова. Без рассмотрения творчества Лескова для Меньшикова было немыслимо подведение итогов русской литературы XIX в., поэтому в книге «Критические очерки» Михаил Осипович посвятил Лескову статьи «Художественная проповедь» и «Прикрытый грех». Наибольший интерес представляет статья «Художественная проповедь» (1893).
Меньшиков указывал, что Лесков занимал в русской литературе особое место, являясь связующим звеном между литературой классического периода и формирующейся литературой XX в.: «И друзья, и враги Лескова признают, что он стоит особняком в литературе, что если он не сознавал своей школы, то и сам ни к какой не примкнул. Почти на каждом из наших романистов вы сейчас же увидите или гоголевское, или тургеневское, или толстовское происхождение; второстепенные таланты бессознательно копируют более сильные, перенимая то, что доступно подражанию -внешние черты. Не то Лесков: литературные школы не наложили на нем резкого отпечатка. Самобытный талант всегда выносит сам из своей жизни, из непрерывного общения с людьми и природой огромный запас и знания, и развития, и свежих чувств. <...> Оригинальность - первый признак таланта и даже великого таланта, но лишь при условии, если оригинальность естественна: только тогда она искренна и полна правды»10. Собрание сочинений Лескова явилось, по словам Меньшикова, «целым курсом для изучения русской жизни, яркой летописью одной из самых памятных эпох нашего быта»11.
Меньшиков сравнивал Лескова со знаменитым французским реалистом Г. Флобером, так как и Лесков ставил своей целью изу-
чить до мельчайшей детали весь быт и всю обстановку своих героев. Русский писатель стремился вооружиться всей палитрой красок, всеми выразительными средствами для своей живописи; Лесков, подобно Флоберу, погружаясь в изучаемый материал, иногда терялся в нем, так что поставленные им цели начинали затмеваться изобразительно-выразительными средствами, попросту исчезали в этих подчеркнуто колоритных приемах. Меньшиков так характеризовал особенности стиля Лескова: «Сочинения Лескова похожи на окна с фигурными и цветными стеклами: видимый сквозь них мир окрашен не совсем так, как в действительности, а ярче и фантастичнее, и очертания его не всегда правильны. Как Фет в поэзии, Лесков в беллетристике достигает своих эффектов иногда странными отступлениями от действительности, особенно резко подчеркивающими самую действительность. Впрочем, у Лескова нет одной, определенной манеры письма; все стили и пошибы ему известны. Как писатель-техник, он удивительно образован, но образованность его заметна: признак того, что она плод более науки, чем искусства. Разносторонность Лескова отвечает богатству его творчества. Сатирик по преимуществу, он большой мастер и в идиллии; едва ли у кого-нибудь, кроме разве Щедрина, встречаются столь пошлые, столь уродливые типы, но, с другой стороны, припомните хотя бы протопопа Савелия Туберозова из "Соборян" или студента Спиридонова из "На ножах". Самые крайние настроения в Лескове как-то загадочно переплетаются: тончайший, смертельный яд злобы в сатире и нежное умиление в идиллии - трезвый и черствый ум с самою страстною фантазией»12.
По мнению Меньшикова, эта «неумеренность, едкость и пряность таланта» и была истинной причиной острой ненависти, которую питала к Лескову не только демократическая, но и в целом либеральная критика второй половины XIX в.; настроение либеральной критики передавалось и демократической читающей публике. Поэтому, по словам Меньшикова, Лескову пришлось идти против течения, т. е. против мнения либеральной критики, которая вдохновлялась чувством обновления, прогресса, освобождения от ветхозаветных форм жизни. Русская либеральная критика видела свою миссию в сбережении всего нового, в защите новых типов людей только потому, что они были новы, не разбирая глубоко, плохи эти новые типы или хороши. Защищая типы новых
героев, не рассуждая, почти по-матерински любя эти новые порождения освободительного периода, демократическая критика порой ожесточенно защищала и пропагандировала даже самые чудовищные порождения того времени, в том числе целую галерею образов русских нигилистов. Предполагалось, что герой нового литературного произведения должен быть непохожим на человека крепостной эпохи, чтобы заслужить одобрение критики и большинства самих писателей. Либеральное течение в русской литературе было настолько сильно, что лишь самые независимые таланты находили в себе силы сопротивляться ему. По словам Меньшикова, только Достоевский в «Бесах», Тургенев в «Отцах и детях» и «Дыме», Гончаров в «Обрыве» позволили себе воплотить распространенный в эпоху реформ тип нигилиста. Даже этим писателям критика и публика не простила их отрицательное отношение к либеральному, как казалось тогда, типу героя. А в отношении Тургенева и Гончарова просто нельзя было не видеть их беспристрастия в изображении нигилизма: изображая комических Ситниковых и Кукшиных, Тургенев рядом создавал внушительную фигуру Базарова; при всей неприязни к Марку Волохову Гончаров наделил этого героя многими положительными чертами. Только Достоевский выступил против нигилистов значительно более резко: он беспощадно осудил нигилизм. Однако, по мнению Меньшикова, в приговоре нигилизму Достоевского чувствовалась жалость, снисхождение к нигилистам как к жертвам, в которых вселились «бесы». Меньшиков полагал, что Лесков был наделен менее уравновешенным темпераментом, чем Тургенев, Гончаров. Поэтому в своем непримиримом и беспощадном отрицании он превзошел не только их, но даже Достоевского. По словам Меньшикова, беспощадно критикуя нигилизм, Лесков был независимее и бескомпромисснее Тургенева, Гончарова и Достоевского: он уже не чувствовал к нигилизму ни капли сострадания, «обрушился на него со всею имевшейся у него злобой и смешал своих врагов с грязью»13.
Именно эту непримиримость, по убеждению Меньшикова, и ставили в вину Лескову либеральные критики. Однако эту непримиримость Меньшиков вовсе не считал виной писателя. Меньшиков первым из литературных критиков определил главную особенность всего творчества Лескова - сочетание гротескного сатирического изображения действительности с предельно реалисти-
ческим изображением, переходящим в религиозно-философское осмысление и подлинную художественную проповедь.
Меньшиков был убежден, что в истории литературы Лесков займет место в одном ряду с Достоевским и Салтыковым-Щедриным, с творчеством которых Николая Семеновича, по словам Меньшикова, роднили характерные жанры, темы, мотивы, стилевые приемы, писательский темперамент. «Все три названных писателя при наличии большого таланта отличаются неуравновешенностью; они как бы одержимы каким-то мятущимся, беспокойным духом или, точнее, сонмищем духов, <.. > причем то светлые, то мрачные силы торжествуют. <...> Лесков всегда и непрестанно был в оппозиции, как и Достоевский, как и Щедрин. Сатира есть постоянная, несмолкающая, непримиримая оппозиция, и Лесков остался верен этой основной черте своего таланта. Меньшиков подчеркивал, что Лесков совсем не похож по типу творчества ни на Достоевского, ни на Щедрина, но удивительно родствен им по темпераменту, что доказывается и стилем всех этих авторов: он у них одинаково искусственный, предвзятый, насыщенный всеми пряностями говоров и жаргонов. <. > Как у Щедрина и Достоевского, у Лескова такое же пристрастие к причудливому, чрезмерному, резкому и курьезному и, как у них, -способность при случае писать и совершенно спокойным язы-
14
ком» .
По убеждению Меньшикова, Лесков, как крупный, самобытный талант, оставался цельным и неизменным на протяжении всего его творчества. Однако и здесь Меньшиков сделал любопытное замечание о специфике творчества Лескова в последние годы его жизни: именно в эти годы у Лескова появилось новое настроение, которым и был проникнут рассматриваемый Меньшиковым последний, одиннадцатый том его Собрания сочинений. Меньшиков обратил внимание, что в жизни многих русских писателей повторяется замечательная черта. Под старость вместо стариковской черствости в них, наоборот, развивается искренний, чисто юношеский идеализм. С физическим увяданием на склоне лет внутренний свет их души не меркнет, как у обыкновенных людей, но как бы освобождается от темных страстей. Этот внутренний свет становится более ярким и умиротворенным. Меньшиков писал: «После укрощенного зноя жизни, в тишине вечерней, на-
ших писателей охватывает как бы молитвенное настроение: с особенною силою начинает гореть в них совесть, жажда забытого идеала, предчувствие мировой тайны. Натуры талантливые уже по природе своей религиозны: талант есть особый вид религиозного чувства, он есть откровение духа, в природе скрытого, его правды и красоты. Иногда этот поздний расцвет души писателей кажется реакцией, духовным упадком, как это говорили о Гоголе или о Л. Н. Толстом, но на самом деле это не упадок, а освобождение духа, приближение его к мудрости, которая, по древнему верованию, должна увенчивать достойную старость»15. Из писателей-современников этот душевный процесс, приводящий, по словам Меньшикова, к «осеннему расцвету идеализма», выраженному в художественной проповеди, был свойствен Л.Н. Толстому и Н. С. Лескову.
Главную особенность позднего периода творчества Лескова Меньшиков видел в том, что в этот период сочинения Николая Семеновича теряют свой резкий обличительный характер, сатира смягчается, становясь наставлением, проповедью добра и правды, «умиленным призывом к согласию и миру». Нравственный подъем в Лескове сказался в сочувствии к идеализму нового христианства и духовному возрождению; это подъем проявился во внимании к народной правде и народной нужде, всей жизни русского народа. По словам Меньшикова, прежний «реакционер» и «мракобес», как называли Лескова либеральные писатели и критики, переходит в либеральные журналы, защищая гуманные и просвещенные начала «против заскорузлого византизма». Несомненно, никаких социальных «утопий» Лесков не проповедовал, но, подобно Л. Н. Толстому, старается пробуждать в людях «чувства добрые»: в народе -свойственное ему стремление к божественной правде, в образованных людях - искреннее сострадание к народу. Меньшиков обратил внимание читателей, что в последнем XI томе Собрания сочинений Лескова подобными образцами являются не только народно-нравоучительные рассказы («Час воли Божьей», «Пустоплясы», «Дурачок», «Невинный Пруденций»), но и повести, «народно-бытовые картины», в том числе знаменитая «рапсодия» под названием «Юдоль», рассказ «Продукт природы». В «Юдоли» Лесков изобразил эпическую картину Николаевской эпохи, одним из кульминационных моментов которой стал народный голод
1840 г. Страшные по натуралистическому изображению сцены крайнего народного бедствия скорбно и беспристрастно представил Лесков. В конце повести «Юдоль» Лесков рассказал о явлении двух светлых ангелов, пришедших в этот скорбный и мрачный мир, - приезде в изнуренную голодом и тифом деревню народных заступниц - двух интеллигентных женщин, русской Полли и англичанки Гильдегарды. Показав картину беспросветного ужаса, в который превращается жизнь, Лесков убеждает нас, что добрая воля и добрые дела отдельных людей освещают темную бездну солнечным лучом, как на самом деле нетрудно помочь народу, если искренне захотеть этого. По мысли Лескова, которая была особенно близка Меньшикову, «ангел-утешитель» - не видение, не греза, это гуманный человек, который искренне хочет помочь другим людям. Меньшиков, как и Лесков, полагал, что каждый человек мог быть ангелом для своих ближних, если искренне хотел им быть. История подвига двух прекрасных женщин, Полли и Гильде-гарды, из которых одна, княгиня Полли, приходилась теткой автору, а вторая, англичанка-квакерша, простая гувернантка, приехала в глушь Орловской губернии как посланница старой, высокой европейской культуры, не похожей на русскую, но полной любви и подлинного благочестия. По убеждению Меньшикова, эти героини - тот «новый тип», который проявился в русской жизни и русской литературе. В то же время этот тип героя-подвижника очень стар, являясь вечным образом. Меньшиков обращает внимание своих читателей на то, «как стар этот тип, из какой старины и дали он идет»16.
В статье «Сбились с дороги (По поводу рассказа "Хозяин и работник" гр. Л.Н. Толстого)» Меньшиков акцентировал внимание на духовно-нравственном потенциале этого рассказа и поставил знак равенства между философским трактатом «Неделание» (1893) и этим рассказом. Он напомнил, что всего за несколько недель до опубликования «Хозяина и работника» в журнале «Северный вестник», где этот рассказ печатался, появилась замечательная статья Л.Н. Толстого «Неделание» о религии и нравственности, которая стала итогом его философского учения о величайших вопросах жизни. По мнению Меньшикова, эта статья была написана общедоступным языком, но не получила признания публики,
хотя и была очень интересной и, по сути, рассказывала о том же самом, что и рассказ «Хозяин и работник».
Как и в поздних произведениях Лескова, в рассказе «Хозяин и работник» Меньшиков увидел преодоление язычества хищных людей, подобных хозяину-кулаку Брехунову, христианским смирением, добром и непротивлением смиренного работника Никиты.
В статьях более позднего периода о творчестве Горького («Красивый цинизм», «Вожди народные») и Чехова («Слово о мужиках» и «Три стихии») Меньшиков еще раз проводит мысль о том, что мир спасет не «безумство храбрых», а смирение кротких. В статье «Три стихии» (о рассказе Чехова «В овраге») Меньшиков одним из первых в русской критике обратил внимание на религиозные мотивы в творчестве Чехова: образ кроткой поденщицы Липы воспринимается как извечный образ праведницы, предшествующий образу страшной и беспощадной хищницы Аксиньи Абрамовны. Только смирение и всепрощение Липы спасает проигравших в борьбе с Аксиньей более слабых хищников, которым именно Липа подает кусок хлеба.
В литературно-критических статьях Меньшиков выходил за пределы собственно литературоведческого анализа произведений, рассматривая творчество писателей на фоне обширного общественного контекста, и на материале русской литературы показывал соотношение консерватизма и либерализма, славянофильства и западничества. Противоборство этих течений охватило все стороны жизни русского общества, ярко отразилось оно и в русской литературе. Более того, по глубокому убеждению Михаила Осиповича, не вникнув в суть этих двух идейных течений, нельзя понять ни русской литературы, ни всей русской национальной культуры.
Меньшиков полагал, что консерватизм не смог поддержать в русском обществе достаточный уровень культуры, патриархальные традиции. Русской культуре не дали сформироваться как на уровне отдельного индивида, так и в масштабах всего государства. Расстройство патриархального быта отрывало русских людей от их корней. Разночинная интеллигенция перемещалась по необъятным просторам Российской империи, не прирастая к определенному месту. Русский интеллигент не мог сформировать себя: это стало причиной появления «лишних людей», пассивных героев, нытиков, гамлетиков. Наиболее ярким отражением этого типа ин-
теллигента в литературе стали герои Чехова. Отсутствие воли в русском человеке вообще и в русской интеллигенции - в частности, особенно тревожили писателя.
Михаил Осипович назвал свою статью о «Палате № 6» А.П. Чехова «Больная воля ("Палата № 6". Рассказ А.П. Чехова)», имея в виду больную волю, бездеятельность русской интеллигенции, последствия которой так пугающе натуралистично изображены в знаменитом рассказе А.П. Чехова. Меньшиков считал, что Россия являлась той страной, где было так остро необходимо применение энергии и труда национальной интеллигенции. Однако интеллигенция не спешила применять свои силы, а то и вовсе демонстративно не хотела работать: «Нигде на свете для образованных людей нет более широкого поприща для работы, чем в России. <...> Казалось бы, какое необъятное поле для труда, для творческой, созидательной работы!»17.
Меньшиков разделял укоренившееся отрицательное мнение других критиков об Обломове и целом поколении «лишних людей», русских гамлетиков, которые не могут и не хотят активно работать, культурно развивать и просвещать свою родину. В то же время Меньшиков выделил более глубокие причины этого явления в среде русской интеллигенции. По мнению писателя, древняя культура Руси, от которой отказались высшие слои общества, была существенно более деятельной, предприимчивой, одушевленной. Он полагал, что упадок духа обнаружился в XVII в. и был связан с отмиранием органических начал старинного уклада общественной жизнии и с развитием крепостного права.
Меньшиков трактовал произведение Чехова с точки зрения
нравственного закона, соотношения совести и бытового знания.
Меньшиков подчеркивал, что рассказ «Палата № 6» не открывает
в русской жизни ничего нового, а лишь констатирует печальную
данность, но «он ярко и художественно подтверждает старую,
печальную истину о безжизненности нашей так называемой ин-18
теллигенции» .
В статье «Оскорбленный гений (К 100-летию со дня рождения А. С. Грибоедова)» Меньшиков привлек внимание к нравственному потенциалу «Горя от ума», вслед за другими знаменитыми русскими критиками назвав А.С. Грибоедова «великим русским человеком, первым, имевшим мужество стать совестью русского
общества и громко сказать ему горькую правду». В этой статье Меньшиков относит А. С. Грибоедова к ярким представителям русского либерализма и неожиданно выступает как апологет русских либералов-западников (П.Я. Чаадаева, В.Г. Белинского), показывая, как неразрывно были связаны в русской общественной жизни консерватизм и либерализм, славянофильство и западничество, как тесно они переплелись в истории всей русской литературы. «Писанная в течение многих лет, запрещенная в печати, эта пьеса "наперекор стихиям" ворвалась в русское общество, облетела всю Россию, рассыпалась на тысячу пословиц и внедрилась в умы; она заставила признать себя, победоносно вошла на сцену, и с тех пор более полувека господствует на ней, как лучшая, классическая (курсив М.О. Меньшикова. - В. Т.) наша драма. Тощая брошюра, которую прочесть можно в час, дала автору место рядом с Пушкиным и Лермонтовым. Очевидно, в двух печатных листах Грибоедов дал нечто особенно (курсив М.О. Меньшикова. - В. Т.) нужное для русского общества. Как в небольшом алмазе, в этой маленькой вещи сосредоточено драгоценное сияние. И в самом деле, «Горе от ума» имеет все признаки великого (курсив М.О. Меньшикова. - В. Т.) произведения»19.
Характерными чертами «великого произведения» Меньшиков считал универсальность изображенных в произведении характеров и нравов, глубину идейного содержания. Это в полной мере можно отнести к комедии «Горе от ума». Кроме того, главной чертой комедии «Горе от ума» как выдающегося классического произведения национальной литературы критик считал ее подлинно национальный язык. «Не умрет и язык комедии - естественный, живой язык, в веках отчеканенный народной мыслью и гением увековеченный»20.
По словам Меньшикова, нравственное значение «Горя от ума» заключалось не только и даже не столько в художественной правде образов, яркости и правдивости языка, сколько в гениальном замысле всей комедии: «Самое дорогое в ней - благородный (курсив Меньшикова. - В. Т.) замысел, и в этом отношении она несравненна. Я не знаю другой пьесы, где был бы раскрыт более важный, центральный (курсив Меньшикова. - В. Т.) вопрос русской жизни и где бы он проведен был с такою возвышенностью, в связи с общечеловеческими, вечными задачами»21.
Меньшиков ставил комедию «Горе от ума» даже выше, чем драму А. С. Пушкина «Борис Годунов», драму М.Ю. Лермонтова «Маскарад» и комедию Н.В. Гоголя «Ревизор». Критик видел непреходящее значение комедии в том, что это произведение не только классической русской литературы, но и произведение, выходящее за пределы национальной литературы, показывающее универсальность драмы свободной личности в несвободном обществе: «Только в "Горе от ума" художественное зрение направлено на самое большое зло жизни, и только в этой пьесе совершается искренняя, нелицемерная, до конца договоренная исповедь общества. <. > Из всех исторических грехов русского народа самый тяжкий - это упадок понятия о человеческом достоинстве, пренебрежение к нравственному идеалу, в котором вся сила личности, а через нее - и вся сила общества. Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Гоголь, ни Островский, ни даже Л.Н. Толстой (во "Власти тьмы") не ставят этого великого вопроса так прямо и ясно, как это удалось Грибоедову. Ни у кого из них не отмечено так ярко появление благородного духа в низкой среде и вся драма возникающей отсюда скорби»22.
Именно личность Чацкого казалась Меньшикову «гениальной», потому что так характерны были ее достоинства и недостатки. По словам писателя, Чацкий являет собой гениальную натуру, так как именно гениальный человек поступает в житейской драматической истории настолько нерасчетливо, «отстаивая в каждое мгновение только мысль свою». Меньшиков напоминает, что Пушкин и все современники Грибоедова единодушно считали прототипом Чацкого инакомыслящего философа, западника П.Я. Чаадаева. Меньшиков считал Чаадаева гениальной натурой. Это утверждение показывает объективность Меньшикова как литературного критика, который рассматривал диалектику либерализма и консерватизма. Консерватор и государственник, Меньшиков видел самую суть пьесы «Горе от ума» именно в «появлении в русском обществе не просто умной, а гениальной (курсив Меньшикова. - В. Т.) натуры, и "миллион терзаний", встречающий ее в родной среде. Умный человек в России благоденствует - страдает и гибнет гений. Разве в Чацком не предсказана печальная судьба наших великих талантов - Пушкина, Лермонтова, самого Грибое-дова?»23.
Меньшиков встает на сторону Чаадаева и тех редких в русском обществе «благородных мечтателей», «оскорбленных гениев», которые в одиночку противодействовали неумолимой среде «исторических дней». Все эти люди, погруженные в грубую и косную, рабскую среду, принадлежали, по мнению Меньшикова, к особой породе «одиноких мечтателей, гуманистов, народолюбцев», осужденных на «миллион нравственных терзаний», на вседневное "оскорбленное чувство"»24.
Подлинным европейцем, поэтом-романтиком в творчестве и в жизни был, по мнению Меньшикова, поэт граф А.К. Толстой. В статье «Поэт-богатырь (По поводу писем гр. А.К. Толстого)» (1895) Меньшиков говорил о своеобразии воззрений А.К. Толстого, его трактовке русской истории, видя в нем идеал русского европейца, иной полюс романтической народности в противоположность Н. А. Некрасову: «Что составляет отличительную черту гр. Алексея Толстого как писателя? <...> Алексей Толстой выделяется совершенно своеобразным историческим миросозерцанием, своими особенными общественными вкусами. Он не был ни западник, ни славянофил, ни консерватор, ни либерал, ни государственник, ни анархист, а нечто совсем особое, для чего нет еще и названия в русской жизни. <.. > "Мы - европейцы, а не монголы!" -готов был кричать с крыши бедный поэт, видя всюду в жизни, и вправо, и влево от себя, монгольские начала. Те, кто слышали его, соглашались, что мы - европейцы, но, как некоторые славянофилы и лжеохранители, проповедовали монголизм, сами того, быть может, не замечая. <. > Алексей Толстой, "двух станов не боец, а только гость случайный", как он себя характеризует, отвергаемый обоими лагерями - консерваторами и либералами, - я думаю, он был неведомо для себя предвестником новой и в то же время очень старой эры русского сознания»25.
Показывая специфику мировоззрения А. К. Толстого, Меньшиков рассмотрел исторические былины «Змей Тугарин» и «Поток-богатырь» потому, что именно эти былины Алексея Толстого наиболее характеризовали «заветные идеалы» поэта. Опубликованные в 1890-е годы письма проливали особый свет на эти произведения. Меньшиков подчеркивал, что и во многих других его балладах и исторических драмах звучит та же мысль: о прекрасном начале русской истории и напрасной гибели древней народ-
ной культуры. Ненавидя татарскую и московскую эпохи, Алексей Толстой отрицательно относится и к Петровской реформе (стихотворение «Государь ты, наш батюшка»). «Последний царь московский "палкою" заваривал свою кашу, и вышла она "крутенька". В сущности, петербургский период (до императора Александра II) явился не отрицанием Москвы, а ее - хоть и не прямым - продолжением, как Москва - своего рода продолжением Золотой Орды. Вспомните в петербургском периоде времена Бирона и Аракчеева. Последнего Алексей Толстой мог еще хорошо помнить. Даже сравнительно гуманное время его царственного друга детства, как видно из первого приведенного письма, не вызывало в поэте полного сочувствия - иначе нет сомнения, он, как киевский богатырь, отдал бы все свои огромные силы на службу новому Владими-
ру»26.
По мнению Меньшикова, глубокий интерес к русской истории - отличительная черта поэзии графа А.К. Толстого, Меньшиков усматривал в этом интересе преемственность между творчеством А. К. Толстого и наследием Пушкина и Лермонтова: «Только у Пушкина и Лермонтова заметно настоящее чувство народности, искренний интерес к старине и истории. По "Песне о купце Калашникове", по "Борису Годунову" можно судить, что дали бы эти могучие таланты, проживи они дольше. Пушкин все-таки успел оставить и образцовый исторический роман, и образцовую (в отдельных сценах) историческую драму, и ряд чудесных, хотя и не из русской жизни набросков исторических баллад, и ряд превосходных народных сказок. Менее удачны его исторические поэмы, написанные в чужом для Пушкина роде. Гр. Алексей Толстой примыкает в этом отношении к великим нашим поэтам: не равняясь, конечно, с ними талантом, он почти не уступает им в чувстве народности и, может быть, даже превосходит их в высоте настрое-
27
ния» .
По мнению Меньшикова, в своем отношении к русской истории А. К. Толстой далеко опередил свое время, приблизившись к писателям рубежа XIX-XX вв. Меньшиков видел в исторических драмах и былинах графа А.К. Толстого одновременно философски и романтически осмысленное отражение истории, в отличие от отношения к истории у Пушкина, который любил историю как художник-реалист. По словам Меньшикова, Пушкин любовался кар-
тинами прошлого, срисовывал их с тем же удовольствием, как чужую, иностранную старину. Великим поэтом в историческом исследовании двигало любопытство. Алексей Толстой относился к старине «как к живой современности, с пылкою заинтересованностью, с осуждением или восторгом. Это не тенденция, от которой он открещивался, это - нравственная впечатлительность». Именно эта «нравственная впечатлительность» отличала А.К. Толстого как писателя-романтика. Отношение к нашей истории у Пушкина было политическое, у Алексея Толстого - строго нравственное.
По мнению Меньшикова, для Пушкина (как и Карамзина) высшим критерием в истории была «внешняя сила государства, грубая, побеждающая сила». Именно из этого отношения Пушкина проистекало его преклонение перед Петром Великим и даже Наполеоном, благоговение у гробницы Кутузова. Граф А.К. Толстой, по мнению Меньшикова, был по своему мировоззрению ближе к концу XIX в., так как в его отношении к истории господствовал «исторический критерий - сила не внешняя, а внутренняя - правда, человеческое достоинство, гражданский дух. Этот нравственный критерий - явление совершенно новое и весьма еще непрочное в нашем обществе. Алексей Толстой, современник поэтов-
славянофилов, первый из них выдвинул нравственный взгляд на
28
историю, чем всего резче он от них и отличался» .
Нравственное отношение к истории и судьбе народной, по мысли Меньшикова, заставило А.К. Толстого отречься и от прошлого, и от современного ему настоящего, которое было во многом еще омрачено влияниями прошлого. Этим Меньшиков объяснял его неучастие в современной политической жизни, отказ от службы и карьеры. Меньшиков подчеркивал, что А.К. Толстой призывал русских почувствовать себя «кровными европейцами», осознать, что «начала гуманности» - родные русским начала. «Обидно быть работниками Европы, но еще обиднее чувствовать себя и нравственно слабее ее, уступая ей в справедливости и достоинстве жизни»29.
Таким образом, М. О. Меньшиков проявил себя как оригинальный литературный критик и литературовед, рассмотревший творчество крупнейших современных ему писателей, а также пи-
сателей-классиков начала XIX в. В его интерпретациях проявились идейно-философские и литературные искания эпохи.
1 МеньшиковМ. О писательстве. - СПб., 1898. - С. 231.
7
11
Там же. - С. 3. Там же. - С. 6. Там же. - С. 272. Там же. - С. 264-265.
6 Там же. - С. 272.
Там же. - С. 27-28.
8 Там же. - С. 223.
9 Меньшиков М.О. Критические очерки. Т. 1. - СПб., 1899. - С. 376-377.
10 Меньшиков М.О. Великорусская идея / Сост., предисл. и коммент. В.Б. Трофимовой. Т. 2. - М., 2012. - С. 258. Там же. - С. 257.
12 Там же. - С. 258.
13 Там же. - С. 260.
14 Там же. - С. 282. Там же.
Там же. - С. 284-285.
Меньшиков М.О. Критические очерки. - Т. 1. - С. 158. Там же. - С. 187. Там же. - С. 263. Там же. - С. 263. Там же. - С. 263-264. Там же. - С. 265. Там же. - С. 292.
Там же.
Там же. - С. 246.
26 Там же. - С. 317-318.
27 Там же. - С. 318-319.
28
29
Там же. - С. 321. Там же. - С. 328.
