CC BY
34
Исследование концептов является сегодня одним из самых «модных» направлений в ряде гуманитарных дисциплин, прежде всего в языкознании. По наблюдению С.Г. Воркачева, термин «концепт» стал «парольным термином, употребление которого, по мысли его пользователей, должно свидетельствовать об их научной “продвинутости”» [4].
Когнитивная лингвистика подходит к этой теме с целью идентифицировать базисные концепты человеческого мышления. А. Вежбицкая убеждена в том, что «естественный семантический язык», построенный на базе семантических примитивов, дает надежный методологический инструмент для изучения «связей между языком и культурой вообще и языком и “национальным характером” в частности» [2, с. 384]. Средним звеном такого изучения служит, по Вежбицкой, идентификация специфических базисных понятий, кодирующих данную культуру. Тем самым круг проблем когнитивной лингвистики перемещается в смежную с ней область лингвистических исследований -лингвокультурологию. Последняя занимается выявлением основных концептов конкретных национальных культур.
Если А. Вежбицкая фундаментальными для русской культуры считает всего три концепта (душа, судьба и тоска [3, с. 33]), то у Ю.С. Степанова их число достигает сорока. А некоторые лингвисты вообще сомневаются в возможности определения точного набора национальных концептов. Для А. Вежбицкой упомянутые три базисных концепта русской культуры образуют смысловой универсум русского языка. В них закодированы определенные признаки русского национального характера: эмоциональность, иррациональность (подчеркивание непостижимости и непредсказуемости человеческой жизни), неагентивность (ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь), любовь к морали (абсолютизация моральных измерений человеческой жизни) [3, с. 33-34].
Хотя в когнитивной лингвистике и лингвокультурологии налицо интерес к идентификации концептов, выражающих дух народа (этноса, нации), само понятие концепта оказывается здесь очень широким и несфокусированным на существенных различиях между разными социальными общностями. А это дает немного для понимания «нации» как политического концепта. Политическая сфера вообще оказывается в лингвистических версиях концептологии как бы «недопредставленной».
Действительно, остается без объяснения то, почему, например, для выражения «социальных понятий и отношений» В.А. Маслова выбирает именно концепты свободы, воли, дружбы и войны. В «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» политолог тоже не найдет таких основополагающих для себя концептов, как власть, господство, политика. Правда, здесь имеется солидная статья об «авторитете». Но среди указанных синонимов этого слова (вес, влияние, престиж) отсутствует «власть», хотя упоминаются политический вес, авторитет в политической сфере, политические влияния [11, с. 1-4]. С политологической точки зрения это является парадоксальным. Ведь власть авторитета предстает важнейшей и первейшей формой политической власти.
Но проблематичность описания концептов для лингвистов состоит не только в неясности критерия их отбора или в игнорировании некоторых сущностных смысловых связей между ними. Сомнителен с позиции политической науки сам способ этого описания. Так, В.А. Маслова заявляет в своей «Когнитивной лингвистике»: «Если авторы-нелингвисты в литературе, посвященной свободе, как правило, выражают собственную точку зрения, то лингвистам ясно, что в самом значении данного слова уже содержится точка зрения народа» [10, с. 180].
Получается, что «нелингвисты» занимаются вместо объективного анализа отношений свободы / несвободы только пересказом собственных фантазий, а лингвисты изначально «дружат» с истиной в виде «точки зрения народа». Причем претензии лингвистического описания не ограничиваются экспликацией данной точки зрения, хотя она может оказаться наивной, иллюзорной, мифологизированной, одним словом - ненаучной. Пример такого «рассуждения»: «Анна Вежбицкая вспоминает... принятый в русской культуре обычай пеленания ребенка как способ стеснить его свободу движений и заключает, вслед за западными исследователями России, что сама русская душа является спеленутой, лишенной свободы. Может быть, поэтому свобода в России ценится невысоко» [10, с. 181]. При таком «глубинном» описании концепта свободы можно смело сэкономить на историческом, социологическом и политологическом анализе политических свобод в России.
Собственно лингвокультурологическое понимание концепта развивает в отечественной лингвистике, прежде всего, академик Ю.С. Степанов. Для него концепт - «это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» [13, с. 43]. Поэтому, в отличие от понятий в собственном смысле, «концепты не только мыслятся, они переживаются. Они - предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений» [13, с. 43].
Заметный вклад в лингвокультурологическое понимание концептов внес Д.С. Лихачев своим понятием «концептосфера». Этот термин российский академик ввел для обозначения специального уровня языка, представляющего собой «комплекс важнейших концептов, который призван формировать личность с определенной ценностной ориентацией, с определенным мировоззрением, определенной языковой и речевой компетенцией» [7, с. 167]. Соответственно, сфера выражения столь понятных концептов не ограничивается только речью или даже языком как таковым, но включает в себя всю сферу знаков. Тем самым в своем понимании концептов лингвокультурология переходит в семиотику культуры.
Определяя концепты как скрытые в тексте «заместители» или «потенции» значений, облегчающие человеку общение, Д.С. Лихачев подчеркивает, что концепты не могли бы выполнять свою подстановочную функцию, не будь они тесно связаны с национальным, культурным, профессиональным, возрастным и прочим опытом человека. Благодаря этой связи концепты существуют не в разрозненном виде, а собираются в целостности, составленные из зависящих друг от друга концептов отдельных значений слов. Так возникают «концептосферы» как совокупности потенций, открываемых в словарном запасе отдельного человека и языка в целом [8, с. 153].
Концептосферы, по Лихачеву, составляют отдельный слой словарного запаса языка, причем слой этот чрезвычайно изменчив и нестабилен, поскольку он крайне зависим от носителей языка и контекстов общения. Понятие концептосферы, - пишет Д.С. Лихачев, - важно тем, что оно помогает понять, почему язык является не просто способом общения, но «сжатым алгебраическим выражением всей культуры нации... По концептосфере национального языка мы можем судить о культуре нации» [8, с. 164-165].
В концептосферу входит не просто концепт как национально окрашенный культурный смысл, но концепт-фрейм как «обобщенная модель организации культурного знания о мире» [10, с. 51], кодирующая поведение индивидов в данном культурном пространстве. Фактически речь идет о культурно обусловленных сценариях действия. Эти сценарии А. Вежбицкая понимает как «краткие предложения или небольшие последовательности предложений, посредством которых делается попытка уловить негласные нормы культуры какого-то сообщества» [3, с. 393]. Эти правила подсказывают людям, что надо думать, говорить и делать, чтобы быть полноценными членами данного сообщества.
Национальные концепты как свернутые фреймы задают определенную ценностную парадигму с ее смыслами добра и зла, героев и злодеев, друзей и врагов. С учетом этого свойства языковых концептов можно согласиться с тезисом В.А. Масловой о том, что «язык связывает людей в нацию / этнос через концепты» [10, с. 53].
Как видим, национальная тема существенна для лингвистического анализа концептов, поскольку само понятие концепта предполагает учет его широкого прагматического контекста - вплоть до национальных сообществ (культур), в контексте которых он обретает свой конкретный исторический смысл. Не случайно Ю.С. Степанов назвал концепт «своеобразным национальным жанром словесности», ее «национальной минимализацией» [13, с. 63]. Смысл этой минимализации состоит в том, что она «заменяет обширные подлинные авторские тексты их сжатым изложением, компрессией текста, тем, что по-английски принято называть digest» [13, с. 63]. Это свойство концептов позволяет им метафорически кратко и точно выражать национальный дух языка, национальную культуру.
Здесь «концепт-дайджест» Ю.С. Степанова очень близко подходит к понятию концептосферы у Д.С. Лихачева. Вместе с тем концептный анализ, представленный в российской лингвокультурологии, обнаруживает интересные параллели с конструктивистской трактовкой нации, развитой, прежде всего, Э. Хобсбаумом и Б. Андерсоном, а также отчасти К. Дойчем и Э. Геллнером. Как отмечает Э. Смит, в работах этих авторов нации и национализмы понимаются как «основной текст Нового
времени», как «конструкции и культурные артефакты», подлежащие дешифровке и деконструкции [12, с. 220].
Концептный подход помогает лучше представить, как де-конструируются нации, понятые как культурный текст. Конструктивистская трактовка нации предполагает ее понимание (вслед за К. Дойчем) как специфической системы коммуникации. В рамках такой системы, по справедливому замечанию С. Малахова, создается специфический контекст, в котором «приезжий, даже владеющий языком страны, ...долгое время будет чувствовать себя чужим и восприниматься как чужой именно потому, что не знаком с тем символическим универсумом, который кажется само собой разумеющимся всякому, кто в этой стране родился и вырос» [9, с. 68-69].
Этот «символический универсум» национальной коммуникации немыслим без «культурнотворческого националистического пыла», о котором пишет Э. Геллнер, связывая его, как и Э. Хобсбаум, с «изобретением традиций» [5, с. 142]. Эта дискурсивная практика нациостроительства является не исторически случайной фантазией идеологов, но глубоко укорененной в социальноэкономических реалиях модерна, прежде всего, в семантическом характере труда. По мысли Э. Геллнера, неотъемлемой частью такого труда становится свободная от контекста массовая коммуникация, возникающая вследствие массовой реализации одних и тех же правил формирования и декодирования сообщений. А это предполагает принадлежность членов национального сообщества к единой стандартизованной «высокой культуре» [6, с. 157].
Понятие нации, рассмотренное в свете «принципа однородности культурных единиц как основ политической жизни» [5, с. 258], с необходимостью, на наш взгляд, предполагает понятие национальных концептов и концептосфер как упомянутых обобщенных моделей организации культурного знания о мире.
Теория концептов как элементов национального дискурса могла бы конкретизировать и тезис Б. Андерсона о нации как «воображаемом сообществе».
В своей известной книге Б. Андерсон, со ссылкой на Хобсбаума, описывает, по сути, формирование любого политического концепта на примере выражения «Французская революция». Реальный опыт переживания миллионов творцов и жертв этой революции был позднее овеществлен в концепте, причем овеществлен посредством непрерывной публичной полемики. «Подобно огромной бесформенной скале, превращаемой бесчисленными каплями воды в обтекаемую глыбу, этот опыт был оформлен миллионами печатных слов в “понятие”, фигурирующее на печатной странице, а с течением времени и в модель. Почему “она” разразилась, на что “она” была нацелена, почему “она” достигла успеха или потерпела поражение, - все это стало предметом нескончаемой полемики между ее друзьями и недругами: но в ее, так сказать, “оности” после уже никто никогда всерьез не сомневался» [1, с. 104].
Рассматривая истоки национального сознания, Б. Андерсон относит сюда возникновение (на основе печатного капитализма) сообществ «горизонтально-секулярного, поперечно-временного» типа, развитие (унификацию) национальных языков как способности миллионов людей понимать друг друга через печать и газету. Крайне важной в свете нашей темы оказывается мысль Андерсона о том, что связанные газетами «со-читатели» (термин исследователя) «образовали в своей секулярной, партикулярной, зримой незримости зародыш национально воображаемого сообщества» [1, с. 67].
Эти «зародыши» и есть концепты, о которых ведут речь отечественные лингвокультурологи. Классический теоретик демократии А. де Токвиль конкретизирует диалогический контекст образования этих концептов-зародышей, подчеркивая, что «только газета способна заставить тысячу читателей одновременно задуматься над одной и той же мыслью» [14, с. 381] и что «именно благодаря прессе партии ведут диалог между собой, не встречаясь при этом; приходят к согласию, не вступая в контакт»[14, с. 156].
Концептный подход позволяет не только «подхватить» и развить дальше некоторые идеи конструктивистской трактовки нации, но также подвергнуть критике узкие моменты этой трактовки.
Один из моментов такой критики связан с преимуществами концептного подхода в лингвокультурологии, а другой - напротив, с его ограниченностью.
В системе национальной коммуникации по причине ее однородности и униформированности, как отмечает Геллнер, смысл заключен внутри самого сообщения, поэтому самыми существенными в нем
оказываются язык и стиль. Данный тезис очень напоминает известное маклюэновское изречение medium is message и представляется нам слишком формальным для понимания национального дискурса. Верно, что структурирующие это сознание концепты должны автоматически вычитываться членами национального сообщества. И для этого их надо тщательным образом обучать и социализировать, подвергая соответствующей дискурсивной «дрессуре». Однако люди как субъекты нации - это не просто считывающие национальный «текст» устройства. А нация, как и концепт в приведенном выше толковании Ю.С. Степанова, «не только воображается, она также глубоко переживается» людьми [12, с. 255-256]. Редукция концептуального содержания национального дискурса к самому коммуникативному средству подрывает социологические основы нации, «узы преданности и принадлежности» (Э. Смит), которые реально ощущаются людьми.
Второй момент критики конструктивистского понимания нации совпадает с претензиями к лингвокультурологической трактовке концептов. Речь идет о сосредоточенности этих подходов на вербальном (а в случае Б. Андерсона - на печатном) выражении дискурса вообще и национального дискурса в частности. Э. Смит не без основания указывает на переоценку Андерсоном роли печатных медиа в строительстве наций. В XIX в., отмечает он, весьма часто (особенно в неевропейских странах) «изображения нации, побуждавшие народ к действию, были устными и визуальными, а не литературными, и заключались в символах, песнях, образах, молве и ритуалах» [12, с. 258]. В эпоху господства электронных медиа это тем более верно. «Печатный капитализм» Б. Андерсона уже давно обогнали новые дискурсивные сети, созданные радио, телевидением, кино, а в последние два десятилетия - Интернетом. Все это требует такого понимания «концептов», которое не считает речь самым ясным и полным выражением понятийного содержания. Тогда и концепты национального дискурса займут подобающее им место в теории нациостроительства.
Итак, при всех преимуществах лингвоконцептологии, ее методологии и результатов явно недостаточно для описания концептов в политической науке. Стремление лингвистов свести концептуальные универсалии к семантическим, а семантические - к лексическим является для политического анализа недопустимым ограничением. Поэтому методологический синтез лингвокультурологического понимания концептов с конструктивистской трактовкой нации может способствовать не только обогащению предмета лингвокультурологии, но и конкретизации концептуального аппарата политической науки, занимающейся вопросами нациогенеза.
Литература
1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.
2. Вежбицкая А. Семантические универсалии и базисные концепты. М., 2011.
3. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. М., 1997.
4. Воркачев С.Г. «Куда ж нам плыть?» Лингвокультурная концептология: современное состояние, проблемы, вектор развития // Язык, коммуникация и социальная среда. Воронеж, 2010. Вып. 8 / http://lse2010.narod.ru/lcseissue8/sgvorkachyov/.
5. Геллнер Э. Нации и национализм: Пер. с англ. М., 1991.
6. Геллнер Э. Пришествие национализма. Мифы нации и класса // Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох и др. / Пер с англ. Л.Е. Переяславцевой, М.С. Панина, М.Б. Гнедовского. М., 2002.
7. Дарамилова З.Г. Концепт, концептосфера как базовые понятия когнитивной лингвистики // Университетские чтения: Материалы научно-методических чтений ПГЛУ. Пятигорск, 2008.
8. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1999.
9. Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М., 2005.
10. Маслова В.А. Когнитивная лингвистика. Минск, 2008.
11. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под общ. рук. Ю.Д. Апресяна. М., 2003.
12. Смит Э. Национализм и модернизм. М., 2004.
13. Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2004.
14. Токвиль А. де. Демократия в Америке: Пер. с франц. М., 1992.
