CC BY
64
2005.04.013. ЯЗЫК И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ. (Реферативный обзор).
Обзор составлен по материалам тематического выпуска философ-ско-литературного журнала «Логос». Реферируемые статьи отечественных и зарубежных ученых посвящены исследованию широкого круга вопросов, связанных с проблемой соотношения языка, национального сознания и национальной идентичности.
И. Стернин (4) отмечает, что характерной чертой современных гуманитарных наук является поворот проблематики фундаментальных исследований в сторону антропоцентризма. Это проявляется, в частности, в возрастающем интересе к проблемам сознания, в том числе национального, этнического. В лингвистике заметно оживился интерес к этнолингвистической проблематике. Интенсивное развитие когнитивной лингвистики, занимающейся проблемами языковой объективации мыслительных единиц, также на новом уровне ставит проблему соотношения языка и сознания, в том числе национального языка и национального сознания.
В то же время в науке до сих пор нет четкого разграничения терминов мышление и сознание. В предлагаемом автором понимании термин мышление отражает логическую, рациональную часть сознания, это его абстрактно-логическая составляющая. Сознание включает не только логические формы мысли, но и эмоционально-оценочную, волевую и чувственно-образную ментальные сферы. Таким образом, сознание включает мышление, но не исчерпывается им. Последнее время все большее распространение получает понятие «языковое сознание», оно используется лингвистами, психологами, культурологами, этнографами и др. В концепции автора «языковое сознание - компонент когнитивного сознания, "заведующий" механизмами речевой деятельности человека; это один из видов когнитивного сознания, обеспечивающий такой вид речевой деятельности, как оперирование речью» (с. 144).
Однако речевая деятельность человека сама является частью более широкого понятия - коммуникативной деятельности человека. В связи с этим автор считает необходимым разграничивать языковое и коммуникативное сознание. «Коммуникативное сознание - это совокупность коммуникативных механизмов, которые обеспечивают весь комплекс коммуникативной деятельности человека» (там же). В этот комплекс включаются коммуникативные установки сознания, совокупность ментальных коммуникативных категорий, а также набор принятых в обществе норм и правил коммуникации. Для русского человека это совокуп-
ность знаний о том, как надо общаться в России. Примером этого разграничения может служить следующее: 1) языковое сознание содержит информацию о формулах приветствия (то есть об имеющихся языковых единицах для обозначения некоторого концепта); 2) коммуникативному сознанию принадлежит информация о том, как надо приветствовать - с каким выражением лица, с какой интонацией, на какой дистанции и т.п. Коммуникативное сознание образуется прежде всего совокупностью ментальных коммуникативных категорий, содержащих знания о структуре самой коммуникации, набор принятых в обществе норм и правил коммуникации, а также коммуникативные установки сознания. Под коммуникативной категорией понимаются самые общие концепты (понятия), которые упорядочивают знания человека об общении и нормах его осуществления. Примером этих категорий могут служить: общение, вежливость, коммуникативная ответственность, грамотность и др.
Коммуникативные категории, формирующие национальное коммуникативное сознание, обладают национальной спецификой. Так, коммуникативные категории западного англоязычного мира, например, small talk (жанр светского разговора на общие темы), privacy (приватность, неприкосновенность личности), лакунарны для русского коммуникативного сознания. Вместе с тем такие русские коммуникативные категории, как общение, разговор по душам, выяснение отношений отсутствуют в коммуникативном сознании других народов.
В статье приводятся результаты начальной стадии проведен-ного экспериментального исследования русского «коммуникативного идеала». На этом этапе выявлены основные, наиболее яркие сос-тавляющие русского коммуникативного идеала. Были опрошены 103 человека (29 мужчин и 72 женщины в возрасте от 20 до 50 лет, живущие в городе и в сельской местности). Испытуемым предлагалось ответить на вопрос: «Идеальный собеседник - какой?» В исследовании применялась методика направленного асссоциативного эксперимента, учитывалась также и частотность реакций и выборов. Анализ показал, что подавляющее большинство признаков коммуникативного идеала отражает идеализированное представление о толерантном собеседнике. Напрямую это представление отражают признаки: умеет слушать, вежливый, ищет консенсус, дружелюбный и др. В статье представлены также результаты экспериментальных исследований концептов «русский язык» и «немецкий язык» в русском коммуникативном сознании.
В статье Дж. Джозефа (2) отмечается, что неизменной темой исследований национальной идентичности последних четырех десятилетий было определяющее значение языка в ее формировании. Многие видные историки, социологи и специалисты в области политических наук утверждали, что существование национального языка составляет важнейшую основу националистической идеологии. Другие же уделяли большое внимание собранным историками языка данным, которые показывали, что национальные языки не были даны изначально, а сами были созданы в результате идеологической работы по формированию национализма. Даже значение понятий «язык» и «нация» меняется в зависимости от контекста. Важным во всем этом автор считает возможность обнаружения определенных моделей, которые присутствуют при языковом конструировании национальной идентичности во всем мире. Эти модели образуют матрицу, позволяющую объяснять и сравнивать различия в локальном конструировании.
Анализируя современные исследования о соотношении понятий нации, национализма и языка, Джозеф рассматривает взгляды Э. Геллнера, Э. Кедури, М. Биллинга и др. Особое внимание уделяется анализу трудов Б. Андерсона, Э. Хобсбаума и М. Сильверстайна. Характерным для современного этапа Джозеф считает такой аспект национальной идентичности, как дискурсивность, поскольку нации являются «ин-терпретативными сообществами», и идентичности связаны не только с представлениями их носителей, но и с осмыслением и интерпретацией таких представлений. Однако наиболее важным из всех утверждений о национальной идентичности представляется утверждение о том, что идентичность действительно закреплена и дана, действительно предопределена нашим рождением, оставаясь, по сути, неизменной на протяжении всей нашей жизни.
Подход к изучению национализма, предложенный Э. Хобс-баумом, привлекает внимание прежде всего тем, что в этой трак-товке национализм оказывается связанным с глубокими социально-экономическими факторами. Кроме того, серьезная переоценка национализма, предпринятая Хобсбаумом, появилась именно тогда, когда старые разногласия времен «холодной войны» стали историей.
В определении Хобсбаума стандартный язык - это «некая платоновская идея языка, которая скрыто существует за всеми его несовершенными вариантами» (с. 27). Затем происходит «мистическое отождествление национальности» с этой идеей языка, которое, по мнению
Хобсбаума, характеризует скорее идеологические построения националистически настроенных интеллектуалов, нежели реальное самосознание обычных носителей данного языка. Джозеф не вполне соглашается с этой точкой зрения ввиду следующего: «Хотя исторически в момент первоначального создания национальный / стандартный язык действительно является собственностью националистических интеллектуалов, а не простых людей, он перестает быть таковым, как только попадает в сферу образования и через нее получает широкое распространение. В этом случае языковая идеология становится собственностью всей нации» (с. 2728).
Дж. Джозеф останавливается также на критике использования «языка при моделировании культурной феноменологии национализма», с которой выступил выдающийся специалист в области лингвистической антропологии М. Сильверстайн. Его критика направлена против такого описания конструирования национальной идентичности, при которой язык рассматривается как что-то само собой разумеющееся и неизменное, тогда как на самом деле язык весьма изменчив. В этой связи Джозеф указывает на ошибочность сохранения слишком жесткого разграничения между языковой и политической «реальностью» и считает необходимым ясно и четко разграничить то, что принадлежит языку, и то, что принадлежит политике.
В статье Э. Хобсбаума (7) рассматривается положение языков, письменных и устных, которые по-прежнему остаются основным условием существования культур. В центре внимания автора находится «муль-тикультурализм» в той мере, в какой он основывается на языке. Особое значение имеет вопрос о «нациях», так как сегодня государства обычно отождествляются с «нациями» (как, например, в словосочетании Организация Объединенных Наций), и существующая здесь путаница представляется опасной. В связи с этим автор указывает на несколько важных моментов. Так, в настоящее время практически все мы живем в независимых и суверенных государствах. Какое-то время жители государства отождествлялись с «воображаемым сообществом», сплачиваемым языком, культурой, этнической принадлежностью и т.д. Идеалом такого государства считалось этнически, культурно и лингвистически однородное население. Теперь известно, что постоянное стремление к «этническому очищению» опасно и совершенно не реалистично. Представление об од-ной-единственной, исключительной и неизменной этнической, культурной или иной идентичности связано с опасным заблуждением. Личность
многомерна и ментальные идентичности человека присутствуют в ней одновременно. Кроме того, исторически даже в основе национальной однородности лежит такая множественная идентичность.
Указанные обстоятельства имеют отношение к основной рассматриваемой автором теме многоязычия и мультикультурализма. Оба эти понятия исторически новы и возникли, как считает автор, в результате соединения трех условий: стремления к всеобщей грамотности, политической мобилизации простых людей и особой разновидности языкового национализма. Кроме того, произошли три события, о которых во время расцвета национализма никто не задумывался, а теперь не задумываются опасные новые националисты. Во-первых, мы больше не живем исключительно в культуре чтения и письма. Во-вторых, мы больше не живем в мире, где идея единого всеобщего национального языка вообще выполнима, т.е. мы живем в неизбежно многоязычном мире. И, в-третьих, мы живем в эпоху, когда, по крайней мере в настоящее время, существует только один язык всеобщего глобального общения, а именно - определенная разновидность английского.
В заключение автор делает несколько замечаний относительно того, что можно назвать чисто политическими языками, т. е. языками, специально созданными в качестве символов националистических или ре-гионалистских устремлений и сепаратистских замыслов. В качестве примера последней по времени является попытка воссоздания корнуоллского языка, который исчез в середине XVIII в., не имеющая никакой иной цели кроме отделения Корнуолла от Англии. Примером успешного конструирования языка может служить иврит в Израиле. Однако все языки содержат в себе элементы подобного политического самоутверждения, поскольку в эпоху национального или регионального сецессионизма естественно существование тенденции к дополнению политической независимости языковым сепаратизмом. «Пока язык не будет так же четко отделен от государства, как религия в Соединенных Штатах по американской Конституции, он будет оставаться постоянным и, вообще говоря, искусственным источником междоусобиц» (с. 43).
В исследовании М. Биллинга (1) ставится вопрос о том, насколько «естественными» являются обыденные представления о нациях, языке и национализме. В повседневной жизни предполагается, что нам не нужно объяснять, почему общины, говорящие на особом языке, могут желать создания собственного национального государства, не нужно говорить о
том, что представляет собой государство, и что такое язык, так как все это обыденные знания, которыми «мы», принято считать, обладаем.
По мере своего распространения по миру идеология национализма формировала современные обыденные представления. И представления, которые мы считаем столь банальными, оказываются идеологическими конструкциями национализма. Они представляют собой «изобретенные непреложности», которые исторически были созданы в современную эпоху и которые, тем не менее, переживаются так, словно они существовали всегда. В этом состоит одна из причин того, почему так трудно предложить объяснение национализма. Понятия, которые можно было бы использовать для описания причинных факторов, сами могут быть историческими конструктами национализма. Ярким примером служит идея языка. Многие аналитики называли язык определяющей чертой национальной идентичности: те, кто говорит на одном языке, могут притязать на чувство национальной общности, и установление национальной гегемонии зачастую связано с гегемонией языка. Несложно построить модель национализма вокруг важности общения на одном языке. Но для этого, считает автор, язык сам должен перестать быть проблематичным понятием.
Мир различных языков требует установления категориальных различий. Понятие «диалект» становится решающим в поддержании идеи отдельных языков, поскольку позволяет объяснить, почему не все носители языка говорят одинаково. Идея диалекта почти не использовалась до установления национальными государствами официальных образцов речи и письма. Различия между языками и диалектами превратились тогда в очень острые политические вопросы и стали предметом науки лингвистики. Проведение границ между языками и классификация диалектов все чаще осуществлялись в соответствии с политикой создания государств. Конфликты по поводу языка - привычное дело в современном мире. Они отвечают «нашим» обыденным представлениям. Эти конфликты не просто связаны с борьбой за язык, они ведутся при помощи языка (и при помощи насилия). Кроме того, положения, верования и общие представления, которые выдают мир наций за наш естественный мир, создаются в ходе исторического развития: они не являются «естественными» общечеловеческими представлениями.
Цель статьи М. Сильверстайна (3) заключается в том, чтобы показать, каким образом проведенный Б.Л. Уорфом анализ семиотических механизмов языковой идеологии может помочь нам понять то, что вызы-
вает вопросы относительно серьезной зависимости Б. Андерсона от языка при моделировании культурной феноменологии национализма. В статье излагаются три основные линии аргументации, встречающиеся в работах Уорфа, и характеризуются наиболее важные положения, используемые при анализе лингвистической идеологии. Затем автор обращается к книге Андерсона «Воображаемые сообщества», в которой рассматриваются условия становления национализма идеологической силой, его сохранения и распространения в качестве культурной формы. По мнению Силь-верстайна, эта книга является классическим примером уорфианской мысли. Для проводимого анализа представляются особенно важными три темы в исследованиях Уорфа.
Первая тема связана с утверждением лингвистики в качестве социальной науки. К основным идеям лингвистики как обобщающей науки относится представление о равном статусе всех языков как свидетельстве «своеобразия человеческого разума» в отношении к эмпирической (или экстенсиональной) реальности. То же, что «языки расчленяют мир по-разному» на интенсиональном уровне, проявляется в различиях грамматически-категориальных структур. Вторая тема связана с объяснением явного несоответствия между обыденными представлениями о «языке» вообще и отдельных языках в частности и научными представлениями лингвиста о языке вообще и определенных категориальных структурах, приписываемых этим языкам лингвистами, незнакомыми со взглядами носителей языка. Рассматривая отношение норм мышления и поведения к языку, Уорф уделяет особое внимание «культурному» характеру понятий «пространство» и «время». В предложенной им концепции речь идет о «новом виде относительности», а именно - об относительности «норм мышления» или представления о происхождении и своеобразии лингвистической категориальной структуры. Мысль Уорфа заключается в том, что культурные измерения «пространства» и «времени» представляют собой именно культурные понятия. Третья тема (Сильверстайн называет ее «неподнятой темой») нечетко обозначена в конце жизни Уорфа и заключается в том, что, вероятно, всякое соотнесение языков - и, через язык, любых форм культурного семиозиса - невозможно, потому, что мы не знаем, насколько наше собственное «соотнесение» одной грамматической категориальной системы с другой через категории универсальной грамматики зависит от соответствующих теоретических производных обыденного опыта.
Рассматривая концепцию Б. Андерсона о «воображаемых сообществах», Сильверстайн отмечает, что в основе предложенного Андерсоном осмысления культурной формы, в которой «национализм обладает магическим свойством обращать случай в судьбу», лежит «продуманное уор-фианство» (с. 92). В анализируемом тексте Сильверстайн обнаруживает две характерные уорфианские темы. Во-первых, лингвистические и связанные с языком представления жанры текста, контексты взаимодействия и социально-институ-циональные структуры составляют основную доказательную базу в рассуждениях Андерсона. Во-вторых, области, на которых играет воображение национализма, и сами формы, допускающие его игру, носят пространственно-временной характер в буквальном и в переносном смысле: геополитические области и их карты, переписи и прочие музейные и архивные артефакты; коллективные и совместные события во времени и их исторические описания; синхроническая - и синхронизируемая - принадлежность людей к символически представленным и пер-формативно обновляемым группам и т.д. Все это, считает Сильверстайн, указывает на составляющие социальных практик, которым посвящены наиболее передовые исследования Уорфа об идеологических основаниях понятий пространства и времени.
Рассуждения Уорфа, касающиеся обывательских представлений о (грамматическом) времени, обнаруживают сходство с рас-суждениями Андерсона о националистическом мировоззрении. Дейктические категории локативно-указательных местоимений и грамматического времени, описанные Уорфом, в рассуждениях Андерсона заменяются категориями лица. В частности, индексальное предположение у андерсоновского националиста опосредуется так называемым множественным числом первого лица, т. е. локусом, который обозначает говорящего или отправителя сообщения как представителя более крупной совокупности обозначенных индивидов: говорящий плюс другие. Мысль Андерсона заключается в том, что даже там, где дейксис множественного числа первого лица неочевиден, национализм означает воображаемое опознание «мы-выска-зывания» (по М. Бахтину), которое служит прагматической основой повествования, предполагая единство точки зрения. Такая денотативная основа дейксиса множественного числа первого лица, полагает Андерсон, появляется в своем собственном дискурсивном режиме. «Это "мы" создает нормативное сознание, которое разделяет с сознанием других особое гомогенное националистическое пространство-время» - совокуп-
ность особых пространственно-временных посылок в интерсубъективном нормативном сознании рассказчика и рассказываемого». (с. 96-97).
Дж. Фишман (5) отмечает, что настоящих споров между примор-диалистами и конструктивистами в западной социальной науке еще не было. При конструктивистском подходе социальные, политические, экономические и исторические процессы и условия считаются определяющими факторами при «конструировании» наций и этнических групп. Почти все ведущие социальные теоретики полагают, пишет Джозеф, что вследствие возрастания рациональности и сложности современного общества социальные идентичности, основанные на «мифах» культурной самобытности и подлинности, становятся ненужными и неуместными. Сторонники примордиалистского подхода убеждены, что местная социокультурная реальность отмечена примордиалистской подлинностью, самобытностью, миссией и величием. При этом ни конструктивисты, ни примордиалисты никак не воспринимают свидетельства или доводы в пользу обратного. Поэтому, считает автор, следует рассмотреть представленные «доказательства» и развитие аргументации по ряду пунктов.
Так, характеризуя основную особенность связи между языком и этничностью, примордиалисты рассматривают эту связь морально обязательной, неоспоримой и закрепляемой преемственностью между поколениями. Сохранение подлинной этнической идентичности невозможно без традиционно связанного с нею языка. «Свидетельства» одновременного исчезновения в прошлом языка и этничности (римляне, шумеры и др.) широко известны. С точки зрения конструктивистов имеется немало «свидетельств» обратного - утрата традиционной связи с языком не приводила к утрате соответствующей этнической идентичности. По-разному трактуются и «каузальные последствия подлинной связи между языком и этничностью» (с. 118). Если примордиалисты стремятся соответствовать новым вызовам, черпая ресурсы, идеи, идеалы, вдохновение из древних святынь, то конструктивисты надеются соответствовать новым вызовам, отказавшись от старых источников. В вопросе о необходимости эмпирического подтверждения своих утверждений примордиалисты исходят из того, что их убеждения основываются на постулатах, которые, по их мнению, не нуждаются в фактическом подтверждении, и отдают предпочтение «подлинным» моделям языка и этничности. Недостоверность этой «подлинности», невозможность рационального обоснования идеальных моделей примордиалистов заставляет их оппонентов ориентироваться на то, что происходит в современной эмпирической жизни.
Спор между примордиалистами и конструктивистами связан также с оценкой того, что Фишман называет «трагедией утраты языка» (с. 120). Народы, утратившие свой исторический язык и традиционно связанную с ним этнокультуру, утрачивают и свои сложившиеся представления о нравственности, преемственности поколений, значимости прошлого, настоящего и будущего и т.п. Конструктивисты в этом вопросе озабочены в основном количеством языков и культур, в которых мир «действительно» нуждается или которые может «действительно» поддерживать. Тем не менее, подчеркивает автор, религия, искусство, музыка, литература и философия последовательно отказались соглашаться с такой оценкой «действительно» нужных языков, считая это признаком вырождения.
В целом, разлад между примордиалистами и конструктивистами зачастую описывается в виде борьбы между чувствами и разумом, идеологией и знанием. И все же, по мнению автора, возможно лучше считать этот спор борьбой между плюралистической и монистической идеологиями и противостоянием сепаратистских и объединительных устремлений. Примордиалисты не обязательно пренебрегают рыночной экономикой или глобальным сообществом, но они больше верят в изменение языка на местном уровне с рациональным приложением усилий по языковому планированию.
В статье Анн-Мари Фортье (6) исследуется вопрос о том, как в условиях мультилингвизма (языки официальные, с одной стороны, и языки «неофициальные», «унаследованные от предков», - с другой) представители этнических миноритарных групп воспринимают связь языка и этнической идентичности. Факторы, влияющие на конструирование этой связи, рассматриваются в контексте исследования этнических отношений и культурных практик. Задачи данной статьи ограничиваются определением размеров и различных форм, которые может принимать отношение «язык - идентичность». Используемые данные получены в результате опроса, проведенного среди квебекцев итальянского происхождения в возрасте от 27 до 35 лет, живущие в Монреале, прошедшие школьное обучение в основном на английском языке и говорящие на французском, английском и итальянском языках. Объектом анализа является дискурс, который респонденты используют при рассказе о своих языковых практиках. Речь идет также о мотивах, на которые ссылаются опрошенные родители, чтобы объяснить, почему они решили дать детям образование на французском языке и почему выбрали итальянский в качестве родного
языка для своих детей, несмотря на то, что большинство из этих родителей говорят друг с другом на английском.
Как показало исследование, выбор итальянского языка связан с желанием поддерживать связь с прошлым. Однако возвращение в прошлое через изучение «родного» языка не устанавливает необходимое отношение между языком и связанной с ним этнической идентичностью. Язык как один из элементов культуры встраивается в систему, которая скорее производит этнос и этническую группу, нежели дополняет простой перечень элементов, действительно составляющих этнос. В то же время существуют ассоциации, предприятия, «Малая Италия», медиа, культурная деятельность, которые вносят свой вклад в создание итало-канадской идентичности. Даже если большое количество иммигрантов обеспокоено упадком у своих «потомков» определенных культурных практик, в том числе использования «родного» языка, то существование этих организаций свидетельствует об устойчивости «этнического» фактора в социальных отношениях.Это подводит автора к мысли о том, что назрела необходимость различать «родной» язык и язык «этнический».
В качестве аргумента в пользу конструкции «этнического» языка автор ссылается на исследования других ученых, предложивших использовать термин ethnic speech style - «этнический речевой стиль», чтобы расширить ограничительный смысл понятия «язык» и включить в него надъязыковые элементы. Признавая роль языка в выражении этнической общности, автор отмечает, что язык не всегда действует как важнейшее измерение, свидетельствующее об этнической идентичности группы. В конструкции отношения между языком и этничностью участвуют различные условия жизни групп. Основа использования языка как коллективного этнического маркера включает несколько составляющих, тогда как сам «этнический» язык проявляется в многомерной и разнообразной практике.
В результате проведенного исследования выявлены факторы, которые могут участвовать в конструкции «этнического» языка. К ним относятся: 1) чувство зависимости, испытываемое респондентами в связи с тем, что они недостаточно хорошо владеют языком и что знанию других языков, особенно «неофициальных», придается недостаточное значение; 2) престиж и отличие, связанные с признанием важности мультилингвизма и тем фактом, что респонденты обращаются как к своему опознавательному знаку не к итальянскому языку самому по себе, но скорее к своему мультилингвизму; 3) сопро-тивление установленному социально-
му порядку в той мере, в какой выдвигается требование признания языкового плюрализма квебекского народа.
В заключение автор отмечает, что различные формы, которые принимает «этнический» язык, существуют не в «чистом» виде. В использовании языка как опознавательного знака можно одновременно наблюдать исключение и включение, закрытость и открытость. Если мультилингвизм опрошенных квебекцев итальянского происхождения (и многих других представителей меньшинств) придает большое значение неофициальным языкам, то в равной мере он представляет собой маркер нового определения итало-квебекской идентичности, пронизанной муль-тиэтническим присутствием общества.
Список литературы
1. Биллинг М. Нации и языки // Логос: Философско-литературный журнал. - .№ 4 (49). - М., 2005. - С. 44-70.
2. Джозеф Дж. Язык и национальная идентичность. - Там же. - С. 4-32.
3. Сильверстейн М. Уорфианство и лингвистическое воображение нации. - Там же. - С. 71115.
4. Стернин И. Язык и национальное сознание. - Там же. - С. 140-155.
5. Фишман Дж. Сегодняшние споры между примордиалистами и конструктивистами: Связь между языком и этничностью с точки зрения ученых и повседневной жизни. - Там же. -С. 116-124.
6. Фортье А.-М. Язык и идентичность квебекцев итальянского происхождения. - Там же. -С. 173-184.
7. Хобсбаум Э. Язык, культура и национальная идентичность. - Там же. - С. 33-43.
Л.Г. Лузина
