CC BY
38
4. Shorter Oxford English Dictionary on Historical Principles. 6th ed. Vol. 1-2. Oxford: Oxford University Press, 2007. 3744 p.
5. Concise Oxford English Dictionary / Ed. by C. Soanes, A. Stevenson. 11th ed., revised. N.Y.: Oxford University Press, 2006. 1708 p.
6. Harper D. Online Etymology Dictionary [Электронный ресурс]. URL: http://www.etymonline.com/ index.php.
7. Кубрякоеа E.C., Панкрац Ю.Г. Большой энциклопедический словарь. Языкознание / Под ред.
B.Н. Ярцевой. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1998. 686 с. С. 59-60; 242-243; 353.
8. Fromkin V.A., Curtis S., Hayes B.P., et al. An Introduction to Linguistic Theory. Blackwell Publishers Inc., 2000. 748 p. P. 28.
9. Беляева T.M. Словообразовательная валентность глагольных основ в английском языке. М.: Высш. шк. 1979. 184 с. C. 10-11.
10. Ярцева В.Н. Историческая морфология английского языка. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 194 с.
C. 15.
11. Смирницкий А.И. Лекции по истории английского языка (средний и новый период). 3-е изд. М.: "Добросвет", 2000. 238 с. C. 51.
12. Zagoruiko A.Y. Lectures on Modern English Lexicology. Rostov-on-Don, 2005. 128 p. P. 27.
13. Весёлая E.B. Словообразовательное поле глаголов в современном английском языке: Этимологический и структурно-семантический аспекты (на основе анализа словаря Concise Oxford English Dictionary, 11th ed., 2004): Дис. ... канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2009. 177 с. С. 55.
14. Смирницкий А.И. К вопросу о слове (Проблема "отдельности слова") // История советского языкознания. Хрестоматия. М.: Высш. шк., 1988. 528 с. С. 247-256.
15. Arnold I.V. The English Word. 3rd ed., rev. Moscow: Vysshaya shkola, 1986. 296 p.
16. Смирницкий А.И. Лексикология английского языка. М.: Изд-во лит-ры на ин. яз., 1956. 260 с. C. 136.
10 августа 2011 г.
УДК 81
ЛИНГВОАКСИОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПАРЕМИЙНОГО ФОНДА ГАСТРОНОМИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Е.А. Чередникова
Вторая половина XX в. в лингвистике знаменуется сменой научной парадигмы, которая обоснована повышением интереса к исследованию языка в контексте коммуникации, общения. Данные параметры функционирования языка реализуется в форме дискурса - многогранного понятия, обладающего разнообразными характеристиками как лингвистического, так и экстралингвистического характера. В современной лингвистике дискурс определяется как "связный текст в совокупности с экстралингвистическими (прагматическими, социокультурными, психологическими и др.) факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участву-
Чередникова Екатерина Аркадьевна - аспирант, ассистент кафедры лингвистики и межкультурной коммуникации Ростовского государственного экономического университета (РИНХ), 344002, г. Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 69, e-mail: [email protected], т. 8(863)2613804.
ющий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)" [1].
Гастрономический дискурс, иначе именуемый глюттоническим (от лат. gluttonare -есть, питаться, поглощать пищу), представляется одним из наиболее интересных и наименее исследованных видов дискурса. Целью этого вида дискурса, по мнению А.В. Олянича, является реализация особого вида коммуникации, связанного с состоянием пищевых ресурсов и процессами их обработки и потребления [2].
Данный вид дискурса изучался как модель презентационной структуры массово-информационного дискурса, изучались его лингвокультурные особенности, исследовался этнолингвистический аспект лексики
Ekaterina Cherednikova - post-graduate student, teacher of Linguistics and Intercultural Communication Department at the Rostov State University of Economics, 69 Bolshaya Sadovaya Street, Rostov-on-Don, 344002, e-mail: [email protected], ph. +7(863)2613804.
гастрономического дискурса, лингвосемиотика англосаксонской институциональной глютто-нии [3]. Однако представляются недостаточно исследованными аксиологические аспекты гастрономического дискурса.
Изучая лексические составляющие гастрономического дискурса в английской лингвокультуре, A.B. Симакова рассматривает культурно-маркированные языковые реалии со значением "пища" в качестве одного из главных этноспецифических признаков национальной культуры, что обусловливает целесообразность исследования данных языковых реалий с целью более точного понимания смыслов, заложенных в культурных пристрастиях народа. A.B. Симакова определяет данный феномен как не имеющее прямых эквивалентов в других лингвокультурах языковое выражение элемента культурно-исторической среды. Она выделяет и описывает ряд функций языковых реалий, выражающих компонент значения с семантикой "пища", которые они исполняют в художественной литературе. К ним A.B. Симакова относит социопрагма-тическую, презентационную, дескриптивную, эмоционально-оценочную и юмористическую функции [4].
Целью данной статьи является исследование паремий как культурно маркированного компонента гастрономического дискурса, в концентрированном виде транслирующего заключенные в нем ценности и нормы, которые могут принадлежать одной лингвокуль-туре или являться общепринятыми для нескольких лингвокультур.
Паремии можно отнести к так называемым "общим местам" в дискурсе, которые, по определению C.B. Сидоркова, представляют собой явления, выделяемые на основе таких критериев, как воспроизводимость, регулярная повторяемость, общеизвестность, нечленимость, фольклорный характер и т.д. [5, с. 5].
Необходимо отметить, что понятие "общие места" появилось еще в античной риторике. Так, Аристотель считал их источниками возникновения и способами распространения идей, т.е. определенного рода смысловыми моделями, по которым создается речь. Такие модели Аристотель также именовал топами, отмечая, что они являются общими в рассуждениях о различных предметах или понятиях (например, о справедливости или о явлениях природы) [6].
Л.В. Архипова указывает, что "общие места" получили такое название потому, что в науке риторике речь представляла собой "карту местности", на которой свое отдельное место занимала каждая идея, аргумент. Следовательно, модель, по которой можно было образовать новую идею, называлась "местом" (др.-греч. холю^ - топос, или топ). "Общими" эти смысловые модели были названы, по мнению А.В. Архиповой, по причине их "модельной", а значит, обобщающей, природы [7].
С.С. Аверинцев в работе "Риторика как подход к обобщению действительности" справедливо называет "общие места" инструментом абстрагирования, средством упорядочить, систематизировать разнообразие явлений действительности, сделать их легко обозримыми для рассудка [8].
Согласно точке зрения В.Н. Марова, "общие места" апеллируют не к авторской интенции, а к культурному коду, который является "памятью того, что уже было читано, видено, пережито" [9, с. 8]. В связи с этим К. Берк отмечает, что эти "общие места" могут быть названы "отношениями" (attitudes) или "ценностями" (values) [10].
На основе таких "общих мест" строится любой, в том числе и гастрономический дискурс. В корпусах текстов кулинарной тематики выявляется множество "общих мест", транслирующих ценности и нормы, характерные для той лингвокультуры, к которой они принадлежат.
В работах современных ученых ценность определяется как цель, дающая человеку ориентацию в его деятельности и детерминирующая нормы его поведения [11]. При этом под нормой понимается предписание, разрешение или запрещение действовать определенным образом, выражаемое нормативным высказыванием. Языковые формулировки таких высказываний могут представлять собой повелительные (императивные) предложения, но чаще они выражаются повествовательным предложением с особыми нормативными словами (разрешено, запрещено и т.п.) [12].
В качестве эталонных представителей "общих мест" С.В. Сидорков выделяет по-словично-поговорочные паремии (от греч. ларофш - "пословица, притча") [5, с. 6]. Вслед за Л.Б. Савенковой, мы определяем паремию как устойчивое в языке и воспроизводимое в речи не имеющее установленного автора изречение, пригодное для употребления
в поучительных, назидательных целях [13]. Следовательно, паремия выступает в качестве родового термина по отношению к пословицам и поговоркам.
Феномен паремийного фонда языка является настолько сложным как в семантическом, так в структурном и функциональном отношениях, что дать ему комплексное и всеобъемлющее определение представляется практически невозможным. В современной науке паремии являются объектом изучения многих дисциплин - фольклористики, поэтики, лингвистики, при этом внимание этих дисциплин сосредоточено на различных аспектах сущности паремий, что приводит к появлению различных определений данного феномена, в которых выделяются нетождественные наборы его признаков.
Л.Б. Савенкова, исследовавшая этимологию данного понятия в работе "Мысли о русских паремиях", отмечает, что первоначально, будучи заимствованием из греческого языка, слово "паремия" соответствовало русским словам "притча, пословица, поговорка" в их древнерусских значениях. Однако в церковном обиходе семантика слова сузилась: оно стало означать особый тип изречений, выбираемых из священного писания для чтения во время богослужения. Поэтому в словаре В.И. Даля, - заключает Л.Б. Савенкова, - паремия определяется, в частности, как "нравоучительное слово", т.е. текст назидательного характера [13].
И.В. Горбань дает обобщенное определение пословиц и поговорок: "это краткие устойчивые в языке и воспроизводимые в готовом виде единицы с постоянным составом и значением, которые могут быть подвержены контекстуальным (дискурсным) трансформациям, имеющие буквальный и / или переносный план, с синтаксической структурой предложения, часто представляющие назидание потомкам" Указывается также, что паремия, являясь единицей коммуникации, реализует свой коммуникативно-прагматический потенциал только в рамках коммуникативного пространства [14, с. 6].
М.Р. Бакирова отмечает, что паремии как объект аксиологического исследования представляют интерес, так как в них фиксируется национальное самосознание, а также в связи с тем, что посредством специфики ассоциативно-образной основы они отражают своеобразие и языковое сознание этноса-носи-
теля той лингвокультуры, к которой они принадлежат [15].
В современных лингвистических исследованиях ценности, находящие отражение в языке, подразделяются на два типа:
- ценностные представления;
- ценностные ориентации.
Ценностные представления ориентируются на выявление существующих характеристик объектов с позиции нормы, сложившейся в данном социуме в соответствии с общечеловеческими канонами, этическими представлениями, национально-культурными стереотипами, общественными приоритетами, и их обозначение средствами языка. Ценностные ориентации основываются на разнообразии человеческих потребностей и чувствований. Они категоризируются в двучленовых оппозициях хорошо/плохо, добро/зло, правильно/неправильно, допустимо/недопустимо, желательно/нежелательно [11, с. 99]. Выделяются также многочленные (градационные) сопоставления: приятно-безразлично-неприятно; интересно-безразлично-неинтересно-скучно; красиво-безразлично-некрасиво; уродливо-безобразно-отвратительно и т.д. [15].
Е.А. Добрыднева отмечает, что ценности, относящиеся к последнему типу, которые можно разделить на позитивные, негативные, малоценные и лишенные ценности для отдельного человека или для всего социально-культурного объединения людей, составляют "эмотивно-оценочный план содержания номинативного знака" [16, с. 63].
Несомненно, при проведении лингвоак-сиологических исследований современному ученому-лингвисту необходимо обращаться к смежным наукам, в рамках которых изучаются категории оценки и ценностей. Так, для изучения ценностей гастрономического дискурса целесообразно обратиться к классическим философским трудам Дж. Локка, Т. Гоббса и др.
Гедонистическая концепция понимания хорошего и плохого, представленная в работах философа Дж. Локка, определяет состояние души через удовольствие и страдание. Хорошее и плохое связывается, по мнению ученого, с чувственным опытом: хорошее есть то, что осознается и высказывается как вызывающее удовольствие, плохое - то, что осознается как вызывающее неудовольствие или страдание [17]. Такие дефиниции являются казуальными, так как они направ-
лены от мира к человеку, тогда как по Т. Гоб -бсу, они направлены от человека к миру и являются интенсиональными по своей сути. Обе противоположные "точки отсчета" являются гедонистическими. Определение хорошего и плохого через обращение к гедонистическим категориям заключает в себе отсылку к таким характеристикам объекта, которые формируют у человека определенный тип реакции. Данный тип реакции передает сущность глубинных психофизиологических взаимоотношений человека с окружающим миром посредством проецирования объективного мира на субъективный с параллельной классификацией по параметрам субъективной реакции человека.
В отличие от вышеизложенных теорий, концепция Б. Спинозы, представленная в виде теории ценностей, не акцентирует эмотивные реакции на внешние стимулы, однако принимает их во внимание. Справедливо полагая, что оценка обусловлена самой природой человека, Б. Спиноза определяет границы оцениваемого фрагмента мира "вхождением в жизнедеятельность человека. Вещи, сходные с природой человека, определяются им как необходимо хорошие, так как они способствуют сохранению существования людей" [18]. Кроме того, хорошим или плохим ученый считает то, что доставляет человеку удовольствие. Б. Спиноза ввел в анализ оценочных значений понятие норматива, понимаемого как среднестатистический стандарт, по отношению к которому дается оценочная квалификация объекта. Такой тип определения оценочных значений принципиально отличается от казуальных, интенсиональных и функциональных типов. Релятивность оценки не связывается с субъективным фактором, а точка опоры дефиниции переносится на концепт нормы, в связи с чем колебания в оценке зависят от изменений нормы, а не от разницы во мнениях субъекта. Аксиологические нормы вырабатываются людьми и зависят от их постоянно меняющихся требований.
Паремиологические единицы представляют исключительно богатый материал для изучения аксиологических закономерностей и анализа зафиксированных в языке стратегий оценивания. Такие стратегии напрямую зависят от культурных доминант того или иного народа.
В гастрономическом дискурсе транслируются базовые ценности социума. Од-
ной из основных общих для большинства лингвокультур ценностей является "труд". Отношение к труду позволяет раскрыть систему общественных отношений. Любовь к труду и связанная с ней созидательная деятельность мотивируются самым сильным природным инстинктом - инстинктом самосохранения. Именно этот инстинкт заставляет человека работать, для того чтобы обеспечить собственную жизнедеятельность, т.е. чтобы иметь средства для удовлетворения базовых потребностей, к которым относится потребность в пище. Это отражается в пословицах, найденных нами в сборнике пословиц русского народа В.И. Даля [19], а также в сборнике пословиц о хлебе и выпечке "Collection of Proverbs of all Nations on Bread and Baking" [20], принадлежащих русской и английской лингвокультурам. Например:
Лентяй посреди реки просит напиться.
Ест за вола, а работает за комара.
Ешь досыта, а делай до пота.
A still bee gathers no honey. - Ленивая
*
пчела не приносит мед .
No bees, no honey; no work, no money. -Нет пчел - нет меда; нет работы - нет денег.
You can't make an omelette without breaking eggs. - Нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца.
Charity bread has hard crusts. (Bread of your own earning tastes sweet.) - У пожертвованного хлеба корка твердая. (Заработанный собственным трудом хлеб вкуснее.)
В исследуемых языках за многие столетия народного творчества сложились и впоследствии закрепились определенные образно-ассоциативные стереотипы, относящиеся к труду как ценности и лени, представляющей собой антиценность. В пословицах, представляющих трудолюбивого человека, присутствуют скрытые сенсорно-вкусовые и психологические оценки, объектом которых является неконкретизированный вид труда, а субъектом - человек, который с радостью, интересом и желанием посвящает себя этому труду. Позитивное отношение к труду, акцентируемое гедонистическими и психологическими оценками, лежит в основе нравственного отношения к труду. Данный тезис позволяет утверждать, что позитивные гедонистические и эмоциональные оценки служат семантическими основаниями положительной этической
* Здесь и далее перевод автора.
оценки в тех исследуемых пословицах, в которых доминирует эмоционально-чувственное отношение к труду.
Better is he that laboureth, and abound-eth in all things, than he that boasteth himself, and wanteth bread - Лучше тот, кто работает и купается в роскоши, чем тот, кто хвастает и довольствуется хлебом.
В ходе исследования также были выделены пословицы, в которых положительно оценивается / одобряется такой биологический тип человека, как "жаворонки" - люди, которые рано встают и вследствие этого успевают за день выполнить значительно больше работы. Например: Кто раньше встает, тот грибки соберет, а сонливый да ленивый идут после за крапивой.
При этом с точки зрения трудолюбия отрицательно оценивается лень, долгий сон: Спящему коту мышь в рот не забежит.
В обеих лингвокультурах существуют пословицы, подчеркивающие, что еда не должна становиться главной ценностью жизни, это лишь средство для жизни, но не самоцель существования:
Eat to live; do not live to eat - Нужно есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть.
Не о хлебе едином жив будеши.
Без хлеба не жить, да и не от хлеба (не о хлебе) жить.
Ценность всегда связана с положительным значением. Она не может быть отрицательной, поскольку одно и то же явление не может быть одновременно и положительным и отрицательным в одном и том же отношении и для одного и того же человека. В этом заключается отличие ценности от оценки. Но один и тот же объект, оцениваемый с одной точки зрения, может выступать как ценность, а с другой - как антиценность. Так, отсутствие чрезмерного чревоугодия оценивается в русской и английской лингво-культурах положительно. Об этом свидетельствуют следующие пословицы:
Ешь вполсыта, пей вполпьяна, проживешь век дополна.
Большая сыть брюху вредит.
Не с поста, а с обжорства мрут люди.
Hunger makes hard beans sweet - От голода даже твердые бобы кажутся сладкими.
Hunger never saw bad bread - Голод никогда не видел плохого хлеба.
Enough is a feast to a hungry man - Го -лодному человеку иметь достаточно - все равно что пировать.
A fat kitchen makes a lean will - От жирной пищи слабеет воля.
Однако в данном случае необходимо отметить, что отсутствие неумеренности при приеме пищи не ведет к полному отказу от нее, голод - это антиценность с точки зрения русских паремий, так как еда является одним из важнейших условий для жизни.
Всякому нужен и обед и ужин.
Не до шутки, когда пусто в желудке.
Голод не сосед: от него не уйдешь.
Голод не тетка.
С этой точки зрения интересно рассмотреть паремию The way to a man's heart is through his stomach. В русском языке существует ее полный аналог: Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Она является примером гедонистической оценки: пища является источником получения удовольствия.
Однако гедонистическая оценка способна вызывать не только одобрение, но и возмущение. Например:
A man must not swallow more than he can digest - Не проглатывай больше, чем сможешь переварить.
К паремийному фонду языка относится и устойчивая лексическая сочетаемость в рамках экспликации в языке базовых концептов лингвокультуры, например, концепта "хлеб", отнесенного Ю.С. Степановым к ряду констант русской культуры [21].
"Хлеб / bread" связывается в человеческом мышлении с основным образом еды. В русской лингвокультуре наблюдается следующая сочетаемость реалии "хлеб": всему голова; насущный; наше богатство; с маслом. В английской лингвокультуре встречаются такие устойчивые словосочетания как butter and bread - хлеб с маслом; daily bread - хлеб насущный; French, white, wine bread - французская булка, пшеничный хлеб, хлеб и вино; body of Christ - Тело Христово; bread winner -источник существования; поилец и кормилец; "carbohydrates are fattening" - углеводы ведут к ожирению; peanut butter sandwich - сэндвич с арахисовым маслом.
Данные паремии указывают на то, что концепт "хлеб" выражает более существенные ценности в русской лингвокультуре, это не просто еда, а один из основополагающих аспектов жизни; в английской же линг-вокультуре утверждена ценность хлеба наряду с другими продуктами питания.
Паремии гастрономической тематики играют чрезвычайно важную роль в организации гастрономического дискурса, так как они могут выступать в явном виде и в форме имплицитного "смыслового каркаса" (или фрейма), а также транслировать ценности, присущие определенной лингвокультуре. Тек-стообразующая роль паремий обусловливается тем, что они, являясь концентрированным выражением народной мысли, отражают наиболее характерные и востребованные в социально-культурном плане нормы и ценности, а также коммуникативно релевантные смыслы.
Итак, гастрономический дискурс, обладая присущими всякому дискурсу лингвистическими и экстралингвистическими характеристиками, является в значительной степени привлекательным для исследования феноменом. Гастрономический дискурс представляет культурно маркированные языковые реалии, относимые к этноспецифическим признакам культуры, и выполняет социопрагма-тическую, презентационную, дескриптивную, эмоционально-оценочную и юмористическую функции.
В гастрономическом дискурсе паремии как эталонные "общие места", связанные с культурным кодом языка, несут на себе ценности и нормы данной лингвокультуры, изменчивость которых определяется истори-ко-социальной ситуацией бытования национально-культурной общности. Паремические реалии гастрономического дискурса транслируют как позитивную так и негативную оценку социума. Гедонистические оценки, когда реалии гастрономического дискурса являются жизненной необходимостью или инструментом получения удовольствия, сменяются на негативные при нарушении чувства меры и здравого смысла как в русской, так и в английской лингвокультурах. В этом случае реалия становится антиценностью.
В паремийном фонде гастрономического дискурса различных лингвокультур обобщена и фиксирована ценностная система соответствующих этносов, поскольку пища является базовой гуманитарной ценностью. Следовательно, рассмотрение данного паремийного фонда позволяет выявить глубинные истоки формирования аксиологической системы линг-вокультуры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. M.: Советская Энциклопедия, 1990. 686 с. С. 136-137.
2. Олянич А.В. Презентационная теория дискурса. Волгоград: Парадигма, 2004. 408 с. С. 168.
3. См., напр.: Головницкая Н.П. Лингвокультурные характеристики немецкоязычного гастрономического дискурса: Дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2007. 304 с.; Захаров С.В. Лингвосемиотика англосаксонской институциональной глюттонии: Дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2008. 166 с.; Земскова А.Ю. Лингвосемиотические характеристики англоязычного гастрономического дискурса: Дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2009. 338 с.
4. Симакова А.В. Особенности функционирования языковых реалий с семантикой "пища" (на материале произведений Ч. Диккенса): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Ставрополь, 2011. 24 с. С. 8.
5. Сидорков С.В. Пословично-поговорочные паремии как фактор структурно-смысловой организации дискурса: Дис. ... д-ра филол. наук. Краснодар, 2003. 314 с. С. 5.
6. Аристотель. Риторика. Поэтика. М.: Лабиринт, 2000. 224 с. С. 115.
7. Архипова Л.В. Риторический аспект дискурсивного приема автоинтерпретации // Риторика монолога / Под ред. А.И. Варшавской. СПб.: Антология, 2002. 240 с. С. 109-132.
8. Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. М.: Наука, 1981. 368 с. С. 16.
9. Маров В.Н. Похвальное слово "общим местам" // Риторика: специализированный проблемный журнал о человеческой речи. 1996. № 1. С. 5-22.
10. Цит. по: Коновалова Е.А. Риторика автобиографического дискурса: на материале автобиографий американских деятелей политики и искусства: Дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2005. 220 с. С. 7.
11. См., напр.: Бабаева Е.В. Лингвокультурологи-ческие характеристики русской и немецкой аксиологических картин мира: Дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград, 2004. 438 с. С. 60.
12. Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А. А. Ивина. М.: Гардарики, 2004. 1072 с. С. 92.
13. Савенкова Л.Б. Мысли о русских паремиях: Сборник материалов: В 2 ч. Ч. 1. Русская народная пословица. 1999. - Русская ментальность вчера и сегодня [Электронный ресурс]. URL: http:// www.fortunecity.com/victorian/twain/309/rn/1999-1/ paremija.html.
14. Горбань И.В. Роль паремий в речевых актах (на материале языка русской художественной литературы): Автореф. дис. . канд. филол. наук. Саратов, 2010. 26 с.
15. Бакирова М.Р. Языковая концептуализация положительной оценки паремиологического фонда
английского и татарского языков: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Чебоксары, 2010. 24 с. С. 22.
16. Добрыднева Е.А. Коммуникативно-прагматическая парадигма русской фразеологии. Волгоград: Изд-во ВГПУ, 2000. 224 с. С. 63-72.
17. Локк Дж. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. М.: Соцэкгиз, 1960. 532 с.
18. Спиноза Б. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1957. 632 с. С. 544.
19. Даль В.И. Пословицы русского народа. М.: Олма-Пресс, 1999. 614 с.
20. A Collection of Proverbs of all Nations on Bread and Baking / by J.H. Macadam. Belgrade: Balkankult Foundation, 2006. 162 p.
21. Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2004. 992 с. С. 202.
26 мая 2011 г.
