CC BY
117
УДК 821.133.1:635.9 С. Г. Горбовская
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2012. Вып. 2
ЛАБИРИНТ ПОЛИСЕМАНТИЧНОСТИ В РОМАНЕ «ЛИЛИЯ ДОЛИНЫ» О. ДЕ БАЛЬЗАКА
В творчестве О. де Бальзака можно найти примеры трех основных направлений использования фитонима как элемента образности во французской романтической традиции XIX в.: он продолжил в прозе традицию живописности, развиваемую Гюго, активно используя конкретные фитонимы в описании пейзажей; украсил романы целым рядом ярких флорометафор; также ввел в текст многозначные романтические фитони-мические символы, как конкретные, так и абстрактные. Вызывающий интерес в связи с изучением литературно-художественных флорообразов роман «Лилия в долине» был написан в 1835 г. и вышел из печати в 1836 г. Важно отметить, что в 1834-1835 годах Бальзак мог находиться под впечатлением работы над другим своим романом «Сера-фита», который был издан в «Revue de Paris» в 1834 г., а в издательстве «Werdet» в 1835 г. Это произведение, посвященное Бальзаком его будущей супруге Эвелине Ганской, было создано в русле идей шведского ученого и теософа Э. Сведенборга, пронизано духом мистицизма, стремлением к созданию сверхсильного героя, к соединению мира земного с Мировым Духом, с космосом, что воплотилось в образе центральной фигуры — андрогина Серафитуса, или Серафиты. Ряд ученых (Р. А. Резник, М. Г. Эльдарова, Н. В. Решетняк), изучавших философско-мистическое творчество Бальзака, доказывают, что многие идеи «Серафиты» повлияли на роман «Лилия в долине», к примеру, Се-рафиту продолжил и развил образ мадам де Морсоф. В статье «„Лилия в долине" и ее судьба в России», вошедшей в книгу «Бальзак» (1960), Б. Г. Реизов, связывая роман «Се-рафита» с романом «Лилия в долине» и доказывая взаимовлияния двух произведений, привел очень важные строки из письма Бальзака Ганской: «Это будет земное совершенство, — писал он о мадам де Морсоф, — как Серафита — совершенство небесное» [1, с. 279]. Такое же взаимовлияние наблюдается и во флорообразности обоих романов. «Лилия» многое почерпнула из «таинственного цветка» «Серафиты» в плане сложности и многогранности семантики. На горе, куда взбираются Серафитус и Минна, растут «таинственные цветы», способные расцветать среди зимы, среди снегов, источать удивительный аромат и не вянуть, будучи оторванными от стебля. Цветок из «Серафиты», который Бальзак называет «une plante hybride» (странное растение или, буквально, растение-гибрид) и «cette fleur mystérieuse» (этот таинственный цветок), который растет на солере среди горных вершин Норвегии в зарослях «бесстебельной смолевки и камнеломки», близок новалисовскому «голубому цветку» по мистической глубине образа, по явной схожести семантики, ведущей к Мировой Душе, к возвышенному, бесконечному, трансцендентному. Образ абстрактного цветка проходит через весь роман, но Бальзаком вводится множество конкретных фитонимов, характеризующих норвежскую природу: сосны, лиственницы, вереск, мох. Камнеломки, маленькие цветы, расцветающие в виде звездочек на ковре из мясистых листьев, растущие в реальности не в Норвегии, а в немецких Альпах, у Бальзака — голубого цвета, что еще раз отсылает к знаменитому символу раннего немецкого романтизма. Цветы в «Серафите»
© С. Г. Горбовская, 2012
«говорят», «поют», «вздыхают», появляются также образы «небесных цветов», «цветка Мира», «небесного гиацинта цвета звездного огня». Таким образом, в «Серафите» имеют место как абстрактные флорообразы, так и конкретные, которые Бальзак использует для более яркого, буквального описания норвежской природы, мало известной в 30-е годы XIX в. во Франции. То есть флорообраз Бальзака опирается на традицию абстрактного «голубого цветка» немецкого романтизма и конкретных флорообразов, свойственных поздней немецкой романтической традиции (роза, бузина в творчестве Гоффмана) и французскому романтизму (барвинок, лилия, роза Ламартина, дуб, ореховое дерево, различные фитонимы у Гюго, шиповник в поэзии Мюссе).
В «Лилии в долине» основным флорообразом, выведенным на первый план, является лилия, которая задумывалась автором как многозначный образ, ведущий читателя по трем основным семантическим тропам: любовной, религиозно-мистической и монархической. Это католический символ-атрибут, реминисценция лилии долины, центральный образ «Песни песней», геральдический символ и т. д. Учитывая влияние «Серафиты», лилия — продолжение «таинственного цветка», только мистицизм здесь направлен в христианское русло. Учение Сведенборга Бальзак воспринимал без отрыва от католицизма: «Мысль — источник добра и зла — может быть воспитана, укрощена и направлена только религией. Единственно возможная религия — христианство» [2, с. 6]. Уникальный цветок, лилия, сорванная на вершине помыслов Феликса, в долине, где жила госпожа де Морсоф, перекликается с цветком с вершин Боннэ-де-Глас, который Серафитус нашел для Минны (глава «Серафитус»). «Он протянул ей необычное растение, которое его орлиный взгляд высмотрел среди бесстебельной смолевки и камнеломки, — настоящее чудо, распустившееся под дыханием ангелов» [3, с. 37]. С этого момента Серафитус и Минна понимали друг друга с помощью этих абстрактных цветов, а голубая камнеломка служила сигналом того, что где-то поблизости рос подобный мистический цветок (сцена на горе в главе «Прощение»). Лилия тоже служила для Феликса своеобразным опознавательным знаком, за которым скрывался образ мадам де Морсоф. Похожую смысловую нагрузку мистического цветка и камнеломки из «Серафиты» несут, кроме лилии, букеты, сорванные в лесу и в долине, при помощи которых Феликс общался с Анриеттой1: «Представьте себе поток цветов, пенным фонтаном бьющий из двух ваз и ниспадающий кругом причудливыми волнами, а посреди него белые розы и лилии с серебряными венчиками, говорящие о чистоте моих желаний. На этом свежем фоне сверкают голубизной васильки, незабудки, колокольчики — цветы, взявшие у неба свою окраску. У любви есть свой герб, и графиня втайне разгадала его» [8, с. 97-98]. В «Лилии в долине» Бальзак делает более материальным или земным значение этого тайного общения, отсылая к традиции восточного «селама» или языка цветов, распространенного в восточных гаремах: «Я применил в области чувства теорию отца Кастеля и возродил ради Анриетты науку, позабытую в Европе, где цветы красноречия заменяют принятый на Востоке благовонный язык цветов. Какое наслаждение передавать то, что чувствуешь, через этих прекрасных посланцев, раскрывающихся в лучах солнца, как раскрываются наши души в лучах любви!» [8, с. 97-98]. Важно, что здесь в связи с цветочным «селамом» Бальзак вспоминает монаха иезуита Луи-Бертрана Кастеля, придумавшего цветочный клавесин, что говорит о стремлении связать в мотиве языка цветов христианско-мистическую традицию
1 О символизме лилии и других фитонимов «Лилии долины» см. работы: [4-7].
восприятия цветка или букетов цветов с любовной традицией восточных гаремов, показать «селам» именно на европейской, христианской почве, что не было свойственно Бернардену де Сен-Пьеру или Шатобриану, тоже описывавшим подобное общение между мужчиной и женщиной в своих произведениях. Язык цветов, таким образом, говорит у Бальзака о любви духовной (христианская интерпретация «языка цветов») и физической (традиция гаремов).
Так же как и в «Серафите», в «Лилии в долине» Бальзак придает большое значение описанию природы. Феликс называл мадам де Морсоф «лилией долины»: «...она была лилией этой долины, где аромат ее добродетелей возносился, как фимиам, в небеса. Все говорило здесь о любви, которая заполняла мое сердце.» [8, с. 25]. Под «этой долиной» подразумевается долина Эндра, которая тянется от Монбазона до Луары. Значение этой долины велико: во-первых, важна ее символическая нагрузка как места, где обитает лилия, центральный образ романа; во-вторых, важна живописная манера, в которой Бальзак ее описывает. Он запечатлел долину реки, природу вокруг замка Клошгурд, лес, который Бальзак, вслед за Шатобрианом и Гюго, сопоставляет с Храмом, святилищем Природы: «Вот длинная прогалина в лесу, похожая на храм: деревья стоят прямые, как колонны, ветви, сплетаясь над головой, образуют готические своды, а вдалеке сквозь тенистую листву проглядывает поляна, то озаренная полуденным солнцем, то пылающая в красных лучах заката, словно перед вами сверкают цветные витражи хоров, откуда несутся неумолчные голоса птиц» [8, с. 98-99]. Также Бальзак называет Природу «женщиной», «возлюбленной», «невестой в подвенечном платье», в чем он развивает по-своему образ голубоглазой природы, воспетый в поэзии Ламартина, который тоже сравнивал природу, а именно голубые барвинки, с женщиной и глазами женщины. Долина Эндра, расположена в Турени, которую именуют «садом Франции», воспетым Рабле, — это Рай на земле, идиллия, где на фоне прекрасной и беззаботной природы зарождается, прогрессирует и, наконец, достигает своего апогея трагедия, подобная той, что разыгралась в библейском Раю. В создании картины идеальной природы Бальзак повторяет идиллическую тему пейзажа в «Поле и Виржини» и «Атала», где все казалось бы материальное, буквальное наполнено высокодуховным содержанием. Читателю нетрудно представить красоту местной природы благодаря мастерству, с которым Бальзак продолжает и развивает традицию живописного изображения природы, полного важных деталей, точных названий растений, в том числе водных, оттенков и мельчайших особенностей ландшафта: «Я спустился умиленный, растроганный в глубину цветущей долины и вскоре увидел деревню, которая показалась мне неповторимо прекрасной благодаря поэзии, переполнявшей мое сердце. То тут, то там выступают из воды покрытые гравием мели, о которые разбиваются водяные струи, образуя бахрому сверкающей на солнце пены. Амариллисы, кувшинки, водяные лилии, камыши и купальницы окаймляют берега своим пестрым ковром» [8, с. 26].
По этой удивительной долине Феликс шел в поисках возлюбленной, словно в поисках цветка. Шел как бы на ощупь, но знал, что она «растет» именно в этой долине. «Si cette femme, la fleur de son sexe, habite un lieu dans le monde, ce lieu, le voici!» [9, p. 45] (Если эта женщина, то есть цветок ее пола, и живет где-нибудь в этом мире, то это место здесь). Госпожа де Морсоф как «лилия долины» — это аллюзия на образ лилии из «Песни Песней царя Соломона», главной сюжетной линией которой было бракосочетание Бога и Души, Бога и Церкви [10, 11]. Причем в Ветхом Завете это бракосочетание не было духовным, речь шла о физическом влечении мужчины к женщине.
Лилия в данном случае — метафора красоты и любви, но в этой красоте и в этой любви все двойственно и сложно, от платонического поклонения до физической страсти. Реминисценция образа лилии из ветхозаветной песни просматривается в описании бушующей в лучах заката равнины, на которую смотрит г-жа де Морсоф, и тех страстей, которые скрывались за глубокой задумчивостью Анриетты: «Однажды я застал г-жу де Морсоф в глубокой задумчивости, она смотрела на солнечный закат, под лучами которого сладострастно пламенели вершины холмов и широкие тени ложились на мягкую, как ложе, равнину; вечер был так прекрасен, что нельзя было не внимать извечной Песне Песней, которой природа склоняет людские сердца к любви» [8, с. 50]. Связь г-жи де Морсоф с Феликсом отражает главную идею «Песни Песней» — любви, которая не только живет на земле, уходя корнями глубоко в почву (любовь плотская, земная), но и возносится ароматом лилии в небеса (любовь духовная). Учитывая интерес и склонность Бальзака к идеям Л. К. Сен-Мартена и Э. Сведенборга, можно заметить, что лилия как символ направлена в своей многосложной семантике не только к христианскому культу, но и к теософской концепции бесконечного, метафорой этого бесконечного и высокого, уходящего в небеса, является аромат лилии: «...она была лилией этой долины, где аромат ее добродетелей возносился, как фимиам, в небеса» [8, с. 25]. Хотя Бальзак писал о том, что хотел создать в лице мадам де Морсоф образ земной, он все равно наполнил его духовным, мистическим содержанием, в неприступности героини — ее идеальность. Помимо реминисценции «лилии долины» важен образ лилии, которую находит Феликс недалеко от замка Клошгурд, именно она является символическим сопоставлением цветка с идеальной, чистой женщиной и предвещает скорое появление мадам де Морсоф. Недоступная Анриетта связана с образом Святой Девы, недостижимой истины, с поиском идеальной любви. Образ Святой Девы во французской католической традиции был связан с лилией, символизирующей чистоту и святость Девы. В романтизме мотив идеальной любви, часто связанный также с мотивом поиска истины, переданный через образ цветка, воспевался как немецкими романтиками («голубой цветок»), так и французскими, причем у французов подвид цветка мог быть разным — от розы, лилии, ириса до василька, незабудки или барвинка.
Мотив поиска лилии или достижения лилии идет из глубин истории литератур, из средневековых произведений, посвященных «поиску цветка-любви»: из «Романа об Александре» (XII в., сад женщин-цветов), «Романа о розе» (XIII в.), «Романа о фиалке» (XIII в.), также из розы Эмпирея в «Божественной комедии» Данте, ведь Бальзак пишет в романе, что мадам де Морсоф была для Феликса тем же, чем была Беатриче для «флорентийского поэта». Бальзак выдерживает канон традиции, хотя и заменяет распространенную в средневековой литературе розу на лилию. Теснее всего сюжет «Лилии в долине» связан с фабулой аллегорической поэмы Г. де Лорриса и Ж. де Мена «Роман о розе». Феликс первый раз целует возлюбленную в каком-то странном дурмане, во время бала в Туре (в «Романе о розе» влюбленный также целует розу во время бала в саду Амура во сне), Феликс не видит лица Анриетты, не знает пока ее имени, он ищет ее затем наугад и находит в старинном замке, ведомый разными персонажами, совсем как в «Романе о розе». После множества испытаний Феликс так и не познает Анриетту, которая предпочитает извести себя до смерти, а не отдаться горячо любимому и любящему человеку. Здесь наблюдается расхождение с финалом «Романа о розе». Она так и уходит в небытие, не познанная им и в чем-то очень далекая для него. Возможно, в этой неприступности Анриетты таится продолжение образа Серафиты — ангела пре-
красного, сильного, но далекого от земных страстей. И поиск истины (у Бальзака поиск Бога) продолжается в романе «Серафита» абстрактными «мужчиной» и «девушкой», в которых перевоплощаются Вильфрид и Минна. Во многом роман «Лилия в долине» недоступен для читателя без одновременного прочтения «Серафиты».
Лилия во Франции считалась не только знаком католическим и возвышенным, эмблемой Благовещения и символом Святой Девы, она несла на себе груз королевского клейма, которым отмечали женщин легкого поведения и преступников. Этот оттенок «Лилия долины» Бальзака также скрывает в своем семантическом лабиринте. Многие исследователи романа (М. Бардеш, М. Мурье, Ж. Жанжамбр)2 указывают на «двойственность» лилии, на двойственную природу самой мадам де Морсоф, она воплощение чистоты и красоты, но «[название романа] символизирует двойную природу человека» [12, р. 72]. Это цветок, который возносит свой аромат в неведомую высоту небес, но все же растет на земле, как писал Ламартин, в «ничтожной горстке грязи, из которой пробиваются колючие цветы». Ведь красота пробуждает не только возвышенные чувства, но и самые низменные. На родовом гербе де Морсофов Бальзак описывает срезанную лилию, семантика которой может вести к темной стороне образа Анриетты, а именно той боли, которую причиняла Феликсу красота и недоступность замужней дамы. В эпоху Возрождения, например, цветы ассоциировались во многом именно с «флорами» и «венерами», с женскими прелестями, женщин изображали с букетами цветов, часто перекрывающими грудь, платье женщин покрывалось цветами, обнаженные богини и нимфы скрывали свою наготу за гирляндами цветов. А вырванный цветок ассоциировался с женщиной, порвавшей с общепринятыми нормами поведения [13, с. 107]. Именно в низменности подобного стремления — вся трагедия святой и чистой любви между мадам де Морсоф и Феликсом. Будучи молодым и полным жизни мужчиной, Феликс не выдерживает той пытки, которой подвергала его возлюбленная, и связывает себя физически с другой женщиной, что косвенно становится причиной ухудшения здоровья мадам де Морсоф и ее быстрой смерти.
Бальзак решил взяться за работу над романом во многом для того, чтобы сделать более глубоким сюжет романа Ш.-О. де Сент-Бева «Сладострастие» [14] (1834), а если оглянуться еще дальше, то хотел отразить в современной для него манере всю глубину чувств Ж. Ж. Руссо к своей покровительнице м-м де Варанс, а также выразить по-своему сюжет романа в письмах «Новая Элоиза» (ведь роман Бальзака — это большое письмо-исповедь Феликса к третьей возлюбленной — Натали). Сам Бальзак тоже питал чувства к женщинам старше себя, и Анриетта стала квинтэссенцией женщин, которые способны заменить молодому человеку мать и одновременно стать объектом любовного поклонения, и прежде всего речь идет о Лоре де Берни. Такое чувство, такого рода сладострастие, страстную любовь к запретному плоду Бальзак именует «лилией», или «цветком без корней», вырванным из почвы, как бы порвавшим связь с общепринятыми нормами: «Почему же, однако, ропщет наша плоть, когда сладострастие дарует нам этот дивный цветок, лишенный корней? Несмотря на волнующую поэзию заката, окрасившего каменную балюстраду террасы в красновато-желтые тона, такие мягкие и чистые, несмотря на чуткую тишину, нарушаемую лишь отдаленными криками детей, и на мир, царивший кругом, огонь желания пробежал по моим жилам, как
2 Морис Бардеш — «Бальзак-романист» (1940), Морис Мурье — «Предисловие» к роману «Лилия долины» (издание Pocket, 1990 г.), Жерар Жанжамбр— «Au fil du texte» к тому же изданию.
предвестник всепоглощающего пожара» [8, с. 96]. При всей святости и чистоте Анри-етта была замужней дамой, и отношения с Феликсом, пусть даже платонические, были косвенной изменой мужу, а также неосознанным причинением боли Феликсу, который полностью был ей подчинен и к которому она, сама того не осознавая, привязалась еще больше, чем он был привязан к ней.
Другая семантика пипии связана напрямую с главной историко-политической темой романа — отражением жизни той аристократии, которая была восстановлена в правах и получила частичное возмещение убытков в период Реставрации (1814-1830). Роман выходит в 1836 г., рассказ Феликса де Ванденесса ведется в 1827, а действие начинается в 1814 г. Хотя для самого Бальзака примером политического деятеля служил Наполеон I Бонапарт, а идеальным режимом — созданная им Империя, он стремился показать все стороны бытия. Судьбы вернувшихся эмигрантов, деятельность захвативших власть монархистов во главе с Людовиком XVIII — все это представляло большой исторический и социологический интерес для писателя, изучающего «физиологию» общества. Кроме того, образцом государственности для него был и старый монархический режим, до 1789 г., о чем он писал в «Предисловии к „Человеческой комедии"»: «Я пишу при свете двух вечных истин: религии и монархии». М. Мурье указывает на то, что апофеоз умирающей „лилии", срезанной лилии на гербе де Морсофов, «трансформируется в акт мистического возрождения Франции старого режима: иерархического (слуги и домочадцы со слезами наблюдают за уходом хозяйки); христианского (возрождение, буквально „цветение"» аббатств Домини и Бирутто); аристократического („лилия" — цветок королей)» [15, р. 7]. Но это утверждение достаточно спорное. Более правдоподобной представляется пессимистическая семантика сорванной лилии — символ обреченности Реставрации, ее недолговечности, оторванности от корней старой монархии, к тому же Бальзак уже оглядывался на Реставрацию Бурбонов с высоты событий 1830-х годов и времен Июльской монархии (1830-1848 годы).
Мадам де Морсоф аристократка, а также жена восстановленного в правах эмигранта, потомка древнего рода, и «лилия» — более чем красноречивый символ, говорящий не только о любви и религиозных глубинах своего образного содержания, но и о той аристократии, которая «избежала смерти» в период революционной мясорубки. Лилия — это «древо жизни» романа, его схема, его структурный стержень. Бальзак применяет здесь распространенный в XIX в. прием символического сопоставления или параллелизма, растение выступает двойником протагониста или важнейших событий произведения. Оно микрокосм романа. Срезанная лилия, фигурирующая на родовом гербе де Морсофов, может быть понятна как иносказание поверженного монархического абсолютизма. Об этом говорит и смерть мадам де Морсоф, как монархической «fleur-de-lys».
С другой стороны, лилия выступает как символ спасения. Фамилия мужа Анриет-ты — Mortsauf — расшифровывается как «спасшийся от смерти». История о предке де Морсофа, избежавшем виселицы благодаря королю Людовику XI (Roy Loys le unzieme), дала фамилию роду де Морсофов, и оторванная от корней лилия или повешенная лилия стала символом рода: «Это красивое поместье — Клошгурд... его владелец, граф де Морсоф, принадлежит к старинному туреньскому роду, возвеличенному еще Людовиком XI. Фамилия Морсоф указывает на событие, которому этот дом обязан своим гербом и славой. Их род ведет начало от человека, чудом избежавшего виселицы. Вот почему на золотом поле герба изображен висящий в воздухе черный крест с повторен-
ными на концах перекладами; в середине креста — золотая срезанная лилия. Девиз: „Бог милостив к королю, нашему повелителю"» [8, c. 28]. Лилия, возможно, аллюзия на Людовика XI, имя Loys ассоциировалось в средние века со словом lys (лилия), а Людовиков называли «королями лилий» [16]. То есть лилия спасла от смерти предков мужа Анриетты. В оторванной от корней или срезанной монархической лилии на фоне креста, как бы распятой на нем, — двойная аллюзия Бальзака на судьбу главной лилии романа — на предрешенность участи мученицы Анриетты (лилии, распятой на кресте), а также на то, что монархию во Франции уже не возродить. Образ Людовика XI как лилии — это аллюзия и на Людовика XVIII, лилию, оторванную от своих корней навсегда. Возможно, «срезанная лилия» — также намек на гибель Людовика XVI на гильотине, на смерть маленького Людовика XVII в Тампле. Можно было бы трактовать распятую лилию как символ воскрешения на кресте монархии в лице Людовика XVIII или Июльской монархии, во времена которой создавалась «Лилия в долине», как на этом настаивает Мурье, но слишком неправдоподобным этот мистический акт возрождения кажется на фоне запущенности замка и замкового сада, повторяющего образ одичавшего сада из поэзии и прозы Гюго, символизирующего отмирание старого мира, больного, практически уже старика графа де Морсофа, больных детей Анриетты, ее трагического конца и конца той великой французской старой монархии, которой восхищался О. де Бальзак.
Итак, символизм «лилии» у Бальзака многозначен, расположен на двух основных уровнях: мистическом и историко-политическом. На мистическом уровне семантика лилии обращена к любовно-психологической теме и религиозно-философской. На другом уровне лилия символизирует старую монархию, но оторванную от корней, почти увядшую в эпоху Реставрации. Как образ лилия у Бальзака многогранна: это и монархическая эмблема, и метафора возвышенной, чистой любви, и мистический символ романтической традиции, воспринятой Бальзаком в духе теософских идей Сведенбор-га. Кроме того, фитонимы вводятся Бальзаком в достоверном, точном описании природы долины Эндра, в описании букетов, которые Феликс дарил Анриетте, в описании леса-храма, одичавшего замкового сада. Но все же лилия — основной и уникальный образ романа — многогранный романтический символ, усложняющий сюжет и смысловую нагрузку произведения; аромат лилии — метафора духовности, сама лилия — метафора хрупкости, чистоты, неприступности Анриетты, верной своему мужу, хотя и любящей другого мужчину. Лилия — развитие абстрактного мистического цветка из «Серафиты», и выбор падает на лилию не случайно, именно она в католической традиции — один из самых мистических символов-атрибутов, связанных с образом Девы Марии, с мотивом Благовещения, с распространенным в мистической традиции изображением лилии или розы, распятой на кресте.
Литература
1. Реизов Б. Г. Бальзак. Сб. ст. Л.: Изд-во Ленигр. ун-та, 1960. 330 с.
2. Бальзак О. де. Предисловие к человеческой комедии // Бальзак О. де. Собр. соч.: в 24 т. М.: Правда, 1960. Т. 9.
3. Бальзак О. де. Серафита / пер. Л. Гуревича. М.: Энигма, 1996. 283 с.
4. Kathleen A. C. Floral Emblems of Health in Balzac's Le Lys dans la vallée // Dalhousie French Studies. 1998. Fall, № 44. P. 31-38.
5. Homayoun J. M. La Symbolique de l'Orient dans Le Lys dans la vallée // Dalhousie French Studies. 1998. Summer, № 43. P. 161-172.
6. Perrin-Naffakh A.-M. Le Lys dans la vallée: Variations sur le thème végétale // Champs du Signe. 1994. № 4. P. 71-84.
7. Perrone-Moisés L. Balzac et les fleurs de l'écritoire // Poétique. 1980. Sept. № 11 (43). P. 305-323.
8. Бальзак О. де. Лилия долины // Бальзак О. де. Собр. соч.: в 24 т. М.: Правда, 1960. Т. 9.
9. Balzac H. de. Le Lys dans la vallée. Paris: Pocket,1999.
10. Moreau J. C. Le lys dans la vallee et la Cantique des cantiques // L'Annee balzacienne. 1977. P. 284-289.
11. Hubert J. Hunt L'Amour platonique chez Balzac // Balzac a Sache. 1964. № 9.
12. Bardeche M. Balzac: Romancier. Paris, 1949.
13. Соколов М. Н. Цветы в культуре Европы // Время и место. Искусство Возрождения как перворубеж виртуального пространства. М.: Прогресс-традиция, 2002. С. 99-110.
14. Niesse R. J. Sainte-Beuve and Balzac: Volupté and Le Lys dans la vallée // Kentucky Romance Quarterly. 1973. № 20. P. 113-124.
15. Mourier M. Préface // Balzac H. de Le Lys dans la vallée. Paris: Pocket, 1999.
16. Золотницкий Н. Ф. Лилия // Цветы в легендах и преданиях. М.: Экономическая газета, 2009. С. 255-267.
Статья поступила в редакцию 16 апреля 2012 г.
