CC BY
115
А. И. Джапаров
Ивановский государственнный унверситет
Л. ТОЛСТОЙ И Ф. ДОСТОЕВСКИЙ: ДВА ПУТИ К ВЕРЕ
В статье рассматриваются духовные искания Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского на пути к вере. При всей несхожести их образов веры, при разном отношении к ортодоксии, при том, что Достоевского всю жизнь мучил Бог, а Толстого - смерть, оба являются людьми с «ободранной» совестью. Это нравственное основание веры есть то общее, что объединяет обоих мыслителей.
Ключевые слова: вера, нравственность, религия, истина, Бог, смерть, смысл жизни, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой.
A. I. Dzhaparov
Ivanovo State University (Ivanovo, Russia)
L. TOLSTOY AND F. DOSTOEVSKY: TWO WAYS TO FAITH
The article examines the spiritual quest of L. N. Tolstoy and F. M. Dostoevsky on the way to faith. With all the dissimilarity of their images of faith, with a different attitude to orthodoxy, despite the fact that Dostoevsky was tormented by God all his life, and Tolstoy by death, both are people with a «stripped» conscience. This moral foundation of faith is that common thing that unites both thinkers.
Key words: faith, morality, religion, truth, God, death, meaning of life, F. M. Dostoevsky, L. N. Tolstoy.
DOI 10.22405/2304-4772-2020-1 -2-59-65
Вопрос о нравственных основания религиозной веры становится актуальным для современного духовного состояния общества и культуры как на Западе, так и в России. Этот вопрос был инициирован противоречивым состоянием постсекулярного общества, в котором сталкиваются такие явления как возрастание религиозности и падение нравственности.
Наступившая постсекулярная эпоха задает много новых сложных моральных вопросов, требующих философского разрешения. А. Макинтайр в своей книге «После добродетели», анализируя неопределенное состояние нравственности в современном мире, констатирует провал рационалистического основания морали. При этом он утверждает: «В мире секулярной рациональности религия больше не дает такого общего фона и основания для морального дискурса и действия» [5, с. 72].
С этим утверждением можно вполне согласиться. Но отсюда следуют такой вопрос: «А в постсекулярном мире может ли религия выступить такой общей основой для морального сознания и морального действия?» Повсеместное падение уровня нравственности в постсекулярную эпоху, отмечаемое многими авторитетнейшими мыслителями, дает скорее отрицательный ответ.
Известный чилийский философ Дарио Салас Соммэр в книге «Мораль XXI века» открыто и беспристрастно описывает современную ситуацию,
показывая бессилие религии справиться с ней: «У человека нет прочных моральных устоев, его поведение подчинено эгоистическим интересам, страстным желаниям и сиюминутному иллюзорному благу. В поисках счастья и добра он принимает кажущееся за реальность и слишком часто сбивается с пути, впадая в грех и разложение. Ни религиозные, ни моральные порицания не способны его удержать. Так происходит потому, что никто толком не понимает, что хорошо, а что плохо, что справедливо, а что - нет» [10, с. 9].
Один из главных теоретиков постсекулярного общества Ю. Хабермас говорит об «этической сдержанность постметафизического мышления» [12, с. 66]. И эта характеристика распространяется не только на секулярное, светское, атеистическое мировоззрения, она в значительной степени свойственна и религиозному. В этом смысле «этическая сдержанность» может рассматриваться в качестве «интегрального признака» всей постсекулярной эпохи.
Отечественные авторы тоже говорят о нравственных основаниях религиозной веры в проблемном ключе. В. Малахов отмечает, что «...вера сегодня поистине становится все более личностной, экзистенциально трудной, морально и мистически рискованной» [6, с. 213].
В этой ситуации уместно обратить к ее истокам, которые были с особой силой обозначены в контексте отечественной нравственной философии. Фигуры Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого, масштабные во всех планах - и в литературном, и в философском, и в религиозном, представляются весьма важными и показательными. Как сказалъ Б. В. Яковенко в «Истории русской философии»: «Не впадая в ошибку, можно утверждать, что по силе духовного воздействия на свой народ и все человечество Л. Толстой и Ф. Достоевский не знают себе равных» [14, с. 21]. В этом плане религиозно-философские искания Достоевского и Толстого могут помочь определиться современному человеку в его часто мучительных духовных поисках веры.
Лев Николаевич Толстой и Федор Михайлович Достоевский шли к вере очень разными путами, и в итоге пришли к разным верам. То, что они принадлежат к единой традиции православного христианства, не унифицирует их религиозной веры. Сегодня, к сожалению, имеет место упрощенная модель «pro et contra» православия: либо автор православный, либо нет. Оба мыслителя очень сложны и глубоки в духовном строе своей личности и конечно не вписываются в такую упрощенческую модель. Толстой прописал свой собственный «символ веры» в работе с характерным названием «В чем моя вера?». Эта работа представляет собой внушительный корпус текстов, посвященных религиозно-философской проблематике, которая значительно проясняет, во что верил Толстой, и как был сложен, прежде всего, нравственно, его путь к вере.
Именно для Толстого был характер путь к вере, не знающий моральных компромиссов. И поэтому «совесть» у него приобретает одновременно и религиозный и нравственный характер. Как показывает Е. Д. Мелешко в своей монографии по христианской этике Толстого: «Толстой пытается определить
совесть вполне в метафизическом духе: как высшую ступень сознания связи человека со всеобщим духовным началом... Совесть и есть сознание всеобщего духовного начала, Бога. Тем самым Толстой делает первый шаг к переходу от сознания души к сознанию того, от чего душа человека отделена - к осознанию Бога, приоткрывающемуся через «голос совести». Вторым же шагом является осознание «единой души во всех»» [7, с. 16].
Не случайно Н. А. Бердяев причисляет Толстого к людям того типа духовной жизни, которые острее всего почувствовали «невозможность дальше жить в неправде». Он пишет: «Моральный пафос очень силе в этом типе духовной жизни, но моральная проблема берется тут не на поверхности личной и общественной жизни, а в религиозной глубине» [1, с. 255]. Этот тип глубинной религиозной нравственности, и Толстой занимает здесь вершинное место.
Достоевский же свой «символ веры» выразил в письме к Н. Д. Фонвизиной в 1854 году, будучи в ссылке в Омске: «Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» [3, с. 96].
Если Достоевский, как может показаться, примыкает к христианской традиции, то Толстого уже в юности посещают мысли о создании новой прогрессивной религии, лишенной традиционных мистических характеристик: «Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта - основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле» [11, с. 37].
Этот отрывок датируется 1855 годом. Таким образом, можно заключить, что если к середине 50-х гг. Достоевский уже примкнул к ортодоксальному христианству, в контексте которого в дальнейшем будет развертываться все его творчество, то Толстой в 55 году лишь осознает, что ему суждено «основать новую религию». При этом сразу же видны исходные (хотя и вполне к тому времени обусловленные у обоих писателей жизненным и мыслительным опытом) установки: у Толстого это установка на «очищение» христианской веры от всего иррационального, мистического, таинственного; у Достоевского же, напротив, установка на парадоксальный, «фантастический», но с его точки зрения единственно подлинно реальный выбор между истиной и Христом. «Иррациональная и неисповедимая глубина человеческого духа, - пишет об этой достоевской установке современный исследователь русской этики В. Н. Назаров, - которая есть источник всего злого и бунтарского в человеке, в то же время - и место встречи человека с Богом, источником его приобщения к силам добра и любви» [8, 89].
Как писал Достоевский, весь вопрос о вере сводится к двум «вечным проблемам»: проблеме существования Бога и проблеме бессмертия души. Для того чтобы определить и путь к вере, и саму веру обоих мыслителей, следует определить их решение этих вопросов: вопроса о Боге и вопроса о смерти, или бессмертии души.
Сербский богослов Иустин Попович в своей книге о Достоевском пишет, что «главное убеждение Достоевского состоит в том, что положительное или отрицательное решение вечных проблем определяет всю жизнь человека, всю его философию, религию, мораль, культуру». У самого Достоевского «отрицательное решение вечных проблем, выражаемое словами: нет Бога, нет бессмертия - составляет сущность отрицательных героев. А положительное решение, выраженное словами: Бог есть, есть бессмертие -составляет сущность положительных героев» [9, с. 14-15].
Однако было бы пределом схематизма разделять Достоевского и Толстого, относя философию первого к утверждению Бога и бессмертия, а второго - к отрицанию. Действительно, в понимании Льва Толстого Бог - это скорее «бог философов», тогда как для Достоевского это «Бог Авраама, Исаака и Иакова», который, по Кьеркегору, настолько всемогущ, что даже бывшее может сделать небывшим. Для Толстого же такой Бог - это безличный холодный Абсолют. Для него разделение Истины и Христа - совершенный абсурд, тогда как для Достоевского это, по сути дела, центральная проблема его философии, пусть и фантастическая по формулировке, но крайне важная для понимания духовных процессов, происходящих в человеке главнейший из которых - это борьба Бога с дьяволом.
В этом смысле Толстой, конечно, отрицатель ортодоксального понимания Бога, подобно тому, как он отрицатель и христианского понимания бессмертия - как бессмертия телесного. Толстой в своей религиозной философии следует своей исходной постановке: убрать их христианства все таинственное, мистическое, к которому он относит и воскрешение плоти. Душа для Толстого бессмертна, скорее, в платоновском смысле: то, что просто, т.е. не имеет частей, невозможно разделить, а значит душа не поддается умиранию (разделению на части).
Однако с точки зрения Толстого люди вовсе не знают своей души, пребывают в забвении души и потому живут неподлинной, мертвой жизнью. Тема духовной смерти крайне важна для писателя. Толстой силой своего художественного таланта показывал этих мертвых при жизни людей, которые живут в забвении своей души (сослуживцы Ивана Ильича из повести «Смерть Ивана Ильича», или умирающая барыня из рассказа «Три смерти», и т.д.). Показательно, что в центральном произведении художественной танатологии Толстого, а именно в повести «Смерть Ивана Ильича», Бога как непосредственного соучастника важнейшего для человека процесса - умирания и смерти - нет.
Иван Ильич, который готов уже впасть в метафизическое бунтарство, получает ответ не от Бога, но от некоего внутреннего голоса, а именно той
разумной части самого себя, которая в нем почти всю жизнь спала. Ему, по сути дела, отвечает Разум, которому, с точки зрения Толстого, и учил Христос. Христос учил Истине - вот постулат Толстого. Для Достоевского же Христос -Истина, и от всякой иной истины, которая вне Христа, он готов отречься. Достоевскому было нужно, чтобы ему, как ветхозаветному Иову, ответил Бог, а не Разум, потому что «Разум - подлец». Именно поэтому Лев Шестов ставит Достоевского в один ряд с Кьеркегором, их путь к вере, который никогда не оканчивается, очень схож: и Кьеркегора, и Достоевского «всю жизнь Бог мучил», как выражался последний.
Действительно, главная мука Достоевского был Бог, вопрос о существовании Божьем. Достоевский в своих литературных произведениях проделывает религиозно-философскую работу, направленную на создание своеобразной русской теодицеи (и антроподицеи). А. Штейнберг верно подметил, что будь удел Достоевского другой, т.е. не будь у него той невыносимой муки «проклятыми вопросами», то «он не оставил бы нам того единственного в своем роде наследия, которым мы обязаны ему как художнику и мыслителю» [13, с. 276].
Однако то же самое следует сказать и о Толстом, впрочем, мука его была иного характер, для него вопрос о теодицее так остро не стоял - в центре его художественно-философских исканий была смерть, мучила его смерть. Горький в своих воспоминаниях о Толстом делится впечатлениями по этому поводу: «Иногда казалось, что старый этот колдун играет со смертью, кокетничает с ней и старается как-то обмануть ее: я тебя не боюсь, я тебя люблю, я жду тебя. А сам остренькими глазками заглядывает: а какая ты? А что за тобою, там, дальше? Совсем ты уничтожишь меня, или что-то останется жить?» [2]. В. Н. Ильин в своей книге «Миросозерцание графе Льва Николаевича Толстого» говорит следующее: «Основная тема Толстого поистине ужасна. Это смерть во всей ее наготе и во всех ее терзаниях, которые никак и никогда не могут быть подвергнуты ни смягчению, ни умалению» [4, 339].
У Достоевского был опыт смерти, а именно опыт предстояния перед смертью, когда он ожидал исполнения смертного приговора. Для этого опыта смерти (ожидания смерти) Лев Шестов придумывает миф о тысячеглазом ангеле смерти, который приходит за людьми, чтобы забрать их к себе, но иногда делает исключение для избранных, и тогда он лишь дотрагивается до них и дарит один из своих глаз, после чего такой человек получает иное зрение и видит мир иначе, как бы sub specie mortis.
Однако ведь и Толстой видел смерть на бастионах осажденного Севастополя, видел он смерть и в лазарете, который сравнил с Дантовым адом. Толстой, так сосредоточенный на смерти, имел свой опыт ожидания ее, и применительно к нему с не меньшим правом можно сказать, что его оптика на мир также была sub specie mortis.
И, тем не менее, даже не смотря на наличие опыта смерти и особой оптики на мир sub specie mortis, Достоевский и Толстой шли разными дорогами
и по-разному верили. Оба духовные странники, они искали жизни живой, подлинной, но если одного всю жизнь мучил Бог, то второго мучила смерть, и мучила совесть за неподлинное существование. Оба ощущали «болезнь бытия», но предложили разные «рецепты». И даже при всей их исходной сосредоточенности на близких философских проблемах (проклятых вопросах), несмотря на подлинно философскую вовлеченность всего существа мыслителя в процесс разрешения теоретической проблемы, все-таки символ веры в конечном итоге у каждого из них свой.
Но их объединяет больше, чем разделяет. Оба писателя-мыслителя были в центре внимания русских философов, и оба оказали огромное влияние на формирование фундаментальных нравственных вопрошаний, присущих именно отечественной философии. Одного мучил Бог, другого - мучила смерть, но обоих - мучила совесть. «Лев Николаевич Толстой, - пишет В. Н. Ильин, -подобно Гоголю и Достоевскому, был человек с «ободранной» совестью, мал того, вместе с Достоевским он, несомненно, совесть земли Русской» [4, с. 356].
Эти имена являют собой особый тип культуры и философии - тип нравственный; и в этом их непреходящее значение, и в этом единство их веры.
Литература
1. Бердяев Н.А. Мутные лики (Типы религиозной мысли в России). М.: Канон+, 2004. 448 с.
2. Горький М. Толстой [Электронный ресурс] URL: gorkiy-lit.ru/gorkiy/vospominaniya/lev-tolstoi.htm. (Дата обращения: 20.09.2020).
3. Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996. Т. 15.
4. Ильин В. Н. Миросозерцание графа Льва Николаевича Толстого. СПб.: РХГИ, 2000. 480 с.
5. Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали. М.: Академический Проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. 384 с.
6. Малахов В. П. Вера при свете совести // Малахов В. П. Уязвимость любви. К.: ДУХ I Л1ТЕРА, 2005. С. 205-219.
7. Мелешко Е. Д. Христианская этика Л. Н. Толстого. М.: Наука, 2006.
309 с.
8. Назаров В. Н. История русской этики: учеб. Пособие для студентов вузов. М.: Гардарики, 2006. 319 с.
9. Попович, прп. Иустин. Достоевский о Европе и славянстве / Пер. с сербского Л. Н. Даниленко. СПб.: Издательский дом «Адмиралтейство», 1998. 97 с.
10. Соммер Д. С. Мораль XXI века. М.: Кодекс, 2013. 480 с.
11. Толстой Л. H. Полное собрание сочинений в 90 тт. Т. 47. М., 1937.
12. Хабермас Ю., Ратцингер Й. (Бенедикт XVI). Диалектика секуляризации. О разуме и религии. М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2006. 112 с.
13. Штейнберг А. Дневники (1909-1971). Ф. М. Достоевский. М.: Модест Колеров, 2017. 384 с.
14. Яковенко Б. В. История русской философии. М.: Республика, 2003.
510 с.
References
1. Berdyaev N. A. Mutnye liki (Tipy religioznoj mysli v Rossii) [Muddy faces (Types of religious thought in Russia)]. M.: Kanon+, 2004. 448 p. [In Russian]
2. Gor'kij M. Tolstoj [Tolstoy] [Elektronnyj resurs] Available at: gorkiy-lit.ru/gorkiy/vospominaniya/lev-tolstoi.htm. (accesed: 20.09.2020). [In Russian]
3. Dostoevskij F. M. Sobranie sochinenij v 15 tomah. SPb.: Nauka, 1996. T. 15. [In Russian]
4. Il'in V. N. Mirosozercanie grafa L'va Nikolaevicha Tolstogo [World outlook of Count Leo Nikolaevich Tolstoy]. SPb.: RHGI, 2000. 480 p. [In Russian]
5. Makintajr A. Posle dobrodeteli: Issledovaniya teorii morali [After Virtue: Studies in Moral Theory]. M.: Akademicheskij Proekt; Ekaterinburg: Delovaya kniga, 2000. 384 p. [In Russian]
6. Malahov V. P. Vera pri svete sovesti [Faith in the light of conscience] // Malahov V. P. Uyazvimost' lyubvi. K.: DUH I Л1ТЕРА, 2005. Pp. 205-219. [In Russian]
7. Meleshko E. D. Hristianskaya etika L. N. Tolstogo [Christian ethics of LN Tolstoy]. M.: Nauka, 2006. 309 p. [In Russian]
8. Nazarov V. N. Istoriya russkoj etiki: ucheb. Posobie dlya studentov vuzov [History of Russian ethics: textbook]. M.: Gardariki, 2006. 319 p. [In Russian]
9. Popovich, prp. Iustin. Dostoevskij o Evrope i slavyanstve [Dostoevsky on Europe and Slavism] / Per. s serbskogo L. N. Danilenko. SPb.: Izdatel'skij dom «Admiraltejstvo», 1998. 97 p. [In Russian]
10. Sommer D. S. Moral' XXI veka [Moral of the XXI century]. M.: Kodeks, 2013. 480 p. [In Russian]
11. Tolstoj L. H. Polnoe sobranie sochinenij v 90 tt. T. 47. M., 1937. [In Russian]
12. Habermas Yu., Ratcinger I. (Benedikt XVI). Dialektika sekulyarizacii. O razume i religii [Dialectics of secularization. About reason and religion]. M.: Bibleisko-bogoslovskii institut sv. apostola Andreya, 2006. 112 p. [In Russian]
13. Shtejnberg A. Dnevniki (1909-1971) [Diaries (1909-1971).]. F. M. Dostoevskij. M.: Modest Kolerov, 2017. 384 p. [In Russian]
14. Yakovenko B. V. Istoriya russkoj filosofii [History of Russian philosophy]. M.: Respublika, 2003. 510 p. [In Russian]
Статья поступила в редакцию 09.08.2020 Статья допущена к публикации 15.10.2020 The article was received by the editorial staff09.08.2020 The article is approved for publication 15.10.2020
