CC BY
1
Научная статья УДК 7.067
https://doi.org/10.24158/fik.2024.4.28
Культуротворческий потенциал искусства (по материалам русской и северокавказской поэзии первой половины XIX века)
Елена Александровна Казакова
Нижнетагильский государственный социально-педагогический институт (филиал) Российского государственного профессионально-педагогического университета, Нижний Тагил, Россия, [email protected], https://orcid.org/0000-0001-7712-3541
Аннотация. Статья посвящена изучению искусства как феномена культуры и в особенности его куль-туротворческого потенциала. Данная методология познания искусства подразумевает его рассмотрение как обусловленного общекультурным контекстом. Вместе с тем художественный образ, создаваемый искусством, вбирает в себя не только внешнее, но и внутреннее, продиктованное всегда индивидуальным и субъективным пониманием автора. Создаваемый творческим сознанием Художника образ в состоянии не совпадать с наличной реальностью, его породившей. В художественном образе могут быть заключены идеи, ценности, опережающие реальность и предвосхищающие её будущее. Автор предпринял попытку доказать данное положение, используя материал поэтических образов, созданных русской и северокавказской поэзией первой половины XIX в. Эти образы, созданные в тотально монологичных условиях длительной Кавказской войны, внутренне уже заключали в себе идею гуманизма, столь необходимого в то драматичное время.
Ключевые слова: искусство, художественный образ, со-человечность искусства, гуманизм, культуротворческий характер искусства
Финансирование: инициативная работа.
Для цитирования: Казакова Е.А. Культуротворческий потенциал искусства (по материалам русской и северокавказской поэзии первой половины XIX века) // Общество: философия, история, культура. 2024. № 4. С. 202-207. https://doi.org/10.24158/fik.2024A28.
Original article
The Cultural Potential of Art (Based on the Materials of Russian and North Caucasian Poetry of the First Half of the XIX Century)
Elena A. Kazakova
Nizhny Tagil State Socio-Pedagogical Institute (branch) of the Russian State Vocational Pedagogical University, Nizhny Tagil, Russia, [email protected], https://orcid.org/0000-0001-7712-3541
Abstract. The article is devoted to the study of art as a cultural phenomenon and, in particular, its cultural creative potential. This methodology of cognition of art implies its consideration as conditioned by the general cultural context. At the same time, the artistic image created by art absorbs not only the external, but also the internal, dictated always by the individual and subjective understanding of the author. The image created by the Artist's creative consciousness is able to not coincide with the actual reality that gave rise to it. An artistic image can contain ideas and values that are ahead of reality and anticipate its future. The author has attempted to prove this position using the material of poetic images created by Russian and North Caucasian poetry of the first half of the XIX century. These images, created in the totally monologous conditions of the long Caucasian war, internally already contained the idea of humanism, which was so necessary at that dramatic time.
Keywords: art, artistic image, co-humanity of art, humanism, cultural nature of art Funding: Independent work.
For citation: Kazakova, E.A. (2024) The Cultural Potential of Art (Based on the Materials of Russian and North Caucasian Poetry of the First Half of the XIX Century). Society: Philosophy, History, Culture. (4), 202-207. Available from: doi:10.24158/fik.2024.4.28 (In Russian).
Введение. Вопрос о природе искусства и его предназначении уже долгое время является дискуссионным для современного искусствознания, эстетики и философии искусства. Сегодня данная проблема разворачивается уже не только в пространстве сугубо эстетическом, но и культурологическом. Попытка обнаружить взаимосвязь культуры и искусства представлена в концепции рассмотрения искусства как феномена культуры: «социоцентристское понимание искусства как порождённой общественным бытием формы общественного сознания вытесняется культуро-центристским его пониманием как одной из форм культуры» (Яркова, 2015: 13). Особое значение в диалектике отношений культуры и искусства играет культуротворческий характер последнего.
© Казакова Е.А., 2024
Методология и методы исследования. Методология культурологии искусства является основой настоящего исследования и рассматривает искусство как феномен культуры, природа и содержание которого определяется внешними и внутренними факторами. Данная методология была дополнена феноменологическим методом при анализе культуротворческого потенциала искусства (на примере русских и северокавказских поэтических традиций первой половины XIX в.).
Обсуждение. В русле культуроцентристского подхода при анализе феномена искусства исследователи начинают впервые работать с середины XIX в., высказывая пока ещё робкие идеи о необходимости объяснения природы искусства и создаваемых им образов единством внутриху-дожественных и общекультурных факторов. С 1920-х гг. французская Школа «Анналов» (М. Блок, Л. Февр, Ж. Дюби, Ж. Ле Гофф, Ф. Бродель), ставившая перед собой задачу воссоздания картин мира, присущих разным эпохам и культурным традициям, фактически создаёт подходы «взаимопроникновенности истории культуры, истории искусств, истории науки, этики, религии» (Кривцун, 2018: 16). Ж. Ле Гофф отмечает, что понимает средневековую цивилизацию широко: «... она включает в себя не только то, что другие традиции мысли именуют культурой или цивилизацией -она подразумевает также и материальную культуру - технику, экономику, повседневную жизнь, равно как и интеллектуальную и художественную культуру» (Ле Гофф, 2005: 6). Раскрывая многообразие мира средневековой цивилизации, автор постепенно высвечивает ментальность данной эпохи, ценностные ориентации и установки поведения, «которые отнюдь не являются поверхностными или излишними "украшениями" истории, ибо они-то и придавали ей всю её красочность, оригинальность и глубину» (Ле Гофф, 2005: 7). К их числу Ж. Ле Гофф относит символическое мышление, любовь к свету, чувство неуверенности или веру в чудеса, экзальтацию противостояния добра и зла, которые «.сказали бы нам больше о средних веках, чем изощрённо построенные догмы и идеологические анахроничные абстракции» (Ле Гофф, 2005: 7). Неслучайным представляется тот факт, что доминирующими видами средневекового искусства являлись его выразительные формы (архитектура, музыка), способные наиболее обобщённо, целостно и завуалированно представить доминанты эпохи.
Таким образом, совместные усилия представителей разных социально-гуманитарных наук привели к постепенному утверждению взгляда на искусство как феномен культуры, неотделимый от него и изучаемый только в совокупности с ней и человеком.
Советское искусствознание и эстетика, долгое время пребывавшие в пространстве социо-центристского понимания искусства, со временем обнаруживают эвристическую ценность идеи поиска общекультурных доминант в структуре художественного образа и художественного творчества. Особенно ярко культурологический подход к пониманию искусства и культуротворческий характер феномена культуры представлен в исследованиях М.С. Кагана, Д.С. Лихачёва, М.М. Бахтина, Н.И. Конрада, Я.Э. Голосовкера, Л.А. Закса, О.А. Кривцуна, Е.Н. Ярковой, В.И. Ляха.
Понимание искусства как со-человечного феномена, изначально близкого человеку и возникшего вместе с ним, способного дать ответ на важнейшие вопросы человеческого бытия в этом мире, обеспечивает возможность для более широкого взгляда на него. Этот взгляд предполагает рассмотрение искусства как обусловленного культурой, нахождение в художественном творчестве и образах, создаваемых Художниками, общекультурных доминант.
Результаты. Зачем культуре искусство? Зачем искусству культура? Взаимообусловленность рассматриваемых частей, составляющих эту дуальность, не вызывает сомнений. Одно без другого не представляет ценности и смысла. Сосредоточимся в рамках данной статьи на рассмотрении предназначения культуры для искусства, т. к. обратная зависимость - надобность искусства для культуры - более развёрнута в теоретическом дискурсе социально-гуманитарных исследований. Перенесение же смыслового акцента вовсе не означает уход от поиска общекультурных основ искусства и художественного творчества.
Ответ на данный вопрос предполагает рассмотрение феномена искусства в нескольких разрезах. Первый и самый очевидный связан с его со-человечной природой. Искусство необходимо культуре, равно как и культура нужна искусству. Самим фактом своего возникновения (45-14 тыс. лет до н. э.) (Еремеев, 1970: 35) искусство демонстрирует близость к сфере культуры и органичность с ней. Появившись вместе с человеком, оно уже никогда от него не уходило, всякий раз принимая на себя ответственность за попытку ответов на важнейшие вопросы человеческого бытия. Только в культуре бытие искусства возможно, наделено смыслом и содержательно наполнено. «Искусство изначально, самой своей сущностью принадлежит к миру искусственных "механизмов" человеческого мироотношения» (Закс, 2005: 10).
Искусство не платоновская «тень теней», создающая копию отзеркаленного мира. Оно не вторично. «Искусство как познание первично» (Лихачёв, 1996: 12). Первостепенно оно и в своём обращении к всегда многообразному и изменчивому духовному миру человека. Искусство принимает эту разность, фиксирует её и не пытается оспорить, оставляя за человеком это право быть
разным. Вторичность культуры отчасти определена её противопоставлением природе, но в отношении к человеку она первична и принципиально значима для него. Только в этой системе координат обнаруживает себя искусство, которое, по точному замечанию О.А. Кривцуна, всегда расточительно и с лёгкостью отказывается от изобретённого определёнными ментальными установками культуры в угоду изменившемуся состоянию человека. Искусство принимает всегда незавершённого, становящегося человека в культуре как абсолютную ценность.
Очевидно, что без культуры искусство не возникло бы. Как не случились бы и другие её формы: мораль, религия, наука, философия. Но только лишь строгой логичностью и дистиллированной аналитичностью невозможно объяснить всегда эмоциональный, чувственно переживаемый и субъективно окрашенный характер искусства. Как сфера, обращённая к духовному миру человека (который всегда «многомерен, но при этом одновременно и целостен» (Каган, Холо-стова, 1988: 36), она подразумевает многослойность в определении своего взаимоотношения с породившей её культурой.
Наверное, необходимость в культуре для искусства видится не только и не столько в наличии своеобразной родовой пуповины, соединившей эти феномены. Культура даёт искусству возможность не совпадать с ней, отличаться и превосходить, а потому - предвосхищать её развитие. Искусство «есть бросок в будущее, прорыв в то, что ещё не осознано, но предощущается» (Кривцун, 2018: 22). Природа художественного образа всегда обладает «мерцающей двойственностью» (М.С. Каган): он одновременно отражает действительность, его породившую, но и не совпадает с ней. Культуротворческий характер искусства не ограничивается в данном случае самим актом создания искусства в лоне культуры. Не только культура создаёт искусство, но и искусство творит культуру, всякий раз возвышаясь и паря над ней, интуитивно, не всегда очевидно для самой культуры задавая будущность её системы координат.
Заявленное несовпадение наличного уровня духовной культуры и искусства можно найти, обратившись к художественным образам, созданным классиками русской поэтической мысли первой половины XIX в. и кавказскими поэтами, которые пытались с обеих сторон осмыслить случившуюся встречу двух миров. Возникнув в тотально монологичных условиях войны, эти образы действительно являются «броском в будущее» (О.А. Кривцун), т. к. и отражают породившую их реальность, и одновременно не совпадают с ней, превосходят её и предвосхищают её будущность.
В качестве источников для анализа образов выбраны произведения молодой дагестанской литературы и фольклорные произведения чеченского и ингушского этносов. Выбор продиктован, во-первых, территориальным фактором: «основным ареалом Кавказской войны оказались земли Северного и Среднего Нагорного Дагестана и Чечни» (Бабич и др., 2007: 113), окончательно покорённые Российской империей только к концу второй трети XIX в. Во-вторых, именно эти народы, оказывая наиболее длительное сопротивление имперским притязаниям России, запечатлели в своей поэтической традиции образы Другого, которые, несмотря на военный контекст встречи с инаковым миром, заключают в себе идеи гуманизма и гармонизации отношений. С российской стороны взяты произведения тех поэтов, которые, во-первых, были написаны во время Кавказской войны на территории Северного Кавказа и, во-вторых, создавались авторами, лично знакомыми с этим регионом (были сосланы на Северный Кавказ вследствие гонений со стороны власти, проживали на Кавказе какое-то время, несли военную службу), а потому более многопланово видящими его.
Объективное обстоятельство встречи двух миров - России и Кавказа - продолжительная Кавказская война (длительность которой в современной исторической науке оценивается по-разному) оказала очевидное влияние на создаваемую систему образности в художественных литературах участников данной встречи. Многие поэты прибегали к вполне конкретным характеристикам при описании горцев: жестокость, воинственность, хищничество, коварство, дикость - все эти эпитеты видятся органичными для художественного описания кавказского мира. Так, А.С. Пушкин в поэме «Кавказский пленник» подмечает: «Но скучен мир однообразный / Сердцам, рождённым для войны.» (Пушкин, 1956: 17). М.Ю. Лермонтов вторит такому видению: «Им бог - свобода, их закон - война». О жестокости и грозности горцев можно также судить по знаменитым строкам из «Казачьей колыбельной песни»: «Злой чечен ползёт на берег / Точит свой кинжал» (Лермонтов, 1974: 85). Горец предстаёт как ожесточённый противник, даже хищник, живущий разбоем, однако, создавая такой изначально конфликтный образ, русские поэты понимали, что основа его лежит не в природной жестокости горского населения, а, прежде всего, в кровопролитной и длительной войне. Сгущение красок, сознательное уплотнение реальности средствами художественной выразительности призваны сделать образ по-настоящему истинным, но эта истинность отлична от научной. Ницшеанское выражение «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины» обращает нас к специфике этой истины. Она гуманитарна, со-человечна и не нуждается в доказательствах: «В то время как философия ищет истину, искусство уже заключает ее в самом себе» (Кривцун, 2020: 17).
В то же самое время создаваемые искусством художественные образы способны конструировать собственные духовные смыслы, а потому - превосходить социокультурные реалии, их породившие. «Искусство - это живая жизнь человеческого сознания внутри мира, меняющееся во времени сопереживание, художественное "сочувствие" бытию вселенной, параллельное объективному развитию событий движение души» (Запесоцкий, Шехтер, Шор, 2009: 22). Художественный образ способен быть более реальным, нежели сама жизнь, его породившая.
Война всегда есть разрушение - привычного уклада жизни, норм, ценностей, человеческих судеб и взаимоотношений. Такие обстоятельства, с точки зрения обывателя, не могут породить иных, по-другому окрашенных характеристик и отношений. Другой, как вторая сторона конфликта, преломившегося в военно-политической плоскости, есть враг, интерес к которому может быть продиктован не более чем «потребностью его осмыслить, оценить моральные и боевые качества, расширить свои знания о противнике в чисто практических целях»1. Но речь и не идёт об обывательском отношении: «обыватель не нуждается в искусстве как в феномене культуры» (Кривцун, 2018: 14). Поэты по обе стороны транслируют иной взгляд - взгляд людей, тонко чувствующих пространство мира, в котором они существуют. Стремление извлечь из этой драматической реальности и образно зафиксировать возникшего Другого есть попытка «приобщения к самым разнообразным, противоположным сторонам бытия, осуществления процесса самоидентификации» (Кривцун, 2020: 22).
Искусство - «это упражнение в человечности» (Кривцун, 2008: 45), которое создаёт, а не разрушает, в том числе и деформированные военным конфликтом человеческие взаимоотношения. Даже в таких непростых обстоятельствах искусство способно было на создание и фиксацию образов Другого, в которых он - не столько враг, сколько такая же жертва этой войны, не меньше желающая её прекращения. Сквозь тотальность военных действий робко, но очевидно начинают пробиваться гуманистические установки культуры, фиксируемые поэтами. У А.И. Полежаева в «Черкесском романе» главный герой - «Черкес красивый и младой / Не жаждет сечи и войны...» (Полежаев, 1988: 96) и «воевать с царём российским не намерен» (Полежаев, 1988: 220) представитель горцев Дагестана. «Кабардинская песня» А. Бестужева-Марлинского через обращение к пейзажным зарисовкам кавказского региона вторит обозначенным в поэтических произведениях идеям А.И. Полежаева: «Ветер шепчет ароматом / Сердцу путника: «Живи / Для природы и любви»2. Жизнь дана человеку для того, чтобы любить, творить, а не разрушать - вот квинтэссенция данных образов. Война есть аномалия жизни и именно таковой она начинает запечатлевать себя на страницах поэтических произведений русских классиков. А.И. Полежаев в своей поэме «Чир-Юрт» одним из первых художественно отметил пагубность и разрушительность этой войны: «.Да будет проклят нечестивый / Извлекший первым меч войны.» (Полежаев, 1988: 247). Поэт увидел и запечатлел все ужасы войны - разрушение привычного уклада жизни: «.И стал пустынною могилой / Мятежных подданных аул / Всё пусто в нём!») (Полежаев, 1988: 236); смерть, горе и человеческие страдания, ставшие обыденными явлениями в условиях войны: «.Отчаянье и стон / И кровь и смерть со всех сторон!» (Полежаев, 1988: 257).
За диссонансами военных действий художественная образность «обнаруживает пересекающиеся человеческие судьбы, человеческое общение, вытеснившее профанную модель кавказского мира как врождённо агрессивного» (Султанов, 2014: 56). К примеру, в чеченской песне «Ахмад Автуринский» представлена сцена примирения станичного казака и чеченского юноши, в равной степени осознавших ненужность этой войны: «И, обнявшись крепко, / Кунаками стали два героя наших» (Песни народов Северного Кавказа., 1976: 431). Дружба представителей двух враждующих в реальности миров воспевается в песнях-сказаниях «Эли, сын Умаров из Акки», «О русском и чеченском юношах», «где русский молодец отбивает у царских властей горца, помогает своему чеченскому другу в его женитьбе» (Ибрагимова, 2009: 108-109). Народная песня «Бий и казак» рассказывает о дружбе горца и казака, которая рушится, но не из-за войны. Причина кроется в их любви к одной девушке. Горец говорит о казаке весьма уважительно и видит в нём не завоевателя или врага, а равного себе: «Знаю я тебя, мой казак, / Нет дурного в тебе ничего. / Я такой же, как ты, казак, / Да на тысячу одного / Я не променял бы его» (Антология Дагестанской поэзии., 1980: 140-141). Невероятное в реалиях, деформированных войной, становится возможным в сфере художественной образности. «Всякий дисбаланс в отношениях человека и мира побуждает человека искать с ним равновесие» (Кривцун, 2014: 76), давая тем самым возможность взглянуть на эту драматическую обыденность иначе, научиться «любить жизнь и прощать её» (Кривцун, 2014: 77). То, что сбивает с ног в обыденности этого мира, не вписывается в него, противоречит и не является его органичной частью, в искусстве обретает ценность как «способное приоткрывать скрытые аспекты жизни» (Кривцун, 2020: 22).
1 Лучицкая С.И. Моральный портрет мусульман в хрониках крестовых походов [Электронный ресурс]. URL: http://www.agnuz.info/tl_files/library/books/hristiane_musulmane/page25.htm (дата обращения: 23.01.2024).
2 Бестужев-Марлинский А.А. Кабардинская песня [Электронный ресурс]. URL: https://goo.su/UEJrHu (дата обращения: 01.03.2024).
Заключение. Искусство, будучи рассмотренным в качестве феномена культуры, демонстрирует культуротворческий характер, заключающийся в способности несовпадения с наличным уровнем духовной культуры. В художественном образе, как образе творимого и творящего, отражаются и исторические реалии, в контексте которых он создаётся, и целостный общекультурный контекст. Творческое же сознание Художника определяет возможность заключать в содержании художественного образа непроговариваемое, но предощущаемое, коим явилось стремление к гуманизму и гармонизации отношений России и Кавказа, деформированных длительной Кавказской войной.
Список источников:
Антология Дагестанской поэзии : в 4 т. / сост. К.И. Абуков [и др.]. Махачкала. 1980. Т. 1. 368 с.
Еремеев А.Ф. Происхождение искусства: теоретические очерки. М., 1970. 272 с.
Закс Л.А. Проблемные поля онтологии искусства // Онтология искусства : сб. научных статей. Екатеринбург, 2005. С. 6-33.
Запесоцкий, А.С., Шехтер, Т.Е., Шор Ю.М. Философия искусства Д.С. Лихачева // Человек. 2009. № 2. С. 17-33.
Ибрагимова З.Х. Царское прошлое чеченцев. Наука и культура. М., 2009. 696 с.
Каган М.С., Холостова Т.В. Культура - философия - искусство (Диалог). М., 1988. 64 с.
Кривцун О. А. Творческое сознание художника. М., 2008. 359 с.
Кривцун О.А. Антропологическая интерпретация неклассического искусства // Сфера культуры. 2020. № 1 (1). C. 13-29. https://doi.org/10.48164/2713-301 X_2020_1_13.
Кривцун О.А. Искусство как феномен культуры // Художественная культура. 2018. № 1 (23). C. 2-31.
Кривцун О.А. Мера человеческого в искусстве: исторические модификации // Человек. 2014. № 4. С. 57-82.
Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада / пер. с фр. и общ. ред. В.А. Бабинцева. Екатеринбург, 2005. 558 с.
Лермонтов М. Ю. Стихотворения и поэмы. М., 1974. 303 с.
Лихачёв Д.С. Очерки по философии художественного творчества. СПб., 1996. 159 с.
Песни народов Северного Кавказа / под ред. К. Кулиева. Л., 1976. 493 с.
Полежаев А.И. Сочинения / Сост., подгот. текста, вступ. статья и коммент. В. Абросимовой. М., 1988. 511 с.
Пушкин А.С. Южные поэмы. Уфа, 1956. 95 с.
Северный Кавказ в составе Российской империи : монография / И.Л. Бабич [и др.]. М., 2007. 460 с.
Султанов К.К. «Сторонний» или «незнаемый»? Диалогизация как структурно-семантический принцип в «кавказских текстах» Л. Толстого // Литературная классика в диалоге культур : сб. научных статей. М., 2014. T. 3. C. 49-76.
Яркова Е.Н. Искусство как предмет культурологии (опыт методологической рефлексии) // Обсерватория культуры. 2015. № 3. C. 12-19. https://doi.org/10.25281/2072-3156-2015-0-3-12-19.
References:
Abukov, K.I., Vagidov, A.M. & Khaybullaev, S.M. (comp.) (1980) Antologiya Dagestanskoj poezii [Anthology of Dagestani poetry]. In 4 Vols. Vol. 1. Makhachkala. 368 p. (In Russian).
Babich, I.L., Bobrovnikov, V.O., Kazharov, V.Kh., Solov'eva, L.T., Gakkaev, Dzh., Krishtopa, A.E., Sotavov, N.P.A., Tsuts-iev, A.A. & Aranov, Yu.D. (2007) Severnyy Kavkaz v sostave Rossiyskoy imperii [The North Caucasus as part of the Russian Empire]. Moscow. 460 p. (In Russian).
Eremeev, A.F. (1970) Proiskhozhdenie iskusstva: teoreticheskie ocherki [The Origin of Art: theoretical essays]. Moscow. 272 p. (In Russian).
Ibragimova, Z.Kh. (2009) Tsarskoe proshloe chechentsev. Nauka i kul'tura [The tsarist past of the Chechens. Science and culture]. Moscow. 696 p. (In Russian).
Kagan, M.S. & Kholostova, T.V. (1988) Kul'tura - filosofiya - iskusstvo (Dialog) [Culture - Philosophy - Art (Dialogue)]. Moscow. 64 p. (In Russian).
Krivtsun, O.A. (2008) Tvorcheskoe soznanie khudozhnika [The creative consciousness of the artist]. Moscow. 359 p. (In Russian).
Krivtsun, O.A. (2014) The humane measure in the art: historical modifications. Human Being. (4), 57-82. (In Russian).
Krivtsun, O.A. (2018) Art as a phenomenon of culture. Art & Culture Studies. (1 (23)), 2-31 ."(In Russian).
Krivtsun, O.A. (2020) An anthropological interpretation of non-classical art. Sphere of Culture. (1 (1)), 13-29. Available from: doi: 10.48164/2713-301 X_2020_1 _13. (In Russian).
Kuliev, K. (ed.) (1976) Pesni narodov Severnogo Kavkaza [Songs of the peoples of the North Caucasus]. Leningrad. 493 p. (In Russian).
Le Goff, Zh. (2005) Tsivilizatsiya srednevekovogo Zapada [The Civilization of the Medieval West]. Ekaterinburg. 558 p. (In Russian).
Lermontov, M.Yu. (1974) Stikhotvoreniya i poemy [Poems and poetry]. Moscow. 303 p. (In Russian).
Likhachev, D.S. (1996) Ocherki po filosofii khudozhestvennogo tvorchestva [Essays on the philosophy of artistic creation]. St. Peterburg. 159 p. (In Russian).
Polezhaev, A.I. (1988) Sochineniya [Essays]. Moscow. 511 p. (In Russian).
Pushkin, A.S. (1956) Yuzhnye poemy [Southern poems]. Ufa. 95 p. (In Russian).
Sultanov, K.K. (2014). "Storonniy" ili "neznaemyy"? Dialogizatsiya kak strukturno-semanticheskiy printsip v "kavkazskikh tekstakh" L. Tolstogo ["Third-party" or "unknown"? Dialogization as a structural and semantic principle in L. Tolstoy's "Caucasian Texts"]. In: Literaturnaya klassika v dialoge kul'tur[Literary classics in the dialogue of cultures]. Vol. 3. Moscow, p. 49-76. (In Russian).
Yarkova, E.N. (2015). Art as an Object of Cultural Studies (Experience of a Methodological Reflection). Observatory of Culture. (3), 12-19. Available from: doi:10.25281/2072-3156-2015-0-3-12-19. (In Russian).
Zaks, L.A. (2005) Problemnye polya ontologii iskusstva [Problematic fields of Art ontology]. In: Ontologiya iskusstva [The ontology of art]. Ekaterinburg. 268 p. (In Russian).
Zapesotskiy, A.S., Shekhter, T.E. & Shor Yu.M. (2009) Philosophy of art by D.S. Likhachev. Human Being. (2), 17-33. (In Russian).
Информация об авторе Е.А. Казакова - заведующая музеем, Нижнетагильский государственный социально-педагогический институт (филиал) Российского государственного профессионально-педагогического университета, Нижний Тагил, Россия.
https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=795930
Конфликт интересов:
автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author E.A. Kazakova - Head of the Museum, Nizhny Tagil State Socio-Pedagogical Institute (branch) of the Russian State Vocational Pedagogical University, Nizhny Tagil, Russia. https://elibrary.ru/author_items.asp?authorid=795930
Conflicts of interests:
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию / The article was submitted 19.02.2024; Одобрена после рецензирования / Approved after reviewing 18.03.2024; Принята к публикации / Accepted for publication 16.04.2024.
Автором окончательный вариант рукописи одобрен.
