CC BY
41
(Максим Макарцев, Светлана Сиднева, Антон Тунин
Круглый стол «Цветница. ЭитЫса floriilor. 13ауюкир1акп. й1е1а е 1и1еуе1;...: Растительный код Вербного воскресенья в балкано-балто-славянском ареале»
Максим Максимович Макарцев
Институт славяноведения РАН, Москва, [email protected] Светлана Александровна Сиднева Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, [email protected] Антон ЕвгеньевичТунин
Институт славяноведения РАН, Москва,
30 марта 2010 г. в Институте славяноведения РАН прошел круглый стол «Цветница. ОишМса АогШог. Вауюкиршк^. Б1е1а е 1и1е-уе1..: Растительный код Вербного воскресенья в балкано-балто-славянском ареале». Мероприятие было организовано Центром лингвокультурных исследований «Ба1саш-са» совместно с Центром балтославянских исследований. На круглом столе прозвучали 15 докладов, подготовленных филологами, историками, лингвистами и искусствоведами, представлявшими Институт славяноведения и другие научные организации. Выбранная для круглого стола тема является органичным продолжением круглого стола «Мартеница. Маг^ог. Март'^. Уегоге...», который ЦЛИ «Ба1сашса» провел в 2008 г.1 Мартеница и другие балканские термины, вынесенные в заглавие однодневного симпозиума, обозначают обрядовую реалию — бело-красные сплетенные нити, которыми балканцы обмениваются 1 марта, поздравляя друг друга с приходом весны. Объединяет эти два праздника — начало весны и Вербное воскресение — мотив встречи. Однако если Мартеница является днем встречи весны, марта, то в основе символики Цветницы
1 Материалы опубликованы в: [Мартеница 2009].
находится библейский сюжет встречи Иисуса Христа, входящего в Иерусалим, и разнообразные трактовки и лингвокуль-турные воплощения этого сюжета, преломленного призмой архаического мировосприятия носителей традиционной модели мира. Это дает богатейший материал для исследований. Во вступительном слове руководителя ЦЛИ «Ва1сашса» И.А. Се-даковой прозвучала важная мысль, оказавшая непосредственное влияния на формулировку темы мероприятия и несомненно подтвердившаяся в самих докладах: основным кодом Вербного воскресенья в народно-христианской традиции является растительный, что отражается как на уровне языка (в терминологии этого дня во всех европейских традициях присутствует мотив цветов, растений, например Вербное, Пальмовое, Цветочное воскресенье), так и на уровне обрядов (в т.ч. обрядов освящения растений в церкви). Освященные растения (например, верба), будучи вынесенными из сакрального церковного пространства, нередко получают в народных представлениях магические свойства, приобретая статус «вторичных ритуальных предметов» (по терминологии Н.И. Толстого). Вегетативная тематика праздника, не ограниченная исключительно сюжетом Входа Господня в Иерусалим, позволила участникам круглого стола выйти за рамки ритуального комплекса и показать, как растительный код функционирует в языке, фольклоре и культуре разных народов.
Большинство докладов было посвящено Вербному воскресенью. Хотелось бы начать с яркого и запоминающегося выступления Т.В. Цивьян (ЦЛИ «Ва1сашса», Институт славяноведения РАН) «Вербная тема в русской литературе ХХ в.: мерцающая мифология». На материале праздника было показано, как в русской литературе отражаются следы архетипической модели мира. Т.В. Цивьян исследовала значительный пласт текстов, где «смысл праздника воплотился в растении, которое как бы поглотило сюжет». Конечно, русская «Вербная хрестоматия» (по определению Т.В. Цивьян) не ограничивается только лишь вербой, и, тем не менее, ее фрагмент, связанный с вербой, чрезвычайно насыщен мерцающими мифологическими мотивами (возрождение, смерть, детство), засвидетельствованными в архетипе в большей степени, чем в русской литературной традиции.
Сквозными мотивами большинства докладов оказались мотивы возрождения/обновления, смерти и детства. Так, в докладе О.В. Трефиловой (Институт славяноведения РАН) «Оппозиция молодой—старый гезр. новый—ветхий в древнейших славянских переводах "Слов" на Вербное воскресенье» они рассматривались на материале старославянских памятников, восходящих к одноименному тексту Иоанна Златоуста. С этим
докладом оказалось связанным выступление Е.В. Пчелова (РГГУ) «"Чудо-дерево" Московского царства: верба в церемонии шествия на осляти в ХУ1—ХУ11 вв.». Е.В. Пчелов рассказал о структуре праздничного шествия, изображавшего Вход Господень в Иерусалим, и его месте в русской культуре эпохи XVI—XVII вв. Прообразом московского шествия, в котором принимали участие царь и патриарх, послужила аналогичная новгородская церемония; некоторое время подобные шествия совершались и в других крупных городах, центрах епархий, пока не были запрещены все, кроме московского. Для Москвы же наиболее позднее упоминание этого обряда датировано 1693 г. Изначально маршрут шествия пролегал внутри стен Кремля, в позднейшее время процессия берет начало у Лобного места и, двигаясь к Успенскому собору, фактически входит в Кремль, символизировавший Новый Иерусалим. Основным элементом обряда было «чудо-дерево», т.е. верба, которую специальным образом украшали плодами и везли на санях в начале процессии. В ранний период бытования обряда верба представляла собой растительный образ Святой Земли, оказываясь на семантическом уровне (по крайней мере в рамках церковного шествия) антонимом бесплодной смоковницы: верба без листьев, но с плодами, смоковница обладает листьями, но не приносит плодов. Различные дополнительные атрибуты вербы становятся указанием на другие важные предметы растительного кода: символика изюма отсылает к образу Христа-лозы (ср. преложение вина в кровь Христову в христианской литургии), рожковое дерево символизирует пищу св. Иоанна Крестителя в пустыне, финики — пальмовые ветви, с которыми Иисуса Христа встречали во время его вхождения в Иерусалим. Со временем, когда вербу стали украшать яблоками, различными искусственными плодами, цветами и даже птицами, она становится субститутом райского сада, что актуализирует мотив загробного мира, но также и обновления (ср. такие изофунк-циональные субституты рая, как вечная, новая жизнь).
Доклад В.Л. Кляуса (Институт мировой культуры МГУ) «Верба как знак русского дома в Трехречье» был посвящен одному из культурных феноменов современного Трехречья, района на севере Китая (по реке Аргунь), заселенного после окончания Гражданской войны в России потомками русских беженцев из Забайкалья. Около 25 000 русских проживали там до 50-х гг. XX в. После установления коммунистического режима в Китае они по большей части покинули страну, однако в китайском Трехречье остались их потомки, перешедшие на китайский язык, но сохранившие православную веру и записанные в своих китайских паспортах как русские. Веточки вербы в этом регионе, как и во всем Забайкалье, издавна клали перед иконами
в Вербное воскресенье и хранили в течение года. Использовали их и как обереги в магических обрядах, например в некоторых районах вербой провожали коров в поле. В последние годы в Трехречье в связи с интенсивным развитием этно-туризма верба оказывается одним из основных маркеров «рус-скости» дома. Сегодня «русский дом» в Приаргунье — коммерческое предприятие, в нем можно остановиться на ночлег и пообедать «по-русски». Его «знаками» помимо поясняющих табличек стали качели во дворе и очень красочно оформленные деревья или кусты, фигурирующие в качестве вербы. Эти «вербы» украшены искусственными цветами и ленточками, которые, возможно, восходят к «барашкам», сушеным цветам, украшавшим божницы забайкальских русских домов. Связана такая модификация с необходимостью дополнительно маркировать дом как «русский» в коммерческих целях. Так верба из символического предмета, актуализирующего мотивы мерцающей мифологии, становится предметом мира постфольклора.
Несколько докладов было посвящено этнолингвистическому описанию праздника в разных балкано-балто-славянских традициях. Так, В.В. Усачева (Институт славяноведения РАН) рассказала о Вербном воскресении у поляков, показав, что основные темы этого праздника повторяются и в русской, и в польской традиции (здесь выделяется мотив детства, который кодируется целыми цепями диминутивов, ср. названия пушистых почек вербы bazie 'барашки', 'котики' и под.). Многие польские обряды Вербного воскресенья перекликаются с другими традициями: с обрядом palmowanie, когда люди бьют друг друга освященными «пальмами», букетами-вербами и символ вновь ожившей природы передает свою силу людям, а также с обходными обрядами. В Кракове существовал обряд-инсценировка въезда Христа в Иерусалим, запрещенный позже Церковью из-за того, что сопровождался песнями фривольного характера. Сами «пальмы» использовались как обереги, а пушистые соцветия вербы наделялись целебными свойствами.
М.М. Валенцова (Институт славяноведения РАН) в докладе о Вербном воскресении в чешской и словацкой народных традициях также отметила, что количество общих мотивов и сюжетов у поляков, чехов, словаков и русских исключительно велико: например, повторяется мотив детства на лингвистическом уровне (названия цветов и почек, переводимые как 'барашки', 'котята' и под.), мотив смерти (ср. гадания на обрядовом уровне: если крестик из веток, сделанный на Вербное воскресенье и оставленный на поле, оставался зеленым до самой уборки урожая, то верили, что нашедший его первым умрет
в этом году в тот же день недели; в Моравии вербы сжигали и пепел клали в гроб умершему) и др.
Темой доклада Р. Балкуте (Центр народной культуры Литвы) и М.В. Завьяловой (Институт славяноведения РАН) стали традиции Вербного воскресения в Литве. В современной Литве слово, переводящееся на русский как «верба», может означать как букет из живых веток самых разных растений, так и декоративные букеты из сухих цветов. Традиция отмечать Вербное воскресенье, принося в храм ветви деревьев и кустарников, возникла в XVI в., скорее всего, под славянским влиянием. Изначально «вербы» были только живые, в основном они делались из ивы и можжевельника (символизирующих жизненную силу и обладающих апотропейными функциями), но в качестве дополнительных использовались и другие растения. Единственное дерево, никогда не выступавшее в качестве вербы, — это осина. Функции вербы в Литве обнаруживают много сходства с другими традициями. Так, верба в течение года хранилась в важных местах избы: рядом с печкой, у икон; верба защищала от грозы; известны обряды хлестания и окуривания людей и скота для защиты от болезней (причем в местностях, где по географическим причинам больше распространена верба из можжевельника, больше распространено окуривание). В XIX в. возникают искусственные (неживые) вербы, изначально — в окрестностях Вильнюса, в польскоязычной среде. Сегодня популярность этих «польских» верб, разнообразных по форме и исполнению, стремительно растет, и они стали неизменным атрибутом праздника в Литве.
С.А. Сиднева (МГУ им. М.В. Ломоносова) в докладе «Statue vegetali в калабрийских обрядах Вербного воскресенья» рассказала об одном любопытном обряде, зафиксированном исключительно на юге Италии, в регионе Калабрия, в поселении Бова Хора, в приходе Сан-Лео, где кроме итальянцев проживают албанцы и греки, что обогащает локальную традицию взаимными влияниями. Накануне Пальмового воскресенья там делают так называемые statue vegetali — растительные фигурки разных размеров, одна из которых, более крупная, изображает «мать», другая, поменьше — «дочь». Во время праздничной службы их кропят святой водой и затем обносят вокруг селения. По окончании шествия участники разбирают statue vegetali на части, чтобы использовать в обрядовых действиях, основная направленность которых — апотропеическая. Уникальной является форма растительной композиции, встречающейся в Калабрии. Относительно происхождения обряда плетения фигурок «матери» и «дочери» существуют различные гипотезы, связывающие его как с древней языческой традицией (культ Персефоны и Деметры), так и с более поздней
христианской (греческие обряды, связанные с олицетворением Великого Поста — Саракости). Доклад С.А. Сидневой выводит нас непосредственно на балканский материал, к которому в своих выступлениях обращались еще несколько докладчиков.
Доклад А.А. Плотниковой (Институт славяноведения РАН) «Вербная (Лазарева) суббота: особенности девических обходов у балканских славян» был посвящен южнославянскому обряду обхода селения с благопожеланиями, танцами и песнями, который совершался девушками («лазарками») на Лазареву субботу. Продуцирующим и апотропеическим смыслом наделялся танец лазарок. В некоторых регионах Болгарии лазарки танцевали с веточками вербы в руках — обычно там, где обход совершался или продолжался в Вербное воскресенье; нередко девушки украшали себя венками и живыми цветами. Структура обряда контаминирует с другими обрядами обхода (например, окказиональным ритуалом вызывания дождя пеперуда), а сам он в некоторых местах превращается в инициацию, и участие в нем становится обязательным для девушек, вступающих в брачный возраст. На основании лингвогеографических данных и исходя из структуры обряда А.А. Плотникова делает вывод, что первоначальным его названием было слово с корнем +bujen, символизировавшее жизненную силу пышно произрастающих растений, которую и пробуждали танцующие девушки.
К.А. Климова (Институт славяноведения РАН) в докладе «Та ßayia viKrjiripm (пальма, лавр и другие растения) в греческой народной традиции» объединила растения, которые имели ритуальное значение на праздновании Лазаревой субботы и Вербного воскресенья в греческом мире (та ßayia viK^tipia: фошкад 'пальма'; Sapv^ 'лавр'; itsa, itia 'ива'; ^vptog, ¡ииртт 'мирт'; sha 'оливковые ветви'), в одну группу. Безусловно, они изофунк-циональны — им приписываются магические свойства изгонять темные силы и оберегать дом и семью в течение всего следующего года, что проявляется на обрядовом уровне. Сами обряды своими основными характеристиками не выделяются из общебалканской традиции: в субботу незамужние девушки и дети совершают обходные обряды с танцами и специальными песнями, а также украшают дома различными растениями или изготовляют из них особые украшения, в т.ч. кресты (на Крите и Додеканесах). Все эти растения (чаще всего пальма и лавр) называются в этот период ßayia и воспринимаются как «победоносные».
Доклад Н.Г. Голант (МАЭ РАН, Санкт-Петербург) «Duminica Floriilor и мифологические представления румын, связанные
с растениями» был посвящен лексике Вербного воскресенья (рум. Duminica Floriilor букв. 'Воскресенье Цветущих'), главным образом фитонимике, а также другим обрядам и представлениям, связанным с растениями в румынской традиционной культуре. У румын в обычаях Вербного воскресенья верба прежде всего связывается с плодородием, а также наделяется апо-тропеическими свойствами. Вербой украшали ворота и внутренние части дома для его защиты и благополучия. В Северной Буковине верба считалась единственной защитой от дьявола. Во время жатвы вербой опоясывались, чтобы избежать болей в пояснице. Символика растения обнаруживает двойственность: она может быть связана как с культом Богородицы, так и с миром мертвых, смертью. С одной стороны, вербу запрещено рвать и ломать, а свою силу верба получила от Богородицы в благодарность за то, что помогла ей пересечь ручей, когда та искала распятого Иисуса (в другом варианте легенды верба создала тень, чтобы мать с младенцем могли отдохнуть). С другой стороны, в некоторых регионах Румынии вербой украшали не только дома и хозяйственные постройки, но и могильные кресты на кладбищах (Олтения, Трансильвания); по некоторым представлениям верба принадлежит черту (Буковина) и проклята; а в одном из вариантов легенды верба проклята за то, что только вербные гвозди вошли под ногти Господу, когда его мучили евреи. В другом варианте верба проклята св. Георгием за то, что назвала его пьяным, когда святой споткнулся о ракиту.
На балканском (болгарском, македонском и албанском) материале был основан и доклад М.М. Макарцева (ЦЛИ «Balcanica», Институт славяноведения РАН) «Растительный код в "Балладе о мертвом брате"». Докладчик показал, как с помощью растительного кода кодируется сюжет баллады: мертвый брат, пришедший, чтобы отвезти свою сестру домой повидаться с матерью, объясняет исходящий от него запах смерти как запах растений, выбор которых в различных вариантах текста, очевидно, не случаен. Парадоксальным образом растения, которые обычно являются признаками жизни, сильными апотро-пеями (базилик, крапива), указывают на смерть брата, а им используются для отвода глаз: будто бы это не запах мертвеца, а всего лишь запах базилика. Впрочем, и в этом случае указание на смерть брата более чем прозрачно: базилик в качестве апотропея используется и в свадебной обрядности, и в погребальной, а «девятилетняя плесневелая пшеница» в болгарских песнях отсылает к погребальному обряду пересыпания пшеницы (или любого другого сыпучего продукта) через пальцы усопшего, чтобы сохранить в доме его късмет (т.е. спору, плодородие, удачу и т.д.).
Актуальная проблема применения лингвистической терминологии и методологии к изобразительному искусству ставится в докладе Н.В. Злыдневой (Институт славяноведения РАН) «Процветшая плоть в балканской изобразительной традиции: к проблеме контаминации кодов». Автор доклада подходит к изображению как к высказыванию, обладающему своей структурой. Растительный код от архаики и до эпохи югославского сюрреализма и примитивизма (30-60-е гг. XX в.) связывается с телесностью через мотив «процветшей плоти». Эта связь может быть организована и в виде простых «синтагм» (человек + растение, как в творчестве Л. Поповича или в картине «Акт с цветами» М. Скурени), и в виде более сложных (как, например, в творчестве И. Рабузина). Мотив соединения человеческого и растительного является архаичным, его можно проследить уже для культуры Винча (балканский верхний неолит) и для более поздних традиций: минойской, этрусской, эллинистической, славянской — т.е. он является универсальным. Однако при комплексном рассмотрении и растительных мотивов, и мотивов вывернутой наружу земли как сверхфразового единства можно увидеть балканскую специфику функционирования растительного кода.
О.А. Кифишина (МПГИ) в докладе «К вопросу об иве в древнегреческом ритуале и мифе» проанализировала наименования ивы (или вербы), встречающиеся в античных текстах, и ее связь с древнегреческими культами. Рефлексы почитания этого растения можно обнаружить в мифологии, топонимике сакральных мест, эпитетах богов и героев. Образ ивы (ветлы, вербы, ракиты и др.) оказывается амбивалентным: для нее характерна как женская символика, так и мужская, связь с культами Деметры и Персефоны, с одной стороны, и Адониса, с другой. Проявлением «мужского» могут быть также представления об умирающих и воскресающих Дионисе и Аполлоне (в лице Ас-клепия) как о вербеновых/ивовых/древесных богах.
Л.И. Акимова (ГМИИ им. А.С. Пушкина) в своем докладе также подошла к проблеме оппозиции мужской—женский и ее выражения в растительном коде на материале погребального убранство царицы Ура Шубад. Голова принцессы была украшена ивовым и буковыми венками. Буковые венки (= женское) символически противопоставлены ивовому (который соотносится с неким мужским умирающим и возрождающимся божеством). Л.И. Акимова находит параллели мотиву почитания растения как символа жизненной силы в некоторых обрядах Древнего мира, например в египетском обряде воздвижения столба Дже-да на празднике Хипсета, т.е. 30-летия фараона, и в греческих обрядах воздвижения столба Диониса-дендрита и бичевания юношей перед алтарем Артемиды-лигодесмы в Спарте. Схожие
мотивы можно обнаружить и в современных восточнославянских пословицах и приговорах с вербной тематикой («Не я бью — верба бьет», «Вербохлест — бей до слез»), символически заменяющих жертвоприношение; а также в современном западно-украинском обряде первого дня Пасхи, когда на церковном кладбище собирались все силачи деревни и становились в акробатическую фигуру, напоминающую дерево (пятеро в нижнем ряду, на них четверо и так до тех пор, пока на самом верху не становился один человек; для поддержания равновесия они использовали деревянный шест).
Таким образом, комплексное освещение одного праздника на разных уровнях позволяет четко увидеть не только общие и универсальные идеи, формирующие его символику, но и вычленить индивидуальное, характерное для конкретных традиций, а также подойти к проблеме эволюции связанных с ним представлений. Материалы круглого стола готовятся к публикации. ЦЛИ «Ва1сашса» планирует и в дальнейшем проводить подобные, ставшие уже традиционными, тематические научные мероприятия.
Библиография
Мартеница. Marti§or. Март'^. Verore...: Материалы Круглого стола 25 марта 2008 года / Редкол. И.А. Седакова (отв. ред.), М.М. Макарцев, Т.В. Цивьян (ред.). М.: Ин-т славяноведения РАН, 2009. См. содержание: <http://www.inslav.ru/index. php?option=com_content&view=article&id=289:-mrior--verore----25--2008-&catid=8:2009-08-05-10-47-42&Itemid=8>.
