CC BY
72
УДК 82.01 :398
ББК 83.01
Г 15
Галиева М.А.
Аспирант кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, e-mail: marianna.galieva@yandex.ru
«Космическое прозрение»: Ф. Новалис - М.И. Цветаева. Фольклорная традиция в поэтике
(Рецензирована)
Аннотация:
Рассматривается функционирование фольклорной традиции в поэтике М.И. Цветаевой. Объектом исследования выступают стихи разных лет, в которых особенно выявляется онтологическая символика, генетически восходящая к фольклорному мировоззрению, а также к немецкому романтизму. Проводятся параллели с поэтикой Но-валиса. Цель статьи заключается в рассмотрении творчества Цветаевой в свете фольклорной традиции и немецкого романтизма, проявившихся латентно в поэтике. Применен историко-типологический метод. Большое внимание уделяется, прежде всего, внутренним формам фольклоризма в поэтике, а не стилизациям, не вторичным формам. В этом видится актуальность данного исследования, так как в филологических работах нередко не разграничиваются внешние и латентные формы фольклоризма. Постановка вопроса в таком ключе выводит исследователя в теоретическое пространство: возникает вопрос о связях фольклора и мифа. В таком контексте важны дожан-ровые формы, обрядовая реальность в произведении (например, «медвежья символика» в стихах Цветаевой). Вводится понятие «ритуального орнамента» в поэтике, которое позволяет иначе взглянуть как на художественную систему, так и переосмыслить теоретические вопросы о формах фольклоризма в поэтике.
Ключевые слова:
Миф, фольклор, литература, Цветаева, Новалис, архетип.
Galieva М.А.
Post-graduate student of Department of History of the Latest Russian Literature and Contemporary Literary Process of Philological Faculty of M. V. Lomonosov Moscow State University, e-mail: marianna.galieva@yandex.ru
«Space enlightenment»: F. Novalis - M.I. Tsvetaeva. Folklore tradition in poetics
Abstract:
The paper discusses the functioning of folk tradition in M.I. Tsvetaeva's poetics. We investigate verses of different years in which the ontological symbolics, which is genetically going back to folklore outlook and to the German romanticism, is pronounced. Comparison is made with Novalis's poetics. The paper focuses upon consideration of Tsvetaeva's creativity in the light of the folk tradition and the German romanticism shown latently in
poetics. The historical - typological method is applied. Much attention is paid, first of all, to internal forms of a folklorism in poetics, rather than to stylizations or secondary forms. In this we see relevance of this research since in philological works, external and latent forms of a folklorism often are not differentiated. Statement of a question in this way brings the researcher to theoretical space: a question appears of relationships of folklore and the myth. In such context, pre-genre forms and ceremonial reality in work are important (for example, «bear symbolics» in Tsvetaeva's verses). We introduce a concept of «a ritual ornament» in poetics which allows us to look differently both at art system and to rethink theoretical questions of folklorism forms in poetics.
Keywords:
Myth, folklore, literature, Tsvetaeva, Novalis, the archetype.
О сакральном значении «небесных тел» в поэзии М.И. Цветаевой (солнца, луны, звезд) говорить не приходится, так как сама она хорошо знала фольклор. В фольклоре обращение человека, народного мышления к небесным светилам особенно распространено в заговорах, в которых специалисты выделяют формулу «космического ограждения», связанную, во-первых, с перениманием сил природы, во-вторых, с добыванием особой вещей невесты [1: 10]. Однако здесь нужно отметить то, что «цветаевский фольклор - особый: это индивидуальная лирика, заговорившая голосом, словами и образами народного искусства» [2: 18]. Эта тема нас выводит к другой, более сложной проблеме, связанной с противопоставлением дня и ночи, - к проблеме «времени» или цветаевского часа.
Вопрос «времени» для поэта в жизни и творчестве был одним из важных вопросов: «<...> полдень из всех часов суток - самый телесный, вещественный, с телами без теней и с телами, спящими без снов <...> самый магический, мифический и мистический час суток, такой же маго-мифо-мистический, как полночь» [3: 544 - 545]. В ее поэзии извечный вопрос «который час?» задается лирической героиней, приоткрывающей иерофанию, сакральное мужчине. Ее героиня предпочитает метафизику быту: Освободите от дневных уз Друзья, поймите, что я вам снюсь. [4: 282] Основная часть событий приходится на
ночь:
В огромном городе моем - ночь. Из дома сонного иду - прочь [4: 282].
С чем это связано и почему выбрано именно «ночное» время? Попытаемся ответить на эти вопросы, обращаясь к фольклорной традиции и к поэтике Новалиса.
С приближением вечера, ночи начинает открываться сакральное пространство, лирическая героиня избавляется от «дневных уз»:
Скоро вечер: от тьмы не укрыться, Чья-то тень замелькает в окне... Уезжай, уезжай же, мой рыцарь, На своем золотистом коне! [4: 128].
Избранник лирической героини -рыцарь. Возможно, что цветаевская лирика уходит в романтический эпос: «<.. .> понимание любви как рыцарского служения, изображение любовного томления, оцепенения, в которое впадает любящий при виде любимой...» [5: 48]. Темнеет... Захлопнули ставни, На всем приближение ночи... Люблю тебя, призрачно-давний, Тебя одного - и навек! [4: 59].
Ночью лирическая героиня показывает свой настоящий лик, она устроительница мира:
Сегодня ночью у меня ключи От всех ворот единственной столицы! [4: 284].
В этой связи кажется не лишним сказать о том, что город мыслится поэтом как сакральное пространство; можно поставить вопрос о городской топике, о кос-
могонии города. М. Элиаде отмечает, что в архаическом представлении город - некое сакральное пространство, защищающее человека от Хаоса [6: 43 - 44].
Ночь связана с появлением луны, определенных животных-тотемов, в которых и отразился женский архетип: Полнолунье и мех медвежий, И бубенчиков легкий пляс... Легкомысленнейший час! - Мне же Глубочайший час [4: 247].
Если на стихотворение смотреть с бытовой точки зрения, то это стихотворение представляется просто интимно-лирическим переживанием. Но, если поэзию Цветаевой рассматривать с точки зрения древних культов, дожанровых образований (обряд, ритуал), то здесь вырисовывается ритуальный орнамент - «сакральное убиение медведя». На убитую медведицу (в прошлом богатыршу, деву-воительницу, солнечную деву) надевали бубенцы и приобщались к ее силе [7: 262 - 263]. Для лирической героини «глубочайший час» - это час смертный, пограничный. Через свою смерть она приобщает остальных, а именно мужчину, к своему культу, тайным знаниям. Кроме того, в стихотворении 1916 г. «Сегодня ночью я одна в ночи» очень точно представлена переходная обрядность, лирическая героиня «целует землю» - так, во-первых, проявляется поэтика власти земли, присяга ей на верность: Сегодня ночью я целую в грудь Всю круглую воюющую землю! [4: 284].
Во-вторых, на приобщение к горнему, к Мировой Оси указывают следующие ритуальные составляющие: бессонница, ночь, мех, ветер. Мифология инициаций знает экстатические (бессонные) состояния, связанные с обращением в животных-тотемов, отвечающие за связь с первопред-ками [8, 9]. Таким образом, мы видим, что «сакральный час» обусловлен именно женской эйдологией и действием, происходящим в ночи. Перед нами разворачивается некое посвящение в рыцари - возмож-
но, эту традицию Цветаева берет из немецкого романтизма, в котором мы также найдем «ночной» лик возлюбленной. Здесь стоить отметить, что Цветаева тяготела к немецкому романтизму и вообще к немецкой литературе, культуре, о чем писала в воспоминаниях: «От матери я унаследовала музыку, Романтизм и Германию. Просто -Музыку. Всю себя» [4: 546].
В этом аспекте, как нельзя более точно и глубоко, это отразилось в поэзии Но-валиса, в его «Гимнах к ночи», в которых поэт рад освободиться от уз и «оков света»: «Тогда ниспослала мне даль голубая с высот моего былого блаженства пролившийся сумрак - и сразу расторглись узы рожденья, оковы света» [10: 52]. В философии Новалиса смерть представляется явлением положительным; в «Гимнах ночи» лучезарная смерть, растворяющая человека в вечном и бесконечном космосе» [11: 138] организует и Космос человека. После этого инициатического действа только и открывается лик возлюбленной: «Сгинуло земное великолепье вместе с моею печалью <...> Облаком праха клубился холм - сквозь облако виделся мне просветленный лик любимой» [10: 53]. Земное великолепие тяготит поэта; заметим, что и цветаевская героиня говорит о дневной тоске:
Всё позволено, всё! Нас дневная тоска не осудит:
Ты из сна, я во сне... [4: 85].
Сон у Цветаевой воспринимается как мистическое переживание, рождение Духа:
Сны открывают грядущего судьбы, Вяжут навек. [4: 81].
Это можно назвать, воспользовавшись термином О.М. Гершензона, «сонным творчеством души» [12: 275]. Новалис в «Гимнах к ночи» пишет о посвящении сном, через сон - об открытии истины через сон: «Сон святой, не обездоливай надолго причастных Ночи в тягостях земного дня. <...> Не ведают они, что это ты волнуешь нежные девичьи перси,
лоно в небо превращая, не замечают они, как ты веешь из древних сказаний, к небу приобщая, сохраняя ключ к чертогам блаженных, безмолвный вестник неисчерпаемой тайны» [10: 50 - 51]. Цветаевская героиня открывает сакральные знания только ночью:
И смело подадим таинственные знаки Друг другу мы, когда задремлет всё в ночи. [4: 66].
Сон превращает «лоно в небо» - таким образом поэт указывает на божественную суть женщины. Немецкий романтик сожалеет о приходе утра: «Неужели утро неотвратимо? Неужели вечен гнет земного?» [10: 50]. Сожалеет и цветаевская героиня о приходе утра: Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо - враги! [4: 86].
«Сон - это и своеобразный анализ чувств, которые по Новалису еще не нечто системное, целостное, а строго дифференцированные явления, которые мож-
но анализировать как вещь» [13: 104].
В фольклоре сон воспринимается как временная смерть, как возможность героя приобщиться к знаниям первопред-ков, совершив путешествие на «тот свет». В поэтике Цветаевой сон и ночь открывают возможность лирической героине освободиться от «дневных уз», то есть преодолеть физику ради метафизики. Однако здесь нужно говорить не только об онтологической символике, но и о фольклорной традиции, выразившейся латентно, так как цветаевская метафорика, думается, восходит не столько к собственно фольклорной традиции, сколько к дожанровым образованиям. В таком случае можно поставить важный теоретический вопрос о связи мифа, фольклора, обряда и ритуала. Кроме того, «взаимодействие литературы и фольклора не односторонний процесс, которым, к сожалению, часто ограничиваются исследователи этого вопроса, используя лишь «фольклорные мотивы», образы и приемы» [14: 79 - 80], а значит, Цветаева не просто следует за фольклорной традицией, а вступает с ней в поэтический диалог-спор, осложняющийся при этом и влиянием немецкого романтизма.
Примечания:
1. Смирнов В.А. Мотивы «небесного ограждения» в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» // Содержание и технологии литературного образования в средней школе: проблемы анализа художественного текста. Иваново: ИвГУ, 2004. С. 4-13.
2. Павловский А.И. Куст рябины. Л.: Сов. писатель, 1989. 350 с.
3. Цветаева М.И. Стихотворения. Поэмы / вступ. ст., сост. и коммент. A.A. Саакянц. М.: Правда, 1991. С. 544-545.
4. Цветаева М.И. Собр. соч.: в 7 т. Т. 1. М.: Эллис Лак, 1994. 640 с.
5. Жирмунский В.М. Литературные отношения Востока и Запада и развитие эпоса // Жирмунский В.М. Народный героический эпос. Сравнительно-исторические очерки. М.; Л.: Гослитиздат, 1962. С. 5-74.
6. Элиаде М. Космогоническая модель построения города // Элиаде М. Оккультизм, колдовство и моды в культуре. Киев; М.: София: Гелиос, 2002. С. 43-44.
7. Веселовский А.Н. Исторические условия поэтической продукции // Веселовский А.Н. Избранное: историческая поэтика. М.: РОССПЭН, 2006. С. 262-263.
8. Höfler О. Kultische Geheimbünde der Germanen. Frankfurt а. M., 1934. Bd. 1. S. 46-47.
9. Meuli K. Die deutschen Masken // Gesammelte Schriften. Bd. 1. S. 83-84.
10. Новалис. Гимны к ночи: пер. с нем. М.: Энигма, 1996. 188 с.
11. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига: Zinatne, 1988. 454 с.
12. Гершензон М.О. Сны Пушкина // Гершензон М.О. Мудрость Пушкина. Томск: Водолей, 1997. 288 с.
13. Грешных В.И. Ранний немецкий романтизм: фрагментарный стиль мышления. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. 144 с.
14. Степанова Т.М., Бессонова Л.П. Типология фольклоризма литературных текстов // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. 2007. Вып. 2. С. 79-80.
References:
1. Smirnov V. A. Motives of «heavenly protection» in M. Yu. Lermontov's novel «А hero of our time» // Contents and technologies of literary education at a secondary school: problems of the analysis of a literary text. Ivanovo: IvSU, 2004. P. 4-13.
2. Pavlovsky A.I. Abush of a mountain ash. L.: Sov. writer, 1989. 350 pp.
3. Tsvetaeva M.I. Rhymes. Poems / introduction, сотр. and comments by A. A. Saakyants. M.: Pravda, 1991. P. 544-545.
4. Tsvetaeva M.I. Selected works: in 7 v. V. 1. M.: Ellis Luck, 1994. 640 pp.
5. Zhirmunsky V.M. Literary relations of the East and West and the development of the epos // Zhirmunsky V.M. National heroic epos. Comparative and historical sketches. M.; L.: Goslitizdat, 1962. P. 5-74.
6. Eliade M. A cosmogonic model of the construction of the city // Eliade M. Occultism, witchcraft and fashions in culture. Kiev; M.: Sofia: Helios, 2002. P. 43-44.
7. VeselovskyA.N. Historical environment of poetic production// Veselovsky A.N. Selected works: historical poetics. M.: ROSSPEN, 2006. P. 262-263.
8. Hofler O. Kultische Geheimbunde der Germanen. Frankfurt a. M., 1934. Bd. 1. S. 46-47.
9. Meuli K. Die deutschen Masken // Gesammelte Schrifiten. Bd. 1. S. 83-84.
10. Novalis. Hymns to the night: transl. from German. M.: Enigma, 1996. 188 pp.
11. Fyodorov F.P. Romantic art world: space and time. Riga: Zinatne, 1988. 454 pp.
12. Gershenzon M.O. Pushkin's dreams // Gershenzon M.O. Pushkin's wisdom. Tomsk: Vodoley, 1997. 288 pp.
13. Greshnykh V.I. Early German romanticism: a fragmentary style of thinking. L.: LSU publishing house, 1991. 144 pp.
14. Stepanova T.M., Bessonova L.P. Typology of folklorism of literary texts // Bulletin of the Adyghe State University. Ser. Philology and the Arts. 2007. Iss. 2. P. 79-80.
