CC BY
19УДК 321.01
Михаил Сергеевич Ильченко
кандидат политических наук, научный сотрудник отдела философии Института философии и права УрО РАН, г. Екатеринбург. E-mail: [email protected]
КОРРУПЦИЯ КАК ФАКТОР ВОСПРОИЗВОДСТВА ТРАНСФОРМИРУЮЩЕЙСЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ 1
В статье предпринята попытка объяснить способность коррупции выполнять функцию стабилизирующего механизма для трансформирующихся политических систем. Автор анализирует способность коррупционных практик служить эффективным средством регулирования системы государственного управления, обеспечивающим не только устойчивость политического режима, но и нередко его экономические успехи. Утверждается, что в целом ряде случаев для правящей элиты коррупция является не только механизмом обогащения, но и своего рода средством самозащиты, инструментом сохранения контроля над общественными и политическими процессами. Кроме того, показано, что в условиях трансформации и масштабных социальных изменений коррупция может использоваться элитами как способ решения экономических проблем и компенсации возможных издержек от проводимых модернизационных преобразований.
Ключевые слова: коррупция, неформальный институт, институциональная устойчивость, политический режим, политические элиты.
В политической науке уже давно сложилась традиция рассмотрения коррупции в качестве неформального института, способного оказывать существенное влияние на ход общественного развития. Вместе с тем исследования, в которых коррупция анализируется как механизм воспроизводства политической системы, по-прежнему являются довольно редкими. В большинстве работ коррупционные практики предстают либо «врожденным свойством» политического развития, выступая своего рода частью культурной матрицы общества, либо, напротив, рассматриваются как временное явление, неизбежно сопутствующее масштабным социальным изменениям или политическому процессу в принципе.
При этом сегодня вполне очевидно: для целого ряда государств воспроизводство коррупционных механизмов является не просто институциональной основой функционирования, но и условием выживания. Об этом свидетельствует уже тот факт, что большинство тех режимов, которые сегодня принято квалифицировать как «автократические», «недемократические» или «полудемократические» несмотря на все внутренние противоречия демонстрируют изрядную стабильность. Как правило, они оказываются в состоянии сохранять устойчивость институтов управления длительное время, а в ряде случаев даже способствовать экономическому росту [Pierre-Guillame, Laurent: 2010].
1 Материал подготовлен при финансовой поддержке гранта Президента РФ (МК-7073.2013.6).
Такая ситуация требует качественно новых подходов и методологических ракурсов рассмотрения. Если коррупционные механизмы могут способствовать сохранению системой устойчивости на определенном отрезке ее развития или на более длительном периоде, то такие институциональные эффекты должны быть адекватно рассмотрены не просто через призму де-виантного или побочного негативного явления, а в гораздо более широком контексте системного развития. Важно подчеркнуть не просто структурный характер коррупции, на чем в частности делали акцент различные направления в рамках «функционалистской» традиции ее изучения [Кохан: 2013, с. 11-31], но и обозначить свойства коррупции как неформального института [Дарден: 2009]. Необходимо понять, почему коррупционные практики в состоянии оказываться эффективным механизмом регулирования всей системы государственного управления, способным обеспечивать не только устойчивость политического режима, но и нередко его экономические успехи.
Попытка увидеть в действии коррупционных механизмов стабилизирующий эффект имеет под собой определенную исследовательскую традицию. Одним из первых это свойство коррупции было отмечено Сэмюэлом Хантингтоном, который в своей классической работе «Политический порядок в меняющихся обществах» придал ему значимость системного фактора политического развития [Хантингтон: 2004]. Коррупция для Хантингтона выступала неотъемлемой составляющей процесса модернизации, естественно сопутствующей всем кардинальным изменениям общественных структур. При этом, по мнению автора, коррупционные практики одновременно являлись и своеобразным адаптивным механизмом системы в условиях ломки традиционных институтов, и фактором, стимулирующим политическое и экономическое развитие общества. В дальнейшем эта идея стала находить все больше сторонников, по-разному встраиваясь в различные исследовательские контексты. Причиной стали отчетливо наблюдаемые тенденции развития самих трансформирующихся стран: уровень коррупции в них по большей части оставался высоким, тогда как установившиеся политические режимы оказывались вполне жизнеспособными, опровергая многочисленные прогнозы о скором исчезновении.
Уже впоследствии исследователи стали отмечать способность политических режимов с высоким уровнем коррупции оказывать положительное воздействие на развитие экономики. Это воздействие, по мнению экспертов, может проявлять себя если и не в обеспечении устойчивого экономического роста, то по крайней мере в создании условий для краткосрочных экономических успехов [Campos и др.: 2010; Egger, Winnek: 2005; Mauro: 2004; Pierre-Guillame, Laurent: 2010]. При этом все чаще звучат оценки, согласно которым коррупционные механизмы играют существенную роль и определяют функционирование экономической системы не только на национальном, но и на глобальном уровне [Панкевич: 2009; sassen: 2008].
Одним словом, все эти наблюдения и наработки ученых указывают на то, что сегодня коррупция может выступать важнейшим институтом и механизмом регулирования, обеспечивающим развитие и жизнеспособность государственной системы как таковой. Отмечая позитивные эффекты коррупционных практик для трансформирующихся стран, теоретики модернизации, в частности Хантингтон, рассматривали их как сугубо временное явление, сопровождающее развитие политической системы на «переходном этапе».
Особенность ситуации начала XXI в. состоит в том, что число таких «переходных» режимов не только не уменьшилось по сравнению с концом прошлого столетия, но и, напротив, даже возросло. Во многом именно этот фактор обусловил усиление коррупции в целом ряде государств и приобретение ею новых институциональных свойств и форм влияния на развитие политической системы.
Так например, авторы исследования «Политическая коррупция и институциональная стабильность» отмечают, что несмотря на рост числа демократических режимов за последние тридцать лет почти в два раза в этот же период наблюдался и рост так называемых «полудемократических» режимов, доля которых сегодня составляет 37% (см.: [Fjelde, Hegre]). По мнению экспертов, в такого рода режимах показатели коррупции являются наиболее высокими, но что особенно важно, именно коррупция в результате и способствует повышению их устойчивости. Получается, что режимы, которые изначально рассматривались как крайне нестабильные, находящиеся в «промежуточном», «переходном» состоянии и траектории развития которых характеризовались высокой степенью неопределенности, на деле оказались весьма устойчивы ко всем изменениям и смогли сохранить свои ключевые системные черты.
Основной вопрос, который возникает в данном случае: что позволяет коррупции сохранять решающее воздействие на функционирование политической системы длительный период, способствуя ее самосохранению? Если коррупционные практики приобретают характер института, устойчиво воспроизводимого десятилетиями, значит следование его нормам оказывается выгодно политическим элитам как в краткосрочной, так и долгосрочной перспективе. Представляется, что этому способствуют по меньшей мере три фактора.
Во-первых, для правящей элиты, действующей в условиях неопределенности и изменения привычных социальных институтов, коррупция является наиболее эффективным и удобным средством сохранения контроля над общественными и политическими процессами. В основе коррупционных отношений всегда лежат персонифицированные, личные связи, поэтому возникающая на их основе сеть неформальных взаимодействий выступает своего рода заменой еще не сложившимся или недостаточно прочным формальным институтам. В результате элиты не в состоянии отказаться от использования «теневых» форм согласования интересов не только из-за стремления к обогащению, но и из-за неспособности выстроить порядок отношений по другим правилам. Отказ от следования коррупционным схемам оказывается чреват для них угрозой потери контроля как над наиболее влиятельными группами правящего класса, так и над всей системой государственного управления в целом. Коррупция в данном случае - это уже не только стратегия взаимодействия и обмен ресурсами между властными группировками, но и прежде всего способ поддержания политического порядка и условие сохранения системой своей целостности.
Как отмечают Асемоглу и Робинсон, основной задачей правящей верхушки при недемократическом правлении является создание таких условий, чтобы «ни одна из групп не чувствовала себя неудовлетворенной настолько, чтобы предпринять попытку ниспровергнуть режим или предпринять другие политические или экономические действия, способные негативно отразиться на находящейся у власти группировке» [Acemoglu, Robinson: 2006, c. 118]. В
этом смысле, коррупция выступает не только в роли средства удержания власти, но и «механизма укрепления государственности» [Дарден: 2009, с. 118].
Во-вторых, в условиях полудемократических или трансформирующихся режимов коррупция нередко выступает способом решения экономических проблем. Вопрос способности коррупционных механизмов влиять на экономический рост уже успел превратиться в почти что классическую исследовательскую проблему, до сих пор вызывая оживленные дискуссии среди экспертов [Mauro: 2004]. Выдвинутая Хантингтоном идея о том, что «коррупция, являющаяся результатом усиления государственного регулирования, может стимулировать экономическое развитие», за последние десятилетия успела найти достаточное количество как подтверждений, так и опровержений [Хантингтон: 2004, с. 85]. Но очевидным является то, что на коротком временном отрезке коррупционные механизмы в системе государственного управления могут не только обеспечивать локальные экономические успехи, но и способствовать ускорению роста экономики в целом, создавая правящей элите своего рода финансовую подушку безопасности [Pierre-Guillame, Laurent: 2010; Campos и др.: 2010; Хантингтон: 2004]. В излишне централизованных бюрократизированных системах неформальные связи в управлении экономикой выступают гибким механизмом регулирования, своего рода «смазочным маслом», препятствующим чрезмерной инертности и косности экономических процессов. Во многом именно в этом проявляется способность коррупции обеспечивать устойчивость политической системы не только через консервацию, но и через оживление «изнутри».
Наконец, как не парадоксально, но коррупционные механизмы могут компенсировать правящей элите возможные издержки от проведения демократических реформ и экономических преобразований. Коррупцию в этом случае можно рассматривать, с одной стороны, как своеобразную цену, которую государство вынуждено платить за модернизационные реформы. А с другой - как определенный плацдарм для элиты и гарантию снижения рисков от масштабных изменений в социальной и экономической сферах. Элиты могут иметь серьезные намерения относительно проведения реформ, а могут использовать их как ширму для соответствия формальным требованиям и утвердившимся в мировом сообществе нормам. Вне зависимости от этого коррупционные практики служат гарантией от возможных экономических потерь, а следовательно являются гарантией безопасности и самих элитных групп. Так, например, по мнению Фьелде и Хегре, представители правящей элиты, которые «сталкиваются с сильным внешним давлением в сторону демократизации, избегают потери власти благодаря проведению либеральных реформ, распространяющих коррупцию» [Fjelde, Hegre: c. 11].
Вполне очевидно, что с учетом этих факторов для ряда стран коррупция является условием не только существования, но и воспроизводства государственной системы. Одним из примеров такой страны выступает Нигерия, представляющая в этом смысле особый интерес для анализа. Нигерия традиционно признается экспертами одной из наиболее коррумпированных стран мира, одновременно являясь государством с одной из крупнейших и интенсивно развивающихся экономик и при этом крайне сложной политико-территориальной структурой. Одним из условий существования Нигерии и гарантией сохранения ею государственной целостности является федеративная структура. И хотя нигерийскую федерацию принято считать крайне
нестабильной и, возможно, одной из самых неудачных из функционирующих в мире на сегодняшний день, именно федерализм выступает для Нигерии средством решения крайне острой проблемы этнических, конфессиональных и лингвистических различий.
Утверждение многосубъектной федерации в Нигерии в 1967 г. позволило существенно смягчить этнические противоречия через территориальное рассредоточение по нескольким субъектам представителей трех основных этносов - хауса, игбо и йоруба, составляющих в совокупности более двух третей населения страны. Вместе с тем такое федеративное деление заставило по-новому выстраивать отношения не только между представителями разных этнических групп, но и между различными кланами в рамках единого этноса. Это привело к росту неформальных взаимодействий в отношениях между элитами различных регионов и укреплению практики этнического клиентелиз-ма, по сути подменявшего собой всю систему государственного управления [Kew, Lewis: 2009, с. 376]. Действие так называемого «федеративного принципа» внутри страны приобрело глубоко элитистский и коррумпированный характер, основываясь на «дележе должностей и кабинетов между местными элитами» [Suberu: 2001, c. 139]. С этой точки зрения федерализация страны представляла собой процесс фрагментации бюрократической иерархии клановых структур, опирающихся на широкую сеть клиентелистских связей.
Постепенное закрепление в политической практике таких неформальных норм, как принцип «этнической ротации» (смены на ключевых должностях как центральных, так и местных органов власти представителей разных этнических групп), привело к институционализации всей системы теневых коррупционных взаимодействий. Однако несмотря на крайне закрытый характер управления страной клановые элиты Нигерии сумели сохранить главное в консервации этнических противоречий - саму федеративную структуру как способ «компромиссного» территориального деления крупнейших этносов. В этом смысле сложившийся в Нигерии порядок неформальных клиентелист-ских взаимодействий между этническими группировками стоит рассматривать не столько как «подрывной» по отношению к федеративным институтам, сколько как поддерживающий их. Именно основанная на коррупционных связях система согласований между этническими кланами сумела в итоге обеспечить относительный консенсус вокруг существующей государственно-территориальной структуры.
Весьма характерно, что на фоне сильной коррупционной составляющей все последние годы Нигерия демонстрирует достаточно высокие экономические показатели и, по мнению экспертов, в ближайшее время может стать лидером среди наиболее интенсивно развивающихся стран. Получая основную часть своих доходов от экспорта нефти, Нигерия представляет собой классический пример государства, в котором «теневые» механизмы в системе управления позволяют извлекать огромные прибыли от продажи энергоресурсов через перераспределение ренты. Централизованный и крайне закрытый характер системы дает возможность правящей верхушке получать колоссальные денежные средства от нефтеэкспорта, одновременно формируя узкий слой лояльного ей политического класса, имеющего доступ к перераспределению прибылей. Результат этого - рост ряда макроэкономических показателей, в частности ВВП, имидж «быстро развивающейся страны» на международной арене, но вместе с тем - стремительная социальная дифференциация, увели-
чение числа бедного населения, безработица и зависимость от одной отрасли экономики [Nigeria...: 2014].
Такая ситуация вполне симптоматична - правящая элита страны оказывается зависима не столько от соблазна перманентного извлечения сверхприбылей, сколько от неспособности изменить выбранный курс в силу высоких рисков потери власти. Коррупционные практики формируют такую конфигурацию власти, в которой сложившаяся структура взаимодействий между элитами (политический режим) оказывается неразрывно связана и по сути воспроизводима утвердившимся порядком распределения сверхдоходов от экспорта энергоресурсов, который, в свою очередь, определяет динамику и характер развития социально-экономической системы страны в целом.
Попытка выявить позитивный стабилизирующий эффект влияния коррупции на политическое и социально-экономическое развитие не означает стремление оправдать действие ее механизмов. Напротив, она дает возможность увидеть всю глубину проникновения коррупционных практик в ткань государственного управления. Основная опасность коррупции заключается именно в том, что опирающиеся на нее режимы страны способны демонстрировать на определенных отрезках своего развития весьма привлекательные результаты как в экономике, так и в социальной сфере. При этом создается иллюзия стабильности, существования «особой траектории» модернизацион-ных преобразований.
В значительной степени это характеризует и состояние современной России. Признание коррупции полноценным самостоятельным институтом, регулятором социальных отношений для отечественных исследователей уже успело стать нормой [Тимофеев: 2000; Пивоваров: 2014; Мартьянов: 2012]. Между тем рассмотрение и анализ коррупции как системного, стержневого механизма, обеспечивающего воспроизводство сложившегося в России политического режима, практически так и не были предприняты. Коррупционные практики сегодня определяют не только модели функционирования бюрократического аппарата и способы распределения благ в отдельных секторах экономики, но и определяют характер воспроизводства системы государственного управления - принципы ее устройства, ключевые механизмы, регуляторы. Коррупция в современной России - не просто институт, а несущая конструкция всей политической системы страны. И чем раньше она будет воспринята как объект анализа именно в этом ракурсе, тем быстрее станет понятным, есть ли еще шансы ослабить влияние коррупционных практик на общественные институты, избегая кардинальной ломки политической системы и как следствие - очередных социальных катаклизмов.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Дарден К. Целостность коррумпированных государств: взяточничество как неформальный институт управления // Прогнозис. 2009. № 2. С. 109-134.
2. Кохан Г.В. Явище полггично! корупцп: теоретнко-методолопчннй анатз. Киев : Н1СД, 2013. 232 с.
3. Мартьянов В.С. Хроническая болезнь человечества // Вестн. моск. антикор-рупц. комитета. 2012. № 2. С. 64-72.
4. Панкевич Н.В. Коррупционные риски в условиях глобализации // Полития. 2009. № 4. С. 75-85.
5. Пивоваров Ю.С. О «советском» и путях его преодоления (статья вторая). Что делать? // ПОЛИС : Полит. исслед. 2014. № 2. С. 31-60.
6. Тимофеев Л. Институциональная коррупция. М. : РГГУ : Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. 365 с.
7. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М. : Прогресс-Традиция, 2004. 480 с.
8. Acemoglu D., Robinson J.A. Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge Univ. Press, 2006. 416 p.
9. Campos N.F., Dimova R., Saleh A. Whither Corruption? A Quantitative Survey of the Literature on Corruption and Growth [Электронный ресурс] // IZA Discussion Paper. Institute for the Study of Labor (IZA). URL: http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_ id=1716129## (дата обращения: 03.07.2014).
10. Egger P.H., Winner H. Evidence on corruption as an incentive for foreign direct investment // European Journal of Political Economy. 2005. Vol. 21, № 4. P. 932-952.
11. Fjelde H., Hegre H. Political Corruption and Institutional Stability [Электронный ресурс] // Working paper. PRIO. URL: http://folk.uio.no/hahegre/Papers/DemDep_10032011. pdf (дата обращения: 15.07.2014).
12. Kew D., Lewis P. The Making of the Modern Nigerian State // Introduction to Comparative Politics / ed. by M. Kesselman, J. Krieger, W.A. Joseph. 5 Edit. Wadsworth Publishing, 2009. P. 364-377.
13. Mauro P. The Persistence of Corruption and Slow Economic Growth // IMF Staff Papers. 2004. Vol. 51, № 1. P. 1-18.
14. Nigeria: Africa's new Number One [Электронный ресурс] // The Economist. 2014. April 12. URL: http://www.economist.com/news/leaders/21600685-nigerias-suddenly-supersized-economy-indeed-wonder-so-are-its-still-huge (дата обращения: 18.07.2014).
15. Pierre-Guillame M., Laurent W. Is Corruption an Efficient Grease? // World Development. 2010. Vol. 38, № 3. P. 244-259.
16. Sassen S. Two Stops in Today's New Global Geographies. Shaping Novel Labor Supplies and Employment Regimes // American Behavioral Scientist. 2008. Vol. 52, № 3. P. 457-496.
17. Suberu T.R. Federalism and Ethnic Conflict in Nigeria. United States Institute of Peace, 2001. 208 с.
REFERENCES
Acemoglu D., Robinson J.A. Economic Origins of Dictatorship and Democracy, Cambridge Univ. Press, 2006, 416 p.
Campos N.F., Dimova R., Saleh A. Whither Corruption? A Quantitative Survey of the Literature on Corruption and Growth, IZA Discussion Paper. Institute for the Study of Labor (IZA), available at: http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1716129## (accessed 03 July 2014).
Darden K. Tselostnost' korrumpirovannykh gosudarstv: vzyatochnichestvo kak neformal'nyy institut upravleniya, Prognozis, 2009, no. 2, pp. 109-134. (in Russ.).
Egger P.H., Winner H. Evidence on corruption as an incentive for foreign direct investment, European Journal of Political Economy, 2005, vol. 21, no. 4, pp. 932-952.
Fjelde H., Hegre H. Political Corruption and Institutional Stability, Working paper. PRIO, available at: http://folk.uio.no/hahegre/Papers/DemDep_10032011.pdf (accessed 15 July 2014).
Huntington S. Politicheskiy poryadok v menyayushchikhsya obshchestvakh, Moscow, Progress-Traditsiya, 2004, 480 p. (in Russ.).
Kew D., Lewis P. The Making of the Modern Nigerian State, M. Kesselman, J. Krieger, W.A. Joseph (eds.) Introduction to Comparative Politics, 5 Edit., Wadsworth Publishing, 2009, pp. 364-377.
Kokhan G.V. Yavishche politichnoi koruptsii: teoretiko-metodologichniy analiz, Kiev, NISD, 2013, 232 p. (in Ukraine).
Martianov V.S. Khronicheskaya bolezn' chelovechestva, Vestn. mosk. antikorrupts. komiteta, 2012, no. 2, pp. 64-72. (in Russ.).
Mauro P. The Persistence of Corruption and Slow Economic Growth, IMF Staff Papers, 2004, vol. 51, no. 1, pp. 1-18.
Nigeria: Africa's new Number One, The Economist, 2014, April 12, available at: http://www.economist.com/news/leaders/21600685-nigerias-suddenly-supersized-economy-indeed-wonder-so-are-its-still-huge (accessed 18 July 2014).
Pankevich N.V. Korruptsionnye riski v usloviyakh globalizatsii, Politiya, 2009, no. 4, pp. 75-85. (in Russ.).
Pierre-Guillame M., Laurent W. Is Corruption an Efficient Grease?, World Development, 2010, vol. 38, no. 3, pp. 244-259.
Pivovarov Yu.S. O «sovetskom» i putyakh ego preodoleniya (stat'ya vtoraya). Chto delat'?, POLIS: Polit. issled., 2014, no. 2, pp. 31-60. (in Russ.).
Sassen S. Two Stops in Today's New Global Geographies. Shaping Novel Labor Supplies and Employment Regimes, American Behavioral Scientist, 2008, vol. 52, no. 3, pp. 457-496.
Suberu T.R. Federalism and Ethnic Conflict in Nigeria, United States Institute of Peace, 2001, 208 p.
Timofeev L. Institutsional'naya korruptsiya, Moscow, Ros. gos. gumanit. un-t, 2000, 365 p. (in Russ.).
Mikhail S. Ilchenko, Candidate of Political Science, researcher, Institute of Philosophy and Law, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, Ekaterinburg.
E-mail: [email protected]
CORRUPTION AS FACTOR OF REPRODUCTION OF TRANSFORMING POLITICAL SYSTEM
Abstract: The article tends to explain an ability of corruption to stabilize political systems under transformation. The author analyzes the potential of corruption practices to be an effective regulatory tool for the state management system. Such a tool allows state governance system to achieve either political stability or economic success. It is argued that ruling elite can use corruption mechanisms not only for the enrichment but also for self-protection through keeping control over political processes. Moreover, it is shown that political elites can take advantage of corruption practices to solve certain economic issues and to compensate the possible costs appeared during the reform process.
Keywords: corruption, informal institution, institutional stability, political regime, political elites
