CC BY
211
нвенция как универсальная операция познания
о 1
и коммуникации
д
Л.А. МИКЕШИНА
Обосновывается эпистемологическая значимость проблемы конвенции и конвенционализма в контексте научной методологии, концепций языка и категоризации, морального сознания, а также интеракций, коммуникаций и конструктивистских идей.
Ключевые слова: конвенция, конвенционализм, научная рациональность, язык, категориальность, коммуникативность, этика, конструктивизм.
В эпистемологии конвенция, или соглашение, - познавательная операция, предполагающая введение норм, правил, ценностных суждений, знаков, символов, языковых и других систем на основе договоренности и соглашения субъектов познания. Она является прямым следствием диалогического, коммуникативного характера познания и деятельности и, конечно, вводит в познание самые разнообразные ценности. Основой научного общения становятся также конвенции, возникающие при передаче спосо-
1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ, проект № 11-03-00011.
ба вйдения, парадигмы, научной традиции, неявного знания, неэксплицированного в научных текстах и передаваемого только в совместной научно-поисковой деятельности.
Конвенции способствуют реализации диалогической формы развития знания и применению таких «коммуникативных форм» познания, как аргументация, обоснование,объяснение, опровержение, понимание, консенсус/диссенсус и т.п. При этом они не рассматриваются как некие самостоятельные сущности, произвольно «членящие» мир и навязывающие человеку представления о нем, но понимаются как исторически сложившиеся и закрепленные соглашением конструкты, имеющие объективные предпосылки, отражающие социокультурный опыт человека, служащие конструктивно-проективным целям познания и коммуникации в целом2.
Из истории вопроса
Проблема конвенциональности как одной из методологических концепций рассматривалась преимущественно по отношению к естественно-научному знанию, принимаемому за научное знание в целом. Оценка и обсуждение места и роли конвенций в логико-методологическом контексте прошли свой «пик» еще в 1960-1980-х гг. и представлены в работах К. Поппера, Р. Карнапа, У. Куайна, К. Айдукевича, И. Лакатоса, Д. Дэвидсона и др., которые не только обсуждали идеи конвенционализма в работах французских ученых А. Пуанкаре и П. Дюгема, но и развивали новые идеи о конвенционализме как одной из методологических концепций науки.
Известным случаем «радикального конвенционализма» является позиция выдающегося польского философа и логика Айдукевича, изложенная в статье «Картина мира и понятийный аппарат» (1934). В нашей методологии науки взвешенная и обстоятельная критика идей польского логика была дана В.Н. Порусом, показавшим, что в основании его логико-методологической концепции структуры и развития научного знания лежит оригинальная семантическая концепция языка; к самим соглашениям применяются критерии удобства, простоты, эстетического совершенства; данные опыта, как и картина мира, определяются выбором понятийного ап-
—--П
2 См.: МикешинаЛ.А. Конвенции как следствие коммуникативной природы позна- ^
ния // Субъект, познание, деятельность. К 70-летию В.А. Лекторского. М., 2002; Мике-шина Л.А. Эпистемология ценностей. М., 2007. Гл. 2.
л
парата, «концептуального каркаса», которые «взаимонепере-водимы», т.е. «решающее значение для принятия тех или иных научных суждений имеет не опыт, а выбор интерпрета-тивных систем». Они не могут быть реконструированы в терминах логики, поскольку имеют конвенциональный характер. Отмечая, что «рациональность такого ученого всегда "выше" используемых им конвенций» и что конвенции заключаются не каждым членом сообщества, а только «элитой», Порус подчеркивает особый вид коммуникаций, который выступает как «определение рациональности». Все это напоминает «трансцендентальное» коммуникативное сообщество К.О. Апеля, идеи которого будут развиты в более позднее время. У Айду-кевича «логическая корректность, практическая применимость» оказываются в одном ряду с социальными или социально-психологическими факторами3. В целом Айдукевич «пытался сформулировать рациональные основания прагматики науки и научного познания», его критерии имеют не логический, а методологический характер, а «методология науки должна учиться рациональности у истории науки», к чему в дальнейшем придет также И. Лакатос. Известен его анализ конвенционализма как одной из конкурирующих методологических концепций рациональной реконструкции истории науки среди индуктивизма, фальсификационизма и методологии научно-исследовательских программ4.
Как показал в свое время Поппер, проблема конвенций реально возникает в случае постановки общей проблемы выбора теории. Конвенционалисты полагают простой не природу, а ее законы, которые являются нашими собственными свободными творениями, произвольными решениями и соглашениями; естественные науки представляют собой не картину природы, но логическую конструкцию, мир понятий, определяемый выбранными нами законами природы. Этот искусственный мир и есть мир науки, где наблюдение и измерение определяются принятыми законами, а не наоборот. Эти идеи выражают суть «радикального конвенционализма», что не мог принять Поппер, для которого главное - строгость проверок. Судьбу теории решают только результаты проверки, соглашение о базисных высказываниях. Методологиче-
3 См.: Айдукевич К. Картина мира и понятийный аппарат // Философия науки. Вып. 2. Гносеологические и логико-методологические проблемы. М., 1996; Порус В.Н. «Радикальный конвенционализм» К. Айдукевича и его место в дискуссиях о научной рациональности // Там же. (^"3 4 Лакатос ЙИстория науки и ее рациональные реконструкции // Структура и раз-
витие науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978. С. 208-212.
ские правила Поппер также рассматривал как конвенции -своего рода «правила игры» эмпирической науки, но оправдать методологические конвенции и доказать их ценность может только «метод обнаружения и разрешения противоречий». Полагая такой конвенционализм «совершенно неприемлемым», Поппер тем не менее оценивает данную философию как заслуживающую большого уважения. Она помогла прояснить отношения между теорией и экспериментом, показала роль наших действий и операций, осуществляемых на основе принятых соглашений и дедуктивных рассуждений, в проведении и интерпретации научных экспериментов. Конвенционализм оценен им как последовательная система, которую можно защищать; попытки обнаружить в ней противоречия вызывают серьезные трудности.
Краткое напоминание о традициях конвенционализма в методологии естественных наук позволяет отметить, что кон-венциональность понималась узко, например, как создание научной классификации «истинной только по соглашению», которую в любой момент можно отбросить. Такого рода конвенции исследовались вне процессов коммуникации как в науке, так и в обществе: не было задачи понимать их масштабнее, не только как элемент науки, но языка и культуры в целом. Не осознавалось также, что существуют особенности конвенциональных элементов и процедур в социально-гуманитарном познании, в частности в лингвистике, социологии, теории коммуникаций и ее моральных аспектах. Но уже Поппер, исследуя «открытое общество», показывал, что принятие конвенций и оперирование ими - одно из базовых когнитивных следствий социальной коммуникативной рациональности, универсальная процедура познания и деятельности в целом. Он напомнил об истории различения, в частности в древнегреческой философии, законов природы и норм как установленных конвенций в обществе5. В отличие от природных законов нормативные регулярности, представляющие частный случай конвенций, не являются вечными, неизменными, поскольку вводятся людьми и ими же могут быть изменены или даже отменены. Соответственно с осознанием этого различия на смену «наивного конвенционализма» пришел «критический конвенционализм», признающий наряду с нор- х мами, существующими в обществе «от Бога», нормы, устанавливаемые по договору самими людьми, несущими за них Ц
---I
5 Поппер К. Открытое общество и его враги. Чары Платона. М., 1992. Т. 1. Гл. Природа и соглашение.
моральную ответственность. Если нормы устанавливаются соответственно идеалу, то идеал - это тоже феномен, создаваемый человеком, и в этом случае его моральная ответственность также сохраняется.
Проблема соглашения, конвенций и коммуникаций исследовалась в свое время М. Вебером в созданной им «понимающей социологии». Подтверждается постоянное присутствие различных видов соглашения в базовых формах социального действия, в том числе связанных непосредственно с познанием. Ситуация обычно усложняется, и реальное поведение может быть одновременно ориентировано на несколько соглашений, которые по системе ценностей и по принятому в них конвенциональному мышлению «противоречат» друг другу, однако параллельно сохраняют свою эмпирическую значимость. Возможна ситуация, когда индивид внешне ориентируется на требования закона, но, имея индивидуальные предпочтения и ценности, неявно следует конвенциональным предписаниям. Вебер вводит ряд близких, но не тождественных понятий: языковая общность; «значимое» согласие и действия, основанные на согласии; договоренность - эксплицитная (легальная, явная) и молчаливая (неявная). Под языковой общностью, имеющей особое значение и в собственно познавательной деятельности, понимается идеально-типический «целерациональный» феномен, ориентированный на ожидание встретить у другого «понимание» предполагаемого смысла. Согласие, один из видов «общности», - это действие, ориентированное на вероятностное ожидание определенного поведения других, несмотря на отсутствие договоренности. Значимое согласие не должно отождествляться с «молчаливо достигнутой договоренностью», между ними существует множество переходов, в том числе усредненный порядок «по умолчанию». Следует отметить, что эти выявленные Вебером понятия в отличие от специфически социологических, например «сословная конвенциональность», имеют общий характер и несомненно применимы при рассмотрении любой познавательной деятельности как социально-коммуникативной по природе6.
Проблемы конвенций и конвенциональности исследова-X лись не только методологами, но и представителями естест-^ венных наук. Хорошо известны работы крупнейшего франЦ цузского математика А. Пуанкаре, в которых он исследовал
! -
(^"3 6 Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Он же. Избр. про-
^^ изведения. М., 1990.
проблемы конвенций в науке, что в свою очередь стало предметом дискуссий на многие годы. Если не сводить познание только к отражательным процедурам и признавать коммуникативную природу познавательной деятельности, то многие размышления французского ученого о научном познании, природе гипотез, законов, принципов должны оцениваться в целом как конструктивные. Так, высказанные в статье «Наука и гипотеза» идеи о «свободном соглашении» или «замаскированном соглашении», лежащие в основе науки, безусловно, отражают искренний и внимательный взгляд естествоиспытателя на познавательную деятельность и природу знания. Пуанкаре полагает, что «принципы - это соглашения и скрытые определения. Тем не менее они извлечены из экспериментальных законов; эти последние были, так сказать, возведены в ранг принципов, которым наш ум приписывает абсолютные значения»7. Очевидно, что Пуанкаре имеет в виду существование объективных предпосылок и условий возможности для включения в теоретическое познание тех или иных конвенций, которые определяют методологическую работу ученого с эмпирическими данными.
Конвенции и язык
Особая сфера существования конвенций - язык, чему посвящено немало исследований лингвистов и философов. Так, Э. Сепир, не считая, что естественный язык мог возникнуть «по конвенции», вместе с тем исходит из признания конвенциональной природы языка: звуки, слова, грамматические формы, синтаксические конструкции имеют определенное значение благодаря тому, что общество молчаливо согласилось (т.е. специально не договариваясь) считать их символами тех или иных референтов. В русле этих идей лежат исследования природы естественного языка как не представляющего собой определенной «концептуальной системы», но являющегося средством построения и символического представления таких систем. В значительной мере благодаря естественному языку каждый индивид ориентирован на принятые в обществе социальные, культурные, эстетические ценности, а также социально значимую, конвенциональную картину мира, что и составляет необходимое условие соци-
Пуанкаре А. О науке. М., 1983. С. 90.
г
ед
7
д
альной коммуникации носителей языка. Такая трактовка роли естественного языка, по Сепиру, подчиняющего «стихийную» конвенциональность когнитивным и коммуникативным функциям8, является достаточно общей и поверхностной, основанной на соглашении с опытом предшествующих поколений, когда такие «лингвистические конвенции» осуществляются почти автоматически и лежат в основании утверждения о «тождестве вещей», а язык диктует членение мира (гипотеза Сепира-Уорфа).
Современные представления о природе и функциях конвенций в языке существенно усложнились, в том числе в связи с развитием представлений о самом языке. Это оформление знания в виде определенной объективированной системы, т.е. в виде текстов (формальная коммуникация); применение принятого в данном научном сообществе унифицированного научного языка, стандартов и конвенций, формализаций для объективирования знания; передача системы предпосылоч-ного знания - мировоззренческих, методологических и иных ценностей, нормативов и принципов и т.д. Известно, что проблема языка и конвенций рассматривалась в аналитической философии, что представлено в обширной литературе. При всем богатстве вариантов признания/непризнания конвенций в языке главная идея свелась к следующему. С одной стороны, само признание конвенциональности значений естественного языка присутствует в трудах как лингвистов, так и философов. Известно высказывание Д. Льюиса: «Наличие языковых конвенций - это очевидность, отрицание которой может прийти в голову разве только философу». С другой стороны, проблема-тизация этого «очевидного» утверждения, как известно, осуществлена крупнейшими философами, прежде всего У. Куай-ном, для которого языковые конвенции не могут иметь форму эксплицитного соглашения, поскольку возникает вопрос: где факт такого соглашения? Кроме того, никто из нас не договаривался о структуре языка, и наконец, на каком языке принимаются соглашения?
Д. Дэвидсон, рассматривая соотношения языкового общения и конвенциональности, выявил множество проблем, требующих понимания9. Это соотношение произвольности и конвенциональности - что конвенционально, в определенном смысле произвольно, но то, что произвольно, не обязательно
8 См.: Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С.575-600.
9 Дэвидсон Д.Общение и конвенциональность // Он же. Исследования истины и ин-
терпретации. М., 2003. С. 362-383.
конвенционально; решение проблемы представлено по крайней мере в трех различных теориях, которые он рассматривает. Это соотношение конвенциональности и истинности высказывания, что он обсуждает, дискутируя с идеями М. Дам-мита из статьи «Истина» (1959) и настаивая на том, что в действительности не выдерживаются условия о связи кон-венциональности суждений и тем, что считается истинным. Другая проблема - это соотношение принятого по конвенции значения суждений и действительных намерений того, кто их высказывает, причем если буквальное значение конвенционально, то и все наклонения (декларативное, вопросительное, императивное) также должны быть конвенциональными. Обсуждая проблему «неязыковых намерений» и «скрытых целей» высказываний, Дэвидсон исходит из того, что «там, где существенно значение, всегда имеется скрытая цель», но если так, то можно ли говорить о языковом общении, если при этом отсутствует намерение использовать значение слов на основе конвенции. «Какова должна быть роль конвенций, если они призваны осуществлять связь между неязыковыми целями высказывания предложения (т.е. скрытыми целями) и буквальным значением этого предложения при его произнесении. Конвенция должна отбирать... те случаи, в которых скрытая цель непосредственно указывает на буквальное зна-чение»10. При этом следует учитывать, что «конвенции, которая служила бы знаком искренности, быть не может», как нет общепризнанных критериев и традиций, можно лишь осуществить анализ между буквальным значением, искренностью и намерением.
Рассмотренные Дэвидсоном проблемы непосредственно ставят вопрос о принципе конвенциональности как средстве описания одного из общих свойств языкового общения, который, однако, «не дает объяснения, что же такое само языковое общение». В конечном счете он приходит к радикальному выводу: «Конвенция не является условием существования языка. Философы, рассматривающие конвенцию как необходимый элемент языка, ставят все с ног на голову: на самом деле язык есть условие для выработки конвенций»11.
Вывод, конечно, неожиданный, так как столь глубокий анализ присутствия и роли конвенций в языке возвращает нас в логический круг: конвенции предшествуют языку или язык предшествует конвенциям. Но уже сам Дэвидсон отме-
10 Дэвидсон Д. Указ. соч. С. 374.
11 Там же. С. 383.
2
тил, что существуют различного вида соглашения и «регулярности», что их надо дифференцировать. Мне представляется, что и само понятие конвенции не сводится только к буквальному его пониманию как договоренности о чем-то. Конвен-циональность существует и в более сложных и опосредованных формах, не как некий диалог о согласии, но как иного типа процедуры, приводящие к согласию, когда вопрос о том, что первично, не возникает.
Среди других способов существования конвенциональ-ности в языке, как мне представляется, фундаментальное значение имеет категоризация. В философии науки и эпистемологии явно недостаточно используется потенциал этого метода для понимания проблемы языка и познания. Категоризация, казалось бы, давно исследованная в философии, вышла во второй половине ХХ в. на передний план в психологии и когнитивной науке в целом, а также в лингвистике, обретя новые формы и вызвав к жизни новые вопросы фундаментального уровня познавательной деятельности и языка.
Термин «категоризация» получил широкое распространение и применяется сегодня к различным видам деятельности и человеческому опыту в целом, фиксируя одно из своих самых фундаментальных свойств - когнитивные способности, в первую очередь классифицирования, распределения по группам, классам, разрядам, типам и т.п., упорядочивающим воспринимаемый и познаваемый мир и позволяющим предвидеть и предсказывать объекты и другие сущности реального и воображаемого мира. Вместе с тем в этом случае реализуется понимание языка как единства когниции и коммуникации, элементы и возможности которых присутствуют в полной мере и одновременно в процессе категоризации. В лингвистике категоризация выполняет не только когнитивно-репрезентативную функцию, но не в меньшей мере и коммуникативную, осуществляясь специфическим образом и имея дело с различными типами регулярностей. Итак, в категоризации реализуется единство этих функций, включая конвенцию, при этом функция соглашения оказывается внешней по отношению к когнитивной, хотя они и взаимодействуют в языковом общении.
Как бесконечное разнообразие действительности охватывается конечным числом языковых форм? Этот вопрос стал одним из центральных в когнитивной лингвистике, в частно-!В сти во вновь складывающейся прототипической семантике,
где поиск ответа опирается на два допущения: 1) в основе категорий лежат не особенности конкретного языка, но опреде-
ленная модель знания; 2) категории обладают прототипиче-ской структурой - определенной внутренней организацией, включающей ядро и периферию. Наличие такого ядра позволяет образовываться категориям не только по полному совпадению свойств, но и по той или иной степени их сходства или подобия. Категория как общее понятие возникает, существует и развивается, ориентируясь на лучший образец (прототип) и устанавливая определенную иерархию признаков12.
Возможна и ситуация, когда от одного прототипа развитие категории идет в нескольких направлениях, что порождает ее определенную многозначность и многофункциональность. Во всех этих случаях, близких обыденному языку, господствуют отношения по типу «семейного сходства», идея которого принадлежит Л. Витгенштейну и использована лингвистами при изучении феномена прототипа и процесса категоризации. Очевидно, что все эти операции не исчерпываются приемами простой договоренности, они гораздо богаче методов отвлечения и обобщения и не сводятся к ним. Известными психологами выявлены два возможных подхода в понимании процесса категоризации, осуществляемой субъектом в восприятии: соотнесение свойств познаваемого объекта с уже существующей системой категорий, в частности в языке (Дж. Брунер), и «чувственные обобщения», складывающиеся входе деятельности и подвергающиеся первичной интерпретации свойств объекта в непосредственно данной ситуации, что находит выражение в индивидуальной речевой деятельности (К.А. Абульханова-Славская).
В первом случае в естественном языке конвенции возникают как «молчаливое», не обсуждаемое на предмет согласия принятие значений слов (понятий) языка, истории языка, культуры, традиций, в том числе при получении образования и в общении с другими людьми. Прямое согласование значения, конвенция, т.е. введение норм и правил употребления, происходит при преодолении многозначности слова естественного языка в специализированном, например, научном языке при создании научного термина. Во втором случае речь идет о «чувственном обобщении», осуществляемом индивидом, - это начальный этап категоризации, который проходит каждый человек в различном возрасте, чтобы «войти» в общепринятую, существующую в языке, культуре и социуме систе-
—12--п
12 Кубрякова Е.С. Язык и знание // Она же. Процессы категоризации и концептуали- ^
зации мира. М., 2004. С. 305-309; Краткий словарь когнитивных терминов / Е.С. Куб-
рякова, В.З. Демьянков [и др.]. М., 1996. С. 42-47, 140-145. ^
му категорий и действовать по правилам категоризации, а не по соглашению и договоренности.
Таким образом, в языке конвенции присутствуют как в явном виде и действуют почти автоматически, так и в более сложной и неявной форме - категоризации, определяющей сходства, подобия, в целом таксономический подход, который предполагает опосредованные формы конвенций, включенных одновременно не только в языковые, но и в когнитивно-коммуникативные структуры.
Конвенции, коммуникации и основания этики
В дискуссии о коммуникации как проблеме эпистемологии В.Н. Порус справедливо отметил необходимость различать рациональную коммуникацию и коммуникативную рациональность, и хотя это не получило развития в самой дискуссии, но я считаю само различение весьма значимым13. В проблеме, которая рассматривается далее, речь идет именно о рациональной коммуникации, ее становлении как в личном опыте субъекта, так и в традициях того или иного социума. Как правило, в философских текстах размышляют о коммуникациях вообще, тогда как значимость проблемы их формирования, «степеньзрелости», характер и тип коммуникации полагаются, видимо, частной эмпирической проблемой конкретных областей знания. Однако необходимо привлечь внимание и к такой вполне философской проблеме, как развитие рациональных форм коммуникации, в частности при формировании личности, - процессе, в котором с необходимостью присутствуют содержательно разные формы конвенций, неотъемлемые от коммуникации.
Но прежде всего необходимо выяснить, как можно понять эпистемологически и осмыслить философски соотношение конвенций и коммуникаций? Один из вариантов исследования этой темы принадлежит К.О. Апелю, обращавшемуся к этим проблемам в контексте трансцендентально-прагматического подхода. В статье «Коммуникативное сообщество как трансцендентальная предпосылка социальных наук» (1972) в полной мере представлен один из базовых вариантов соотно-^ шения коммуникаций и конвенций в когнитивной и языковой Ц сферах. Апель отходит от понимания трансцендентального
! -
(^"3 13 См.: Порус В.Н.Рациональная коммуникация как проблема эпистемологии //
Эпистемология и философия науки. 2008. Т. XVII, № 3. С. 57.
субъекта «как границы мира явлений», но опирается на концепцию языковой игры Витгенштейна и на предложенное Ч.С. Пирсом понимание субъекта возможного «консенсуса об истине» как неограниченного сообщества исследователей, или «сообщества интерпретации» (Дж. Ройс), т.е. на «априори коммуникативного сообщества».
В исследовании трансцендентально-прагматического обоснования конвенций он апеллирует к принципу конвенцио-нальности позднего Витгенштейна, пришедшему на смену логическому атомизму. Апель полагает, что «Замечания по основаниям математики» - это «наиболее радикальное проведение в жизнь конвенционализма за всю историю философии». Полагаю, что такая категорическая оценка достаточно проблематична, однако действительно целый ряд положений в этих статьях значимы для понимания природы конвенций и конвенционализма. Приведу основные высказывания Витгенштейна из этой работы. Так, ставится проблема: если одно предложение можно вывести из другого согласно правилу, то должно ли это означать «только то, что следует из таких правил вывода, которые... согласуются с реальностью»; но с какой реальностью согласуется правильность: с неким соглашением, или неким употреблением, или практическими потребностями. Или: следует ли различать согласие в результате доказательства или в результате договоренности; как получается, что мы все согласованно считаем? «Именно так мы приучены, а достигаемая таким образом согласованность подкрепляется доказательством». Другие аспекты: высказывая предложение о сущности - просто констатируем некое соглашение, а «глубина сущности соответствует глубокой потребности в соглашении». О слове: заключаем ли мы соглашение об употреблении слова или «значение слова заключено в его употреблении»? О самой математике: «Если лишить математику всякого содержания, то осталось бы лишь то, что определенные знаки могут быть сконструированы из других по определенным правилам». Согласие принадлежит счету по самой его сути; один человек не смог бы считать лишь однажды в своей жизни. Коммуникативный аспект: «Наше согласие проявляется в одинаковых действиях, но мы пользуемся этой тождественностью только для предсказания того, с чем согласятся люди. Каково же положение дел с согласием относительно того, что мы на- ^ зываем "согласием"?»14 Ц
—- 1
14 Витгенштейн Л.Философские работы. Ч. II. Замечания по основаниям математики. М., 1994. С. 7, 8, 24, 26, 41, 45, 86, 102, 103, 129 и др. ^
Однако более известными стали исследования конвенций, связанных с проблемой «языковых игр», которые, по Витгенштейну, предстают не только как удобная абстракция, дающая ключ к пониманию сложных языковых форм, но одновременно и как модель единства языкового употребления, «формы жизни», ее фундаментальных отношений и событий, освоения мира. В науке языковой игрой становятся описание и измерение объекта, результатов эксперимента, выдвижение и проверка гипотез, описание, перевод с одного языка на другой и т.д. При этом место единой идеальной логики языка, соотнесенной со структурными основами мира, занимают системы правил многочисленных языковых игр, в том числе принятых по конвенции, в которых соединены условия коммуникации и соответствия реальности. Тем самым достоверность не остается в сфере только предметного знания, но проявляет себя и какхарактеристика определенных действий по правилам языковой игры. В таких играх-практиках усваиваются не только правила, обеспечивающие достоверность, но сами значения слов, поскольку для Витгенштейна значение слова есть способ его употребления. Языковая игра, выражающая эти требования, получает у Витгенштейна «трансцендентальное значение».
Принимая и развивая это положение, Апель показывает, что за ним стоят два важных требования: во-первых, речь идет не о любой, но о «единственной» для данного сообщества трансцендентальной языковой игре как условии возможности взаимопонимания; во-вторых, если эта «коммуникативная компетенция» претендует на универсальность, то она должна быть принята принципиально неограниченным коммуникативным сообществом. В этом случае важно отметить, что в языковых играх «не только значение знаков становится зависимым от правил их применения, но и смысл правил применения как будто бы в каждый момент зависит от конвенций и их применения»15. Однако, по Апелю, отмечая присутствие конвенций, Витгенштейн не исходит из «иррационалистской версии конвенционализма» и считает, что не только конвенции как соглашения, но все формы «интерпретации мира и языкового употребления» включены в языковую игру в качестве компонентов «социальной жизненной формы», необходи-^ мого взаимопонимания и коммуникаций. Следует также Ц учесть, что исходно правила не могут устанавливаться с по-
8 —-
(^"3 15 Апель К.О. Коммуникативное сообщество как трансцендентальная предпосылка
социальных наук // Он же. Трансформация философии. М., 2001. С. 218.
мощью конвенции; последние сами становятся возможными, если предварительно существуют некоторые метаправила, которые принадлежат к «трансцендентальной языковой игре неограниченного коммуникативного сообщества»16. В целом Апель не только развивает идеи Витгенштейна, но сопровождает их критическим анализом самой концепции языковых игр, которая входит в противоречие с картезианско-кантов-ским разделением на субъект и объект и несовместима с предпосылками «logic of science».
В статье «Априори коммуникативного сообщества и основания этики» (1972) Апель рассматривает конвенции в контексте особого рода коммуникации, когда люди «поставлены перед задачей брать на себя солидарную ответственность за последствия своих действий в планетарном масштабе», чему «должна соответствовать интерсубъективная значимость норм или по меньшей мере основного принципа этики ответ-ственности»17. Какое место в этом контексте занимают «фактические конвенции», как они соотносятся с этическими нормами, возможно ли конвенционализм рассматривать в сфере «практического разума» как основания, которые «должны добавляться к объективным критериям рационализации - к логике и эмпирической информации», - вопросы, поставленные Апелем на последующие десятилетия. Возможный путь решения он рассматривает следующим образом. Ни нормы, ни ценностные суждения, а следовательно, и конвенции не выводятся с помощью логико-математических умозаключений или индуктивных выводов из фактов, они попадают «в сферу ни к чему не обязывающей субъективности», к иррациональным произвольным решениям. Однако конвенции слишком значимы, чтобы не принимать их во внимание, как это предлагалось, например, в аналитической «метаэтике». С помощью конвенций, договоренности формируется «публичная воля», «субъективные решения совести», «волевые решения с коллективной ответственностью» и другие формы, которые в конечном счете становятся основаниями для принятия «интерсубъективно обязательных норм».
«Этически релевантным» представляется также вопрос о моральной обязательности конвенций и их последующем вы-
16 Апель К.О. Коммуникативное сообщество... С. 220. Проблемы конвенции Апель рассматривал не только в связи с идеями Витгенштейна, но и, например, при обсуждении такой дискуссионной темы, как «понимание и объяснение». См.: ApelK.O. Understanding and Explanation. A Transcendental-Pragmatic Perspective. L., 1984. P. 201, 247-248. ¡^
17 Апель К.О. Априори коммуникативного сообщества и основания этики // Транс- rtj] формация философии. М., 2001. С. 265-266.
п
полнении. «Если не существует этического принципа, каковой был бы и нормативно обязывающим, и интерсубъективным, то этическая ответственность принципиально не в состоянии трансцендировать сферу приватного. Однако же это не значит, что основополагающие для всякой демократии конвенции (государственные договоры, конституции, законы и т.д.) формально не обладают никакой моральной обязательностью»18. В конечном счете Апель просматривает основной принцип «коммуникативной этики» как «этики демократического формирования воли посредством соглашения (конвенции)».
Через десять лет после статьи Апеляэти идеи найдут фундаментальное развитие в книге Ю. Хабермаса «Моральное сознание и коммуникативное действие» (1982), которой предпослано посвящение Апелю «с благодарностью за три десятилетия наставничества». При разработке теории коммуникативного действия в качестве «философского фактора» и метода Хабермас привлек моральное сознание. Он использует работы представителя американского прагматизма Л. Кольберга, его теорию развития морального сознания личности как возрастания моральной способности суждения и соответственно качественного изменения конвенционально-сти. Хабермас в свою очередь увидел в этом основу для определения соотношения различных степеней консенсуса и уровней коммуникативности. Таким образом, перед нами своего рода модель становления рациональной коммуникации с позиции возрастания моральной конвенциональности.
Кольберг выделил в «ступенях морали», которые проходит формирующаяся личность, три уровня становления моральной способности суждения: преконвенциональный, конвенциональный и постконвенциональный. В каждом случае процесс улаживания моральных конфликтов и принятие правил коммуникации базируется на разных основаниях, разных типах моральных суждений - от стремления избежать наказания к доверию партнерам и, наконец, добровольное согласие с законами, нормами и правилами, принятыми в сообществе. В ходе становления личности происходит переход на ступень универсальных этических принципов, которые определяют для нее характер общения и коммуникации. Формирование Е «социальных перспектив» в развитии рациональной (мораль-ц ной) коммуникации, по Кольбергу, должно идти в следующем направлении: от существующей эгоцентрической точки зре-
18 Апель К.О. Априори коммуникативного сообщества... С. 279.
ния, не учитывающей интересов других и не признающей авторитета, через выделение авторитетов и интересов других, отличие межличностных интересов и признание общественной точки зрения к признанию общественных приоритетов, соглашений и договоров, признание моральных оценок. Соответственно на каждой ступени меняются основания для конвенций от сугубо личных до общественных, опирающихся на закон и мораль; не на всех ступенях конвенции существуют, их степень и основания меняются, что соответствует понятиям «конвенциональной ролевой структуры». При этом если с помощью дефиниций выделяется некоторая идеальная форма коммуникации, то «следует показать, что когда мы говорим о правилах коммуникации, речь идет не просто о конвенциях, но о неотъемлемых предпосылках»19 различного вида и об «интуитивном предпонимании». Тем самым подчеркивается, что если в данном случае при анализе коммуникаций речь идет преимущественно о конвенциях, то это не означает, что только они определяют характер и тип коммуникаций.
Используя идеи Кольберга и его последователя Р. Селма-на, Хабермас предлагает концепцию типов интеракции на всех трех уровнях - преконвенциональном, конвенциональном и постконвенциональном. Разумеется, здесь не место рассматривать это подробно, и я приведу лишь некоторые соображения о результатах этого анализа. При переходе от «жизненного мира» ребенка к социальной жизни взрослеющей личности «социальный мир подвергается морализации». В дальнейшем просматривается «параллель между социо-моральным и когнитивным развитием», кроме того, «субъект может подвергать рефлексии первоначально скрытые мыслительные операции и имплицитные познавательные достижения более ранних ступеней, т.е. он может включиться в эпистемологическую рефлексию»20 и тем самым выйти на уровень компетенций зрелой личности. Соответственно на конвенциональной ступени это знание «тесно сплетено с имплицитными фоновыми достоверностями» жизненного мира, что приобретает значимость для характера коммуникаций. В дальнейшем постконвенциональное мышление выходит за пределы «традиционного мира норм», преодолевая «конвенциональную мораль», оно становится более самостоятельным, «входит в состав социально-когнитивной оснастки» и
19 Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000. С. 141. -
20 Там же. С. 252 (со ссылкой на Т. Маккарти и Ж. Пиаже).
может включаться в спор теоретиков морали, который «приводится в движение историческим опытом, и на время его можно разрешить, прибегая к философской аргументации»21, а не только к средствам психологии. Так Хабермас описывает этапы развития и «преодоление конвенционального образа мыслей» в системе интеракций и коммуникации.
Конвенции, коммуникации, конструктивизм
Данный подход к проблеме конвенций и коммуникаций с точки зрения развития конвенционального мышления (моральных суждений), поведения у детей и их преодоления у зрелой личности ставит не только проблему универсальности или релятивизма моральных норм, но и выводит Кольберга и Ха-бермаса еще на одну проблему - «конструктивного обучения» и соответственно на известную концепцию Ж. Пиаже, изложенную им в работе «Конструирование реальности в детском сознании» (1937). Соответственно вся проблема этапов кон-венциональности в становлении рациональной коммуникации может получить конструктивистскую интерпретацию. Известно, какое влияние оказала эта работа Пиаже на родоначальника «радикального конструктивизма» Э. фон Глазерсфельда. Он стремился опереться на положение Пиаже о конструировании реальности в процессе познания, существенно радикализуя его в своей концепции конструктивизма, возможно, вопреки намерениям психолога. В основе понимания знания Глазерс-фельдом лежит формирование «операционных схем», метода проб и ошибок; в свою очередь когнитивная активность ребенка, по Пиаже, - это результат деятельности субъекта, физической или ментальной22. Подход Пиаже радикально отличается как от бихевиористской модели стимул-ответ, таки отлиней-ной причинно-следственной цепи, принятой в различных науках. Самое существенное для Глазерсфельда - это идея, что любое знание конструируется субъектом в процессе организации собственного опыта, а программное для него положение - «разум организует мир, организуя самого себя».
Напомню, что радикальный конструктивизм отвергает саму возможность существования какой-либо позитивной он-
5 21 Хабермас Ю. Указ. соч. С. 264.
•В 22
Ü 22 Глазерсфелъд Э. фон. Конструктивистская эпистемология Ж. Пиаже // С. Цоко-
(^"3 лов. Дискурс радикального конструктивизма. Традиции скептицизма в современной философии и теории познания. München, 2000. Приложение к гл. 2. С. 85-114.
тологии в качестве источника знания, а процесс познания понимается при этом как конструирование, а не перенос знания или отображения внешней реальности. Для Глазерсфельда это - «неконвенционалистский подход к проблемам знания и познания», конвенции о знании не применимы, знание содержится в голове каждого мыслящего субъекта как то, что он конструирует, опираясь на собственный опыт, жизнеспособность и пригодность. Действительность - это «внутренний когнитивный конструкт», не включенный в систему конвенций, что по сути ставит проблему солипсизма, а не коммуникаций.
Но есть и другой вариант конструктивизма, не столь радикального, а главное - имеющего дело непосредственно с коммуникациями и не отвергающий конвенции столь категорично, как Глазерсфельд. Это концепция одного из «родоначальников» конструктивизма П. Вацлавика, с позиций которого коммуникационный конструктивизм дает возможность увидеть феномен общения и его проблематику в ином свете, внести определенный вклад в понимание феномена коммуникации, что обсуждается в конструктивистском дискурсе. Коммуникативная реальность «плюралистична», не является отражением, репрезентацией объективной реальности или вечных неизменных истин. Так, в психиатрической практике, на которую, в частности, опирается Вацлавик, вместо того чтобы заставить пациента «правильно» смотреть на вещи, принять «единственно верную реальность», психотерапевты-конструктивисты предлагают ему «сменить саму реальность, сконструировать новую действительность второго порядка, которая сама больше подходила бы образу жизни и коммуникативной ситуации данного человека»23. Это происходит на основе конвенций, предлагающих новые основания для «смены» видения и понимания реальности.
Социализация в обществе, «вторая реальность» - это по сути коммуникации, опирающиеся на «инструкции того, как именно надо созерцать мироздание». Очевидно, что здесь «инструкции» носят конвенциональный характер как определенные правила. В целом, по Вацлавику, «исследование такой системы, в которой постулаты и их следствия взаимно (рефлексивно) поддерживают и удостоверяют друг друга, составляет одну из главных задач исследований в области ком-
23 (В
23 Вацлавик П. Адаптация к действительности или адаптированная реальность? // С. Цоколов. Дискурс радикального конструктивизма. Традиции скептицизма в современной философии и теории познания. München, 2000. Приложение Б к гл. 1. С. 20.
муникаций. В свете сказанного действительность второго порядка представляется результатом коммуникаций. То же самое происходит в случае предписания поведения...»24.
Таким образом, Вацлавик не употребляет понятия «конвенции», но по существу говорит о таких ее формах, как «инструкция», «предписания поведения», «взаимно поддерживающие постулаты». Сама «действительность второго порядка» - мысли, чувства, поступки, а также мировоззрения - возникает как результат «наложения» нами (разумеется, по конвенции) определенного порядка на многообразие мира. Она возникает в общении, коммуникации и «не является результатом постижения какого-то "действительного" мира, а сама конструирует определенный мир (один из миров). Конструирование осуществляется бессознательно, мы же наивно полагаем, что его продукт существует независимо от нас»25. Наконец, он обращается к более фундаментальному пониманию согласия, когда пишет, что «мы до тех пор остаемся в согласии с жизнью, с судьбой, с нашим существованием, с Богом, с природой, или как бы мы все это ни называли, пока конструируемая нами действительность второго порядка остается адаптированной... Но как только это чувство приспособленности (согласованности) исчезает, мы впадаем в сомнения, страх, депрессию.»26. Таким образом, подобные конструируемые «согласия», как и коммуникативные конвенции, становятся базовым условием адаптации, жизнеспособности человека. В свою очередь для эпистемологии сохраняется необходимость дальнейшего осмысления взаимодействия конвен-циональности и конструктивизма в коммуникационной реальности.
24Вацлавик ДУказ. соч. С. 30.
25 Там же. С. 30-31.
26 Там же. С. 30.
